Текст книги "Политическая наука №2/ 2018"

Деполитизация, соответственно, заключается в снижении возможности граждан обсуждать общественно значимые вопросы и осуществлять по их поводу политический выбор. Деполитизация первого типа («делегирование») – процесс, связанный с «технократизацией» политики, т.е. передачей функций от избираемых политиков различным «околополитическим» органам. При этом вопрос, решение которого делегируется, не становится менее политическим в смысле его значимости для общества, но утрачивает свой политический характер на уровне дискурса, следовательно, вытесняется на менее политизированную арену. Деполитизация второго типа («приватизация») – переход проблемы из публичной в частную сферу, в которой она представляется в качестве вопроса не общественного, а частного (потребительского) выбора (это происходит, когда ответственность за, например, проблемы окружающей среды или безработицы возлагается не на политиков, бизнес или общество в целом, а на отдельных индивидов). Деполитизация третьего типа («отрицание») – окончательное вытеснение проблемы в «область неизбежного», отрицание любого наличия выбора (пример такого типа деполитизации представляет собой неолиберальная «фетишизация» рынка – навязывание обществу фаталистического представления о том, что какие‐то вопросы в принципе не требуют обсуждения и осуществления выбора, а могут быть урегулированы «сами собой» благодаря воздействию магической «невидимой руки»).

Политическое и политика

Для целей нашего анализа особый интерес представляет третий подход к пониманию политики, в фокусе которого находится противоречие между институциональными структурами, призванными обеспечивать порядок и консенсус, и конфликтной природой политических отношений. В современной политической науке этот подход наиболее последовательно отстаивает Ш. Муфф, а истоки его лежат в политической философии К. Шмитта. Последний отрицал отождествление политики с государством, а также попытки отделить политику от других сфер (религии, культуры, экономики), и рассматривал «политическое», сущность которого заключается в различении «друзей» и «врагов» и конфликте между ними, как универсальный тип отношений, потенциально пронизывающий все социальные сферы. Таким образом, любые вопросы, касающиеся общественной жизни, могут быть политизированы постольку, поскольку по их поводу может возникнуть конфликт «друзей» и «врагов». В сущности, критика К. Шмиттом современной ему либеральной демократии может рассматриваться как предтеча современных концепций деполитизации, так как он видел проблему именно в попытках либерального государства погасить имманентный социальным отношениям конфликт, замаскировать наличие противоречий и борьбы с помощью процедур и правил, нацеленных на поиск компромисса, т.е. деполитизировать политику.

Следуя за К. Шмиттом, Ш. Муфф исходит из принципиальной неустранимости «политического» из жизни социума: «В области коллективных идентификаций, где стоит вопрос о создании “мы” путем отграничения “они”, всегда есть возможность того, что отношение “мы – они” превратится в отношение “друг – враг”; другими словами, оно всегда может стать политическим в шмиттовском понимании этого термина. <…> Как следствие, политическое не может быть сведено к определенному типу институций или представлено как специфическая сфера или уровень общества. Оно должно пониматься как измерение, присущее любому человеческому обществу и определяющее сам наш онтологический статус» [Mouffe, 1993, p. 2–3].

Принципиальным для концепции Ш. Муфф является разведение понятий «политическое» (political) и «политика» (politics): первое отождествляется ею с «измерением антагонизма, который является неотъемлемой составляющей человеческих отношений, антагонизма, который может принимать множество обличий и проявляться в различных типах социальных отношений», в то время как второе представляет собой «множество практик, дискурсов и институтов, направленных на установление определенного порядка и организацию совместного существования людей в условиях, которые всегда чреваты возникновением конфликтов, поскольку на них воздействует измерение “политического”» [Муфф, 2004, с. 194]. Близким по смыслу является противопоставление «политики» (разногласия и оспаривания действующего порядка вещей) и «полиции» (упорядочивающего принципа, исключающего «пустоту и добавления») у Ж. Рансьера [Рансьер, 2006, с. 209–210]. Как у Ш. Муфф политика в определенном смысле противостоит политическому, так и у Ж. Рансьера полиция «постоянно стремится уничтожить политику».

Такое противопоставление становится основой для критики существующих политических институтов, подавляющих и вытесняющих политическое. По сути, такой подход к трактовке политики находится в оппозиции по отношению к практикам современной представительной демократии и видит возможность политических изменений только «вне» и «против» формальной политической системы, в артикуляции конфликта, антагонизма. Отсюда – внимание к альтернативным (протестным) движениям, новым формам политической организации, новым «локусам» политического.

Особенно важно отметить то, что разведение «политического» и «политики» может «подчеркнуть временный характер политического: мимолетные моменты “политичности” и, по контрасту, рутинизированная, повседневная, вездесущая и бесконечная политика в рамках системы» [Beveridge, 2017, p. 594]. Таким образом, деполитизация есть постоянное устранение политического из политики, а политизация – «флуктуация» политического, периодическое возвращение антагонизма, дестабилизирующего существующий порядок.

Конкуренция альтернативных стратегических проектов как механизм (вос)производства политического поля

На основе приведенного выше анализа различных трактовок мы можем представить содержание процессов политизации и деполитизации с точки зрения институционализации / деинституционализации политического поля. Политизация представляет собой совокупность процессов, в результате которых возникают возможности актуализации социальных противоречий и реализации политической субъектности в пространстве выбора и целеполагания. Политизация осуществляется на разных уровнях. На уровне сообщества речь идет, прежде всего, об обретении отдельными акторами идентичности и позиционировании себя по отношению к другим акторам, а также по отношению к существующим / формирующимся политическим идеологиям. Другими словами, политизация трансформирует протополитическое сообщество в собственно политическое. На уровне формирования политического поля речь идет об институционализации пространства выбора и целеполагания, т.е. о выработке правил и выстраивании организационных структур, в рамках которых акторы могут осуществить политический выбор и публично решать наиболее важные вопросы социального бытия.

Деполитизация, наоборот, означает игнорирование противоречий и отрицание идеологий как манифестации этих противоречий, упразднение возможности выбора как на содержательном, так и на процедурном уровне, отрицание правил. Эти процессы приводят к тому, что политическое поле как публичное пространство, в котором в результате институционализации диалога и конфликта должно осуществляться принятие стратегических решений, перестает существовать. В конечном итоге деполитизация означает упразднение свободы, которая является условием реализации политической субъектности и осуществления политического выбора, таким образом, происходит разрушение политического и политики.

Обобщая, мы можем представить основные процессы, формирующие содержание политизации и деполитизации, увязывая их различные аспекты с теми аспектами политики, которые представляются нам наиболее значимыми и определяют, как уже было упомянуто выше, сущность политического поля.

Таблица

Содержание политизации и деполитизации

Одно из центральных мест в процессе политизации мы отводим формулированию альтернативных стратегических проектов, полагая, что именно они являются «связующим звеном» между формированием политического сообщества и институционализацией политического поля. Стратегия играет важную роль в производстве социального порядка, она «задает основополагающие ориентиры и цели развития, полагает и утверждает определенный образ общества и власти, осуществляет на основе ценностной рациональности и прагматических критериев их обоснование и легитимацию. Подобный стратегический курс реализуется как “простраивание” общего социального пространства, задающего в дальнейшем порядок будущих социальных взаимодействий» [Козлов, 2015, с. 41].

Реализация стратегии, безусловно, связана с осуществлением властных полномочий и использованием властных ресурсов, она осуществляется в рамках выстраивающихся в политическом поле вертикальных структур. Однако стратегия не может быть определена в рамках вертикальной структуры, она не может быть задана «сверху»; определение стратегии – это всегда выбор из двух и более альтернатив, осуществляющийся в горизонтальном измерении. Поэтому мы и говорим о необходимости формулирования альтернативных стратегических проектов. «Истинно политические вопросы всегда подразумевают решения, которые требуют выбора между конфликтующими альтернативами», – пишет, в частности, Ш. Муфф [Mouffe, 2005, p. 10]. Именно альтернативность, признание того, что каждая стратегия в принципе может быть оспорена, собственно, придает проектам политический характер, отличает их от административных проектов, которые, на наш взгляд, не могут служить основой для долговременного развития общества. Уже впоследствии стратегические проекты становятся основой для решения конкретных социальных, экономических и прочих проблем.

Стратегические проекты представляют собой наборы основополагающих принципов устройства общества, крупномасштабных целей, долговременных планов и способов их реализации и могут воплощаться в программных документах, выносимых на общественное обсуждение политическими партиями, общественными движениями и отдельными политическими деятелями. Формулирование таких проектов есть, по сути, актуализация политического: их альтернативность обеспечивает актуализацию конфликтов и выбора, а их стратегический характер – актуализацию целеполагания и содержательной стороны политики.

Возникающие еще на уровне протополитического сообщества альтернативные стратегические проекты являются отражением более глубоких нормативно-ценностных комплексов, в них воплощаются конкурирующие представления об «общем благе», на основе которых определяются направления развития общества в целом и его политической сферы. Если использовать терминологию С. Липсета и С. Роккана, то альтернативные стратегические проекты можно представить как артикуляцию социальных размежеваний. Функциональное измерение размежеваний, согласно С. Липсету и С. Роккану, представляет собой ось, полюсами которой являются противоречия, определяемые конкретными интересами (связанными, прежде всего, с распределением ресурсов), с одной стороны, и идеологические противоречия – с другой. В такой модели стратегические проекты будут, очевидно, располагаться ближе к полюсу, связанному с идеологическими противоречиями, там, где наиболее четко проявляется противопоставление «своих» и «чужих», и борьба идет по поводу «интерпретации истории и судьбы человека» [см.: Lipset, Rokkan, 1990, p. 95–96].

Таким образом, конкуренция альтернативных политических проектов является естественным продолжением структурирования протополитического сообщества по принципу «свой – чужой» и преобразования его в политическое сообщество. Политическое поле является пространством, в котором конфликты «своих» и «чужих» и выбор между альтернативами институционализированы; на нем происходит, в терминологии Ш. Муфф, «преобразование антагонизма в агонизм»: «создание каналов, посредством которых коллективные страсти получили бы возможность выражения по проблемам, которые, предоставляя достаточно возможностей для идентификации, конструировали бы противника не в качестве врага, а в качестве соперника» [Муфф, 2004, с. 195].

Однако, как уже было отмечено выше, политическое поле не является предзаданным. Альтернативные проекты не «выходят» на уже «готовое» политическое поле, скорее, их конкуренция и есть механизм его (вос)производства, поскольку стратегии должны включать в себя не только проекты политических решений на макроуровне, но и сами регулирующие принципы, правила взаимодействий, которые в конечном итоге и конституируют политическое поле. «Каждое поле, – как писал родоначальник концепции политического поля П. Бурдье, – является местом более или менее декларированной борьбы за определение легитимных принципов деления поля» [Бурдье, 1993, с. 77]. Следовательно, политическое поле также не может быть сконструировано «раз и навсегда». Политическое поле как динамичная конструкция отражает временный, флуктуирующий характер политического. Можно сказать, что возникновение и конкуренция альтернативных стратегических проектов обеспечивают «приток» политического в политическое поле и служат способом выхода на политическое поле акторов политического сообщества.

Представляется, что предложенная теоретическая модель, связывающая процесс политизации с конституированием политического поля, может стать основой для разработки инструментария, который позволит исследовать уровень и характер политизации / деполитизации, а следовательно, и дать оценку перспективам институционализации политического поля в современной России. Особенно важным с этой точки зрения оказывается обнаружение в российском политическом дискурсе альтернативных стратегий и дальнейший анализ их содержания и способов их репрезентации.

Список литературы

Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» // Бурдье П. Социология политики. – М.: Socio-Logos, 1993. – С. 53–97.

Козлов С.В. Социально-политические стратегии и конституирование социального порядка: Проблема легитимации (социально-философский аспект) // Вестник ТвГУ. Серия «Философия». – Тверь, 2015. – № 1. – С. 39–49.

Липсет С., Роккан С. Структуры размежеваний, партийные системы и предпочтения избирателей. Предварительные замечания: (Перевод) // Политическая наука / РАН. ИНИОН. – М., 2004. – № 4. – С. 204–234.

Муфф Ш. К агонистической модели демократии // Логос. – М., 2004. – № 2 (42). – С. 180–197.

Рансьер Ж. Десять тезисов о политике // Рансьер Ж. На краю политического. – М.: Праксис, 2006. – С. 193–221.

Beveridge R. The (ontological) politics in depoliticisation debates: Three lenses on the decline of the political // Political studies review. – Oxford; Malden, Mass., 2017. – Vol. 15 (4). – P. 589–600.

Brown W. Undoing the demos: Neoliberalism’s stealth revolution. – N.Y.: Zone books, 2015. – 296 p.

Crouch C. The march towards post-democracy, ten years on // The political quarterly. – Oxford, 2016. – Vol. 87, Issue 1. – P. 71–75. – Mode of access: http://onlinelibrary. wiley.com/doi/10.1111/1467-923X.12210/full (Дата посещения: 25.01.2018.)

Dalton R.J. Democratic challenges, democratic choices: The erosion of political support in advanced industrial democracies. – Oxford; N.Y.: Oxford univ. press, 2004. – 230 p.

Flinders M., Wood M. When politics fails: Hyper-democracy and hyper-depoliticization // Policy & politics conference «Transforming policy and politics: The future of the state». – Bristol, 2013.–7/18 September. – Mode of access: https://mafiadoc.com/ when-politics-fails-hyper-democracy-and-hyper-_5a1ede241723ddd0f422374a.html (Дата посещения: 03.02.2018.)

Hay C. Why we hate politics. – Cambridge: Polity press, 2007. – 200 p.

Himmelstrand U. A Theoretical and empirical approach to depoliticization and political involvement // Acta Sociologica. – Oslo; L., 1962. – Vol. 6, N 1/2: Approaches to the study of political participation. – P. 83–110.

Landwehr C. Depoliticization, repoliticization, and deliberative systems // Anti-politics, depoliticization, and governance / Ed. by P. Fawcett, M. Flinders, C. Hay, M. Wood. – N.Y.: Oxford univ. press, 2017. – P. 49–67.

Lipset S.M., Rokkan S. Cleavage structures, party systems, and voter alignments // The West European party system / ed. by P. Mair. – N.Y.: Oxford univ. press. – 1990. – P. 91–138.

Mouffe Ch. On the political. – L.; N.Y.: Routledge, 2005. – 144 p.

Mouffe Ch. The return of the political. – L.; N.Y.: Verso books, 1993. – 156 p.

Pettit P. Depoliticizing democracy // Ratio Juris. – Oxford, 2004. – Vol. 17, N 1. – P. 52–65. – Mode of access: https://pdfs.semanticscholar.org/a631/d0dba95b9b3a3841f858cef38f8827c768e1.pdf (Дата посещения: 03.02.2018.)

Wood M. Depoliticisation: What is it and why does it matter? // Sheffield political economy research institute. – Sheffield, 2017. – Mode of access: http://speri.dept.shef.ac.uk/2017/09/07/depoliticisation-what-is-it-and-why-does-it-matter/ (Дата посещения: 06.01.2018.)

Wood M. Politicisation, depoliticisation and anti-politics: Towards a multilevel research agenda // Political studies review. – Oxford; Malden, Mass., 2016. – Vol. 14 (4). – P. 521–533.

Wood M., Flinders M. Rethinking depoliticization: Beyond the governmental // Tracing the political: Depoliticisation, governance and the state / Ed. by M. Flinders, M. Wood. – Bristol: Policy press, 2015. – P. 21–45.

Формирование политического пространства в условиях квазиполитики2525
  Работа подготовлена в рамках проекта «Конституирование поля политики в России: институциональный анализ» (грант РФФИ № 17-03-00446).


[Закрыть]

А.М. Кучинов2626
  Кучинов Артемий Михайлович, аспирант Института социологии Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук (Москва, Россия), e-mail: [email protected]
  Kuchinov Artemiy, Institute of Sociology of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences (Moscow, Russia), e-mail: [email protected]


[Закрыть]

Аннотация. При рассмотрении политики как институционализированной, основанной на правилах, а не на насилии, конкуренции ориентированных на общее благо проектов и решений среди неограниченного круга свободных граждан, сформулированы понятия о формах квазиполитики, которые могут быть «вместо» политики. Это – недополитика (мерцающая политика и протополитика) и ингибиторы политики (дополитика и антиполитика). По результатам рассмотрения динамики упоминания некоторых понятий сделан вывод, что в России последнего десятилетия вряд ли происходило сколько-нибудь отчетливое формирование политического пространства – из-за общественно-политического незнания россиян и их нежелания знать, устойчивой инфантилизации, приверженности сверхценным идеям и культу авторитарного сознания, систематического «ухода от реальности» в «игрушечную» социальность при росте неудовлетворенности этой социальностью, взамен которой абсолютное большинство ничего не может предложить ввиду низкой гражданской и политической компетентности.

Ключевые слова: квазиполитика; политика; политическое пространство; поле политики.

А.M. Kuchinov

Political space formation under quasi-politics conditions

Abstract. Understanding politics as institutionalised, rule-based, not violence-based, competition of oriented to common good projects and decisions in an unlimited number of free citizens, concepts of quasi-politics forms are formulated, which can exist «instead of» politics. These are unfinished politics (flickering politics and proto-politics) and inhibitors of politics (pre-politics and anti-politics). Considering dynamics of some concepts mentioned we came to the conclusion, that there was hardly any distinct formation of political space in last decade’s Russia – due to social and political ignorance of Russians and their unwillingness to know, persistent infantilization, adherence to super-valued ideas and cult of authoritarian consciousness, a systematic «departure from reality» into a «toy» sociality, with growing dissatisfaction with this sociality, but instead the absolute majority cannot offer anything because of low civil and political competence.

Keywords: quasi-politics; politics; political space; political field.

Постановка проблемы

Важным исследовательским вопросом в изучении проблемы формирования политического пространства является вопрос о существовании в России политики современного типа, а в случае ее отсутствия – необходимость описания «альтернативных» ей явлений. Под политикой современного типа мы понимаем институционализированную, основанную на правилах, а не на насилии, конкуренцию проектов и решений, ориентированных на всеобщее благо, среди неограниченного круга свободных граждан [см.: Граждане… 2011; Гражданское… 2013; Массовая политика… 2016].

Исследования показали, что в России существуют проблемы с политикой современного типа. В частности, был сформулирован концепт «кликократии» [см.: Патрушев, 2011, с. 120–133; Гражданское… 2013, с. 8; и др.] как социального порядка, основанного на доминировании ситуативных неформализованных правил и ситуативных неформальных групп типа клик, с характерным низким уровнем общего доверия, дефицитом моральных правил и плохо работающими законами. Такой социальный порядок не отвечает критериям общества [см., напр.: Тённис, 2002], поскольку недостаточно интегрирован на социетальном уровне. Политика в указанном выше смысле существует только при наличии общества, являясь одним из условий его конституирования как особого типа социальной организации.

Методологический аспект: Связи институтов, дискурсов, структурно-агентного подхода

Институт как совокупность работающих правил может быть рассмотрен с позиций социальной семиотики [см. обзор: Кучинов, 2016 a] как знак или система знаков. Из знаков состоят дискурсы – некоторые порядки взаимодействия, которые формируются акторами и оказывают на них обратное влияние. Дискурсы, в свою очередь, тоже оказываются правилами, которыми движим тот или иной режим, включая «кликократию». Существуют специальные методы для их исследования [там же].

Проблемой при изучении институтов в России оказывается тот факт, что они неустойчивы и не всегда работают. Нестабильность и неэффективность институтов не отменяет смыслов и значений, зависимых от времени, места и акторов, следующих правилам. Поэтому можно и необходимо изучать смыслы, которые содержатся в ситуативных неформальных правилах.

Опираясь на некоторые признаки, с точки зрения семиотики – знаки, мы разработали типологию политических и квазиполитических явлений. Каждое из них предполагает свой дискурс. Напомним, что в рамках структурно-агентного подхода как институты, так и дискурсы, являются структурами, или, в терминологии Э. Гидденса, правилами и ресурсами, причем правила понимаются максимально широко, включая почти любое знание [см.: Гидденс, 2005]. Поэтому нижеописанные формы – политики и квазиполитики представляют собой системы институтов и, одновременно, структуры разного содержания, составленные из правил и ресурсов [см.: Гидденс, 2005; Archer, 1995; 2000; 2004; Mouzelis, 2008; Burns, Flam, 1987, p. 1–12].

Политика и квазиполитика

Русскоязычному омонимичному термину «политика» соответствуют несколько англоязычных терминов:

Politics – политика как общественное явление, процесс, определяемый в «макиавеллистских» или «немакиавеллистских» подходах.

Policy – политика как содержание, программа, направление (курс) действий.

Polity – политика как полития, форма, устройство или образ правления – в русском языке этот термин более всего отдифференцирован от других.

В 1927–1932 гг. К. Шмитт ввел в политическую науку категорию «политическое» (The Political), которая отлична от представленных выше понятий «политики» и означает автономную сферу человеческой деятельности, несводимую к другим сферам2727
  В последующем категорию «политическое» использовали такие известные теоретики, как Т. Адорно, Х. Арендт, М. Фуко, Ж. Деррида, М. Хайдеггер, Ж. Лакан, Ф.-Ф. Лиотар, Ж. Делёз, Э. Левинас, Ю. Кристева, П. Рикёр, Р. Дебре, Л. Штраусс, К. Лефорт, Ж. Рансьер, Ш. Муфф, Э. Лакло, С. Жижек.


[Закрыть].

Х. Арендт рассматривает «политическое» как пространство свободы и публичной дискуссии, некоторые другие исследователи – как пространство власти, конфликта и антагонизма. Ш. Муфф, вслед за Шмиттом, понимает под «политическим» антагонизм, конститутивный для человеческих обществ, а под политикой (politics) – «совокупность практик и институтов, посредством которых создается порядок, организующий сосуществование людей в контексте конфликтности, создаваемом “политическим”» [Mouffe, 2005, p. 9]. Тем самым с онтологического (бытийного) уровня «политического», связанного с устроением общества, осуществляется переход на онтический (сущий) уровень многообразия практик «политики», которая «занимается усмирением враждебности и пытается ослабить потенциальный антагонизм, существующий в отношениях между людьми… Политика нацелена на создание единства в контексте конфликта и несходства» [Муфф, 2004, с. 194]. Антагонистическое преобразуется в агонистическое.

По мнению П. Розанваллона, «политическое» создает политическую жизнь «по ту сторону непосредственного поля борьбы за политическую власть, повседневной деятельности правительства и обычного функционирования институтов» [Rosenvallon, 2006, p. 36.]. Таким образом, Politics и Policy можно рассматривать как проявления «политического», тогда как Polity есть форма, устройство, поле, пространство, в которых они могут существовать.

Американский исследователь М. Джей попытался упорядочить разнообразие представлений о «политическом» и выявил шесть версий: политическое как война (антагонизм), дипломатия (агонизм), приватное соглашение, пакты или контракты, заключенные на основе доверия и взаимной выгоды (контракционизм), патриархальная семья или корабль, нуждающийся в капитане (платонизм), религиозное приношение себя в жертву во имя всеобщего блага (республиканизм), политическое как эстетическое [Джей, 2015].

Политика (politics) может быть определена на основе двух групп подходов. «Макиавеллистские» подходы вслед за Н. Макиавелли [Макиавелли, 2016] связывают политику с насилием и манипуляцией ради сохранения власти и подразумевают, что мораль в политике вторична или с ней вовсе несовместима. «Немакиавеллистские» подходы вслед за взглядами мыслителей Античности (Платон [Платон, 1998], Аристотель [Аристотель, 1983]) предлагают понимание политики как явления, неразрывно связанного с моралью и основанного на стремлении к общему благу. В пользу использования «немакиавеллистского» подхода есть ряд аргументов: «немакиавеллистский» подход намного старше других, предлагая тем самым наиболее «исконно-аутентичное» определение, таким образом, «макиавеллистские» подходы «переворачивают» суть политики до противоположного значения. Политика в «макиавеллистских» подходах, по нашему мнению, понимается излишне широко, так как под стремление к получению власти любой ценой легко можно подвести организованную преступность вроде терроризма, насильственного захвата власти, вооруженного мятежа и т.п.

Отметим, что в XX–XXI вв. наблюдается восстановление интересов к «немакиавелистскому» подходу, самые яркие случаи – политическая философия Х. Арендт [Арендт, 2000] и Ш. Муфф.

Политики, отвечающей данному в начале статьи определению, в России нет. Иронично говоря, даже если определять политику в «макиавеллистском» подходе, ее тоже, скорее всего, нет: нет борьбы за власть, она уже завоевана. Тем не менее существуют «политикоподобные» явления недо-, до– и антиполитика, которые мы охватываем собирательным термином квазиполитика [см.: Новые слова… 2014], они будут представлены ниже.

Схематично обозначить классификацию форм взаимодействия можно так:

Рис.

Классификация форм регулирования и взаимодействия общественных отношений

Формы квазиполитики различаются по своей сути: в случаях недополитики можно говорить о формировании политики, а при наличии ингибиторов политики (термин И.Л. Недяк) речь не идет даже о постановке общественной проблемы. В случае антиполитики имеют место стремления даже уничтожить ее основополагающие принципы. Если у политики обнаруживаются все четыре признака – институционализированность, конкуренция проектов и решений среди неограниченного круга свободных граждан, ориентация на общее благо, характер принуждения, – то у явлений квазиполитики присутствуют лишь некоторые из них, в разных сочетаниях (см. таблицу 1).

Таблица 1

Классификация явлений политики и квазиполитики на основе основных признаков

¹ См. пример «мерцающей политики»: [Мирясова].

² Термин В.Б. Пастухова, см.: [Пастухов].

Формы регулирования, обозначенные в таблице, являют собой континуум от совершенного к несовершенному явлению. Возможно, к этим явлениям можно было бы добавить какие-либо еще – альтернативные или промежуточные. Представленный набор явлений обусловлен изучаемой проблематикой – формирование политического пространства в России.

Под «совершенством» тех или иных форм мы имеем в виду комфортность для существования и развития максимально широкого круга лиц и возможность самореализации. Притом что какие‐то из обозначенных явлений – более, какие‐то – менее совершенные, возможности их реализации неодинаковы в разных пространственно-временных контекстах. Возможно, рассмотрение эволюции этих явлений (их эволюция, подчеркиваем, связана с эволюцией возможностей) помогло бы как‐то обнаружить их возможные тенденции. В первобытном мире, когда у людей были серьезные проблемы для жизнеобеспечения, дефицит ресурсов, формой регулирования, скорее всего, была дополитика. Очевидно, что в тех условиях не могла существовать институционализированная конкуренция, как и свободные граждане. Однако мы настаиваем на том, что их регулятором в «естественном состоянии» не могла быть антиполитика. Основанная на насилии, она неестественна и возникала в крайних регрессивных случаях. П.А. Кропоткин, критикуя дарвинизм, специально подчеркнул, что внутривидовая эволюционная «борьба» не настолько естественна в эволюции живого и социального мира, таким образом, насилие тоже неестественно и является извращением природы социального [Кропоткин, 2011]. Заметим, что сам Ч. Дарвин в книге «Происхождение видов» указывал, что «борьба» («struggle») – это метафора [Darwin, 1859, p. 62], никакой, в буквальном смысле слова, «борьбы» нет, более точное обозначение этого явления – «отбор» («selection»).

Политика кажется более присущей европейским странам Античности и Модерна, однако вопрос о ее существовании в другие времена и в других странах стоит, видимо, оставить открытым. Не исключено, что политика является более «древней», ведь ее отдельные черты прослеживаются в племенных институтах разных народов (вроде веча и прочих подобных племенных собраний), возможно, в первобытном мире одновременно с дополитикой существовала и недополитика. Именно недополитика – из-за того, что не было феномена свободных граждан, но институционализированная конкуренция встречалась в разные исторические времена в разных странах.

По нашему мнению, хотя политика без политического пространства не существует, его появление предполагает некоторые предшествующие практики. Политическое пространство является результатом институционального закрепления явления политики, возникающего из практик недополитики. Каждое явление приводит к закреплению той или иной системы институтов: недополитика и политика приводят к складыванию политического пространства (поля политики), при недополитике оно лишь формируется, дополитика соответствует «зоне власти» [см.: Экспертное обсуждение… 2017]; антиполитика – «зоне насилия». При этом эти институты, будучи закрепленными результатами явлений, сами позволяют осуществлять акторам соответствующие явления.