Текст книги "Невеста-обманщица"

Глава 17

– Что ты делаешь?

Дуглас повернулся к Александре, застывшей в дверях.

– Да вот смотрю, насколько бедственно твое положение.

– Но ты роешься в моей одежде!

– А как иначе я могу узнать, что тебе нужно? Черт побери мою вечно во все вмешивающуюся сестру! Она сказала, что у нее должно быть новое платье, если ей разрешат присутствовать на ужине. Потом она покачала головкой и заявила, что «нет, этого не будет». Ты не представляешь, каким жалобным голосом она это говорила. И ведь до чего хитра: она сказала, что, конечно же, это будет неправильно: ведь у тебя тоже нет ни одного нового платья. При этом посмотрела на меня так, словно я какой-то злодей. Это я-то, который заявил, что ты можешь тянуть из меня деньги, сколько захочешь!

– Ну хватит, Дуглас! Мне не нужны никакие новые платья, это глупо, а Синджен следует просто отшлепать.

– Да нет, девочка была права. Успокойся, Александра, и, пожалуйста, будь благоразумной.

– Ну хорошо, возможно, мне понадобится одно бальное платье, но у меня есть собственные деньги, Дуглас, и я не хочу, чтобы ты…

– Что? Опять я слышу о пресловутых тридцати фунтах? Дорогая, да этих денег не хватит даже на корсет для самой худенькой девушки. Силы небесные, расходы на одну только верхнюю одежду для тебя опустошат мои карманы. Нет, не шуми. Успокойся. Я послал за портнихой в Рай, и скоро она должна приехать. Она снимет с тебя мерки, а потом я подберу фасон платья для этого приема. Я просмотрел твою одежду и пришел к выводу, что придется взять тебя в Лондон, чтобы заказать у мадам Джордан остальные туалеты.

Дуглас открыл шкафчик для обуви и вытащил оттуда шлепанцы.

– Так я и думал, тебя нужно одевать с головы до ног.

– Дуглас, – сказала она с отчаянием, – мне совсем не нужно, чтобы ты покупал мне вещи, правда. Все эти разговоры о вымогательстве, это просто так, глупость, и ничего больше. Синджен действительно вмешивается не в свое дело, как ты сказал. Бальное платье мне, правда, понадобится, и я благодарю тебя, но больше ничего не нужно. Я не думаю…

– Довольно.

– Нет, не довольно! Я тебе не прислуга, которой ты можешь командовать. Послушай, я не хочу быть обузой для тебя, я не…

– Ах так, ты предпочитаешь позорить меня, донашивая старые тряпки! Черт возьми, женщина! Я не хочу, чтобы меня называли скрягой, я не хочу, чтобы все думали, будто я держу тебя в черном теле. О нас и так уже наверняка болтают бог весть что. Не хватает только, чтобы моя жена выглядела точно пугало.

– Мне казалось, тебя не особенно волнует, что подумают люди, – медленно сказала она, взглянув на него. – И я вовсе не пугало. Я могу показаться пугалом только тогда, когда имею несчастье стоять рядом с Мелисандой. Да и мои платья, по правде говоря, не идут ни в какое сравнение с ее туалетами.

– Ну, вероятность того, что ты будешь стоять рядом с ней, довольно велика. Поэтому мы должны что-то сделать. Я решил, что мы не будем прятать твою грудь и не посчитаемся с ценой. Мы не будем ее ни перетягивать, ни укутывать, а просто слегка прикроем, но так, чтобы оставить намек на твои совершенства. Или чуть больше чем намек. Я еще подумаю над этим, так как здесь важно чувство меры. Может оказаться немало охотников смущать тебя своими нескромными взглядами. Да, и учти: я не потерплю никаких возражений с твоей стороны в этом вопросе. Ты знаешь, что если у платья слишком низкий вырез, то мужчина, который значительно выше ростом, сможет увидеть в него всю тебя, до кончиков пальцев на ногах?

– Какая чушь!

– Вовсе нет, у тебя небольшой рост, а это значит, что большинство мужчин смогут беспрепятственно глазеть на тебя. Я не собираюсь демонстрировать твою грудь всем этим нахалам, так что не спорь со мной.

– Да я и не спорю!

– Да, а как это называется? Ты все время перечишь мне и кричишь.

– Ну хорошо! Вези меня в Лондон, вези меня к этой мадам Джордан и потрать на меня все свои деньги! – В ответ Дуглас усмехнулся. – Черт тебя побери, ты такой же невозможный, как Синджен!

– Вовсе нет. А ты, я вижу, уже освоила любимое ругательство всех Шербруков. Я старался не употреблять его при тебе, но ты все равно переняла. Ладно, я не буду допытываться от кого. Мы отправимся в Лондон сразу после приема, хорошо? Нет, не спорь со мной. Ведь ты уже согласилась, и я ловлю тебя на слове. К тому времени нас покинет наконец мой проклятый кузен с Мелисандой.

– Ну конечно же, если ее не будет, тебе тоже нет смысла здесь оставаться.

– Ты берешься судить о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. А сейчас, если ты так и будешь стоять тут передо мной, выпятив свои прелести, я порву твое платье на клочки, и мы опоздаем на встречу с портнихой.

Он ушел, оставив ее стоять посреди спальни, задумчиво глядя в пустоту. «Все-таки он необыкновенный человек», – пронеслось у нее в голове.

Если у Александры и была надежда на то, что Дуглас позволит ей остаться наедине с миссис Плэк, портнихой из Рая, то она быстро улетучилась. Синджен развалилась в глубоком кресле, а Дуглас тихонько сел на стул, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди.

– Прошу вас, начинайте, миссис Плэк, – обратился он к портнихе.

Александра подавила в себе желание выставить их обоих из своей спальни, так как по недолгому, но уже богатому опыту знала, что, если Дуглас что-то решил, переубедить его невозможно. Поэтому без возражений предоставила миссис Плэк снимать с себя мерки. Она подняла руки и вытянулась во весь рост; потом попробовала ссутулиться, чтобы грудь не выпирала так сильно, и тут же услышала резкий голос Дугласа:

– Выпрями спину!

Она повиновалась. Затем ее ненадолго оставили в покое, пока Дуглас рассматривал модные журналы, выбирая фасон. Наконец одно из платьев ему понравилось.

– Вот это, – сказал он, поглаживая подбородок, – только эту оборку нужно убрать. Она здесь лишняя. Да, эти мягкие линии и завышенная талия сделают ее выше ростом. И поднимите линию выреза на один дюйм.

– Но, милорд, ее светлость будет выглядеть как провинциалка! Это же последняя парижская мода!

– На дюйм, – повторил Дуглас. – Поднимите его на дюйм.

– Можно взглянуть? – осторожно спросила Александра.

– Конечно. Ты согласна, что оно должно тебе подойти?

Она посмотрела на платье и сглотнула. Оно было изумительным.

– Какой цвет ты выберешь для него?

– Зеленый. Нежно-зеленое платье и накидка потемнее.

– Я не хочу выглядеть провинциальной.

Миссис Плэк вздохнула с облегчением.

– Вот и хорошо. Оставим вырез как есть.

– Нет, – отрезал Дуглас. – Я хочу, чтобы ею восхищались, но не хочу, чтобы на нее глазели.

Александра улыбнулась, но промолчала. Она посмотрела на него долгим взглядом, и глаза ее потемнели. Она любила этого мужчину, любила его руки, его рот, которые доставляли ей столько наслаждения; ей нравились его дикость и необузданность в любви, когда для него не существовало ничего на свете, кроме нее.

– Прекрати, – сказал он охрипшим голосом.

– Ох-хо-хо, – широко зевнула Синджен. – По-моему, ты сделал прекрасный выбор, брат. Ну а теперь, как ты думаешь, мы можем наконец поехать за лошадью для Александры?

– Ты останешься здесь, Синджен. С тебя тоже снимут мерки для нового платья. Я уже выбрал фасон, и мама одобрила его. Нет, не надо меня благодарить…

– Наоборот, я собиралась выразить несогласие с тем, что ты принимаешь решения за других. Мне самой хотелось выбрать себе платье.

– Нет, ты еще слишком молода для этого. И не спорь со мной. Мы с Александрой поедем одни. Благодарю вас, миссис Плэк. Не забудьте: на дюйм.

– Тебя обвинили в излишней властности, и это правда, – сказала Александра мужу по дороге к конюшням.

Он согнал муху с ноги.

– Властность необходима, когда общаешься с такими женщинами, как ты и моя непослушная сестра.

Через некоторое время он снова заговорил, очень тихо, не глядя на нее:

– Когда мы вернемся, я снова отвезу тебя к этому чудесному ручью. Я пришел к выводу, что это спальня и огромные кровати так действуют на меня, что я теряю разум и контроль над собой. Да, это просто место, а вовсе не ты превращает меня в человека, который совершенно не владеет искусством любви и не разбирается в его тонкостях.

Мы отправимся к ручью, и там я наконец стану самим собой. Мы разденемся, и я буду целовать и ласкать тебя, оставаясь при этом совершенно спокойным. Возможно, мы даже сможем говорить о чем-нибудь постороннем, например о ситуации в Напле, и обсудим ее сначала с точки зрения Наполеона, а потом роялистов. И все будет прекрасно, потому что я смогу наконец сосредоточить свое внимание на словах, а не на твоем теле. Я буду полностью владеть собой, рассудок будет руководить всеми моими действиями. В результате ты сможешь оценить мою опытность, а я буду рад доставить тебе удовольствие.

При этих словах он повернулся, чтобы взглянуть на нее. Она смотрела на него недоверчиво и удивленно, на щеках горел лихорадочный румянец.

Он засмеялся.

Она ударила его, но он засмеялся еще громче. Ей хотелось сказать ему, что он может быть диким и безрассудным сколько захочет, но она не осмелилась.

– Ты станешь лучше ко мне относиться, когда узнаешь, какой я великолепный любовник.

«Посмотрим», – подумала она.

В Брандерлей-Фарм им приглянулась трехлетка из потомства Барба, чьим отцом был Пэндер из Фоксхол-Стад. Она была спокойной, с нежными губами и длинным крупом. Черная как ночь, с белой звездочкой на носу. Она попыталась было куснуть Александру за плечо, но та вовремя увернулась, и лошадь уткнулась мордой ей в подбородок. Это была любовь с первого взгляда.

– Нужно придумать ей имя, – сказала Александра, нежно прислонившись к Дугласу после того, как сделка была оформлена. Новая лошадь стояла привязанная позади их кабриолета.

– Чернушка? Ночка?

– О нет, это слишком банально.

Он помог ей сесть в кабриолет, потом обошел его, чтобы влезть самому, и тронул поводья.

– Ну? – спросил он некоторое время спустя.

– Я назову ее Колин.

– В ней нет ирландской крови.

– Я знаю. Зато в ней есть оригинальность.

Дуглас ухмыльнулся. Настроение у него было замечательным. Он пустил лошадь быстрее. Ему не терпелось добраться до ручья и показать ей, какой он умелый любовник. По дороге он обдумывал положение в Напле и аргументы за и против вторжения. Он так задумался, что почти забыл, что она сидит рядом с ним. Это было чудесно. Он снова стал самим собой.

Когда они подъехали к ручью, он помог ей выбраться из экипажа. Но как только она обвила его шею руками, он забыл обо всем на свете и опомнился только тогда, когда все уже произошло. Он лежал и проклинал себя. Проклятие, он опять не смог ничего с собой сделать! Господи, да куда же подевались его хладнокровие и рассудок? Ну за что ему такие страдания?

Александра лежала на траве и думала, сможет ли она когда-нибудь пошевелиться. Он взял ее очень быстро, как и всегда, но сначала доставил ей такое наслаждение, что она потеряла контроль над собой и закричала. Лучи солнца пробивались сквозь густые кроны дубов и играли у нее на лице. На ее крик отозвалась ее новая кобыла. Дуглас что-то говорил ей, но она не понимала и половины из того, что он говорит.

– Нет, – сказал он, – это больше, чем я могу вынести.

Он снова прижался к ней и стал ее целовать. Она приоткрыла рот, и все началось сызнова.

– Проклятие! – глотнув свежего воздуха, он снова припал к ее губам.

– Я люблю тебя, – повторяла Александра, целуя его подбородок, шею, плечи и обнимая его горячими руками.

– Нет, – вдруг сказал Дуглас и отодвинулся. Его взгляд стал жестким. – Нет, это не так. Пойми меня правильно, Александра. Женщина говорит мужчине, что любит его, просто потому, что ей нужно как-то оправдать свою страсть. Если она дрожит от страсти, если она получает огромное наслаждение, тогда это может быть и любовь, а не просто похоть. А ты еще очень молода и романтична, и для тебя очень важно замаскировать свои плотские желания возвышенными чувствами. Так уж устроены женщины. К тому же ты наверняка начиталась этих глупых женских романов. Но если ты как следует подумаешь над тем, что я сказал, то в конце концов поймешь, что я прав.

– Да ты просто дурак! – Александра нанесла ему резкий удар в челюсть. Он покачнулся на локте и, удивленный ее неожиданным выпадом, упал на спину. – Ты тупой грубиян! Похотливый самец!

– Что касается последнего, я согласен. Я и сам все время заявляю тебе об этом.

– Иди ты к черту!

Она вскочила на ноги и начала одеваться, тяжело дыша. От ярости ее заколотила дрожь.

– Александра, ну будь благоразумной. Перестань.

Ну нет. Она с остервенением натягивала на себя одежду, отрывая пуговицы, не захотевшие застегиваться.

Он приподнялся на локте, совершенно спокойный, расслабленный и удовлетворенный.

– Ну Александра, почему ты так расстроилась, услышав правду? Любовь и прочую чепуху придумали поэты, и она не стала более реальной оттого, что они излагают все эти глупости, рифмуя слова. Любовь так же эфемерна, как мечта, и так же незначительна, как дождь, который струится у тебя между пальцев. И не пытайся использовать ее в качестве оправдания или извинения за то, что ты получаешь удовольствие и даришь его мне. Не делай этого. Нам хорошо с тобой вместе. Ты прекрасно устраиваешь меня, настолько, что я даже превращаюсь в похотливого самца, когда вижу тебя. И не переживай, что не можешь завуалировать это какой-нибудь романтической чепухой.

Она уже почти оделась, осталось только надеть чулки и ботинки. Подбоченясь, она сказала очень медленно и спокойно:

– Я знала, что не нужно говорить тебе этого. Я знала, что не вызываю в тебе ответного чувства, и боялась, что, сказав об этом, дам тебе слишком большую власть над собой. Но оказывается, бояться было нечего. Я так мало значу для тебя, что тебе и не нужна эта власть. Я не понимала, что ты посмеешься над моими словами и чувствами и что ты так извратишь их. Твой цинизм мне противен. И если тебе легче жить с такими мыслями, если ты считаешь, что это оправдывает твои наклонности, я больше не люблю тебя, Дуглас. Я с радостью как следует наподдала бы тебе, но я накажу тебя другим способом.

Она подобрала его штаны и ботинки и побежала с ними к ручью. Размахнувшись, она забросила их как можно дальше.

Дуглас вскочил, чтобы перехватить ее, но было слишком поздно.

– Черт!

Он прыгнул в ручей, пытаясь поймать свои вещи. Тем временем Александра отвязала лошадь, забралась в экипаж и в следующее мгновение умчалась, оставляя за собой клубы пыли. Его рубашка и куртка лежали рядом с ней на сиденье.

Она слышала, как он кричал ей вслед, но вместо того, чтобы остановиться, только подгоняла лошадь. Он был босиком и не мог догнать ее, и сколько он ни свистел лошадям, они не обращали на него никакого внимания. Александра улыбалась. Циничный нахал. Месть была очень сладкой.

Через полчаса Дуглас набрел на тисовое дерево, на котором как белый флаг развевалась его рубашка. Он подивился, когда она успела стащить и рубашку. Проклятие! Ему было жарко, он обливался потом и мечтал, чтобы ее шея оказалась в его руках, хотя бы на мгновение, чтобы он смог свернуть ее.

Чертова девчонка! Как и все женщины во все времена, она пытается скрыть нормальную здоровую похоть за чем-то возвышенным и не существующим на свете. Можно не сомневаться: если бы он поддержал ее, она пошла бы дальше и добралась до духовного единения и родства их душ. А такого уже никто бы не вынес.

Рубашка прилипла к потной спине. Полуденное солнце жгло его кожу. Еще четверть мили, и он нашел свою куртку свисающей с нижней ветки клена.

Когда он достиг ступеней парадного крыльца Нортклифф-Холла, то был готов убить ее.

Холлис невозмутимо приветствовал его:

– Ах, ваша милость вернулись с прогулки. Ее милость рассказала нам, как вас восхитили тюльпаны, склоняющиеся над ручьем; и высокие тополя, растущие вдоль дикой тропинки; и благоухание сирени; и про то, как вам захотелось слиться с природой и как вы решили искупаться в ручье, чтобы ощутить себя в одной стихии с рыбами, населяющими этот водный поток. Она сказала, что вы были очень добры и разрешили ей покинуть вас и уйти домой, так как у нее разболелась голова. Вас утомила жара, милорд? Может, выпьете лимонада?

Дуглас видел, что Холлис лжет, стараясь отвести удар от Александры. Ну почему все так опекают ее? Почему никто не думает о нем? Ведь это ему, а не ей пришлось лезть в холодный ручей и доставать с илистого дна свои ботинки. Ведь это ему пришлось целых три мили добираться до дома по жаре. Лимонад?

– Где сейчас ее милость?

– Она сливается с природой здесь, в Нортклиффе, милорд. Кажется, она ушла в сад.

– Ты же сказал, что у нее страшно разболелась голова.

– Наверное, ей уже лучше.

– Так-так, – пробормотал Дуглас. Мысль о том, что она сидит себе в плетеном кресле, такая красивая и свежая, вывела его из себя. Дуглас потряс головой. Господи, до чего же это все нелепо!

Всего месяц назад он был свободным человеком.

Две недели назад он думал, что женат на самой красивой женщине Англии.

А сейчас он повязан с этой женщиной, которая только и знает, что над ним издеваться. Из-за нее он превратился в какого-то дикаря. Она испортила всю его жизнь.

В это время Александра была в восточной части сада вместе с Тони. Тони сидел, привалившись к тонкому стволу лиственницы, и поглядывал на свояченицу. Ее одежда была грязной, волосы потемнели от пота, руки были черными от грязи. Она выпалывала сорняки и что-то бормотала себе под нос.

– Ну что ж, мне кажется, твои дела совсем неплохи, – сказал он.

Александра остановилась и подняла лицо к Тони.

– Ты ошибаешься, Тони. Он не любит меня.

– Ты смешиваешь разные понятия, дорогая. Он признал тебя своей женой. Кроме того, я видел, как он смотрит на тебя. В его взгляде было неистовое желание и ожидание наслаждения.

– Он злится из-за этого. До сегодняшнего дня он обвинял меня в том, что теряет над собой контроль, стоит ему дотронуться до меня. Всего два часа назад он начал обвинять в этом спальню и кровати. Он собирался вести со мной философские беседы или обсуждать войну либо еще что-нибудь в этом роде, в то время как будет заниматься со мной любовью. – Она вздохнула. – Но когда из этого ничего не вышло, он… ну, теперь, я думаю, он собирается найти меня и свернуть мне шею.

– То, что ты сделала с ним, просто чудесно, Аликс. Жаль, что я не видел, как он носится в этом ручье и ловит свои штаны и ботинки. Насколько я помню, там полно камней, которые здорово колют ноги.

– Я понимаю, что не должна об этом с тобой говорить, Тони, но у меня больше никого нет. Я поступила глупо, сказав, что люблю его. Это как-то само собой вырвалось у меня. А он уверял, будто все, что я чувствую, и все, что чувствует он, – это похоть, будто любовь – это чепуха и что от одного упоминания о духовном единении он становится больным.

– Прямо так и сказал?

– Ну не совсем такими словами. Я просто выразила его мысль. У него это вышло еще более оскорбительно и цинично.

– Но, как ни крути, теперь он все равно – твой муж, и я клянусь тебе, Александра, что если мужчина находит с женщиной удовольствие в постели, то за этим удовольствием последуют и другие, если оба они проявят достаточно благоразумия. Ты любишь Дугласа. Половина битвы выиграна. Даже больше половины, потому что он сходит с ума от одного прикосновения к тебе. Вот увидишь. Завтра будет прием. Сразу после него мы с Мелисандой уедем. И ты сможешь больше не беспокоиться из-за моей прекрасной колдуньи. Да и вообще, мне кажется, Дуглас уже начал задаваться вопросом, каким образом он смог бы с ней поладить.

– Я до сих пор не могу поверить, что она позволяет тебе называть себя Мелли.

– Да я и сам терпеть не могу это имя. Мелли! Оно вызывает ассоциации с какой-нибудь тяжеловесной рябой девицей. Но важно, чтобы она научилась слушаться меня. И если бы мне захотелось называть ее «кошечкой», то она и с этим должна была бы согласиться, потому что это исходит от меня, ее мужа и повелителя.

Александра, пораженная, смотрела на него.

– Ты ужасаешь меня, Тони.

Тони оскалил зубы.

– Да нет, не так уж я страшен. Просто, как бы я ни любил твою сестру, я никогда не позволю ей быть главной. Ах, кажется, я вижу твоего жестокого мужа, и он идет к нам. Любой нормальный человек остановился бы, хоть бы на минутку, чтобы посмотреть на эти статуи, но не таков Дуглас. У него такой вид, словно он собирается кого-то убить. Это должно быть интересно. Хочешь, я уведу его отсюда?

– Нет, а то еще вызовет тебя на дуэль или опять затеет драку.

Она покачала головой:

– И тогда мне придется встать на его сторону, Тони.

– Очень даже возможно. О, кажется, мы спасены! Мелисанда, она приближается к нему со своими акварелями. Вот она остановилась, чтобы посмотреть на статуи, и вовсе не для того, чтобы нарисовать их. Вот они встретились с Дугласом и о чем-то разговаривают. Он вынужден сдерживаться и быть любезным, невзирая на страшное желание убить тебя. Ага, кажется, он перестал скалить зубы. Слушай, Аликс, у меня появилась потрясающая мысль.

Посмотрев ему в лицо, она сразу поняла, о чем он подумал, и быстро сказала:

– О нет, Тони. Ничего не получится, это не…

Дуглас и Мелисанда обошли раскидистое тисовое дерево, и глазам их предстал коленопреклоненный Тони, обнимающий Александру за талию и целующий ее волосы.

Дуглас застыл на месте.

Мелисанда отпрянула назад, точно ее ударили. Потом она бросила свои акварели на землю и, истошно крича, ринулась к парочке, схватила Тони за волосы и изо всех сил отдернула от Александры. Он упал на спину, улыбаясь ей, но Мелисанда не смотрела на него. Она впилась взглядом в свою сестру.

– Ты, жалкая воровка чужих мужей! – закричала она и бросилась к Александре, сбив ее с ног. – Как ты смеешь, Аликс! У тебя есть свой муж, и у тебя хватило совести отбивать моего!

Мелисанда вцепилась ей в волосы.

– Прекрати! Ради Бога…

Дуглас схватил Мелисанду на руки и перебросил Тони, который поймал ее и крепко прижал ее руки к бокам.

– Я выдеру ей все волосы, я ей расцарапаю все лицо!

– Ну, Мелли, успокойся.

Мелисанда повернулась и закричала на расстоянии не больше дюйма от его носа:

– Прекрати называть меня этим ужасным именем! Чем это ты здесь занимался? Целовал ее волосы? У меня прекрасные волосы. И если тебе так уж этого хочется, ты будешь целовать мои! Бессовестный обманщик, я и у тебя вырву все волосы, и тогда ты… Как ты смеешь целовать меня после всего этого, несчастный предатель!

Дуглас слышал крики у себя за спиной, но не пошевелился. Он опустился на корточки перед своей женой. Она трясла головой, словно пытаясь убедиться, что та все еще держится у нее на плечах. Лицо и одежда ее были заляпаны грязью, а глаза слезились.

– Ну как ты?

– Ужасно, голова вся горит. Не думала, что у Мелисанды столько силы.

– Может быть, это чему-нибудь тебя научит.

– Да, очень может быть.

– Наверное, Тони не ожидал, что она набросится на тебя. Сразу видно, что он не продумал свой план.

Она посмотрела на него и поняла, что он обо всем догадался.

– Действительно, не ожидал, – подтвердила она. – Представляю, как он удивился. И в то же время обрадовался.

– Да. Ну, идем, у тебя жуткий вид, еще хуже, чем у меня. Ванну мы примем поврозь, а то мытье затянется до утра.

Они встали и увидели, что Тони страстно целует свою жену.

Голос Дугласа потеплел:

– Да, Тони удалось доказать кое-что. Правда, не совсем то, на что он рассчитывал. И сейчас он необычайно доволен.

Когда они ушли, Тони с женой занялись любовью в окружении греческих статуй, и страсть так захватила Мелисанду, что она перестала заботиться о том, что их могут увидеть, и о том, что станет с ее платьем.

– Я люблю тебя, Тони, – сказала она. – И если какая-нибудь женщина захочет отнять тебя у меня, я убью ее.

Тони расплылся в блаженной улыбке.

– Я тоже люблю тебя. И мне нравятся твои ревность и ярость. Я очень люблю тебя, Мелли.

Дуглас тем временем отмокал в медной ванне; его денщик склонился над ним, оплакивая безнадежно испорченные штаны и ботинки.