Текст книги "Пир плоти"

Ее эта новость тоже отнюдь не обрадовала.

– Она знает! Она откуда-то знает, что сказано в отчете Айзенменгера.

С этим выводом трудно было не согласиться.

– Я ей ничего не говорила. А вы?

Он с негодованием отверг это предположение.

– Значит, Джон. – Елена старалась произнести это бесстрастно, но не смогла скрыть своего разочарования.

– Я не могу поверить, что Джон проболтался о своих находках.

Она очень надеялась, что Джонсон прав.

– Оставим это пока. Главное, что нам теперь делать?

Джонсон тоже пребывал в растерянности. Он ставил на Рассела. С сомнением он произнес:

– Есть еще Либман. Он врет, я это чувствую. И потом, я пока не встречался с Гудпастчером.

Помолчав несколько секунд, Елена спросила:

– А вы не могли бы выяснить, что задумала полиция? У вас ведь должны сохраниться старые связи.

Джонсон поморщился. Он боялся, что рано или поздно она попросит об этом.

– Не знаю, – протянул он. – Могу, конечно, попытаться, но, боюсь, мои бывшие коллеги уже позабыли, что вообще когда-то были знакомы со мной.

– Все-таки попробуйте. И мы можем поговорить с Гудпастчером.

– Мы?

– Ну да, мы. – Уже приближался вечер, Елена сидела дома и скучала. Ей казалось, что все самое интересное происходит без ее участия. – А что, какие-то проблемы?

Ну уж с этим проблем у него не было.

Трущобами этот район назвать было нельзя, но и ничего особенно радостного вокруг тоже не наблюдалось. Дома выстроились унылыми однообразными рядами, ряды переходили в улицы, улицы тянулись до самого горизонта, упираясь в небытие. Некоторые дома имели заброшенный и обшарпанный вид, другие выглядели свежо и нарядно, одни были отделаны со вкусом, другие представляли собой типичный китч, и тем не менее все они были одинаковы.

По дороге Джонсон сообщил Елене:

– Я разговаривал с персоналом отделения интенсивной терапии. Все они как один утверждают, что Гудпастчер находился рядом с женой до самого утра, и помнят это очень хорошо.

– Тогда какой смысл с ним встречаться?

Джонсон уловил в ее голосе нотки усталого отчаяния, как будто она уже сомневалась в успехе затеянного ими дела. Возможно, она была также огорчена тем, что Айзенменгер, по-видимому, предал ее.

– Видите ли, все знают, что он был там, но не могут дать голову на отсечение, что он был там неотлучно. Время от времени он выходил из палаты – то ли в туалет, то ли к телефону, – и сколько времени он отсутствовал, неизвестно. Я думаю, он вполне мог уйти на час, если не больше.

– То есть мог успеть…

Джонсон пожал плечами:

– Возможно.

– Но он-то чего ради стал бы это делать?

Ответа на этот вопрос Джонсон, понятно, не знал, да, в общем-то, и не хотел знать. Проводя расследование, он задавал себе только те вопросы, которые помогали устанавливать истину, остальное его не интересовало.

Дом находился в самой середине ряда. В целом чистенький и аккуратный, но первые признаки запустения уже были налицо. В воздухе чувствовался сильный привкус солода. Елена наморщила нос.

– Пивзавод, – пояснил Джонсон. – Самый крупный в городе.

Рядом с входной дверью лежала пачка местных газет, которые обычно никто не читает.

– Может, его нет дома? – предположил Джонсон.

Они позвонили. Ответа не последовало. Джонсон вдавил кнопку звонка вторично, но тот разливался соловьем в явно пустом доме. Елена и Джонсон уже собрались уходить, как вдруг перед ними возникла женщина, которую Джонсон, наверное, назвал бы «ужасно толстой», а Елена добавила бы «бедняга».

– Вы знакомые мистера Гудпастчера? – произнесла женщина пронзительно-визгливым голосом, в котором слышалось любопытство, замаскированное под услужливость.

Елена не нашла что ответить, но ее выручил Джонсон:

– Да. Его не было на работе, и мы стали беспокоиться.

– Знаете, он неважно себя чувствует. Очень переживает из-за смерти жены.

Тот факт, что миссис Гудпастчер вычеркнута из избирательных списков, стал для обоих визитеров новостью.

– Мы не знали, что она умерла, – пробормотала Елена.

Очень довольная тем, что может сообщить плохую новость, бдительная соседка пустилась в объяснения:

– Да, представьте себе!.. Но то, что у нее был удар, вы ведь знаете?

Это они знали.

– Миссис Гудпастчер держалась несколько недель. Казалось, ей становится лучше. Я регулярно навещала ее и думала, что она поправится… Конечно, удар был очень тяжелый. Одну сторону у нее целиком парализовало. Она не могла говорить… А потом внезапно умерла.

Джонсон подумал, что медики могли бы изложить историю болезни миссис Гудпастчер точнее, но общая картина была ясна и так.

– Так, значит, он уехал, миссис?…

– Белл. Миссис Белл.

– Мистер Гудпастчер куда-то уехал, миссис Белл?

Миссис Белл призналась, что этого она не знает.

– Дик, мой муж, говорит, что он уехал, но я уверена, что он дома. Оплакивает ее.

– А почему вы так думаете? – спросила Елена.

Миссис Белл заколебалась.

– Понимаете, точно я не могу сказать, конечно. Может быть, он уехал к приемному сыну, но он ничего не сказал нам, а они всегда говорили, когда уезжали куда-нибудь надолго. – Миссис Белл сделала паузу, чтобы перевести дух. – Но вообще-то бог его знает. Может быть, он уехал и забыл сказать нам – из-за всех этих переживаний.

В итоге она окончательно все запутала. Елена взглянула на дверь.

– Но молочных бутылок нет.

– Им никогда не доставляли молоко, – объяснила миссис Белл, – и газеты тоже.

– Ну, раз он не отвечает на звонок, значит, можно не беспокоиться, он, наверное, уехал, – заявил Джонсон, которому надоели эти бесплодные гадания.

– Да, наверное, – согласилась миссис Белл, но таким неуверенным тоном, что Джонсон на всякий случай позвонил еще раз, однако с тем же результатом.

Он развел руками. Миссис Белл бросила тревожный взгляд на бледно-голубую дверь и вздохнула.

– Вы случайно не знаете, как зовут его приемного сына и где он живет? – спросил Джонсон.

Миссис Белл не знала ни того, ни другого и, распрощавшись, отправилась домой, ковыляя по-утиному, как мог бы сказать какой-нибудь плохо воспитанный остряк.

– Что вы об этом думаете? – спросила Елена, когда они остались одни.

– Думаю, он действительно уехал. Что ему мешает, раз жена умерла?

– И что же теперь делать нам?

– Очевидно, ждать его возвращения. А пока что можно навестить Либмана.

Они направились к машине.

– В общем-то, особой нужды говорить с Гудпастчером нет. Вряд ли он сможет сообщить что-то новое.

Гудпастчер тем временем сидел у себя дома, глядя в пустоту. В пустоту, образовавшуюся после смерти жены. Он даже не заметил, что в дверь трижды позвонили.

Стефан Либман, все еще пребывая в нервном возбуждении, тихо прикрыл дверь своей комнаты. На несколько мгновений он замер, прислушиваясь. Убедившись, что матери поблизости нет, юноша подошел к столу. В закрытом на ключ нижнем ящике находилась небольшая металлическая коробочка, тоже запертая. В коробочке же лежали одиннадцать снимков, сделанных «полароидом». Десять из них Стефан переложил в карман, после чего аккуратно закрыл коробочку, вернул ее на прежнее место, запер ящик и вышел из комнаты.

– Ты уходишь, дорогой?

Ну конечно, как всегда, она все видит и ей все интересно. Стефан пребывал в таком напряжении, что чуть не взорвался. С большим трудом он удержался от того, чтобы высказать матери все, что он о ней думает. Терпение, сказал он себе. Теперь уже скоро он даст волю чувствам, которые сдерживал годами, но пока еще надо было подождать.

– Да, в кино. С Марком. (Какое тебе, на хрен, дело?)

– У тебя есть деньги? Или дать?

– Есть, есть. (Отвяжись, чтоб тебя!)

– Когда вернешься?

– Часов в одиннадцать. (Через пару дней. Если вообще когда-нибудь вернусь.)

– Желаю хорошо провести время.

Ничего не ответив, юноша вышел, с силой захлопнув за собой дверь.

– Куда-то собрался, Стефан?

Он не мог поверить своим глазам. Опять этот коп! Выскакивает как из-под земли, стоит ему выйти из дому. Следит он за ним, что ли? Стефан перепугался, но тут же подумал, что это глупо. Откуда он может знать?

– Ага.

– Решил немного развлечься?

Молодой человек перевел взгляд с полицейского на стоявшую рядом с ним женщину. Где-то на периферии сознания у него мелькнула мысль, что она очень даже ничего, но из-за Джонсона Стефан опять начал нервничать. Было что-то в его голосе, в выражении лица…

– Да так, пройтись.

– Не возражаешь, если мы пройдемся вместе?

О, он еще как возражал! Эти двое что-то пронюхали, не иначе.

– Зачем?

– Ну, так просто. А что, ты хочешь тайком совершить что-то противозаконное?

Стефана Либмана охватила паника.

– Еще чего! – огрызнулся он.

– Так куда же ты тогда направляешься? – Джонсон говорил спокойно, не повышая голоса, но с неослабной настырностью.

– В паб, – ответил Стефан.

Судя по выражению лица Джонсона, тот не верил ни одному его слову, но в этот момент за спиной Стефана открылась дверь и на улицу выглянула миссис Либман. Воспользовавшись этим, молодой человек проскользнул мимо Джонсона и его спутницы. На лице миссис Либман было написано подозрение, но, узнав Джонсона, она просияла:

– Мистер Джонсон! Как любезно с вашей стороны, что вы опять зашли к нам!

Тот попытался изобразить на лице улыбку, но воспоминание о здешнем угощении несколько ее подпортило.

– Вот досада! А Стефан собрался в кино. Вы ведь его хотели повидать?

Нестыковка в словах Стефана и его матери относительно ближайших планов молодого человека сразу усилила подозрения Джонсона. Он обменялся взглядами с Еленой, и, распрощавшись с миссис Либман, они не сговариваясь устремились к машине.

– Ты, маленький гаденыш!..

В слабом свете уличных фонарей фигура Рассела выглядела даже более массивной, чем обычно, но Стефан держал профессора на крючке и не собирался трястись перед ним от страха.

– Зачем так кипятиться, шеф? – отозвался он, надеясь, что голос его не дрожит. – Прошли те времена, когда вы могли шпынять меня, как вам вздумается.

Было видно, что Рассел готов взорваться, но он сдержался. Оба стояли в дверях заброшенной синагоги; одинокие машины, не замечая их, проскальзывали мимо в вечерних сумерках.

– Деньги принесли?

Вместо ответа Рассел проговорил:

– Этот снимок, что ты прислал…

– Обыкновенный «полароид», шеф, обыкновенный «полароид».

Вид у Рассела был больной, Либман же все больше входил во вкус, нервозность сменилась в нем самоуверенным нахальством.

– Я был в кабинете Гудпастчера. Из него открывался прекрасный вид на все, что вы проделали с Никки.

Но Рассела это объяснение чем-то не устроило, и он еще больше погрустнел.

– Что ты там делал? – спросил он хрипло.

– Тим иногда пускал меня туда посмотреть на представления, которые устраивала Никки. Иногда она была с самим Тимом – расплачивалась за наркотики. Ваш выход стал развлечением сверх программы. Когда они с Тимом закончили, она не ушла вместе с ним, а осталась – должно быть, сказала ему, что договорилась встретиться со своим парнем, или еще что-нибудь. Можете представить, какой приятной неожиданностью стало для меня ваше появление.

– Но у тебя был наготове фотоаппарат!..

– Это Гудпастчера. Он снимал экспонаты и хранил «полароид» у себя в кабинете. Мне повезло, что он оказался заряжен.

Рассел рассеянно кивнул, словно подтверждая, что это действительно оказалось весьма кстати.

– Я подумал, что такая фотография может мне пригодиться.

– Что еще ты видел? – спросил Рассел, поколебавшись. Либман бросил на него хитрый взгляд.

– Понимаю, что это вас интересует. – Он улыбнулся, как ему представлялось, с уверенностью хозяина положения. – Деньги. Пять тысяч фунтов.

– Ты дал мне слишком мало времени… – ответил Рассел. Постепенно к нему возвращался его обычный менторский тон.

– Вы принесли деньги или нет?

Рассел молча смотрел на него, будто прикидывая что-то в уме.

– Ну, шеф, что значат для вас пять кусков? Я же не требую невозможного.

Рассел еще несколько секунд разглядывал Либмана, затем спросил:

– А что если у меня нет таких денег?

– Шеф, не смешите меня, – в притворном отчаянии произнес Либман.

Рассел продолжал разглядывать его так, как будто перед ним был труп и он решая, достоин ли тот его внимания. Затем он облизал губы, что выглядело отвратительно.

– Сколько всего у тебя снимков?

– Одиннадцать, включая тот, что я послал вам.

– Откуда я знаю, что их не больше?

– Ну, шеф, надо же хоть чуть-чуть доверять людям, – оскорбился Либман. – Я прошу всего пять тысяч – меньше, чем по пятьсот фунтов за штуку, – и на этом всем вашим страхам конец.

Рассел все так же молча смотрел на Стефана. Либману показалось, что этот жирный боров исходит потом, но в сумерках трудно было утверждать это наверняка. Наконец Рассел произнес:

– Учти, я не убивал ее.

Стефан едва не рассмеялся с презрением, но сдержался и сказал только:

– Ну да… – затем, помолчав, добавил: – Откровенно говоря, мне начхать, вскрывали вы ей утробу или нет. Все, что меня интересует, – небольшая пачка наличных.

После секундной паузы Рассел спросил:

– Где снимки?

Стефан полез в карман и вытащил пачку небольших квадратных фотографий.

– Не хотите взглянуть? – спросил он, неумышленно проявив умение играть на чужих нервах.

– Нет! – содрогнулся Рассел. Казалось, он вдруг уменьшился в объеме, как будто в нем открыли некий клапан и часть наполнявшего его жира утекла в атмосферу. – В этом нет необходимости, – сказал он. – Деньги у меня с собой.

Локвуд и Уилсон наблюдали за этой сценой из окон машины, и возбуждение их нарастало с каждой минутой. Подозревать, что дело нечисто, они начали, когда Рассел ни с того ни с сего затормозил на этой пустынной и почти не освещенной улице, а появление Либмана стало для них необыкновенным сюрпризом.

– Гребаная хреновина! – выдал Локвуд свою коронную фразочку, которую произносил, видя что-либо странное, значительное или эффектное.

Полицейские принялись спорить, что им теперь следует предпринять. Как минимум надо было позвонить Уортон – к тому же начальству виднее.

– Что они делают? – спросила она.

– Просто разговаривают. – Как раз в этот момент Стефан достал фотографии. – Теперь Либман показывает ему что-то. Какие-то карточки.

Колесики в голове Уортон бешено крутились. Что это значит? Либман шантажирует Рассела? Но чем он может ему угрожать? Локвуд прервал ее размышления:

– Рассел достает что-то из нагрудного кармана. Они чем-то обмениваются.

Значит, все-таки шантаж. В связи с убийством? Но каким образом сюда затесался Либман? Однако сколь любопытны ни были бы эти вопросы, с ответами на них придется повременить.

– Продолжайте наблюдение за Расселом. Я еду к дому Либмана.

Елена и Джонсон ненадолго потеряли Либмана из виду, но минут через десять вновь его обнаружили. Наблюдать из машины за пешеходом – самый трудный вид слежки, но Стефан был поглощен собственными проблемами и ни на что вокруг не обращал внимания. Когда он, дойдя до синагоги, остановился, видимо кого-то поджидая, а еще через какое-то время к нему подошел вынырнувший из темноты как черт из табакерки Рассел, Джонсону пришлось проехать мимо них и припарковать машину метрах в двадцати за синагогой.

– Так-так…

– Кто это? – спросила Елена, никогда прежде не видевшая толстого профессора.

– Рассел.

– А что они делают?

– Видите ли, я сомневаюсь, что Рассел и Либман принадлежат к одному обществу и состоят в приятельских отношениях. Рассел вряд ли часто наведывается в этот сомнительный райончик, так что, по-видимому, это какое-то тайное свидание, о котором наши друзья договорились заранее.

Парочка мирно беседовала в тени синагоги; вскоре Либман что-то вытащил из кармана.

– Фотографии? – предположила Елена.

Джонсон, ничего не ответив, продолжал наблюдать.

Когда Рассел извлек из кармана конверт, бывший сержант пробормотал:

– Шантаж, вне всякого сомнения.

– Но как это понимать? – нахмурилась Елена. – Ведь шантажистом вроде бы была Никки Экснер.

– Очевидно, наш Стефан пронюхал что-то и решил тоже извлечь кое-какую выгоду из сложившейся ситуации.

– Ему следовало бы вести себя осторожнее, учитывая, чем все кончилось для Никки.

Странная парочка рассталась. Тут Джонсон, окинув взглядом вечернюю улицу, присвистнул:

– Любопытно…

– Что там?

Он указал на синий автомобиль, примостившийся метрах в пятнадцати от них у противоположного тротуара.

– Это полицейская машина, и, если не ошибаюсь, в ней сидят констебли Локвуд и Уилсон.

Сначала Елена ничего не могла понять, затем воскликнула:

– Они следят за Расселом!

– Очевидно.

– И что же нам теперь делать? – спросила Елена, раздосадованная тем, что полиция вмешалась в их расследование.

– Держать под наблюдением обоих мы не можем. Выбирайте – Рассел или Либман?

Он что, шутит? Однако решать надо было быстро, пока оба не исчезли из виду.

– Либман, – выбрала она.

Джонсон не стал спорить и не высказал никаких комментариев по поводу ее решения. Дождавшись, пока Стефан Либман отойдет на достаточное расстояние, он медленно двинулся вслед за ним.

Расселу с трудом удалось забраться в машину – его трясло. Он был в ярости и чувствовал себя отвратительно. Никогда еще его положение не было столь отчаянным. Профессору казалось, что одновременно с потом он с ног до головы был облеплен грязью; им овладели запоздалые сожаления и страх. Рассел долго сидел, не в силах пошевелить даже пальцем и тяжело дыша, словно только что взбежал на самый крутой холм в аду – и лишь для того, чтобы увидеть с его вершины ухмылку дьявола.

Но самым отвратительным было то, что Рассел прекрасно понимал: на этом кошмар не кончился. Одиннадцать фотографий теперь были у него, но облегчения он не испытывал. Если есть одиннадцать, почему бы не быть двенадцатой? Или еще двадцати, тридцати, тысяче? А главное, существовал сам Либман. Даже если бы тот не оставил себе ни одной фотографии, Рассел знал: и одного слова или письма этого подонка будет достаточно, чтобы погубить его навсегда. И помимо недостойной связи со студенткой могло вскрыться, что ее удивительные успехи на экзаменах объяснялись просто: профессор Рассел всегда заранее сообщал ей содержание билетов. Какая подлость с ее стороны, что она после этого стала вдобавок требовать с него деньги за молчание!

Что именно удалось Либману подсмотреть, кроме сцены, когда она отрабатывала свой гонорар, стоя перед ним на коленях? Наблюдал ли Либман за тем, как Рассел угостил ее мадерой? Конечно, он не мог знать, что к вину подмешан мидазолам. Видел ли этот подонок, что Рассел делал с ней после того, как наркотик оказал свое действие?

Но он же не убивал эту тварь! К столь кошмарному злодеянию он не имеет отношения. Что бы этот маленький негодяй ни видел и что бы ни знал, о чем бы он ни догадывался, он не мог утверждать, что убийство – дело рук Рассела.

А что если он станет утверждать и это? Предположим, по той или иной причине Либман поделится с полицией не только тем, что он действительно знает, но и своими домыслами?

Этого нельзя было допустить.

Либмана необходимо было убрать. Почему бы и нет? Рассел четко представлял себе, как это можно сделать. Конечно, существовал риск того, что у Либмана сохранились еще фотографии и в случае его гибели они выплывут – тогда все его усилия будут напрасны, – но Рассел понимал, что не сможет жить, постоянно чувствуя угрозу со стороны Либмана. Оставалось только надеяться, что парень сказал правду и других фотографий не существует или если они есть, то надежно спрятаны и не будут найдены после его смерти.

Неожиданно в голове у профессора прояснилось, дурные предчувствия покинули его. Либмана надо уничтожить.

Все-таки он поступил мудро, когда, отправляясь на встречу со Стефаном, записал его домашний адрес. Парня надо убрать, и он сделает это сегодня же.

– С таким же успехом можно подождать его возле дома.

Они следовали за Либманом уже десять минут, и тот шел точно тем же путем, что и на встречу с Расселом. По всей вероятности, он возвращался домой.

– А что если перед самым домом он возьмет да и свернет куда-нибудь?

– Да, конечно, это не исключено, – вздохнул Джонсон.

Они продолжали рывками продвигаться вперед.

Наконец «мерседес» плавно и бесшумно тронулся с места. В вечернем сумраке пустынной улицы он походил на какой-то таинственный потусторонний объект.

– Шикарный двигатель, – прокомментировал Уилсон. Двигатель и впрямь был настолько шикарным, что Локвуд с трудом поспевал за ним.

– Он спешит, – заметил Уилсон. – Интересно куда.

Локвуд от всей души пожелал, чтобы его коллега заткнулся раз и навсегда, хотя вслух этого пожелания не высказал.

Вслед за Локвудом от синагоги отъехала и Беверли Уортон. Она велела водителю держать курс прямо к дому Либмана и, быстро достигнув конечной точки маршрута, принялась поджидать его там.

Через шесть минут на улице появился Стефан. Уортон возбужденно ожидала развития событий. Либман явно знал что-то об убийстве и о профессоре Расселе. Однако теперь старший инспектор Уортон вынуждена была действовать крайне осторожно – в противном случае она могла не только провалить все дело, но и навсегда испортить свою репутацию.

И тут она увидела, что за Либманом следует еще одна машина.

– Черт!

Водитель вскинул на нее глаза, удивленный внезапным всплеском эмоций, но Беверли не обратила на него внимания. Она узнала машину Джонсона, хотя та и была слишком далеко, чтобы разглядеть, кто именно в ней находится. Машина остановилась примерно в ста метрах от дома Либмана.

В этот момент на улицу медленно вывернул черный «мерседес». Но Уортон не придала этому значения.

Припарковав машину, Джонсон обронил с легким упреком:

– Ну вот, видите, он идет домой.

Елена ничего не ответила. Она заметила, что какая-то машина повернула на улицу вслед за ними, но мало ли машин ездит по улицам Лондона.

Стефан между тем шел медленно и был погружен в себя, очевидно размышляя о том, как лучше распорядиться деньгами, которые оттягивали его карман.

Локвуд не знал, где живет Либман, и ничего не заподозрил, когда Рассел выбрал этот маршрут. Неожиданное превращение Рассела из короля автогонок в ползшего как улитка робкого пенсионера застало его врасплох, и он так энергично надавил на педаль тормоза, что Уилсон, принципиально никогда не пользовавшийся ремнем безопасности, влетел носом в лобовое стекло.

– Идиот!

В обычное время это комичное происшествие послужило бы Локвуду источником тихой радости, но сейчас ему было не до того – он искал место для парковки. Проигнорировав Уилсона, он пробормотал:

– Какая муха его укусила?

Уилсона, который вытирал кровь, текшую из правой ноздри, это не интересовало.

– Откуда я знаю? Может, у него сердечный приступ.

У Локвуда не было оснований оспаривать это предположение, но ему казалось, что водитель черного «мерседеса», маячившего метрах в пятидесяти впереди них, чего-то выжидает или кого-то высматривает.

Расселу этот район был совершенно незнаком, и при других обстоятельствах он запретил бы провозить сквозь такие трущобы даже свой труп. Естественно, он не имел ни малейшего представления о том, где находится дом Либмана. Поняв, что он уже почти у цели, Рассел резко сбросил скорость. Хотя улица была довольно ярко освещена, ее обрамляли два ряда высоких лип, и Рассел не мог разглядеть, что происходит в их тени. Возможно, Стефан уже скрылся за дверьми дома, а может быть, он еще даже не дошел до своей улицы.

Негромко урча, автомобиль медленно двигался посередине дороги. Никого.

Рассел не видел другого пути, кроме как, внимательно осматривая все подряд, выискивать Либмана. Курс на преисподнюю был взят, стрелка компаса указывала направление. На самом деле он уже давно сделал свой выбор, просто раньше не сознавал этого. А теперь Рассел двигался этим курсом намеренно, и никаких отклонений от него быть уже не могло. Его пугал не столько сам поступок, который он собирался совершить, сколько именно эта неотвратимость.

Ожидание несколько охладило его пыл, и в голову уже начало закрадываться сомнение в правильности принятого решения, но тут профессор увидел приближавшегося Стефана, и все его сомнения отпали.

Но как исполнить задуманное?

До сих пор задача имела чисто теоретический характер, теперь же настало время воплотить замысел в жизнь.

Но Стефан сам помог ему.

Он протиснулся между двумя припаркованными автомобилями и начал пересекать улицу по диагонали.

Беверли тоже увидела этот маневр юноши и решила, что перехватить Либмана следует прежде, чем тот окажется у дверей своего дома. Когда она вышла из машины, то краем уха услышала, как двигатель какого-то автомобиля резко взревел, словно турбины набирающего скорость самолета, уже почти достигшего звукового барьера.

– Стефан Либман? – окликнула она молодого человека.

– Он рванул вперед! – заметил наблюдательный Уилсон.

– И чертовски быстро, – добавил Локвуд, в свою очередь тоже увеличивая скорость.

Джонсон и Елена увидели, что Либман, дойдя почти до середины улицы, вдруг остановился и обернулся. Сразу после этого они услышали рев автомобиля.

Стефан летел как на крыльях, погруженный в сладостные мечты. В кармане у него лежала такая сумма денег, какую он никогда и не надеялся иметь. Теперь-то он наконец сможет выпустить на свободу эмоции, которые подавлял в себе столько лет. Теперь-то он объяснит матери в самых ярких, красочных и задушевных выражениях, куда она может засунуть свою материнскую любовь с ее заботами и переживаниями, свою тупость и свои вонючие бисквиты с вареньем. Теперь он покинет этот поганый дом и никогда больше туда не вернется. Теперь его ждет настоящая жизнь.

Первым делом он наймет проститутку. Он даже знал, какую именно, – ту, с которой он мимоходом уже имел дело год назад. Но на этот раз он наймет ее на всю ночь и заставит ее делать то, что ему хочется, то, что ему не раз грезилось долгими одинокими ночами.

– Стефан Либман?

Окликнувший его женский голос показался Стефану смутно знакомым. Начальственный голос. Внезапно парню стало очень страшно. Полиция, сразу понял он.

Либман остановился, разрываясь между желанием убежать и стремлением отделаться от копов очередной порцией лжи. Не могут же они знать… Откуда? Он начал медленно поворачиваться всем корпусом и заметил, что к нему на огромной скорости приближается большой черный автомобиль. Стефан решил, что это полиция. Не доехав до него нескольких сантиметров, автомобиль – в лучших традициях кинобоевиков – резко затормозит, и…

Но тут он ошибался.

До сегодняшнего вечера Расселу не доводилось выжимать из своего «мерседеса» все до последней лошадиной силы. В той части Лондона, где проходила его жизнь, на тех запруженных транспортом узких улочках, по которым пролегал его ежедневный маршрут от дома до работы и обратно, это было просто невозможно. Теперь же, когда стрелка спидометра неумолимо ползла вверх, а машины, припаркованные на обочинах, мелькали за окном все быстрее, он вдруг испугался. Но ему не оставалось ничего другого, как неуклонно приближаться к молодому человеку, удивленно обернувшемуся на свет его фар. Несмотря на страх, сейчас Рассел был способен только на одно – на убийство.

Он не видел, что его безуспешно пытается догнать другой автомобиль.

Он не видел женщины, стоявшей слева.

Он не видел двух пар глаз, следивших за ним сквозь окна одной из машин, мимо которых он проносился.

Он видел только Стефана Либмана, а потому неумолимо давил на педаль газа.

Стефан вдруг понял, что автомобиль, мчащийся на него, тормозить не собирается.

С места, где сейчас находилась Беверли, открывался великолепный вид на происходящее – как будто Господь намеренно поместил единственного зрителя в ту точку пространства, откуда тот мог свободно наблюдать разыгрываемый специально для него спектакль. Беверли окликнула Либмана, парень остановился, и она стала обходить свою машину, не спуская с него глаз.

Звук приближавшегося автомобиля она услышала секунды за три до того, как тот, взревев, рванул вперед, и каким-то шестым чувством Уортон моментально поняла, что он появился тут неспроста. При виде этого автомобиля она сделала шаг навстречу Либману и уже открыла рот, чтобы крикнуть и предупредить, но…

Но она не успела.

Все мысли Рассела были сосредоточены на Либмане, но фигура, на которую налетел его «мерседес», была уже далеко не человеческой. Громкий удар, который профессор услышал как бы со стороны, превратил Либмана из обыкновенного глупого молодого человека в кусок мяса с какой-то адской скотобойни. Перед капотом в воздух взметнулось тело с совершенно бесстрастным лицом, и не было на этом лице даже тени удивления, а руки и ноги того, что долю секунды назад было Стефаном Либманом, двигались независимо от туловища.

Тело ударилось плечом о ветровое стекло прямо перед широко раскрытыми глазами профессора, заставив того вздрогнуть, затем, болтая руками и головой, как тряпичная кукла, оно отлетело вправо, обрушилось на капот припаркованного у тротуара автомобиля и соскользнуло с него на землю.

– Гребаная хреновина!

Взгляд Локвуда выхватил Стефана из темноты лишь на один момент, когда тот взлетел в воздух, чтобы тут же вновь исчезнуть в тени деревьев. Уилсон ничего не произнес, но на его лице, обычно ничего не выражавшем, на этот раз отобразилось очень сильное чувство – ужас. Мчавшийся перед ними автомобиль не снизил скорости, и Локвуд на миг растерялся, не зная, то ли ему гнаться за подонком, то ли остановиться, чтобы помочь несчастному парню.

Он стал тормозить, но тут увидел слева несшуюся к ним Уортон.

– За ним! – вопила она.

Елене и Джонсону с их несколько отдаленного наблюдательного пункта были видны Либман и приближавшийся к нему автомобиль. Сначала Стефан Либман представлял собой лишь неясную фигуру в полумраке, затем в ярком свете фар он превратился в черный силуэт. Елена и Джонсон видели и, можно сказать, почти физически почувствовали, как автомобиль врезался в парня, подкинул вверх на лобовое стекло и затем отбросил в сторону.

– Боже мой! – только и смогла произнести Елена, когда черный «мерседес» пронесся мимо них. Джонсон не сказал ничего. С посеревшим лицом он тут же завел двигатель. Его машина стояла развернутой в направлении, противоположном скрывшемуся в темноте автомобилю профессора, но можно было все же попытаться догнать его. Однако в этот момент мимо них промчался еще один автомобиль, в котором Джонсон успел заметить лица своих бывших коллег. Гнаться за ними не имело смысла.

Когда они подбежали, Беверли стояла на коленях рядом с телом. Ноги парня, явно переломанные, были раскинуты под неестественным углом, руки скрючены. Голова лежала на тротуаре лицом к колпаку припаркованной машины. Стефан Либман смотрел на него широко раскрытыми глазами, но жизни в этих глазах не было. Его перепачканное лицо представляло собой паутину царапин и порезов, из которых на удивление яркими и маленькими каплями сочилась кровь. Левая нога молодого человека тоже была неестественно согнута, под брючиной виднелся острый выступ – по всей вероятности, кость. По тому, как сгорбилось плечо, можно было предположить, что оно либо сломано, либо вывихнуто.