Текст книги "Невеста-обманщица"

Глава 24

На следующее утро ровно в шесть часов трое мужчин и Жанин Доде прибыли на судостроительную верфь. Кого там только не было: рабочие, солдаты, моряки, повара, проститутки, торговцы всеми мыслимыми товарами. Они спрятались и стали ждать.

Они простояли в укрытии до тех пор, пока не услышали крики, что на резиденцию генерала Белесьена напали неизвестные, охранники были ранены и связаны, а сам генерал исчез.

Им были слышны обрывки разговоров проходивших мимо них людей. Все обсуждали происшествие. Вдруг наступила мертвая тишина.

Сначала «это» увидели человек пятьдесят мужчин и женщин, через несколько минут их количество выросло до нескольких сотен, и все молчали и смотрели. Потом раздалось хихиканье, затем взрыв смеха. Народ все прибывал и прибывал. Смех становился все громче. Постоянная ругань генерала и его угрозы всем и каждому всегда вызывали неприязнь у людей, и теперь они с полным правом воздавали ему по заслугам.

Вдруг кто-то из мужчин выкрикнул:

– Господи, да ведь это же свинья, из большой жирной генеральской породы свиней!

Все закричали наперебой:

– Какое огромное пузо он себе наел, отнимая наш урожай! Вор и свинья, эгоистичная свинья!

– Свинья! Свинья! Посмотрите на свинью!

Джордж взглянул на Дугласа, потом на Тони. Теперь им уже можно было не прятаться и говорить свободно. Шум толпы заглушал все. Они стали смеяться и хлопать друг друга по плечам. Жанин Доде от избытка чувств обняла Тони.

Генерал Белесьен стоял на высоком деревянном ящике, привязанный к столбу; руки были заломлены так сильно, что огромный живот выдавался вперед еще сильнее. Он был совершенно голый, к голове у него были привязаны свиные уши, которые Джордж стащил у местного мясника, на нос ему привязали свиное рыльце. Тело его было таким же розовым и жирным, как у свиньи, и потому не нуждалось в дополнительных уточнениях.

Его подчиненные сделали попытку освободить его, но толпа отбросила их назад. Она еще не насладилась зрелищем.

Наконец Дуглас дал знак уходить. Жанин несколько удивленно сказала Джорджу:

– Ты смеешься? Не могу в это поверить. Ты же никогда не смеешься.

Он сразу посерьезнел:

– Я не собирался смеяться. Я знаю, что не должен этого делать.

– Каждый человек должен смеяться, – не согласился с этим Тони. – Смех делает сильным, он помогает переносить любые невзгоды, позволяет легче и проще смотреть на жизнь.

Дуглас не сказал ничего. Ему хотелось поскорее увидеть жену. Александра так рвалась пойти вместе с ними, но он ей не разрешил. Она еще слишком слаба. Он твердо стоял на этом, как она его ни уговаривала. Сейчас же он пожалел, что не взял ее с собой; можно было принести ее на руках, зато как бы она порадовалась.

Теперь, думал он, им нужно суметь выбраться из Франции целыми и невредимыми.

Через три дня Дуглас с Александрой на руках и с Тони за спиной въехал в Нортклифф-холл.

Здесь была такая же суматоха, как во Франции в день исчезновения генерала Белесьена, только она была радостной и веселой. Дуглас поднял глаза и увидел Мелисанду, быстро спускающуюся с парадного крыльца. Она была так красива, как не может быть красива женщина из плоти и крови, красива так, что при взгляде на нее перехватывало дыхание, но он с удивлением обнаружил, что всего лишь приветливо улыбается ей. Она искала глазами Тони и, увидев его, подхватила свои юбки и помчалась к нему со всех ног. Она упала к нему на руки с криком:

– Господи, ты жив! Как я волновалась за тебя, как…

Больше она ничего не сказала, так как Тони закрыл ей рот звучным поцелуем.

Дуглас снисходительно улыбался.

Он посмотрел на жену и увидел слезы в ее глазах. Его тут же охватила паника.

– Ты больна? Тебе плохо? Где болит?

Она покачала головой и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Александра, сейчас мы окажемся на глазах у пятидесяти слуг, у Синджен и моей матери. У нас всего две минуты. Скажи мне, в чем дело.

– Ах, просто она так красива!

– Кто? А-а, Мелисанда. Ну да. Ну и что?

Она одеревенела в его руках.

Он заулыбался:

– Ну, ты опять ревнуешь.

– Нет, черт тебя возьми!

– Да-да, ревнуешь, глупышка. А скажи-ка мне, Аликс, Мелисанда говорит по-французски?

– Нет, ей очень плохо даются языки, и акцент у нее еще ужаснее моего. Зато она хорошо рисует.

– Она не стала бы учить французский, чтобы спасти меня.

– Это абсолютно ничего не значит.

Дуглас продолжал с ласковой усмешкой:

– Интересно, как бы это звучало по-французски. Послушай, Аликс…

– Ты назвал меня Аликс?

– Ну да, конечно. Если ты предпочитаешь «возлюбленная», ты, несомненно, услышишь и это. И упрямая, и ненаглядная, и желанная, и замечательная. Теперь же послушай меня. Я думаю, что твоя сестра красива. В этом нет ничего нового. Но она – не ты. Нет, это не важно сейчас. Что важно для Тони, так это то, что она становится лучше под его непосредственным влиянием. Тони сказал мне вчера, что он надеется, что когда-нибудь ее характер станет таким же прекрасным, как она сама.

– Правда, Дуглас?

– Что именно?

– Ненаглядная?

Он поцеловал ее. Услышав смех, он медленно поднял голову и увидел на ступеньках Синджен, которая глупо улыбалась. За ней, поджав губы, стояла вдовствующая графиня. Она засыпала сына градом вопросов:

– Где ты был все это время, Дуглас? И что здесь происходит? Я требую, чтобы мне объяснили. Почему ты несешь ее на руках?

– Хорошо, мама, я объясню тебе все, но попозже. А что касается этой малышки, то она болела.

– По-моему, она прекрасно себя чувствует. А почему она завернута в одеяло?

– А потому, – ответил Дуглас, подходя к матери, – потому что, кроме него, на ней ничего нет.

– Дуглас! Ты же знаешь, что это неправда, – возмутилась Аликс, когда они вошли в холл.

На самом деле на ней было уродливое платье, подаренное ей Жанин Доде. Подарок красноречиво говорил, что француженка тщательно выбирала его из своего гардероба. Ноги Александры были босыми и высовывались из-под одеяла. Дуглас не хотел останавливаться, чтобы купить ей обувь. Она не спорила. Так приятно, когда муж носит тебя на руках.

– Просто мне легче было увильнуть от расспросов, сказав, что ты голая.

– Что случилось? – догнала их Синджен.

– Мы все потом расскажем.

Дуглас повернулся к слугам и громко сказал:

– Мы все живы, здоровы и вернулись домой. Благодарим вас всех за внимание и заботу.

Слуги приветливо улыбались. Холлис стоял, горделиво скрестив руки на груди. Александра почувствовала неимоверное облегчение. Может быть, все будет хорошо. Может быть, даже ее свекровь смягчится и полюбит ее. Может быть, она и правда стала ненаглядной для Дугласа. Может быть.

Дуглас отнес ее в спальню и положил на кровать. Потом поцеловал ее и стянул с нее одеяло.

– Мама теперь, наверное, думает, что ты распущенная женщина и что ты, должно быть, сама сожгла свою одежду, чтобы скомпрометировать меня. Придется ей сказать, что я и так полностью скомпрометировал себя, потому что ты бесконечно меня соблазняла, и я настолько привык к этому, что уже просто не могу без тебя обходиться. Я оказался бессилен против тебя.

Александра облизнула сухие губы.

– Я правда для тебя ненаглядная, Дуглас? Может быть, лишь чуть-чуть?

– Может быть, – согласился он.

Он прошел в свою спальню и вернулся оттуда с ее ночной рубашкой.

– Вот, переоденься. Тебе нужно сейчас отдохнуть.

Он стянул с нее платье через голову, задержал на мгновение взгляд на ее груди и поспешно надел на нее рубашку.

– Ну вот.

Он укрыл ее простынями и сел рядом, расправляя ее волосы на подушке. Потом задумчиво проговорил:

– До сих пор наш брак был постоянным противостоянием друг другу. Как ты думаешь, ты сможешь быть не такой строптивой? Может быть, ты научишься думать, прежде чем предпринимать какие-то действия, которые могут меня взбесить? Как, например, то, что ты сбежала и заболела. Или как то, что ты позволила себя похитить и увезти в другую страну. И больше не будешь спасать меня, в то время как опасность грозит тебе самой?

Она молчала и слушала. Дуглас продолжал художественно расправлять ее волосы на подушке.

– Не знаю, – ответила она наконец. – Ты очень много значишь для меня, Дуглас!

Ему было приятно это слышать. Он наклонился и запечатлел поцелуй на кончике ее носа.

– Я решил, что если я буду держать тебя в постели хотя бы три часа в день – ночью тоже, разумеется, – то ты, возможно, будешь настолько занята тем, чтобы оправиться от занятий любовью со мной, что у тебя просто не останется времени на то, чтобы прибавлять мне седых волос.

– А ты тоже будешь так сильно занят, оправляясь от занятий любовью со мной?

– Никогда настолько, чтобы не думать, когда же наконец я снова смогу этим заняться. Это странно, но ты полностью завладела моими мыслями. Скажи, что ты любишь меня, Александра.

– Я люблю тебя, Дуглас.

– Ты согласна, что мужчине необходимо это слышать каждый день?

– Полностью согласна.

– Хорошо. Ну а теперь тебе нужно отдохнуть. Я пойду повидаюсь с семьей и поведаю им нашу историю, сделав купюры для Синджен, если только она уже не выудила все у Тони. Потом я приду и расскажу тебе мелкие домашние сплетни.

Он наклонился, намереваясь легонько чмокнуть ее на прощание. Но она обхватила его руками и не отпускала, пока он не задохнулся.

– Ты приехал за мной, – сказала она. – Ты волновался за меня.

– Естественно, – согласился он, целуя ее нос, щеки, губы, шею. – Ты моя жена, я люблю тебя, и я уже договорился до того, что назвал своей ненаглядной. Ну что, теперь ты удовлетворена?

– Ты знаешь, что жене необходимо слышать это каждый день?

– В общем-то догадываюсь. – Он поцеловал ее, поправил сползшее одеяло и вышел из комнаты.

Через две недели, как-то днем, Дуглас вошел в их спальню. Александра подняла глаза от своего рукоделия, машинально улыбаясь ему. «Боже, как я люблю тебя!» – подумала она.

– Зачем ты пришел сюда? – спросила она, стараясь не выдать глазами своего обожания.

Он хмуро посмотрел в окно.

– Просто мне нужно было узнать кое-что, – ответил он, обращаясь больше к самому себе, – и поэтому я пошел в спальню Синджен.

Он положил ей на колени предметы, которые обнаружил в комнате сестры, в самой глубине гардероба.

Александра ахнула:

– Да это же парик! В точности такие волосы были у Новобрачной Девы! И это газовое платье! Дуглас, ведь не думаешь же ты, что… нет, конечно же, нет, я…

– Не можешь поверить, что нашим призраком была Синджен? Очевидно, так оно и есть. Да, теперь я просто уверен в этом. Доказательства налицо.

Но Александра лихорадочно вспоминала, при каких обстоятельствах она впервые увидела призрак. Она вспомнила достаточно быстро. Нет, Синджен тогда была в Лондоне. В этом нет сомнения. Она начала рассказывать об этом Дугласу, как вдруг до нее дошло, что он не слушает ее и думает о чем-то своем, застывшим взглядом уставившись в окно. Лицо его несколько побледнело, и весь он казался мрачным и напряженным. Она умолкла.

Наконец после долгого молчания он обернулся к ней и сухо произнес:

– Это всегда была Синджен. Просто моей маленькой сестричке захотелось поиграть в призраки, чтобы внести разнообразие и остроту в нашу скучную, обыденную жизнь.

Александра качала головой. Она открыла рот, чтобы ответить, но Дуглас поднял руку:

– Да, это была всего лишь Синджен, и никто другой, ничего необычного, ничего загадочного. Настоящее живое существо из плоти и крови, а не порхающее привидение; существо, которое говорит по-настоящему, а не так, что в полной тишине ты слышишь у себя в голове его голос. Нет, ничего такого. И это правда. Для меня это очень важно. Теперь мы все знаем. Скажи мне, что понимаешь это, Александра.

– Понимаю.

Он поцеловал ее, потом снова выпрямился, устремив взгляд на платье и парик.

– Я решил ничего не говорить об этом Синджен. Не хочу выслушивать ее возражения и протесты. Пусть остается все как есть. Нет, не спорь со мной! Я так решил. Ты понимаешь?

– Понимаю.

– В отличие от моих досточтимых предков я никогда не напишу об этой проклятой Новобрачной Деве. Даже невзирая на то, что она оказала мне большую помощь, правда, не как материальное существо, а как видение, нарисованное моим воображением. С той минуты, как я сожгу этот костюм, призрак этой юной леди перестанет появляться в нашем доме. Навсегда. И больше никто никогда не напишет о ней ни слова в своих дневниках. Вот как это должно быть. И я не приму никаких возражений на этот счет. Ты понимаешь, Александра?

– Понимаю.

– Вот и хорошо, – сказал он, поцеловал ее и вышел из комнаты. Она улыбнулась, покачав головой, и снова взялась за свое рукоделие.