Текст книги "Экономические и социальные проблемы России №1 / 2013"

Проблема ресурсов: дары природы и человеческий фактор

И.Г. Минервин

Богатство и нищета ресурсной экономики

В рассуждениях о месте России в глобальной экономике особое место, безусловно, принадлежит проблеме ресурсов. Сейчас в средствах массовой информации нередко можно встретить обсуждение вопроса о преимуществах и недостатках ресурсного богатства под различными углами зрения, в том числе миграции иностранной рабочей силы в Россию. Думается, что этот вопрос чрезвычайно важен, и его следует решать с учетом экономических последствий в широком контексте. Каково экономическое значение богатства и дешевизны ресурсов, в том числе ресурсов труда, для России, усиливают или ослабляют эти факторы ее конкурентоспособность?

Мировая дискуссия о роли ресурсов идет не первый день, и вопрос о том, что представляет собой для экономики обилие природных ресурсов – «благо или проклятие», по всей видимости, окончательно не решен. Не все страны оказываются способными пользоваться реальными выгодами богатства природных ресурсов, возможны и потери. Обзор имеющихся данных показывает, что опыт богатых ресурсами стран весьма неоднороден. Одни сумели использовать это богатство в целях экономического развития, другие, напротив, потерпели поражение. Тем не менее очевидно, что ресурсное богатство представляется благом, но, во-первых, при условии эффективной экономической политики, качественного управления на всех уровнях, развития правовой системы, защиты интеллектуальной собственности и т.д. и, во-вторых, что особенно важно для России, – если природные ресурсы являются дополнением к ресурсам интеллектуальным и ресурсам качественного труда (о чем речь несколько ниже).

Среди аналитиков существует мнение, согласно которому страны БРИКС (а в этой группу, как известно, входит и Россия) имеют наилучшие в сравнении с ведущими индустриальными странами перспективы экономического роста благодаря таким факторам, как изобилие природных ресурсов, масштабный и дешевый рынок рабочей силы, высокий уровень прямых иностранных инвестиций. Спорность такого суждения подтверждается тем фактом, что, как показывает опыт промышленно развитых и новых индустриальных стран, устойчивое экономическое развитие связано с технологическими инновациями, активизирующими и синхронизирующими развитие ресурсного и человеческого потенциала, т.е. от синхронного развития инновационных процессов и процессов развития институциональных систем. Сотрудники Токийского технологического института К. Яо, Ч. Ватанабе и Й. Ли назвали такую синхронизацию процессов общественного развития «коэволюционной динамикой» (42, с. 9).

Иначе говоря, освоение инноваций и новых технологий зависит от системы институтов, сложившихся в экономике, обществе, культуре, государственной политике страны. Поэтому практически для всех стран важно, чтобы инновации сопровождались развитием институциональных систем, т.е., по сути, модернизацией формальных (правовые положения и нормы) и неформальных (ценности и нормы поведения) институтов и форм их реализации.

Обилие и разнообразие ресурсов не только дает возможность, но и делает необходимой интенсификацию инновационных процессов. Но на них влияет и характер национальной экономики, ее масштабы, уровень развития, институциональная структура. Более высокий уровень экономического и демографического развития, в том числе уровень образования и доходов, структура населения, квалификация рабочей силы и т.д., и соответствующие факторы рынка стимулируют инновации и предоставляют необходимые ресурсы.

Исследователи этой проблемы, в частности, отмечают, что наличие месторождений нефти или других природных ресурсов далеко не всегда ведет к богатству и процветанию. Нередко обладание природными богатствами приводит к ожесточенным политическим конфликтам и длительным экономическим спадам. Для объяснения того факта, что страны, наделенные богатыми природными ресурсами, зачастую отстают в экономическом развитии и даже стагнируют, были выдвинуты концепции «голландской болезни» и «ресурсного проклятия»1919
  Подробнее см. (5).


[Закрыть].

Многие свидетельства говорят о том, что изобилие ресурсов вызывает повышение реального валютного курса, деиндустриализацию, а в крайнем выражении – эрозию стимулов к эффективности хозяйствования и к самому труду. Таковы проявления «голландской болезни», которая ведет, таким образом, к ухудшению перспектив экономического роста, причем ее отрицательные последствия более суровы в нестабильных странах при слабых общественных институтах и неразвитой финансовой системе, а также в условиях коррупции и отсутствия господства права. Низкая эффективность использования природных ресурсов может являться следствием отсутствия эффективных прав собственности и высокого уровня трансакционных издержек. Согласно некоторым гипотезам, бум ресурсов усиливает воровство, погоню за рентой и ведет к гражданским конфликтам, особенно при слабых институтах, усиливает коррупцию, особенно в недемократических странах, способствует сохранению неэффективных мер и политики.

Однако есть и примеры положительных последствий ресурсного изобилия, среди которых фигурируют, прежде всего, Норвегия, а также Саудовская Аравия, некоторые страны Латинской Америки и даже Африки. Богатым ресурсами странам с сильными общественными институтами, открытой экономикой и высокими уровнями инвестиций в технологии добычи удается пользоваться плодами своего природного богатства. Сопоставление опыта различных стран – экспортеров природных ресурсов показывает, что условием для преодоления ресурсного проклятия является обеспечение справедливого распределения благ, проистекающих из обладания значительными природными богатствами (8).

Более ценные ресурсы, как правило, располагают более точными правами собственности, поскольку выгоды, вытекающие из определения и охраны прав, оказываются более значительными, чем связанные с этими действиями затраты. Более четкое формализованное определение прав собственности стимулирует инвестиции в добывающие отрасли. Есть данные, позволяющие выдвинуть гипотезу о превращении ресурсного проклятия в благодеяние благодаря факторам трансакционных издержек и применения прав собственности. Так, если транспортные издержки высоки по отношению к стоимости промышленных изделий, дополнительные ресурсы снижают внутренние цены на сырье для промышленности, давая тем самым отечественному производству сравнительное преимущество. Историческим примером могут служить автомобильные компании Детройта, имевшие дешевый доступ к железной руде.

Эмпирические данные указывают на отрицательную корреляцию между показателями экономического роста и долей природных ресурсов в товарном экспорте, однако это не говорит о причинно-следственной связи. Зависимость от природных ресурсов может нанести вред экономике и помимо снижения темпов роста. Так, данные по странам – экспортерам нефти показывают, что ресурсная зависимость ассоциируется с меньшими объемами прочего экспорта и прямых иностранных инвестиций. Анализ данных, проведенный по 87 странам, позволяет сделать вывод, что ресурсное богатство ассоциируется с меньшей открытостью для внешней торговли и иностранных инвестиций, что также может отрицательно сказаться на перспективах роста. Согласно другой выборке по 85 странам, доля природных ресурсов в национальном богатстве отрицательно коррелирует с показателем валового объема внутренних инвестиций в процентах к ВВП и уровнем развития финансовой системы (по показателю денежного агрегата М2 по отношению к ВВП). Кроме того, в большинстве случаев имеет место отрицательная корреляция между ресурсной зависимостью и числом учащихся всех уровней и объемом государственных расходов на образование, тогда как между образованием и ростом имеется положительная корреляция. Наконец, наблюдается положительная корреляция между ресурсной зависимостью и макроэкономической нестабильностью, а также отрицательная корреляция между нестабильностью и ростом (38, с. 371). Таким образом, результаты исследований показывают, что ресурсная зависимость подавляет рост по многим направлениям.

Первичное сырье – наименее выгодный во всех отношениях экспортный товар, поскольку представляет собой по большей части невозобновляемый природный ресурс с минимальным включением добавленной стоимости. Здесь действует простое правило: с точки зрения участия в мировой торговле всегда более выгоден как можно более полный цикл обработки первичного сырья и производства конечного продукта. С точки зрения специализации производства с учетом потребностей мирового рынка выгоднее тот товар, в стоимости которого более значительна доля воспроизводимых ресурсов, прежде всего труда, и добавленной стоимости.

Выигрывает экономика, которая экспортирует больше товаров, имеющих в составе своей стоимости большую долю добавленной стоимости, а не первичных ресурсов. Лесоматериалы лучше, чем древесина, бензин лучше, чем нефть, металл лучше, чем руда, машины лучше, чем металл, – это известно всем. Чем больше глубина обработки первичного сырья, чем больше в продукте добавленной стоимости, тем лучше, выгоднее. Экспортировать добавленную стоимость – это значит экспортировать неограниченный возобновляемый ресурс. Фактически выгоднее всего экспортировать такие товары, как продукты интеллектуального труда. И эти обстоятельства должны безусловно учитываться в промышленной политике. Задача состоит в том, чтобы стремиться постоянно повышать степень обработки первичного сырья, например от металла к конструкционным изделиям, от деталей к узлам, от комплектующих к готовым продуктам конечного потребления.

С.Ю. Глазьев напоминает, что «ловушка сырьевой специализации экономики заключается в неэквивалентном внешнеторговом обмене вследствие “ножниц цен”, которые существуют между ценами на сырьевые товары, формируемыми на основе глобальной рыночной конкуренции, и ценами на готовые изделия, которые удерживаются завышенными на величину интеллектуальной ренты в силу монопольного обладания соответствующими технологиями их производства. Втягиваясь в сырьевую специализацию, та или иная страна попадает в ловушку воспроизводящегося обмена принадлежащей ей природной ренты с невосполняемых месторождений природных ресурсов на интеллектуальную ренту в цене импортируемых готовых изделий, финансируя научно-технический прогресс за рубежом и содействуя тем самым расширению “ножниц цен”, подрывая одновременно свой ограниченный ресурснопроизводственный потенциал» (2, с. 414).

Позиции стран – экспортеров минерального топлива и других природных ресурсов уязвима хотя бы потому, что несмотря на их удорожание доля этих стран в мировом экспорте в основном стабилизировалась либо снижается, тогда как доля стран, экспортирующих готовые изделия и полуфабрикаты, существенно увеличилась. В конкурентной борьбе на мировом рынке всегда выигрывают те, кто поднимает производство, основанное на перспективных технологических укладах и дающее продукты, наукоемкие и насыщенные инновациями.

Согласно расчетам национального богатства и элементов природного капитала как его составляющих, проведенным Всемирным банком по 120 странам на 2000 г., доля природного капитала в совокупном богатстве значительно больше в бедных странах, тогда как доля неосязаемого капитала – в богатых. Вместе с тем более богатые страны имеют существенно более высокий показатель стоимости природного капитала на душу населения, несмотря на низкую его долю в совокупном богатстве. Этим подтверждается известный вывод экономических исследований о том, что неосязаемый капитал представляет основной источник роста и богатства.

Данные Всемирного банка показывают, что более бедные страны в большей мере зависят от земельных ресурсов (более двух третей национального богатства в странах с низким уровнем доходов). В 10 наиболее богатых странах доля природного капитала в совокупном богатстве не превышает 3% (кроме Норвегии, где она составляет 12%), тогда как в 10 беднейших странах она превышает 30%. Некоторые богатые ресурсами страны, такие как экспортеры нефти, имеют даже отрицательный показатель доли неосязаемого капитала в совокупном богатстве. Это означает, что такие страны имеют крайне низкие показатели валового национального дохода и эффективности производственного и неосязаемого капитала и, следовательно, могут поддерживать очень низкий уровень душевого потребления, что служит явным проявлением ресурсного проклятия (38, с. 373).

Исследователи указывают на многообразные проявления ресурсного проклятия. Богатство минеральных ресурсов может препятствовать перераспределению политической власти в направлении средних классов и, таким образом, блокировать принятие политики, стимулирующей рост. Ресурсное богатство ухудшает качество общественных институтов, поскольку оно дает возможность правительствам успокаивать недовольства, избегать подотчетности, препятствовать модернизации, откупаться от политических противников, предоставлять неэффективные субсидии и налоговые подачки, особенно в условиях отсутствия подотчетности и компетентности государства. В таких условиях для политических элит оказывается привлекательным блокировать технологическое и институциональное развитие, поскольку оно может ослабить их власть.

В зависимости от того как ресурсная рента влияет на устойчивость власти, она может послужить положительным или отрицательным стимулом для инвестирования в активы, полезные для роста (например, в укрепление законности, развитие инфраструктуры), поэтому эффекты ресурсов с точки зрения экономических достижений оказываются в высшей степени немонотонными. С одной стороны, если ресурсный бум повышает ценность сохранения власти, это стимулирует ее к расширению непродуктивных видов деятельности, раздаче привилегий, что означает вклад в ресурсное проклятие. С другой стороны, использование даров природы для повышения благосостояния граждан превращает эти дары в благодеяние.

Ресурсное процветание, считает сотрудник ряда европейских научных центров Ф. Плоэг, стимулирует продуктивных предпринимателей к переключению на рентоориентированное поведение. Так проявляется различие между странами с институтами, благоприятствующими производству, и прочими странами, институты которых способствуют присвоению ренты. Если институты сильны и стимулируют продуктивное предпринимательство, то прибыли таких предпринимателей растут, растет и их число. Если институты слабы, правовая система не функционирует, уровень транспарентности низок, то высокий доход приносят рентоориентированное поведение, недобросовестные приобретения, теневые сделки, коррупция, преступность и т.п. Тогда ресурсное богатство порождает больше людей, занятых такой деятельностью, сокращает число продуктивных предпринимателей, ведет к падению прибылей и ухудшению экономических показателей. Зависимость от нефтяных и других ресурсов препятствует демократии и снижает качество управления. Эти выводы подтверждаются эмпирически на основе межстрановых сравнений и корреляционного анализа по соответствующим выборкам.

Опыт показывает, что хищническая политика правительства, направленная на извлечение максимума возможного, побуждает добывающие компании скрывать информацию и доходах и снижает их эффективность. Эмпирическое обследование, охватившее 51 страну, показало отрицательное влияние риска экспроприации на корпоративную транспарентность, и это влияние наиболее сильно в отраслях, прибыли которых сильно коррелируют с ценами на нефть. Прозрачность страдает там, где уровень цен на нефть высок, а защищенность прав собственности низка (38, с. 407).

Еще одним фактором воздействия ресурсного богатства на экономику является волатильность мировых цен на сырье, связанная с объемом экспорта и темпами роста производства. Эмпирические данные показывают, что последствия ресурсной зависимости вызываются цикличностью и связанными с ней колебаниями товарных цен, которые, в свою очередь, ведут к росту задолженности и долговому кризису. Ресурсные доходы отличаются высокой неустойчивостью, поскольку предложение ресурсов характеризуется низкой ценовой эластичностью. Голландская болезнь вызывает также колебания реального валютного курса и, следовательно, ведет к снижению инвестиций в физический и человеческий капитал и к дальнейшему снижению темпов роста производительности. Ф. Плоэг в связи с этим указывает на важность использования так называемого «правила Хотеллинга» (Hotelling rule), согласно которому коэффициент прироста предельной ресурсной ренты должен равняться мировой процентной ставке. Отсюда вытекает, что богатым ресурсами странам следует придерживаться принципа заимствований на основе «предвидения лучших времен», т.е. с учетом тенденций повышения мировых цен на ресурсы и совершенствования технологий добычи (38).

Таким образом, очевидный вывод состоит в том, что богатые природными ресурсами страны должны инвестировать ренту, получаемую за счет этих ресурсов, в воспроизводимые активы – физический капитал, человеческие ресурсы, инфраструктуру и зарубежные активы. Вместе с тем для развитых стран оптимальный подход может состоять в помещении части доходов в государственный резервный фонд. Развивающимся странам, нередко испытывающим дефицит капитала, специалисты рекомендуют использовать дары природы для погашения задолженности и снижения процентных ставок, с тем чтобы стимулировать накопление частного и отечественного капитала и ускорить процесс экономического развития. При этом необходим перспективный подход к технологическим инновациям в области разведки природных ресурсов и поиска новых запасов.

При всем том на международной арене существуют силы и интересы, которые отводят развивающимся странам в рамках сложившихся отношений роль сырьевого придатка, стремятся навязать им «доктрину рыночного фундаментализма». Ясно, что реализация такой политики ведет к деиндустриализации экономики, свертыванию наукоемких технологий, «приведению правового и экономического пространства страны в соответствие с интересами транснационального капитала» (2, с. 415). Экономическая политика должна, таким образом, учитывать эти объективные тенденции и противопоставить им национальные интересы, как и интересы интеграционных объединений, в которые входит страна.

В то же время при беспристрастном подходе нельзя не заметить известную предопределенность роли России в основном в качестве сырьевого придатка мировой экономики, которую необходимо преодолеть. Это положение объективно определяется геоэкономическими и ресурсными факторами, но ни в коей мере не исключает возможности благоприятного развития передовых и наукоемких инновационных производств, что требует особого подхода и особой политики.

Как замечает С. Алексашенко, Россию можно рассматривать как монопроизводителя сырьевых ресурсов, поскольку она является поставщиком сырья и первичных продуктов для мировой экономики, на которые в целом приходится 85% экспорта. Углеводороды – основа российской внешней торговли. Их доля в экспортных доходах постоянно росла: с 50% в 2000 г. до 67% в первой половине 2008 г. В 2010–2011 гг. доля углеводородов составляла 63,5–65,0%. При этом доля углеводородов в ВВП (17–19%) остается практически стабильной в течение последних 11 лет. В тот же период доля экспорта других продуктов заметно снизилась – от 20% в 2000 г. до менее 10% в 2008–2011 гг. Параллельно рос импорт, хотя его доля в ВВП с 2000 г. была стабильной (17–18%). Сальдо торгового баланса России остается положительным, но оно сократилось с 23% ВВП в 2000 г. до 10% в 2010–2011 г. Без учета углеводородов торговый баланс дефицитен. И этот дефицит растет и достиг 7,5–8,0% ВВП в 2010–2011 гг. Такое положение терпимо при росте цен на нефть, но при их стабилизации, не говоря уже о падении, сальдо текущих операций платежного баланса быстро сократится (32, с. 11).

Согласно исследованию Национального института экономических и социальных исследований Великобритании (National Institute of Economic and Social Research), в экономике России наметились тенденция сокращения профицита торгового баланса и движение в сторону опоры на внутренние источники роста. В перспективе ожидается развитие тенденции к замещению импорта и расширению внутреннего спроса. Ситуация вынужденная: если, согласно расчетам Института, в настоящее время возрастание нефтяных цен на 10 долл. дает России прирост ВВП на 0,5 процентных пункта, то к 2014 г. отрицательная динамика цен будет влиять на темпы роста ВВП в сторону понижения (41, с. F19).

Такое положение вполне признается правительством. Как отмечалось в бюджетном послании Президента 2012 г., являющемся ориентиром для планирования госфинансов на предстоящие три года, одной из главных нерешенных проблем российской экономики является высокая степень зависимости бюджета от ситуации на мировых сырьевых рынках. До кризиса ненефтегазовый дефицит федерального бюджета составлял порядка 2–3% ВВП, но в 2010 г. этот показатель составил 12,6% ВВП, в 2011 г., правда, сократился до 9,7% ВВП. Поэтому правительство ставит задачу в ближайшее время сократить ненефтегазовый дефицит бюджета до 7–8% ВВП и в дальнейшем выйти на 5%-ный уровень (20).

Преобладание энерго-сырьевого комплекса в экспорте неизбежно оборачивается замедлением роста производства обрабатывающих отраслей, ослаблением стимулов к обновлению производственных мощностей, а главное – стимулов к инновациям, указывает Е.А. Лебедева. Одновременно увеличивается зависимость страны от импорта (в 2010 г. он рос в 3 раза быстрее, чем экспорт), что сопровождается дефицитностью бюджета, ослаблением платежного баланса, инфляцией и т.д. (17, с. 24).

Как подчеркивается в докладе экспертов по актуальным проблемам социально-экономической стратегии России на период до 2020 г. «Стратегия-2020», экономика должна уйти от зависимости от экспорта сырьевых ресурсов не только из-за непостоянных цен на них, но и потому, что в противном случае Россия обречена на все большее технологическое и институциональное отставание. Эксперты считают, что постоянное перераспределение средств из сырьевого сектора с низкой занятостью в низкоэффективные сектора с высокой занятостью приводит к гипертрофированной роли государства в экономике, подавлению и искажению рыночных стимулов (27).

Россия больна «голландской болезнью» серьезно и давно, унаследовав ее еще со времен Советского Союза, кризиса многих отраслей, особенно сельского хозяйства и массового импорта зерна. Для российской экономики нет ресурсной проблемы, и это касается как материальных, так и трудовых ресурсов. Нефть, газ, гидроресурсы, рудные ископаемые изобилуют, открываются новые. И каждый раз кажется, что вот уже настало время засучить рукава и начать работать по-серьезному, но нет, нам опять сулят новые месторождения, теперь где-нибудь в Северном Ледовитом океане или непроходимой тайге с вечной мерзлотой и полным бездорожьем. Начинаются масштабные мероприятия, направленные на то, чтобы завладеть этими ресурсами, выделяются новые миллиарды на их освоение, вместо того чтобы инвестировать в передовые технологии, позволяющие их экономить.

Вопреки ломоносовскому утверждению о Сибири как источнике будущего приращения богатства России сегодня следовало бы отнестись к географическим характеристикам страны с большей осторожностью. Дело в том, что требования к качеству жизни на протяжении веков неизмеримо выросли, тогда как, по сути, большая часть ее территории вообще непригодна для проживания человека, здесь с учетом возросших требований труд может быть организован только вахтовым способом и в весьма ограниченных масштабах. Куда выгоднее жить и трудиться там, где для этого есть хотя бы минимальные условия, и это необходимо учитывать.

С.Ю. Глазьев задает вопрос, нужен ли России существующий мировой порядок? (2, с. 407) Вопрос существенный, но можно задать и встречный вопрос: нужна ли Россия с ее современной экономической структурой глобальной экономике и сложившемуся в ней международному разделению труда? Ведь потребность в энергетических и сырьевых товарах всегда относительна, поскольку они могут быть замещены альтернативными источниками и технологическими решениями.

Давно известно, что вложения в экономию ресурсов, в повышение эффективности энергопотребления приносят больший доход, чем те же вложения в разработку и освоение новых месторождений. Страны, идущие по этому пути, выигрывают по многим компонентам: снижают размер платы за нефть, развивают современные технологии, улучшают экологическую обстановку.

Целесообразность таких путей настолько очевидна, что вызывает недоумение только один вопрос – почему это не делается в России. Вероятный ответ заключается в том, что коррупционная машина проедания ресурсов запущена и набрала обороты, и теперь остановить ее у данного правительства нет ни сил, ни желания.

Многие импортеры нефти не одно десятилетие успешно работают над проблемой энергосбережения. Это выражается в снижении удельных затрат энергоносителей на единицу мирового ВВП, расширении использования новых отраслей энергетики. Так, еще в конце 1960-х годов ближневосточный, так называемый нефтяной кризис дал толчок автомобильной промышленности многих стран к разработке и применению экономичных двигателей, альтернативных источников энергии.

С 2006 г. развитые страны сокращают абсолютные объемы потребления нефти. Пока спрос в развивающихся странах перекрывает его сокращение в развитых, но общие темпы прироста потребления снижаются и, согласно прогнозам, составят в 2011–2020 гг. 0,7–0,9% в год вместо 1,4% в 2001–2010 гг. Текущий уровень цен на нефть держится благодаря квотированию добычи странами ОПЕК, но если спрос упадет, а добыча вне ОПЕК будет расти, цены неизбежно пойдут вниз. В ближайшие несколько лет сформируется единый мировой рынок газа, основой которого станет сжиженный газ, его доля к 2020 г. может достигнуть 75% мировой торговли, на долю трубопроводного останется всего 25%. Диктовать цены в таких условиях будет уже невозможно, они будут определяться конъюнктурой рынка на момент поставки (27). Кроме того, мощнейшее влияние на будущий рынок энергоресурсов окажет развитие новой технологии добычи сланцевой нефти и газа. Согласно некоторым прогнозам, добыча сланцевой нефти и газа позволит США уже в недалеком будущем обеспечить свои потребности в углеводородах (3).

Несмотря на кажущееся относительное благополучие, прогнозы неутешительны. Так, по мнению аналитиков банков «Citigroup» и «Morgan Stanley», замедление роста крупнейших экономик мира приведет в конце концов к циклическому сдвигу в глобальной экономике и завершению цикла высоких цен на сырье, и прежде всего – на энергоносители. Десятилетний суперцикл «дорогой нефти» подходит к концу. Так уже было несколько раз: как только расходы на нефть достигали 6% мирового ВВП, рост экономики замедлялся, и спрос на энергоносители падал. Когда рынки дойдут до этой точки, сырьевой пузырь лопнет, цены упадут, а рост снова ускорится. При этом жертвой лопнувшего нефтяного пузыря станет прежде всего Россия.

Общий объем инвестиций в сырье в последние пять лет удвоился, в 2011 г. он составлял более 400 млрд. долл. Так возник и раздулся до невероятных размеров спекулятивный пузырь на сырьевых рынках: сегодня ежедневный объем торговли энергетическими фьючерсами в 25 раз превышает ежедневный мировой спрос на энергоносители. Но рост цен на основное сырье, такое как нефть, приводит к росту издержек бизнеса и населения, такой рост становится тормозом для мировой экономики. Всем рецессиям в американской экономике, как правило, предшествовал заметный рост цен на нефть. Скачок цен на нефть воспринимается как большой налог, а последующее снижение – как облегчение бремени. Поэтому конец нефтяного бума станет хорошей новостью для мировой экономики.

«Сырьевая мания» привела к росту огромных состояний, которые сконцентрированы в энергетическом, преимущественно в нефтяном секторе. При прогнозируемом развитии событий они понесут значительные потери, но их убытки обернутся доходами потребителей по всему миру. Перемены, считают аналитики, будут невероятно драматичными и масштабными. Сырьевые пузыри – худший вид пузырей: когда они лопаются, капитал просто разрушается, исчезает, а общество остается без тех активов, которые оно инвестировало в нефть. Изменится ландшафт мировой экономики: разбогатевшие на продаже сырья страны, вроде России и Бразилии, потеряют существенную часть своих доходов, а импортеры сырья, США, Китай, Индия или даже Турция, получат новые преимущества за счет дешевеющих ресурсов. Резкое снижение нефтяных цен приведет к росту западных экономик, которые активно тратили на импорт сырья, и освободит капитал для более продуктивных секторов (23).

Среди нефтедобывающих стран можно видеть различные стратегии в отношении сырьевой экономики. Одна из них заключается в том, чтобы постоянно откладывать часть нефтяных доходов на будущее, в антикризисные фонды и «фонды будущих поколений». Так поступает, например, Норвегия, причем независимо от текущей цены на нефть. Другое направление – инвестирование доходов в другие сектора, создание нефтеперерабатывающих предприятий, научных центров, развитие строительной индустрии, т.е. вложения в другие источники доходов (примером могут служить страны Ближнего Востока).

В первые годы XXI в. бюджетная политика России ознаменовалась известной стабилизацией и стратегией консолидации доходов. Хотя расходы государственного бюджета росли быстрее, чем доходы, бюджет до 2009 г. был положителен, государственный долг сократился со 100% ВВП в 1999 г. до 8% в 2009 г. В 2003–2008 гг. были созданы значительные резервы за счет консолидации доходов от экспорта углеводородов сначала в Стабилизационном фонде, а затем в Резервном фонде и Фонде социального обеспечения. Теперь же зависимость России от цен на нефть, обеспечивающую две трети российского экспорта и половину доходов государства, несет в себе среднесрочный риск. По оценкам экспертов, при росте цены нефти на 2% в год дефицит федерального бюджета может достигнуть 10% ВВП к 2025 г., если налоговая нагрузка и экономический рост останутся на сегодняшнем уровне и если правительство профинансирует все предусмотренные на ближайшие 5–7 лет программы (32, с. 11).

Для России чрезмерные нефтяные доходы могут означать рост предложения валюты на внутреннем рынке, что вызывает укрепление рубля, в результате чего импорт становится дешевле, а экспорт становится невыгодным. Под натиском доходов от нефти и газа средний эффективный курс рубля в 2011 г. увеличился по отношению к 2000 г. более чем на 75%, а импорт вырос с 164,2 млрд. долл. в 2005 г. до 413,8 млрд. долл. в 2011 г. (11).