Текст книги "Тихий сон смерти"

И все-таки он сомневался в том, что Ариас-Стелла обладал какой-то конкретной информацией. Но, видимо, даже того, что он знал, хватило, чтобы принять единственно правильное в данной ситуации решение: бежать. Поэтому отыскать его и устранить все связанные с ним проблемы представлялось Розенталю крайне важным.

Но как? Можно было пойти двумя путями. Первый и наиболее безопасный вариант – использовать для поиска Карлоса ресурсы конторы. У «ПЭФ» имелась превосходно организованная и весьма эффективная служба безопасности. Розенталь хорошо это знал, поскольку сам относился к нелегальной составляющей этой службы. У «ПЭФ» было достаточно людей и средств, чтобы за несколько дней вычислить Ариаса-Стеллу, и этим уже занимались. Второй вариант – использовать для этой цели Уортон. Разумеется, вслепую. Дать ей возможность самостоятельно выследить Карлоса, а потом перехватить добычу. Это может потребовать дополнительной «подчистки», но вряд ли ему придется идти на крайние меры в отношении Уортон. Хотя если она знает, о чем следует спрашивать Карлоса, это уже является основанием для ее ликвидации.

Кроме того, совершенно ясно, что адвокат и ее друг также должны быть устранены.

Таким образом, он может идти сразу двумя путями, ожидая, какой из них первым принесет удачу.

Теперь, когда он знал, как ему действовать дальше, можно было переключить все свое внимание на лежавшую рядом девушку. Сейчас она спит, но больше ей заснуть в эту ночь не удастся.

Айзенменгер проснулся рано и, к своему удивлению, обнаружил, что лежит в постели один. Он поднялся с кровати и, пребывая в полном недоумении, накинул на себя первое, что подвернулось под руку. Доносившийся из кухни звон посуды подсказал ему, куда направить свои стопы. Елена была уже одета, накрашена и пребывала во всеоружии, но что-то странное сквозило в ее поведении. Айзенменгер сразу заметил эту странность, но не сразу понял, в чем именно она заключается.

– Что-то ты рано встала.

– У нас уйма дел. До одиннадцати у меня встречи, но затем я свободна. Возьму отпуск на несколько дней.

Доктор подошел к Елене и принялся помогать ей, принимая из ее рук чистые тарелки и чашки и расставляя их по полкам. При этом он понимал, что ставит их совсем не туда, где им следует находиться.

– Зачем? – коротко спросил он.

Елена отобрала у него большое блюдо, которое он намеревался водрузить на нижнюю полку серванта вместо висевшей на уровне глаз полки над кухонным столом.

– Нам нужно как можно скорее найти Карлоса. Он – наш единственный шанс разобраться во всем этом.

Это было правильно, но решительность Елены все равно несколько настораживала Айзенменгера. Он попробовал управиться с ножами и вилками, и вновь у него ничего не получилось. На сей раз ему было велено ничего не трогать.

– Сядь, – сказала она доктору тоном, в котором он уловил намек не просто угомониться, но и приготовиться к чему-то важному.

– Хорошо, – согласился он, – первым делом нужно связаться с Рэймондом Суитом.

Стоя к доктору спиной, Елена разбирала ножи, вилки и ложки.

– Я уже сделала это. Он рано встает.

Айзенменгер встрепенулся:

– И?…

– К сожалению, ему так и не удалось узнать ничего нового. Зато он с восторгом рассказал, что к его заявлению проявила интерес полиция.

От удивления Айзенменгер забыл все, о чем только что думал.

– Что?!

Елена обернулась. Сказать, что выражение ее лица показалось Айзенменгеру странным, было бы неправильно. Оно было очень странным. Елена выглядела так, словно с ней внезапно приключился приступ аппендицита.

– Приходила полиция. Симпатичная молодая женщина. Много записывала. Когда у него не хватило духу показать ей личные вещи Милли, она осмотрела их сама. Еще Рэймонд сказал, что она показалась ему очень обходительной. А напоследок он сообщил, что она кое-что нашла. Письмо от Карлоса. Она забрала его с собой.

Заранее зная ответ, Айзенменгер все же осторожно спросил:

– Она?

Елена улыбнулась, но улыбка получилась невеселой.

– Да. Беверли Уортон.

– Вот черт! – пробормотал он и тут же принялся гадать, что бы это могло значить. Откуда она знает? Это официальное расследование? И чем это все может им грозить? Мысли беспорядочно роились в голове доктора, и, пытаясь собрать их, он уткнулся взглядом в поверхность стола.

– Джон?

Он ответил не сразу:

– Ммм…

– Ты ведь не говорил ей?

Вопрос настолько поразил Айзенменгера, что он не сразу нашел, что ответить. В итоге он не придумал ничего лучшего, как сформулировать ответ максимально коротко:

– Нет.

Невольное воспоминание о последней встрече с Беверли Уортон едва не выбило доктора из колеи. Елена секунду-другую смотрела на него, потом кивнула:

– Значит, ей что-то известно. И, судя по всему, знает она больше нашего.

Айзенменгер лихорадочно просчитывал в уме варианты. Участие в деле Беверли Уортон существенно затрудняло их и без того сложное и опасное расследование…

Елена что-то сказала, но доктор был настолько поглощен собственными мыслями, что пропустил ее слова мимо ушей.

– Что? – переспросил он, когда вновь обрел способность слышать.

– Я сказала, тебе придется связаться с ней.

Айзенменгер недоуменно посмотрел на Елену, не веря собственным ушам.

– С кем? – переспросил он.

– С Беверли Уортон. – Елена выглядела напряженной, ее лицо приобрело сосредоточенное выражение. – Я могу относиться к ней как угодно, но я реалист, Джон. Ты сам говорил, что она единственная, кто сможет помочь нам в этом деле. У нее есть профессиональный опыт, как полицейский, она обладает большими возможностями, а теперь еще и необходимой нам информацией. Она нам нужна, Джон. Особенно теперь, когда речь идет об убийстве. Мы должны связаться с ней, узнать, что ей известно, и пусть за это дело берется полиция.

– Ты уверена?

Елена опустилась на стул напротив Айзенменгера:

– Я с большим удовольствием пошла бы на панель, чем связываться с этой коровой, но я ни за что не прощу себе, если из-за моих личных антипатий погибнут люди. Да, я уверена.

Айзенменгер понимающе кивнул, на душе у него полегчало, хотя он и понимал, как тяжело сейчас Елене. Она между тем продолжила:

– Разговаривать с ней будешь ты, Джон. Я не в силах сделать это.

Он взял ее сжатые в кулаки ладони в свои:

– Хорошо. Я договорюсь о встрече.

Айзенменгер не мог даже сказать с уверенностью, живет ли она по прежнему адресу. Если Уортон переехала, он не представлял, как искать ее в этом случае.

Но даже если ему удастся отыскать ее, согласится ли Беверли помочь?

Причин относиться к Айзенменгеру с симпатией у нее не было, а вот ненавидеть – сколько угодно. И он знал, что Беверли Уортон никогда и ничего не делает просто так, по доброте душевной. А это значит, что единственный способ привлечь ее на свою сторону – доказать, что такое сотрудничество выгодно ей самой.

Он позвонил в ее квартиру и приготовился ждать. Прошло несколько томительных минут. Айзенменгер взглянул на часы – они показывали без малого девять вечера, и доктор подумал было, что Беверли нет дома. Еще днем он позвонил ей в участок, и ему сообщили, что сегодня инспектора Уортон на работе не будет. Но это вовсе не означало, что ее не окажется и дома.

Айзенменгер продолжал топтаться перед дверью, чувствуя себя крайне неловко – ему все казалось, что через глазок за ним кто-то наблюдает. Из-за двери доносился запах мебельного полироля и, каким бы странным это ни казалось, денег.

Он уже собрался уходить, решив, что ее либо действительно нет дома, либо нет персонально для него, но в этот момент щелкнул замок и послышался звук снимаемой цепочки.

Айзенменгер определенно разбудил ее, так как волосы Беверли, теперь несколько более длинные, нежели ему помнилось, были растрепаны, а глаза казались слегка припухшими. Одета Уортон была в черный шелковый халат, на ее лице застыло выражение неприязни, смешанное с изумлением и любопытством.

– Джон Айзенменгер? – произнесла она совершенно безучастно.

Он улыбнулся:

– Извините. Никак не думал, что вы спите в такое время.

Беверли молча посторонилась, пропуская доктора в квартиру. Когда он прошел в прихожую, Уортон все так же продолжала стоять в дверях и закрыла их только тогда, когда Айзенменгер был уже в гостиной. Осмотревшись, он проговорил:

– А я успел позабыть, как у вас уютно.

Беверли жила на верхнем этаже дома, переоборудованного в жилой из бывшего склада, и через огромное окно, занимавшее почти всю стену гостиной, открывался великолепный вид на город.

– Вы, наверное, позабыли и еще кое-что.

Потрясающая женщина! Уж это-то Айзенменгер хорошо помнил.

– Вижу, вы не ожидали вновь увидеть меня на пороге своего дома.

Беверли рассмеялась, но ее смех мог бы прикончить самого завзятого комика.

– Интуиция опять не подвела вас, – проговорила она, сделала несколько шагов в его сторону и, подойдя к нему вплотную, тихим голосом добавила: – Если б вы знали, как мне хочется разделаться с вами! Или, на худой конец, выцарапать вам глаза.

– Не понимаю, что я вам сделал.

– Не важно, что сделали вы, важно, что сталось со мной. – Уортон встала напротив Айзенменгера и заглянула ему в глаза. Взгляд ее был холоден и неподвижен. – Вы знаете, что со мной сделали они? – Последнее слово Беверли подчеркнула особо. – Мне устроили такой разнос, живого места не осталось. Еще повезло, что я с треском не вылетела со службы.

– Так вы же сами виноваты, – напомнил ей доктор. – Я всего лишь доискивался правды, а вы ее скрывали.

Спустя минуту ее гнев поугас.

– А я думала, вы искали возможности переспать со мной.

В последней ее фразе Айзенменгер уловил насмешку, и, видя это, Беверли рассмеялась своей шутке. На этот раз ее смех оказался более веселым. Поэтому последовавшая за смехом пощечина прозвучала как гром среди ясного неба. От неожиданности доктор даже не почувствовал боли, лишь звук удара эхом отдался в его ушах.

– Попробуйте только еще раз всадить мне нож в спину, – промолвила Беверли, но в глазах ее уже не было злости – в них загорелся странный синеватый огонек. Она развернулась на каблуках и, прошествовав к дивану, села. – Так чем я обязана удовольствию? – спросила она, приняв царственную позу.

Ничто в ее облике не напоминало о недавней вспышке гнева, и, если бы щека доктора не пылала огнем, он усомнился бы в том, получил ли он ту пощечину на самом деле. Айзенменгер указал на стул напротив дивана, Беверли снисходительно кивнула, и он сел.

– Думаю, вы могли бы мне помочь.

– Ну конечно, Джон, дорогой. И вы могли бы мне помочь. Единственное, что вы можете для меня сделать, – это принять яд.

– Послушайте, я понимаю, многое из того, что я собираюсь вам рассказать, покажется вам неинтересным, но, поверьте, все это крайне важно.

– Для кого? Для меня?

– Для меня. И для вас тоже. Для нас обоих. Думаю, вообще для всех.

Она подняла тонкую, как стрела, бровь. Айзенменгер почувствовал, что, как и полтора года назад, готов поддаться ее чарам. Вдруг она, словно кошка, изогнулась всем телом – ничего сексуального в этом движении не было, но доктору с трудом удалось отвести взгляд от ее обтянутой шелковым халатом фигуры.

– Валяйте рассказывайте.

Айзенменгер закончил рассказ, но ни в лице, ни в поведении Беверли Уортон ничего не изменилось. Она слушала доктора, лежа на диване, приподняв голову и не сводя с него внимательных глаз. Ноги она вытянула, картинно скрестив их в лодыжках. Айзенменгер не раз ловил на себе ее изучающий взгляд. Ему ужасно хотелось выпить, но Беверли не догадалась ничего предложить ему – или не сочла нужным. Тем не менее Айзенменгер довел свой рассказ до конца. Разумеется, он не выложил все, что было ему известно, а только то, что, как он предполагал, Уортон знала и без него, присовокупив к своим словам лишь некоторые интригующие подробности. Он намекнул на связь смертей Миллисент Суит и Роберта Тернера с «ПЭФ», но не стал развивать эту линию, даже когда Беверли принялась расспрашивать его о деталях.

Дав доктору договорить, она с жестяным безразличием резюмировала:

– Красивая история. И рассказана красиво. Но я-то тут при чем?

– Вы приходили к Рэймонду Суиту.

На мгновение Беверли широко раскрыла глаза, но это стало единственным признаком ее удивления, не укрывшимся, впрочем, от внимания доктора.

– А, – пробормотала она, – теперь понимаю!

– Это был официальный визит?

Прежде чем ответить, Беверли задумалась. Наконец она все-таки призналась:

– Не совсем.

– Тогда чем вас заинтересовал мистер Суит?

Меланхолично улыбнувшись, она произнесла:

– До меня тоже дошли слухи, что смерть Миллисент Суит была… неоднозначной.

– Ну и что мы теперь будем делать?

Беверли напустила на себя задумчивый вид.

– Нам, возможно, следовало бы доложить моему начальству, и пусть оно решает, как поступить с этим делом. – По тону, с которым Беверли произнесла эту тираду, Айзенменгер понял, что она и не подумает так поступить. – Но у нас нет никакой достоверной информации, а та, которой мы обладаем, по сути, представляет собой лишь догадки и домыслы, подкрепленные кучей псевдонаучной тарабарщины.

Айзенменгер счел правильным пропустить мимо ушей последние слова Беверли.

– Итак…

Теперь она смотрела на него в упор, и доктор решил, что время торга пришло. Опередив Уортон, он сказал:

– Нам нужно срочно найти Карлоса. Скорее всего, он ключевая фигура во всем этом деле. Вы могли бы в этом помочь.

Беверли улыбнулась, всем своим видом демонстрируя готовность снизойти до недотепы доктора:

– Может, да, а может, и нет. Впрочем, вопрос ведь не в этом? Сформулируем его так: вы-то мне зачем?

Он ожидал такого поворота дела и встретил слова Беверли с каменным терпением.

– Полагаю, вам известно далеко не все из того, что знаем мы. А вместе мы могли бы раскусить это дельце.

Она улыбнулась, но промолчала. Айзенменгер, поняв ее улыбку как требование новых извинений, на какое-то время замялся.

– Я знаю, вам не за что быть мне благодарной, Беверли… – начал было он, но продолжить ему помешал очередной взрыв ее смеха. Если бы доктор вместо этих слов отпустил какую-нибудь шутку, эффект, вероятно, оказался бы тем же.

– Да что вы знаете! – вдруг выпалила она. – Вы знаете, во что превратилась моя жизнь?

Вопрос, разумеется, был риторическим.

– Не думаю, что вы вправе винить меня, Беверли, – как можно мягче и вместе с тем убеждающе напомнил он. – Вы пытались поиметь меня, но в конце концов поимели вас. Чего вы хотите, такова жизнь.

После этих слов доктора Беверли надолго замолчала. Ее лицо ничего не выражало, но Айзенменгер знал, какие страсти бушуют под этой маской. Наконец она глубоко вздохнула и, словно сбрасывая накопившееся напряжение, улыбнулась.

– Что ж, вполне резонно, – согласилась она. – И все-таки это ничего не меняет. В нашем предполагаемом – заметьте, предполагаемом! – сотрудничестве я не вижу для себя никаких выгод – одни неприятности.

– Дело крупное, Беверли, очень крупное, я это чувствую. Оно не может не быть крупным. Достаточно одного только подкупа Хартмана, а добавьте к этому подмену и кремацию тела, добавьте смерть Тернера…

Если Айзенменгеру и удалось убедить Уортон, она ничем этого не показала и по-прежнему смотрела на него с сомнением. Доктор продолжил:

– Чем смогут вам повредить несколько осторожных вопросов? Либо это ничего не даст и вы просто потеряете пару часов, либо нам повезет и мы будем знать, в каком направлении искать дальше.

– А в каком направлении вы ищете сейчас? Об этом вы ничего не говорили.

– У меня нет полной уверенности, Беверли. Все, что у меня есть, это, как вы выражаетесь, догадки и домыслы, подкрепленные псевдонаучной тарабарщиной. Я думаю, что Милли умерла, заразившись искусственно созданным вирусом. Думаю, Тернер умер потому, что все об этом знал.

Беверли резко поднялась с дивана. Айзенменгер увидел в этом знак, что пора уходить, и встал со стула. Она пошла в прихожую, ничем не показывая, что намерена делать дальше. Айзенменгер покорно следовал за ней, пока Уортон не остановилась у входной двери и не положила левую руку на замок.

И тут от новой пощечины у него качнулся второй левый коренной зуб, а челюсти щелкнули так, что доктор до крови прикусил язык. Он выдохнул короткое «Черт!» и схватился за щеку, не догадавшись откинуть голову назад. В этот самый миг Уортон отвесила ему оплеуху справа. Голова его мотнулась в сторону, словно была привязана к шее тоненькой ниточкой, а в ушах раздался оглушительный звон.

– Больше не пытайтесь поиметь меня, Джон. Слышите? – прошипела Уортон.

Айзенменгер все еще не оправился от шока, но все-таки заставил себя обернуться к ней и изобразить на лице некое подобие улыбки.

– Но почему, Беверли? Ведь это был бы чертовски классный секс.

Она расхохоталась во весь голос, словно в жизни не слышала лучшего комплимента. Когда ее смех начал стихать, Айзенменгер спросил:

– Так мы можем рассчитывать на вашу помощь?

Поцелуй Беверли почти полностью вытеснил физическую боль, которую она только что ему причинила, и Айзенменгер с долей сожаления вспомнил о том времени, когда она вскружила ему голову и он едва не оказался в ее постели.

– Посмотрим, – проговорила она, закрывая за ним дверь, и ее слова моментально вернули доктора к реальности. Дверь за ним глухо захлопнулась, и он не увидел, какая широкая улыбка появилась на лице Уортон.

Все трое, готовясь к назначенной встрече, испытывали не столько напряжение, сколько чувство неопределенности, которое заставляло их заранее продумывать каждый возможный шаг, каждую реплику предстоявшего разговора. И сейчас, сидя за столиком, каждый ощущал себя как будто между молотом и наковальней. Они изучающе посматривали друг на друга, не решаясь начать разговор. Еще накануне они условились, как в старые добрые времена, встретиться в каком-нибудь баре. Айзенменгер даже решил, что самым правильным будет выбрать для этой цели заведение, находящееся где-нибудь на полпути между полицейским участком, где работала Беверли, и офисом Елены.

Царившая в баре полутьма предоставляла ощущение некоторой приватности, что давало всем троим возможность более-менее открыто выказывать неприязнь, которую они испытывали друг к другу. В этом отношении лучшее место, чем полуосвещенный бар, трудно было найти.

Беседа не клеилась с самого начала.

– Мне очень приятно вновь встретиться со старыми друзьями, – первой нарушила затянувшееся молчание Уортон. Ее тело облегало безупречное, без единой складки, белоснежное платье. Айзенменгер не мог не заметить, что в нем Беверли выглядит потрясающе, но сейчас он был не в состоянии оценить это.

Елена остановила свой выбор на коротком темно-синем платье. Оно – и это не укрылось от глаз Айзенменгера – как нельзя лучше подчеркивало красоту ее фигуры и в то же время выглядело строго и респектабельно. В баре Елена появилась последней и, подойдя к столику, за которым уже сидели Айзенменгер и Уортон, смерила Беверли полным презрения взглядом. Темно-красный свет, царивший в помещении, придавал ее волосам медный оттенок. Придя в бар несколько раньше оговоренного времени, Айзенменгер заранее заказал бутылку белого вина, полагая, что лучше не оставлять Елену и Беверли наедине друг с другом без присмотра.

– Значит, мы представляем собой людей, которых вы можете назвать старыми друзьями? – Приветствие Елены могло бы прозвучать холоднее лишь в том случае, если бы ее горло было высечено из чистого льда.

Беверли хищно улыбнулась:

– Зачем же так недооценивать себя, Эл. Могу я называть вас Эл?

Елена не переносила уменьшительных имен, но в данном случае предпочла не отвечать. Вместо этого она сказала:

– Надеюсь, мы не оторвали вас от дел, Бев. Наверняка куча убийц и грабителей ждут не дождутся, когда вы соизволите их поймать.

Проговорив это, она изобразила на лице улыбку, в которой любой, хоть немного знакомый с историей взаимоотношений этих двух женщин, прочел бы только одно: «Ты помнишь Никки Экснер? Помнишь, до чего ты довела моего брата?» Айзенменгер понял, что атмосфера, и без того напряженная, накалилась до предела, и поспешил разрядить обстановку.

– Давайте перейдем к делу, – совершенно спокойным голосом произнес он.

Беверли демонстративно отвернулась от Елены и посмотрела на Айзенменгера:

– Да, пожалуй, пора. – Она сделала глоток из своего бокала.

– Вы приходили к Рэймонду Суиту. Можем мы поинтересоваться зачем?

Но разговорить Беверли Уортон оказалось не самым простым делом.

– Я сижу сейчас здесь только потому, что меня пригласили вы. Не я, а вы просили меня о помощи. Соответственно, я не вижу причин отвечать на ваши вопросы.

– Прежде всего мы должны поделиться друг с другом тем, что нам известно.

Уортон усмехнулась и, выгнув дугой бровь, заметила:

– Известно нам? На мой взгляд, это у меня есть сведения, которые вас интересуют. А вот есть ли у вас что-нибудь полезное для меня, еще вопрос.

Айзенменгер почувствовал, что Елена готова выпустить в Уортон очередной заряд желчи, и решил упредить ее реплику.

– Мы знаем, что именно заставило Карлоса пуститься в бега. Вы этого знать не можете, но, полагаю, вам известно достаточно, чтобы понимать, как важно его найти.

Догадка Айзенменгера оказалось верной – понял он это, заглянув в глаза Беверли. Поэтому он задал наиболее уместный в этой ситуации вопрос:

– Если мы вам не нужны, тогда зачем вы здесь?

Не будучи до конца уверенным, что попал в точку, он пристально наблюдал за реакцией Уортон.

Беверли сделала вид, будто пропустила слова Айзенменгера мимо ушей. Саркастически улыбнувшись, она сказала:

– Карлос? Вы даже не знаете его фамилии, я правильно понимаю?

Елена ответила тоном, в котором при желании можно было бы расслышать угрозу:

– Вы не понимаете масштаба дела, за которое взялись. Вы не знаете, как важно найти этого Карлоса, какую бы фамилию он ни носил.

Уортон смотрела на свою собеседницу не мигая. За все время, что Айзенменгер знал Беверли, это был первый случай, когда он смог прочитать по ее лицу, что у нее на уме. Он догадался, что инспектор полиции Беверли Уортон ощущает неуверенность. Однако Елена сказала еще не все.

– Если вы не считаете возможным сотрудничать с нами, нам ничто не мешает обратиться к старшему инспектору Ламберту.

Айзенменгер даже растерялся, видя, что разговор принимает слишком серьезный оборот. Он также видел, что слова Елены произвели серьезное впечатление и на Беверли. Доктор посмотрел на Уортон, потом снова перевел взгляд на Елену – такого выражения на ее лице ему еще не доводилось наблюдать.

– И знаете, что особенно любопытно? – Елена не скрывала своего превосходства. – Час назад я позвонила к вам в участок, так вот, ваши коллеги пребывают в полной уверенности, что вы больны.

В баре пахло сыростью. Запах не был неприятным, он лишь напоминал о том, что они находились в подвале, но Беверли Уортон в этот момент показалось, что откуда-то повеяло гнилью. Лицо ее вдруг стало суровым, вокруг глаз обозначились темные круги, а во взгляде появился какой-то особенный, недобрый блеск. Уортон и Елена не мигая смотрели друг на друга, и этот момент показался доктору длиной в целую вечность, несмотря на то что он был равен одному сердечному удару.

Наконец Беверли кивнула, и Айзенменгер расценил это как знак согласия. Уортон пригубила вина, медленно поставила бокал на стол и пробормотала:

– Поздравляю.

Елена, слегка расслабившись, проговорила усталым голосом:

– Значит, можно приступать к делу? Я больше не могу здесь находиться, вам наше общество, я вижу, тоже не слишком приятно, но Джон убедил меня, что вы нам нужны, и, по-видимому, мы нужны вам.

Не дожидаясь ответа Уортон, Айзенменгер задал первый вопрос:

– Насколько официальный характер носит ваше участие в этом деле?

– Нисколько, – выдохнула Уортон. – Ни в малейшей степени. Это мое дело, мое и только мое, во всяком случае пока.

– Могу я спросить почему?

Она передернула плечами:

– Хартман рассказал мне, что с ним произошло, и я чувствую, что все нити тянутся в «Пел-Эбштейн». Но в остальном вы правы, – я больше не знаю ничего, все остальное – лишь догадки и предположения. А без конкретных фактов меня никто не станет слушать. Узнай мое руководство, чем я занимаюсь, меня мигом уволят со службы.

Беверли бросила взгляд в сторону Елены, на которую ее слова не произвели особого впечатления. Айзенменгера тоже не покидало ощущение, что Беверли рассказала далеко не все, что знала. В ее словах нельзя было не заметить некоторых противоречий, но доктор решил пока не придавать этому значения.

– И вы надеетесь получить эти сведения от нас? А что мы получим взамен?

– Помощь.

– Вы еще не вышли на след Карлоса?

Беверли понимающе улыбнулась:

– Пока нет. И Штейна я не нашла тоже, если вы собираетесь спросить о нем.

Это имя и Айзенменгер, и Елена слышали впервые. Глядя на их озадаченные лица, Уортон пожалела, что произнесла его.

– Значит, этого вы не знаете, – заметила она.

Спеша опередить Елену, Айзенменгер ответил:

– Полагаю, что-то знаете вы, что-то мы. Теперь вы сами видите: мы нужны друг другу.

Глядя на Беверли, можно было подумать, что она собирается возразить, но она воздержалась от ответа. Айзенменгер посмотрел сперва на Уортон, потом на Елену и вопросительно поднял брови. Елена пожала плечами, как бы говоря: «Думаю, иного выхода у нас нет».

Беверли молчала целую вечность, но в конце концов, скривив губы, произнесла:

– Что ж, вы меня убедили, по рукам. Думаю, мы договорились.

Рук друг другу они не пожали.

Масштабы дела, за которое они взялись, поразили и Елену с Айзенменгером, и Уортон. Когда они, словно мозаику, сложили вместе факты, известные адвокату и доктору, с информацией, которую удалось раздобыть Беверли, открывшаяся их взору картина не могла не шокировать. Дело оказалось куда более опасным, нежели они представляли до сегодняшнего вечера. Полутемный бар казался им теперь единственным тихим и спокойным местом, мир же за его пределами – страшным и беспощадным.

Узнав о смерти Джастин Нильсен и исчезновении Жан-Жака Ренвьера, Елена испытала не просто шок – ее чуть не вытошнило от отвращения. Айзенменгер же принялся ломать голову, просчитывая возможные варианты, связи, вероятности и невероятности, а также размышляя, к чему все это может в итоге привести. И чем яснее виделась ему общая картина, тем большее потрясение он испытывал. Словно раньше он мог видеть лишь набросок, чертеж, который теперь стал полномасштабной скульптурой. И очертания этой скульптуры подтвердили самые худшие опасения доктора. Возбуждение, которое поначалу испытала Беверли, теперь сменилось чувством неуверенности. Инстинкт ищейки ее не обманул – это было грандиозное дело, но сейчас она, как никогда прежде, понимала, что тайные силы, с которыми они вступили в борьбу, поистине всемогущи.

Когда Беверли сообщила, что смерти двоих сотрудников, переживших пожар в лаборатории, произошли с разницей в несколько дней, за столиком воцарилась гнетущая тишина. Наконец Айзенменгер произнес:

– Мистер Розенталь хорошо знает свое дело.

– Розенталь, Ританд, или как его там еще, прошел подготовку в спецслужбах. Им же он обязан и собственной смертью, зафиксированной в официальных документах.

– Идеальное прикрытие: умер – и все, не существует.

– Но зачем, почему? Я не понимаю, почему все эти люди должны были умереть! – с болью в голосе проговорила Елена, на что Беверли ответила:

– В данный момент меня больше всего занимает не это. И меня, и вас, адвокат, и вас, доктор, – Уортон посмотрела сперва на Елену, потом на Айзенменгера, – должно беспокоить совсем другое. Наши имена известны Розен-талю, и он, скорее всего, уже решил, как ему распорядиться этой информацией. Для него не составит труда разделаться с двумя любителями частного сыска и одним не в меру зарвавшимся полицейским.

– Ну спасибо, – буркнул Айзенменгер, а про себя подумал: «Она совершенно права».

Тем не менее он не был уверен, что до Елены дошел смысл сказанного Уортон, поскольку она откликнулась на ее слова следующей тирадой:

– У нас на руках нет ничего такого, с чем можно официально обратиться в полицию. Нужно найти Карлоса – вот единственный и неповторимый свидетель.

С плохо скрываемым презрением Беверли улыбнулась:

– Благодарю за совет, Елена!

Неожиданно между ними вновь возникла напряженность. Айзенменгер, уже в который раз за вечер, поспешил снять ее очередным вопросом:

– Сколько времени может уйти на поиски?

Доктору ответила уже не та Беверли, которая только что саркастически улыбалась его спутнице, и эта разница показалась Елене чересчур демонстративной.

– Как сказать, может, несколько часов, а может, и несколько дней, даже неделю. Случается, что нам так и не удается найти разыскиваемого.

– Прекрасно! – Каждая из девяти букв этого слова в устах Елены буквально сочилась сарказмом.

Беверли посмотрела в упор на адвоката Флеминг:

– Я найду его. И найду живым.

Весь следующий день Нерис, сказавшись на работе больной, не выходила из дому. Ничего толком не поняв, она все еще пребывала в шоке. Снова и снова в мельчайших подробностях она прокручивала в голове те десять минут, которые ей пришлось пережить накануне вечером, и страх охватывал ее все сильнее.

И чем настойчивее она пыталась разобраться в событиях минувшего вечера, тем меньше понимала, что произошло на самом деле и что это могло бы значить.

Господи, на этот раз Карлос вляпался во что-то совсем скверное. И вляпался по самые уши.

Но ведь Карлос никогда не производил впечатления человека, способного на подлость. Ну лодырь, ну пьянчуга, ну ноль без палочки – но не подлец, не мерзавец и не негодяй. Невыносимый, неисправимый, необъяснимый – но она его любит. И самое главное, он любит ее, это Нерис, как любая женщина, не могла не чувствовать, тем более что настоящей любви в ее жизни было не так уж много.

А вот страшный человек, который искал Карлоса, – тот действительно злодей, на этот счет двух мнений существовать не может. Чего бы Карлос ни натворил, Нерис знала, что простит ему все. Она могла бы убежать с ним, но только не выдать, не предать. Она никому ни за что не сказала бы, где его искать, даже если бы и знала это. Неудивительно, что он исчез, если за ним гонится подобный псих.

Она глубоко вздохнула. «Почему он не взял меня с собой?» – горестно спрашивала она. Но кроме как самой себе задавать этот вопрос ей было некому.

Прошло тридцать часов, прежде чем они снова собрались вместе, на этот раз в квартире Беверли. Все эти часы Елена не находила себе места от волнения, Айзенменгер же выглядел спокойным, хотя тревожные мысли не покидали его ни на минуту.

Когда они вышли из машины перед домом Беверли, Елена окинула его удивленным взглядом и произнесла:

– Она что, живет здесь?

– На последнем этаже.

Елена покачала головой: