Текст книги "Балет моей жизни"

Танец занимал на выставке важное место, и эти танцевальные выступления подготавливали будущий расцвет искусства в ХХ веке.

Phono-Cinéma-Théâtre начал свои показы на выставке, и они были довольно популярными. Публика впервые увидела и услышала синхронизированные «записанный звук» и «движущиеся картинки», зародыши будущего звукового кино. На экранах новых маленьких кинотеатров можно было посмотреть, как танцуют гавот Замбелли, Росита Маури и я. Еще был очень популярен театр Лои Фуллер. Там в течение нескольких месяцев выступала великая японская актриса Садаякко[142]142
  Садаякко (1871–1946) – японская гейша, актриса и танцовщица. Ее гастроли активно освещались в тогдашней прессе, и благодаря экзотическим японским танцам, исполняемым, ею Садаякко вскоре обрела невиданную популярность. В 1908 г. открыла первую в Японии школу актерского мастерства для женщин.


[Закрыть], привлекая толпы зрителей.

Эта потрясающая трагическая актриса была еще мимом и первоклассной танцовщицей. Для меня, как и для многих других, ее искусство стало откровением.

Дворец Танца находился недалеко, на Парижской улице, самой веселой и многолюдной артерии Выставки. Там без остановки шли разные спектакли в исполнении самых знаменитых артистов. Звездами были Кристина Керф и итальянки Аида Бони и Мария Гиури. Марикита, хореограф дворца, поставила там, среди прочего, красивый балет Луи Ганна «Час пастуха», либретто которого написали Робер де Флёр и Арман де Кайаве. Это был своего рода обзор французских народных танцев. Успех был ошеломительным.

На выставке выступало столько танцевальных трупп, что перечислить всех просто невозможно.

Азиатский театр находился в садах Трокадеро. В окружении густой зелени располагались разные павильоны: Индийский, Китайский, Японский и Египетский. В каждом работала своя труппа танцоров соответствующего происхождения и показывала удивительно красивые балеты. Совсем близко от нашего театра находилось обширное огороженное пространство под названием «Андалусия во времена Маури». Там была представлена реконструкция старинных испанских поселений с изумительными коврами, дамасскими клинками, восхитительными фаянсом и мозаиками, а в театре под открытым небом исполнялись танцы Мадрида, Севильи, Валенсии, Саламанки и так далее.

В нашем театре азиатами были только музыканты. Привезти камбоджийских танцовщиц не удалось, и несколько балерин, окружавших меня, были француженками и итальянками. Я же изображала «Священную танцовщицу». Никто не бездельничал: три представления после полудня и два вечером, каждое примерно по часу. Я постоянно была, что называется, «на передовой», но зато получала невероятную для 1900 года плату – пятнадцать сотен франков в день. Театр был полон на каждом представлении и зарабатывал максимально.

Еще несколько слов о работе на выставке. Среди тысячи историй, которые родились в умах пустомель по поводу моего выступления в Азиатском театре, есть одна о мнимом визите туда Леопольда II. Якобы король приехал специально для того, чтобы посмотреть мои камбоджийские танцы, и яростно мне аплодировал. Чистая выдумка! Но вот что дало пищу для этой байки: знаменитый бельгиец, господин Валер Мабиль, присутствовал на одном моем выступлении и на самом деле довольно воодушевленно мне аплодировал. Внешне он был совершенным двойником Леопольда II. Отсюда и новый всплеск историй о моих королевских возлюбленных… Когда судьба с вами так шутит, не остается ничего другого, как посмеяться!

Глава вторая

Парижские радости: театры, мюзик-холлы, концерты. – Я танцую в Orpheum, Вена. – Мое первое турне по Франции, Бельгии и Голландии. – Постановка «Лоренцы» в Folies-Bergere. – Шере[143]143
  Ш е р е, Жюль (1836–1932) – французский художник и график. Один из основоположников современного плаката.


[Закрыть] рисует эскизы моих костюмов. – Марикита, дитя сцены. – Суровый преподаватель. – Лорнет и веер. – Рождественская елка: «В этом доме меня балуют!» – Братья Марино. – Меня приглашают в Рим и Неаполь. – Прелестные дни на вилле Éternelle. – Увидеть Неаполь… и не умереть! – Шумная публика в салоне «Маргарита». – Поездка в Помпеи. – Мечты в Венеции. – Двое влюбленных в гондоле.

После окончания выставки праздничная лихорадка не только не прекратилась, но совсем даже наоборот. Парижане еще никогда не были так охочи до праздников и развлечений, как в эти первые годы начинавшегося века. Настоящее театральное помешательство, безумное увлечение мюзик-холлами и шансоном. Сцены на бульварах – Жимназ, Водевиль, Варьете, Ренессанс, Порт-Сен-Мартен – привлекали многочисленную публику. Это было время, когда вовсю ставились произведения Батая[144]144
  Батай, Жорж (1897–1962) – французский философ, социолог, теоретик искусства и писатель левых убеждений, который занимался исследованием и осмыслением иррациональных сторон общественной жизни, разрабатывал категорию «священного». Его литературные произведения переполнены «кощунствами, картинами искушения злом, саморазрушительным эротическим опытом».


[Закрыть], Бернштейна[145]145
  Бернштейн, Герман (1876–1935) – американский журналист, переводчик, писатель и дипломат.


[Закрыть], Франсуа де Кюреля[146]146
  Кюрель, Франсуа де (1854–1928) – французский писатель и драматург. Член Французской академии (с 1918). В большинстве своих пьес драматург анализирует природу человека, в котором, по его мнению, борются звериные инстинкты и разум.


[Закрыть], Порто-Риша[147]147
  Порто-Риш, Жорж де (1849–1930) – французский поэт и драматург. В своих пьесах создал страстные и волнующие женские образы и отразил неизбежность продолжающейся дуэли между мужчинами и женщинами в результате их антагонистического взгляда на жизнь.


[Закрыть], Доннэ[148]148
  Доннэ, Морис (1860–1945) – французский драматург. Неоднократно останавливался на проблемах, связанных с областью чувства и страсти, определенно высказываясь за свободу любви и против цепей, налагаемых на нее обществом.


[Закрыть], Капю[149]149
  Капю, Альфред (1857 или 1858–1922) – французский журналист, романист и драматург; главный редактор Le Figaro, член Французской академии.


[Закрыть], Эрвьё[150]150
  Эрвьё, Поль (1857–1915) – французский романист и драматург, популярный во времена belle époque.


[Закрыть], Флёра и Кайаве. Их пьесы, иногда вызывавшие горячие споры, чаще всего обласканные критиками, шли в театрах очень часто. На труппу Варьете – Еву Лавальер[151]151
  Лавальер, Ева (1866–1929) – французская театральная актриса, позже стала набожной католичкой и членом францисканского ордена.


[Закрыть], Жанну Гранье, Мари Манье, Макса Дерли, Гастона Дюбоска – публика молилась.

Если у меня получалось ненадолго задержаться в Париже, я сразу бежала смотреть новые модные пьесы. Я всегда с большим чувством вспоминаю первые пьесы Бернстайна и то, как в них играли Люсьен Гитри, мой любимый актер, и Симон. Внешность юной девочки и мастерство великой актрисы, живой ум, сквозивший в каждом взгляде и интонации глубокого со многими оттенками голоса, иногда напоминавшего голос Сары Бернар.

Наряду с серьезным театром, мюзик-холлы тоже радовали разнообразием. В Париже их было огромное количество: Pepiniere, La Scala, Eldorado, Parisian, L’Olympia, Folies Bergère, Moulin Rouge, Ambassadeurs – все не вспомнить. Там процветали короткие постановки и песенные выступления, а балет, так воодушевлявший всех во время выставки, танцевали везде. Каждый мюзик-холл включал в свои спектакли хотя бы один балетный номер, чаще всего сольные выступления известных иностранных танцовщиков. Новшества, введенные Лои Фуллер, вызвали поток подражаний: «танцы в цвете», «феерические видения», «танцы света» и так далее… В 1900 году вальс переживал настоящий пик популярности, такие как «Очарование», «Голубой вальс», «Когда умирает любовь» и сотня других томных мелодий, как нельзя лучше выражавших пленительную печаль. Но «американизмы» завоевывали мир, контакты между континентами становились все теснее, и произведения в американском духе, например «Доверие» Пола Адама и репортажи Жюля Юре[152]152
  Юре, Жюль (1863–1915) – французский журналист, наиболее известный своими интервью с писателями. С 1902 г. он совершал длительные путешествия в чужие страны и публиковал большие отчеты, в частности по Соединенным Штатам Америки, в Le Figaro.


[Закрыть] и Шарля Уорда, приводили к тому, что парижане постепенно перенимали американские привычки и моду, начинали танцевать бостон, лаба, уан степ, регтайм, фокстрот. Эти танцы составляли сильную конкуренцию вальсу и вскоре почти совсем его вытеснили. В мюзик-холлах чернокожие танцоры показывали кейк-уок[153]153
  Негритянский танец под аккомпанемент банджо, гитары или мандолины с характерными для регтайма ритмическими рисунками: синкопированным ритмом и краткими неожиданными паузами на сильных долях такта.


[Закрыть], вызывая сумасшедший восторг у публики. Появлялось все больше выступлений американских певцов и танцоров «эксцентрического жанра», как их называли. Среди них – мисс Сахаре, работавшая в акробатическо-развлекательном жанре, очень красивая, я видела, как она танцует в Нью-Йорке, и в Париже тоже ее ждал потрясающий успех. Также мисс Кэмптон[154]154
  Кэмптон, Эме, или мисс Кэмптон (1882–1930) – французская танцовщица английского происхождения, актриса мюзик-холла, красавица, ее портреты часто печатались на открытках. Приехала на выставку в Париж в танцевальной труппе девушек.


[Закрыть] и ее girls, новости о них быстро заполонили первые полосы всех газет.

Имена Луизы Болти, Мансюэль, Дранем, Фрегсон, Майоль, Гирье украшали все афиши мюзик-холлов, бесспорной королевой которых очень быстро стала Мистангет.

Когда я выступала в Азиатском театре, ко мне пришел с визитом молодой импресарио по имени Жюльен Преве. Он произнес такую речь: «Мадемуазель, сейчас Париж и его гости имеют счастье наслаждаться вашим талантом и новым искусством, которое вы дарите зрителям, исполняя эти восхитительные камбоджийские танцы. Но необходимо, чтобы те, кто не смог посетить выставку, тоже это увидели. Я мечтаю познакомить с вами французскую провинцию. Я уже сделал так, что все наши департаменты уже аплодировали таким великим актерам, как Муне-Сюлли, Коклен, Райхенберг[155]155
  Райхенберг, Сюзанна (1853–1924) – французская актриса, ее называли королевой амплуа инженю в 1870–1900-х гг.


[Закрыть]. Если вы согласны, то позвольте после закрытия Азиатского театра устроить вам турне по большим французским городам». Идея показалась мне очень удачной, я согласилась, и Жюльен Преве стал работать над программой моих танцев. Было решено, что я буду танцевать вальс, гавот, пицикатто из «Сильвии», «Мастерицу», танец из «Фрины» и, разумеется, камбоджийские танцы. В конце предполагалось что-то оживленное, и я выбрала арагонскую хоту. Ландольфу было поручено создание костюма ad hoc[156]156
  Специально для этого случая (лат.).


[Закрыть]. Он сшил черный наряд с желтым орнаментом и маленькое болеро с пайетками. Получилось очень красиво.

Перед французским турне мне надо было выступить в Вене согласно контракту, который я подписала у Форбе в июне с господином Штейнером, директором Orpheum. Там был прекрасный большой зал, строго украшенный, и хорошая публика, очень воодушевленная. Но театр был не такой большой и роскошный, как Apollo, именно там я стану потом постоянно давать концерты в Вене.

Эта поездка на родину матери в конце 1900 года прошла не без грусти. Я вернулась туда впервые после 1896 года, и меня охватила тяжелая тоска, когда я смотрела на прекрасные виды, которые впервые мне показала Зенси и которые она сама теперь уже никогда не увидит.

Дядя Шарль и тетя Польди старались, как могли, своей любовью и заботой отвлечь меня от горестных раздумий. Мы виделись каждый день, если они не приходили на вечерний спектакль, то я сама навещала их или ходила с ними вместе в гости к их милым друзьям. Но мне хотелось отправиться одной в Медлинг, лишь в компании Брио. Я столько рассказывала о матери своей новой подруге, что и она смотрела на окружающий пейзаж моими глазами, полными любви и печали.

Вся Вена спешила попасть в Orpheum, меня принимали очень душевно, почти с нежностью, и я чувствовала, что стала для венцев любимой артисткой.

Вернувшись в Париж, я тут же принялась за подготовку к турне Преве, которое начиналось в декабре и должно было проходить в довольно быстром темпе: 8 декабря – Труа, 9 – Метц, 10 – Нанси, 11 – Страсбург, 12 – Кольмар, 13 – Тьонвиль, 14 – Люневиль, 15 – Безансон, 17 – Дижон, 18 – Гренобль, 19 – Авиньон, 21 – Ницца, 22 – Тараскон, 28 – Сет, 29 – Перпиньян, 30 – Нарбонн, 31 – Каркассон, 2 января – Ажан, 3 – Монтобан, 5 – Рошфор, 6 – Сомюр и 7 – Париж.

Можете себе представить, сколько работы было у Брио со всеми этими чемоданами: собрать, разобрать, снова быстро собрать… и не только быстро, но и очень осторожно, потому что, кроме костюмов и партитур для оркестра, я везла хрупкие инструменты для аннамитской музыки, необходимые при исполнении камбоджийских танцев и сделанные в Париже специально для меня. Чтобы справляться со всем этим хозяйством, моей доброй компаньонке требовался зоркий глаз и решительность командующего армией…

Нашу программу везде ждал полный успех, Жюльен Преве был на седьмом небе от счастья и по возвращении в Париж предложил мне подписать контракт на выступление в Бельгии и Голландии. В феврале мы начинали новое турне, в ходе которого должны были посетить Вервье, Льеж, Анвер, Брюссель, Гаагу, Амстердам и Роттердам.

Я с некоторой боязнью думала о Брюсселе, опасаясь какого-нибудь неприятного инцидента из-за резкого отношения бельгийцев к истории с их королем. Но ничего не произошло… кроме невероятно теплого приема и огромного успеха моего выступления, и даже в газетах не проскользнуло ни одного словечка об этой старой истории.

* * *

В Париже у меня на столе уже лежало письмо от господина Маршана, директора Folies Bergère, он просил о встрече. Я была заинтригована: что такого он мог спросить меня при личной встрече? Не думал же он, что я выступлю с эксцентричным номером в его мюзик-холле?

Разговор был долгий. Господин Маршан был опытным человеком. Он управлял в общей сложности тремя сценами: La Scala, Eldorado и Folies Bergère, который он только что кардинально обновил. Зал роскошно украсили, устроили зимний сад с беседками в мавританском стиле, фонтанами и цветущим кустарником. После выставки восточный стиль вошел в моду, и зрители каждый вечер могли насладиться отдыхом в «саду султана».

Мы с господином Маршаном обсуждали нечто большее, чем просто «номер», речь шла о серьезном выступлении – о главной роли в балете-пантомиме в трех актах Родольфа Дарзенса и Франко Альфано, итальянского композитора, очень молодого, недавно возобновившего постановку оперы «Воскресение» в зале Favart.

Маршан рассказал мне сценарий «Лоренцы», сказал, что я стану величайшей звездой, что костюмы мне надо заказать за свой счет у Ландольфа и что хореографией будет заниматься Марикита, балетмейстер Folies Bergère.

Однако я не давала ответа, пока Маршан не познакомил меня с авторами. Я до этого видела Дарзенса, это был человек, знакомый почти всем людям театра. Авангардный писатель, интеллектуал, c прекрасным сценическим чутьем, он стоял у истоков «Свободного театра»: именно он принес Антуану[157]157
  Антуан, Андре (1858–1943) – французский режиссер театра и кино, теоретик театра. Крупнейший представитель «театрального натурализма», создатель и руководитель «Свободного театра» и «Театра Антуана», воспитатель плеяды талантливых актеров. – Прим. пер.


[Закрыть] перевод «Привидений»[158]158
  Пьеса Ибсена. – Прим. пер.


[Закрыть]. Верный богемным привычкам, Родольф всегда прогуливался в кулуарах театра во время генеральных репетиций, в помятом пиджаке и с выражением лица, как у слабоумного разбойника.

Альфано, низенький брюнет с блестящими глазами, выказывал истинно итальянскую пылкость. Он убеждал меня согласиться, с воодушевлением восклицая: «Герцогиня Лоренца де Медичи! Эта роль создана для вас! Кто еще может ее сыграть? Соглашайтесь!» и так далее. Столько энтузиазма, темперамента и пылких слов, что он выиграл партию… «Договорились, я сыграю Лоренцу», – сказала я к радости авторов и подписала договор с Маршаном на очень хороших условиях.

Создание костюмов потребовало долгих и частых переговоров между Ландольфом, Шере и мною. Знаменитый рисовальщик предложил удивительное разнообразие решений, богатых всеми искусными техническими уловками того времени. Он был одним из создателей современной афиши, как мы ее теперь знаем: на огромное поле плаката он помещал замысловатые попурри из загадочных персонажей, масок и цветов, которые напоминали о галантных венецианских праздниках и карнавалах. Афиши Шере мерцали на стенах парижских зданий, как легкие крылья бабочек, радостные и яркие. Этот волшебник нарисовал мой персонаж камбоджийской танцовщицы, эскизы костюмов для гавотов, комплект в стиле рококо, платье с гирляндами и корзиночкой, как у Ла Камарго[159]159
  Камарго, Мари-Анн де Кюпи, также Ла Камарго (1710–1770) – французская артистка балета, первая танцовщица парижской Королевской академии музыки в 1726–1735 и 1742–1751 гг. Неоднократно рисовалась художником Никола Ланкре.


[Закрыть], предложил три восхитительных варианта костюма для роли Лоренцы.

Клео де Мерод в сценическом костюме, 1900

А вот изготовить их по этим эскизам предстояло госпоже Ландольф. Она занималась женскими костюмами, а ее муж создавал костюмы для мужчин. Она была очень красивой брюнеткой, с точным глазом, безошибочным вкусом и быстротой решений, сразу выдававшей талантливого и опытного мастера. Чтобы лучше понимать, как будут смотреться ее творения, у себя в мастерской госпожа Ландольф соорудила небольшую сцену с декорациями и рампой. На последней примерке я поднялась на подмостки этого театра в миниатюре. Она включила рампу и позвала своего супруга.

Словно манекен, я то приседала, то наклонялась, то отходила, подходила и поворачивалась во все стороны, а супруги, стоя в глубине мастерской, внимательно изучали, как смотрится костюм в свете рампы, готовые тут же исправить малейшую погрешность.

Я довольно часто обращалась к Ландольфам, они были для меня настоящими друзьями, не только добрыми и благожелательными приятелями, но и искуснейшими мастерами в своем очень тонком искусстве.

* * *

Тогда я познакомилась и с Марикитой. Ее личность занимает отдельное место во всей галерее моих портретов-воспоминаний! Эта низенькая женщина, вопреки своему росту, сразу производила внушительное впечатление. Она держалась очень прямо, и красивые черты лица, обрамленного густыми седыми локонами, хранили такую серьезность, что это пугало. Я не могу сказать, что сразу почувствовала себя непринужденно в обществе этой выдающейся постановщицы хореографии, но затем я ее полюбила, и она вполне отвечала мне тем же.

Ее историю нельзя назвать банальной. Она родилась в Алжире. Марикита была дитя сцены: сироту воспитали «бродячие артисты». Она приехала в Париж в возрасте шести лет, тогда еще на бульварах вовсю работали забавные маленькие театры с узкими фасадами и плоскими крышами: Ptite Lasari, Folies-Dramatiques. Снедаемая безумным желанием поговорить с Дебюро[160]160
  Дебюро, Жан-Батист-Гаспар (1796–1846) – французский актер-мим, создатель знаменитого образа Пьеро.


[Закрыть], она однажды пробралась в Funambules. Знаменитый мим обнаружил ее в уголке за кулисами:

– Ты что здесь делаешь, малышка?

– Месье, я бы хотела танцевать…

– Танцевать? А ты умеешь?

– Да!

– Ну, хорошо, тогда покажи!

Девчушка начала танцевать с такой легкостью и грацией, что Дебюро воскликнул: «Да ты станешь звездой!»

Марикита танцевала детские партии в Funambules, потом поступила в Châtelet, где играла роль негритянки в спектакле «Вокруг света за восемьдесят дней»[161]161
  По роману Жюля Верна.


[Закрыть], где поражала всех изяществом и юмором. Этот первый успех принес ей новые ангажементы и поклонение зрителей. Потом она вышла замуж за господина Фурнье, директора театра Porte Saint-Martin, и с тех пор уже никогда не расставалась со сценой. После блестящей карьеры танцовщицы она стала хореографом в Folies Bergère, наконец, поступила в Opéra Comique, где возглавляла балетную труппу почти двадцать лет, то есть практически до конца жизни. Марикита работала всю свою жизнь. Если бы она написала мемуары, у нас бы появился очень любопытный документ по истории театральной жизни на протяжении добрых семидесяти лет.

Она никогда не расставалась с двумя вещами – веером и лорнетом, последний крепился лентой к ее корсажу, а веер был постоянно в правой руке. Это была ее командирская палочка, по положению веера в руке было понятно, довольна она или нет. Марикита требовала строгой дисциплины, и все танцовщицы, словно школьницы, трепетали перед этой миниатюрной, но властной преподавательницей. Но она была лучшей на свете! Какая была радость сидеть с ней после урока и слушать бесчисленные забавные истории, которые хранила ее память.

Когда костюмы были готовы, я уехала на несколько дней отдохнуть в Вийер. В сентябре начинались репетиции. Мы упорно работали два месяца, в постановке было задействовано около сорока танцовщиц, а сложная хореография требовала очень внимательного отношения. В спектакле, помимо главной героини Лоренцы, было еще три важных персонажа первого плана: Бенвенуто Челлини[162]162
  Челлини, Бенвенуто (1500–1571) – итальянский скульптор, ювелир, живописец, воин и музыкант эпохи Ренессанса.


[Закрыть], Козимо II де Медичи[163]163
  Козимо II Медичи (1590–1621) – великий герцог Тосканский с 1609 по 1621 г. Великий герцог всегда проявлял большой интерес к науке. В 1610 г. он пригласил Галилео Галилея вернуться во Флоренцию, предоставив ему почетное и хорошо оплачиваемое место своего советника и личного представителя.


[Закрыть] и Асканио. Челлини играла переодетая Марта Бризо, муза Альфано, высокая брюнетка, с волосами и глазами как у андалузок, c надменным профилем – ее Челлини получился утонченным и изысканным. Герцога Медичи и Асканио тоже играли женщины, а вот дуэнью, помогавшую влюбленным Челлини и Лоренце, изображал актер по имени Тито.

В музыке Альфано переливались изящные мелодические линии, нежно оттеняя живость аллегро и аллегретто, ритмически оформлявшие наш танец.

Премьера «Лоренцы» в начале ноября 1901 года стала событием в Париже. Пресса пела дифирамбы авторам, исполнителям, Мариките и Ландольфам. Мне достались самые прекрасные цветы из этого сада похвал. Публика знаменитейшего мюзик-холла была самой прекрасной в моей жизни. Зрители аплодировали все время. Каждый раз, выходя на сцену, я должна была несколько минут стоять неподвижно, дожидаясь, пока стихнут крики «браво». Балет шел три месяца – максимально долго для Folies Bergère.

* * *

Вскоре после премьеры Маршан заболел и был вынужден оставить свой пост. На его место пришли братья Изола[164]164
  Эмиль (1860–1945) и Винсент (1862–1947) Изола.


[Закрыть], директора L’Olympia, которые взяли под свое руководство еще и Folies Bergère. Я подписала новый договор, уже с ними, на все время, пока идет «Лоренца». Это положило начало очень теплому сотрудничеству. Несколько лет спустя я работала под началом Изола в L’Olympia, а потом в Opéra Comique.

Два удивительных человека. Они не знали ни одной ноты и вообще не имели образования. Это были фокусники, но зато гениальные! Благодаря своей предприимчивости, деликатности, виртуозности, мастерству, они блестяще вели к процветанию два великих театра и два великих мюзик-холла. У них была удивительная способность делать вид, что они что-то понимают в музыке, и не моргнув глазом участвовать во всех обсуждениях с дирижерами и руководителями оркестров. Веселые, общительные, предприимчивые… Их любили все подчиненные. Эти два юноши, приехавшие из Алжира без единого су попробовать счастья в Париже, выступавшие в маленьких кабачках предместья со своими фокусами, преуспели так, что стали людьми, перед которыми снимали шляпу в низком поклоне и чьего расположения добивались. Их облик был известен всему Парижу: эта пара немного напоминала Дон Кихота и Санчо Пансу. Винсент – низенький, круглый, близоруко щурился за стеклами очков; Эмиль – высокий, прямой, как столб, красавец с длинными черными усами. Он был не только декоративным элементом тандема, но и его спикером, говорил непрестанно, но иногда казалось, что он все время ждет знака одобрения от своего хитроумного брата.

Известные гурманы и любители роскоши, они после спектаклей допоздна сидели в модных ресторанах, всегда одетые с иголочки, в компании многочисленных друзей. Жены всегда сопровождали их: супруга Винсента всегда была сдержанна и почти незаметна, супруга Эмиля – элегантная рыжеволосая дама, довольно полнотелая. Они очень заботились о здоровье мужей и каждое лето заставляли их ездить на лечение в Виттель, откуда они возвращались в хорошей форме, бодрыми и готовыми вновь взяться за управление своими владениями.

Когда братья Изола только пришли в Folies Bergère, однажды вечером в первых рядах появились исключительные посетители. Это были великий князь Владимир, брат русского царя, великая княгиня, его супруга, и их сын, князь Кирилл. Великий князь, величавый и высокий, великая княгиня, красивая улыбчивая блондинка, и молодой князь, очаровательный юноша, разумеется, произвели фурор в зале.

Афиша о выступлениях Клео де Мерод в Folies Berge`re, 1901

В антракте они подошли меня поприветствовать, и я представила им наших директоров. Славные братья, безумно польщенные, не знали, как выразить радость. На следующий день появление высокородных гостей в Folies Bergère повсюду обсуждалось, и честь, которую они оказали балету «Лоренца», немало способствовала успеху спектакля.

* * *

Балет, гвоздь программы, начинался довольно поздно, и мне не надо было появляться в театре до десяти часов. Это время выступлений в Folies Bergère вообще кажется мне почти спокойным по сравнению с предыдущей зимой. Я могла немного видеться с друзьями, совсем мною забытыми, и даже возобновить традицию рождественской елки у себя дома. Я приглашала близких: Бове, Огюста Жермена[165]165
  Жермен, Огюст (1862–1915) – французский драматург, писатель и журналист.


[Закрыть] с супругой, Ловиков с тремя детьми и их маленькими друзьями, один из них, совершенно очаровательный мальчуган, был сыном адмирала Буассьера и внуком адмирала де Жонкьера. Среди самых юных было и несколько учениц из младших классов школы Operá, с которыми я занималась, когда позволяло время. Накануне Рождества, когда мы с Брио готовили кролика, «мамаша Леду», моя домработница, с восторгом следившая за нашими приготовлениями, воскликнула:

– Ах, какое чудесное будет Рождество у елки! Знаю я одного мальчишечку, который и слыхать-то не слыхивал о рождественской елке! Вот бы ему посмотреть на это все, как бы ему понравилось!

– Так приводи его! – сразу ответила я.

На следующий день славная женщина пришла, держа за руку мальчика шести или семи лет, бледного и на вид очень плохо питавшегося. Это был сынишка ее соседки, работавшей на дому и получавшей ничтожно мало. Бедный малыш не смел войти в комнату, где было так много людей. Я взяла его на руки и поднесла к елке, сверкавшей огнями, украшенной всевозможными игрушками и сладостями. Пораженный, он так и остался стоять там, не сводя глаз с прекрасного видения. Тогда все приглашенные встали вокруг него в круг, гладили его по голове, задавали вопросы, рассказывали ему смешные истории. Адмирал де Жонкьер взял его на руки, посадил на плечи и стал скакать. Ребенок засмеялся, щеки его зарумянились. Наконец, его накормили кроликом и засыпали пакетами с подарками. Крепко прижимая их к сердцу, он отошел в уголок, сел на пол и стал разбирать цветные пакетики и коробки, шурша лентами, потом разложил все сладости и игрушки вокруг себя, любуясь ими. Было слышно, как он сказал: «Меня так балуют в этом доме!» Это одно из самых приятных рождественских воспоминаний, когда я с таким удовольствием собирала у себя всех своих друзей, больших и маленьких.

* * *

Спектакль «Лоренца» прошел бы, вероятно, больше двух сотен раз, если бы мне не пришлось прервать работу, чтобы выполнить давно подписанный контракт с театром Монте-Карло. Там я должна была танцевать партию из «Фрины», а также партию Маргариты из балета «Маленький Фауст». Я торопилась выучить эту роль, подготовку к ней провела со мною Марикита. В марте я оказалась в Монте-Карло. Ганн уже был там. Он присутствовал на репетициях своей «Фрины», которая и на Лазурном Берегу прошла с таким же успехом, что и в Руайане. Мне было приятно танцевать в балете «Маленький Фауст», пародии на большого. Для меня это было возможностью освоить комические па и жесты, чтобы создать юмористический образ персонажа из оперетты Эрве[166]166
  Эрве, Флоримон (1825–1892) – французский композитор и органист, основатель музыкального театра, автор оперетт, среди которых наиболее известна «Мадемуазель Нитуш». Наряду с Жаком Оффенбахом является основоположником французской оперетты.


[Закрыть], и эта игра, так непохожая на все, что я делала до этого, меня очень забавляла. Весенние выступления прошли с неимоверным успехом, а стильная публика Лазурного Берега напомнила мне прекрасные вечера в Casino.

На мои выступления в этих двух балетах пришел посмотреть господин Марино из Рима и, едва познакомившись со мною, тут же предложил выступить в театрах, которыми они с братом управляли в Италии. Один – в Риме, другой – в Неаполе, два театра-варьете под одним названием Salone Margherita. Я совсем не знала Италии, бредила мечтами о ней и сразу же согласилась.

Славная Брио отправилась в Париж, чтобы подготовить все необходимые костюмы для выступления, которое братья Марино назвали в договоре «танцем трансформаций». В начале мая мы приехали в Рим, где я провела два месяца, совершенно очарованная.

Братья Марино, невысокие и бойкие, очень предприимчивые и деловитые, жили только своими театрами и не жалели ничего, чтобы показывать там те спектакли, которые им хотелось. В театре поменьше, который находился в Риме, все получилось отлично: огромные афиши, реклама во всех газетах и журналах. Премьера прошла сенсационно: римская публика, элегантная и утонченная, приходила в восторг от каждого моего танца. Повторные выступления тоже имели не меньший успех. Salone Margherita был полон каждый вечер, и меня вызывали на бис чаще всего после камбоджийских танцев и хоты. Отзывы в прессе были превосходными, французскую звезду называли феей, звездой и божеством. Теплые звуки итальянского языка согревали и радовали сердце. Меня восхищало, что люди сохранили душевный пыл и умение восторгаться прекрасным, потому что, мне кажется, постоянно живя в окружении такой красоты, легко пресытиться… Рим! Я бесконечно бродила по этому уникальному городу, хранителю истории и легенд. Я испытывала невообразимую радость перед таким величием и красотой, но не посмела повторить «Прогулки по Риму»[167]167
  Произведение Стендаля. – Прим. пер.


[Закрыть].

Марино-старший, который два или три раза приезжал в Рим посмотреть, как я танцую у брата, с нетерпением ждал своей очереди. Я уехала из Рима в конце июня и в июле начала выступать в неапольском Salone Margherita.

Первый же вечер прошел совершенно особенно. Надевая костюм для первого выхода, а это был греческий танец, я из-за кулис могла хорошо видеть, что происходит на сцене и в зале. Артисты, выступавшие один за другим, несмотря на свой талант, казалось, совсем не вызывали интереса у публики. Зрители были очень оживлены, постоянно вставали с мест, громко переговаривались и оглядывались по сторонам. Никому не хлопали. Каждый раз, когда артист возвращался за кулисы, люди, перекрывая оркестр и голос конферансье, говорили все громче. Я никогда еще не слышала, чтобы в зале было так шумно. Они что-то восклицали, смеялись, болтали, совершенно не стесняясь. Балкон окликал партер, из лож что-то кричали тем, кто сидел на галереях, а при особенностях звучания их акцентированной яркой речи все это производило впечатление неимоверного хаоса. Я чувствовала себя крайне неуверенно и говорила себе, что при таком шуме не услышу оркестр, собьюсь с ритма, короче говоря, меня ждет провал.

Сердце было готово выскочить из груди, а ладони, казалось, заледенели, когда я вышла на сцену. Занавес поднялся, зазвучала музыка, и зал неожиданно умолк. Очень взволнованная, я начала танцевать и танцевала в полной тишине, словно в церкви. Едва я закончила, как зал взорвался безумными, неистовыми аплодисментами и криками «браво». Каждый раз, как я появлялась на сцене, это повторялось: полная тишина в зале, а потом буря рукоплесканий.

Этот невероятный успех с лихвой окупил все мои страхи. Часть зрителей ждали меня на выходе после спектакля, чтобы проводить до отеля. Милейшие неаполитанцы, так меня испугавшие вначале, потом вели себя точно так же каждый вечер. Я совершила маленькое чудо, сумев привлечь внимание этих пылких и совершенно недисциплинированных людей.

Атмосфера Неаполя – цвет, веселье, суматоха, танцы посреди улицы, серенады и романтические песни, которые можно было услышать в любой момент из любого уголка в исполнении естественных сильных и гармоничных голосов… Я уже не говорю о волшебной гавани, великолепных садах с благоухавшими миртами и апельсиновыми деревьями, Везувий вдалеке, Посиллипо… Я все это увидела… но не умерла! Я видела Бари, Прочиду, Искью, но больше всего меня поразили Помпеи. Люди, которых вдруг настигла смерть, лежат перед вами во всей своей античной грации, покрытые саваном из пепла, разве это не потрясающе?!

Марино из Неаполя, человек со сверкавшими глазами и завитыми черными волосами, выражал радость по поводу моего успеха всяческими восклицаниями и экспрессивными жестами. Очень обходительный, очень галантный, слишком даже, он всегда подходил ко мне прижимая руки к сердцу. Через полтора месяца я, наконец, покинула буйных неаполитанцев и уехала в Венецию. Выступлений у меня там не было, и я выкроила себе небольшой перерыв, желая увидеть своими глазами этот город мечты.

Мы договорились встретиться там с Шарлем. Вместе мы погрузились в волшебство этого города. Союз неба и воды. Святой Марк, Дворец дожей, мост Риальто… Вечный незабываемый праздник! Гондолы… Ночные прогулки по каналам… Здесь стоит поставить многоточие. Двое влюбленных в Венеции: эту мелодию мурлычут наедине с собой, а не распевают во весь голос.