Текст книги "Балет моей жизни"

Глава третья

Сатир у меня в гримерной. – «Вы узнаете эту малышку?» – Я становлюсь grand sujet. – «Сильвия», «Коппелия» и «Два голубя». – В Булонский лес на велосипеде. – Тото, волшебная собака. – Концерты по воскресеньям. – Как я танцевала павану. – Андре Вюрмсер[83]83
  Вюрмсер, Андре (1899–1984) – французский писатель, журналист, критик.


[Закрыть] и «Блудный сын». – Балет «Звезда». – Репетиция прервана: «Благотворительный базар в огне!» – Роль юной новобрачной. – Предложение Гюстава Шарпантье[84]84
  Шарпантье, Гюстав (1860–1956) – французский композитор.


[Закрыть]. Коронование музы. – Пьеро и Красота. – Ангажемент в Америке.

Если новоприобретенный титул мне самой и казался тягостным, то зрителей он совершенно не смущал, напротив, мне аплодировали вдвойне – и как танцовщице, и как королевской фаворитке. Публика всегда довольна, когда ее кумиры получают признание у сильных мира сего. Но такой успех мне самой не очень-то нравился. С другой стороны, ведь и правда: нет ничего недостойного в том, чтобы вызывать любовь у короля и самой испытывать к нему чувства. Во время моего бельгийского приключения известнейшая актриса совершенно не скрывала своих близких дружеских отношений с Эдуардом VII. Но поскольку моя связь с Леопольдом II существовала лишь в воображении сплетников, а не в реальности, мне было не очень лестно чувствовать, что этот несуществующий факт придавал мне бóльшую ценность в глазах окружающих.

Например, Хансен, который никогда не обращал на меня особенного внимания, изменил отношение, как только начал думать, что я государева муза. Он стал смотреть на меня с интересом и вел себя довольно странно: например, столкнувшись со мной за кулисами, смущенно крутился вокруг, почти задевая меня локтями. Я весьма выразительно хмурила в ответ брови, но, кажется, он не понимал, что досаждает мне.

«Младшие солистки» занимали гримерную на двоих. Я делила комнату с Жоржеттой Куа, милой девушкой, которая танцевала очень хорошо. Однажды после репетиции Куа очень спешила, поэтому оделась и ушла до того, как я успела переодеться в городской костюм. Я только-только надела платье, как внезапно дверь резко открылась и передо мной возник Хансен. Шокированная тем, что он вошел без стука, я уже хотела было поставить ему это на вид, как тут он порывисто меня обнял и привлек к себе. На лице у него застыло забавное выражение, точь-в-точь сатир! Я боролась изо всех сил, колотя его кулаками и стараясь вырваться. Сообразив, что я сейчас закричу, он отпустил меня, и я смогла выставить его вон, обойдясь без скандала.

Отказа он мне не простил. С тех пор на всех репетициях и уроках пантомимы он был со мною невыносим, постоянно делал замечания и отпускал на мой счет едкие колкости. Когда я спускалась со сцены за кулисы, он злобно смотрел на меня. Я боялась, как бы ему в голову не пришла еще какая-нибудь безумная идея, и старалась поменьше оставаться одна в гримерной. Но его враждебность все возрастала, я не могла уже и вздохнуть, чтобы он не сказал мне какую-нибудь гадость. Все это становилось настолько неприятным, что я решила поговорить с матерью. Я никогда не рассказывала ей об эпизоде в гримерной, боясь расстроить, но в тот момент мне очень нужен был ее совет, потому что совершенно не представляла, как выбраться из сложившейся омерзительной ситуации. Возмущенная поведением балетмейстера, Зенси сказала: «Не стоит беспокоить Гайяра этой историей. Тебе остается лишь одно – жаловаться Бертрану».

На следующий день, придя в Оперу, я сразу пошла в кабинет Бертрана. Наш административный директор всегда напоминал мне доброго дядюшку: это был довольно тучный человек, с гладко выбритым полным лицом, добродушное выражение которого располагало к доверительным беседам. Мне не пришлось ничего долго объяснять: с первых же слов он понял все и бодро сказал: «Не мучайте себя! Я поговорю с Хансеном так, что все это прекратится».

Клео де Мерод в балетной пачке, конец 1890-х годов

С того дня все пошло обычным порядком. Если Хансен и таил на меня злобу, то показывать этого больше себе не позволял.

* * *

Через некоторое время я сдала экзамен на grand sujet. Мне давали роли во всех значительных балетах. Сначала я танцевала в группе других балерин, а потом меня вывели в «звезды». Например, в «Двух голубях», восхитительную музыку к которому написал Мессаже и по сюжету которого действие происходит в Богемии, я выходила на сцену в национальном костюме с энергичным венгерским танцем, а уже в финале танцевала вариации в пачке. Славный Плюк выступал в роли короля Богемии, придавая всем жестам величественную выразительность.

Мне также приходилось очень много работать в пленительных балетах Лео Делиба «Сильвия» и «Коппелия». Либретто «Сильвии» по мотивам пасторальной поэмы Торкватто Тассо[85]85
  Тассо, Торквато (1544–1595) – итальянский поэт XVI в., автор поэмы «Освобожденный Иерусалим» (1575).


[Закрыть] «Аминта» написал Шарль Нюиттер. Я играла вторую охотницу, сопровождавшую Сильвию, и была одета в греческую тунику, с луком за плечами и серебряным ободком вокруг головы с блестящим полумесяцем надо лбом.

Клео де Мерод в сценическом костюме

Балет «Коппелия», для либретто которого Жюль Барбье[86]86
  Барбье, Поль Жюль (1825–1901) – французский поэт и драматург.


[Закрыть] адаптировал самую фантастическую повесть Гофмана «Песочный человек», все знают. Его музыка владела сердцами многих поколений зрителей. В этом балете я почти все время была на сцене, на виду, мое выступление и в этот раз публика высоко оценила. Сюбра играла роль прекрасной автоматической куклы, которую затем очень быстро получила Замбелли, сделав эту партию по-новому блистательной.

Меня хвалили также и за выступление в «Корригане», живописном балете Видора[87]87
  Видор, Шарль-Мари (1844–1937) – французский органист, композитор и музыкальный педагог.


[Закрыть] по мотивам арморикской легенды, в котором весьма удачно использовались старые предания этого региона. В младших классах я выходила на сцену вместе с соученицами в образе бесенка, но этот этап был давно пройден. Теперь я танцевала соло – бретонский народный танец «с ведрами» в крестьянской юбочке, надетой поверх пачки. Этот номер всегда пользовался огромным успехом.

* * *

В ту зиму я взяла к себе Тото.

Это была маленькая собачка, которая как-то вечером пошла за мной от Оперы до улицы Капуцинок: бродячий песик, совершенно беспородный, c жесткой лохматой шерстью, как у маленького кабанчика. Бедный зверек в таком печальном состоянии вызвал у меня жалость, возможно, собачка попала под повозку, потому что лапки у нее были все пораненные. Дойдя до двери, собачка не хотела меня отпускать и так проникновенно смотрела, что, охваченная жалостью, я пустила ее домой… и она осталась. Мы о ней заботились, холили и лечили, так что она в конце концов стала очень красивой, с тех пор мы везде брали ее с собой. Она носила на шее большой бант и отзывалась на имя Тото.

Клео де Мерод на велосипеде, конец 1890-х годов

Эта бродяжка, дворовая сиротинка вскоре показала нам свое хитроумие и много других удивительных способностей. На следующий день после ее воцарения у нас дома мы собирались на велосипедную прогулку и решили взять песика с собой. Нам очень нравился этот новый вид спорта, тогда только-только вошедший в моду.

Ритуал такой прогулки был довольно сложный: сначала мы садились в фиакр и ехали до Porte Maillot. Там, в конце авеню Grande-Armée, продавец велосипедов хранил у себя наши машины. В этом магазинчике у нас был свой небольшой арендованный уголок, где мы хранили велосипеды и переодевались в подходящую одежду. Я не носила широкие брюки в стиле костюма зуавов, которые тогда обожали женщины, взгромоздавшиеся на мужской велосипед и в таком виде ездившие по Булонскому лесу. Они были основной радостью прогуливавшихся там зевак с лорнетами, которые на них глазели. Я же носила плиссированную, довольно короткую по тем временам юбку, облегавшее болеро и высокие ботинки на шнуровке. На голову я обычно надевала кепочку, иногда носила поло из драпа в сине-белую полоску. Костюм матери был в том же стиле, и мы ездили только на велосипедах для дам. Переодевшись, мы направлялись ко входу в Булонский лес с велосипедами под мышкой, где садились на них и пускались по аллеям на всей скорости!

Но в тот день в фиакре с нами ехал Тото, мы с ним пошли в магазинчик велосипедов, а потом и в лес. Когда мы поехали, он затрусил за нами. Погода стояла прекрасная, и мы припустили вперед со скоростью, безусловно, слишком большой для собаки, потому что через какое-то время обнаружили, что Тото за нами уже не бежит. Мы тщетно звали его, искали и прошли назад по той же дороге, осматривали кусты, собаки не было… Тото пропал! Мы вернулись домой очень расстроенные, потому что уже успели привязаться к этому зверьку. Мы поспешно пообедали, чтобы вернуться в Булонский лес и попытаться его найти. Едва поев, мы надели шляпки и торопливо стали спускаться по лестнице. И кого же мы видим в вестибюле перед дверью? Тото, с опущенной головой, еле дышавший от усталости, растянулся без сил на половом коврике… Как, побывав здесь всего один раз, он смог найти дорогу назад из Булонского леса?! Как он смог преодолеть такое расстояние за довольно короткое время, если отстал даже от велосипедов?! Мы не могли этого понять.

Он еще не раз доказывал нам свой ум и чутье. Каждое утро Тото, сидя в коридоре, ждал, когда я соберусь, и потом сопровождал меня в Оперу, чинно семеня рядом. Завершив маршрут, он спокойно возвращался сам на улицу Капуцинок. Если я запаздывала, он спускался вниз к входной двери и шел меня встречать. Все шоферы автомобилей, припаркованных вдоль улицы Scribe, уже знали его, бесконечно бегавшего мимо них. Часто, когда я проходила мимо, кто-нибудь из них мне говорил: «Ну вот, и сегодня утром я видел вашу собачку, ходит туда-сюда…»

Тото сопровождал меня и в поездке в Америку, и в большинстве моих путешествий. Он у меня славно поездил по стране.

* * *

В начале 1897 года Гайяр осуществил проект, который уже давно обдумывал: концерты классической музыки по воскресеньям. На них выступали соло самые известные исполнители Оперы. Например, Роза Каро божественно спела на одном из них арию «О! Стикса божества!..»[88]88
  Ария Альцесты из одноименной оперы Кристофа Виллибальда Глюка, написанной по мотивам трагедии Еврипида «Алкеста».


[Закрыть], а также исполнялись старинные танцы.

Танцы XVII–XVIII веков танцевали две пары: Маури и Сюбра, Леонтина Бове и Паулина Ренье. Переодетые в маркиз и маркизов, с белыми напудренными париками на головах, они с удивительной грацией танцевали ригодоны, менуэты, гавоты и чаконы Генделя, Люлли и Рамо. Гайяр поручил танцы времен Людовика XIII двум другим парам: Пьоди и Карре, Ван Гетен и мне. Наш номер под аккомпанемент старинных музыкальных инструментов был гвоздем программы. Мы танцевали сарабанды и паваны. Мой костюм был из зеленого шелка с широким кружевным воротником и рукавами, стянутыми лентами с аксельбантами, юбка спереди была из серебряного драпа. Парик был светлый, с буклями на висках. Все эти танцы былых времен в хореографии Хансена удивительно точно воспроизводили ушедшие времена, вызывая удивление и восторг зрителей.

Клео де Мерод в сценическом костюме, конец 1890-х годов

Успех у воскресных концертов был немалый, зал всегда полностью заполнялся, и нас без устали вызывали на бис. Пресса осыпала балерин похвалами, выделяя мой вклад в общий успех. Мои фотографии в костюме для паваны стали очень популярны.

* * *

Красивая роль, которую мне обещал Гайяр, оказалась партией «невесты» в «Звезде». Либретто этого балета-пантомимы в двух актах стало плодом совместного творчества Адольфа Адерера, Камиля де Роддаза и Андре Вюрмсера.

Мы начали репетировать весной и работали без остановки. Постановка этого произведения требовала больших стараний, поскольку ролей там было очень много и были задействованы все танцовщицы театра.

Идея сыграть роль в произведении Вюрмсера мне нравилась, поскольку с его именем у меня было связано самое глубокое переживание детства. Еще в те времена, когда я училась в младших классах и пользовалась благосклонностью «Господина Лео», который меня нещадно баловал. Однажды вечером он повел нас с матерью в театр «Буфф» на пантомиму, которая тогда произвела фурор в Париже: «Блудного сына» Андре Вюрмсера, где блистала великая артистка Фелиция Малле. Она играла роль Пьеро, молодого, стройного, дерзкого Пьеро, и просто разрывала публику на части. Вся пьеса была совершенна, там была маленькая роль ученицы белошвейки, ее репутации угрожал один разбитной гуляка, эту роль играла прелестная дебютантка по имени Биана Дюамель[89]89
  Дюамель, Диана (1870–1910) – французская театральная актриса, оперная певица.


[Закрыть], которая и не подозревала тогда, что несколько лет спустя ее будут превозносить до небес за роль мисс Хельетт[90]90
  Оперетта Эдмона Ордана (1842–1910).


[Закрыть]. Мы провели очаровательный вечер и искренне восхищались исполнительским талантом автора, самостоятельно аккомпанировавшего своей пантомиме на фортепьяно.

Воспоминание было очень живо у меня в памяти, и когда я познакомилась с Андре Вюрмсером, то рассказала ему об этом, что, без сомнения, порадовало его авторское самолюбие. Это был высокий человек лет сорока, с очень темными волосами, с улыбавшимся симпатичным лицом. Он был в восторге от того, что его сочинение идет в Опере, и вел себя со всеми очень любезно и дружелюбно, восторгался исполнительницами и никогда ни в чем их не критиковал.

Сюжет «Звезды» нельзя назвать интеллектуально глубоким. Но там была одна особенная сцена: во втором акте показывали танцевальный конкурс в самой Опере. Эта идея, удачно придуманная, чтобы соблазнить нашего директора на постановку, давала возможность представить зрителям почти всю балетную труппу как бы «изнутри», включая учениц младших классов, к общей радости и танцовщиц, и зрителей, всегда желавших посмотреть вблизи на жизнь балерин, хотя ее во многом идеализируют.

Жюри, экзамены, соперничество конкуренток, радость победительниц конкурса, досада тех, кто не прошел, – все было показано как в реальности… но авторы перенесли действие во времена прошлой Дирекции, поэтому могли себе позволить разные несуразности.

В то время к либретто балетов еще не были столь пристрастны, как потом, требование было довольно простое – действие должно соответствовать музыкальному настрою и позволяло показывать много разнообразных танцевальных номеров.

Этому положению вещей положили конец «Русские сезоны»: их сложные и утонченные балеты заставляли публику прилагать интеллектуальные и душевные усилия и приучили зрителей ожидать от либретто оригинальных идей и замысловатого сюжета, который иногда был закручен не хуже, чем в театральной пьесе. И получилось наоборот: не либретто стало писаться для оформления танца, а танцевальные выступления иллюстрировали коллизии сюжета. Но это не мешало танцовщикам классической балетной школы адаптироваться к правилам современного балета. Классическая балетная подготовка делала ваше тело способным станцевать что угодно и выполнить в искусстве любую сложную или даже фантастическую задачу.

* * *

Действие первого акта «Звезды» проходило на улице в день «моей» свадьбы. Перед зрителями проезжал свадебный кортеж, в котором ехали Леокадия, звезда Республиканского театра искусств – Оперы того времени, – и знаменитый танцовщик Вестрис. После благословения новобрачных кортеж возвращался на праздничный бал на открытом воздухе. Все танцевали со мною во главе «Кадриль новобрачных». На мне было длинное белое платье с высокой талией, короткими рукавчиками-фонариками, почти полностью обнажавшими руки, а вокруг головы, поверх моего ободка, вился венок из флердоранжа. Сначала я танцевала одна, слегка придерживая полы платья двумя руками, а потом вместе с моим «супругом», мимом Ренье.

Маури играла резвую Зинаиду, маленькую девочку, которая станет звездой Оперы благодаря Вестрису. Хотя она была немного опытнее, чем требовалось для роли девочки семнадцати лет, но ее нервная гибкость, живость и пылкость прекрасно это восполняли. Хансен играл Вестриса. Если бы мне не мешала упомянутая некрасивая история, я бы искренне восхищалась им не только как танцовщиком, но и как актером. Все солистки, младшие и старшие, прекрасно себя показали и во время исполнения кадрили, и в пантомиме.

Клео де Мерод в сценическом костюме, конец 1890-х годов

Среди молоденьких учениц, появлявшихся во втором акте, было и два мальчика, их звали Кино и Авлин. В тот момент никто не подозревал, что в будущем они станут великими танцовщиками и балетмейстерами.

Однажды, когда мы репетировали «Звезду» (все немного нервничали, потому что эта огромная постановка требовала большой точности, чтобы все было как надо, а день премьеры приближался), трагические новости распространились по театру, достигнув актеров на сцене: «Благотворительный базар[91]91
  С 1885 г. в Париже ежегодно проводился Благотворительный базар. Организаторами мероприятия выступали французские аристократы, за прилавки вставали знатные богатые дамы, торговавшие разнообразными товарами.


[Закрыть] охвачен огнем!» Все замерли в ужасе. Гайяр, которому только что принесли вечернюю газету, сделал знак оркестру умолкнуть. Директор прочел рассказ о катастрофе и увидел в первом же списке погибших много имен держателей абонементов Оперы. Потрясенный, он в знак траура покинул репетицию. Это было 4 мая.

На следующий день остатки Благотворительного базара еще горели, и был опубликован новый список погибших. Все газеты печатали мрачные обзоры этого трагического дня с ужасающими подробностями. Все чувствовали себя ужасно от мысли, что у такого благого начинания такой страшный конец. Все в Опере несколько дней не могли оправиться от чудовищных новостей, которые так контрастировали с веселой, полной жизни постановкой, над чем мы работали.

Премьера «Звезды» прошла 31 мая. Успех был полным, отличная критика, обозреватели расхваливали меня, приравнивая к Маури, хотя моя роль была гораздо скромнее, чем у нее… что навлекло на меня несколько ее мрачных взглядов. Букеты заполняли мою гримерную, письма с поздравлениями устилали стол. Авторы были в полном восторге и подарили мне партитуру балета с таким посвящением: «Нашей восхитительной юной новобрачной Клео де Мерод, чтобы она сохранила наилучшие воспоминания о балете “Звезда”. Анде Вюрмсер, Адольф Адерер».

С каждым показом успех балета возрастал, а спектаклей прошло довольно много. «Звезду» показывали в одно время с короткими операми, то с одной, то с другой. Я регулярно играла юную невесту, пока работала в Опере. Потом балет шел уже без меня до 1910 года. Эта эпизодическая роль оставила глубокий след в сердцах тех, кто интересовался моей карьерой. Годы спустя, когда балет уже почти стерся из моей памяти, находились люди, говорившие: «О! “Звезда”! Как вы танцевали, до сих пор вспоминаю ту кадриль и вас в белом платье с обнаженными руками… Как оно вам шло! Какой образ!..» и так далее. Но я предпочитаю не вспоминать об этих комплиментах по поводу далекой роли маленькой невесты в забытом балете. Хотя мне было приятно.

* * *

Во время репетиций «Звезды» я получила лестное предложение от Гюстава Шарпантье. Он уже много раз приходил в Оперу посмотреть, как я танцую, искал артистку на роль Красоты для «Коронования Музы». Он решил, что я подхожу для этой роли, и попросил меня подумать об этом. Всегда немного тяжело браться за новую большую работу после удивительно успешной премьеры, к тому же у меня уже было много дел. Но я не могла отказать Шарпантье, человеку очень симпатичному, для кого, казалось, это много значило.

* * *

Шарпантье был человеком богемным, любимцем всех enfant terrible с Монмартра. Большие мечтательные и очень добрые глаза музыканта мягко мерцали из-под широких полей фетровой шляпы, водруженной на шевелюру, как «с премьеры Эрнани», а остроконечная борода спускалась на свободно завязанный галстук-«лавальер»[92]92
  Галстук в виде банта. – Прим. пер.


[Закрыть].

Гюстав Шарпантье любил дух улицы, любил толпу, он мечтал возвеличить жизнь народа, освободить его при помощи искусства, принести ему счастье вместе с музыкой, которая бы помогала людям выражать свои горести и надежды. Эти идеи носились в воздухе. Разве в конце века не начали создаваться открытые университеты, где великие писатели и мыслители своего времени читали лекции и проводили большие образовательные конференции для рабочих?

Шарпантье же для начала написал музыкальный спектакль «Школа Муз», в котором короновалась Муза из самых достойных работниц квартала или города. Он возил свой спектакль по рабочим предместьям и промышленным городам, набирая в свой хор девушек из народа. Каждый раз его принимали с восторгом и благодарили от всего сердца. Потом он основал «Школу Мими Пансон», «Консерваторию для продавщиц» и показал себя великолепным артистом на больших народных праздниках.

Первое представление «Коронования Музы» прошло в Париже, в Новом театре на бульваре Clichy 5 июня 1897 года. В тот раз «Музой Монмартра» выбрали очаровательную мадемуазель Маргариту Стамп, портниху. Что до меня, то я изображала «Красоту».

Виллетт играл роль Пьеро, одетый в тот самый черный балахон своего любимого героя, который появлялся множество раз в его монмартрских рисунках. Он очень убедительно играл пантомиму, где выступал вместе с Красотой, и этот кульминационный момент пьесы вызывал у публики наибольшее воодушевление.

Музыка звучала попеременно то громоподобно, то юмористично, то горестно, то благостно. Она очень нравилась публике, успех был сногсшибательным. «Коронование Музы» начало свое путешествие. Вслед за этим последовало еще более сотни представлений, на которых дирижером выступал лично автор, во всех уголках Франции.

С момента премьеры «Фрины» я получила огромное количество предложений от разных импресарио, одно заманчивее другого. Один из них, господин Форбе, даже специально приехал в Руайан, чтобы предложить мне ангажемент в Америке. Я медлила с ответом. После моего возвращения в Париж господин Форбе много раз приходил за ответом, но впустую. Однако он не сдавался и оставил мне копию контракта: «Подумайте, мадемуазель! Ни один артист не отказался бы от золотых гор, которые я вам предлагаю». Но перспектива уехать, полностью поменять страну проживания пугала меня. Я не могла представить, как я отправлюсь в такое далекое путешествие, в полную неизвестность… Читатель уже понимает, что я не принадлежу к людям авантюристического склада. Моя мать, которая ничего на свете не боялась и которую привлекало все новое, советовала мне согласиться. Она считала этот ангажемент настоящим прорывом в моей карьере и, кроме того, возможностью получить невероятные материальные блага. Действительно, в контракте мне предлагалась невообразимая сумма в 45 000 франков ежемесячно. Даже по сегодняшним меркам это неплохо, а можно себе представить, что это значило в эпоху, когда порция бифштекса стоила пятьдесят сантимов!

Наконец, я дала себя уговорить и пошла к Гайяру показать ему контракт. Увидев, какие там прописаны условия и что мне предлагается, он, ни секунды не колеблясь, позволил мне уехать, и я подписала контракт.