Текст книги "Политическая наука №1 / 2014. Формы правления в современном мире"

В Чехии конституционно был установлен весьма сложный порядок избрания главы государства парламентом, подвергавшийся всесторонней критике. В ходе выборов возможно было три голосования. Первые два голосования проводились попалатно, причем во втором участвовали два лидирующих кандидата. В третьем голосовании проводился единый учет голосов. Избранным считался кандидат, набравший большинство на любом из этапов выборов. Объективно такая процедура институционально не была оправдана и содержала массу всевозможных вариантов развития событий. Практика выборов президента в 1998 и 2003 гг. показала, насколько такая процедура уязвима с точки зрения применения различных манипулятивных технологий.

Более простой порядок избрания президента установлен в Венгрии. Выдвинутого депутатами кандидата Государственное собрание избирает 2/3 голосов. Если ни одному кандидату не удается получить поддержку, то процедура повторяется с момента выдвижения кандидатов. В случае повторной неудачи проводится третье голосование по номинации двух кандидатов, получивших наибольшую поддержку во втором голосовании. При этом квалифицированного большинства не требуется. Поскольку политические силы заранее объявляют выдвигаемых кандидатов, то трансакционные издержки на выборах президента Венгрии эффективно минимизируются.

В институциональном плане остаются не до конца решенными вопросы полномочий президента Словакии. Проблема заключается в определении четких границ функций президента и правительства [Зифкак, 1995]. Опыт президентской власти в независимой Словакии показывает, что новые властные институты, возникшие в посткоммунистическом обществе, нуждаются в функциональной структуризации и электоральной проверке. Изменение порядка избрания главы государства в Словакии, хотя и было вызвано иными причинами, чем в Польше, преследовало одну цель – изъятие из рук политиков права самостоятельного решения вопроса о президенте, часто путем «мошеннического сговора» [Кынев, 2002]. Словакия, как ни одна из рассматриваемых стран, так остро не нуждается в политически сильном президенте как факторе стабильности общественного развития.

Сравнение объемов президентской власти с помощью индексов позволяет сопоставить значительное число характеристик форм правления в государствах ЦВЕ. В исследованиях Дж. Макгрегора используется исчисление в процентном выражении объема конституционных полномочий президента (методика контрольной таблицы) [McGregor, 1994, p. 12–16]. Все полномочия, включенные в аналитическую программу, разделены Дж. Макгрегором на три большие группы: (1) символические, церемониальные и процедурные полномочия (таковых 17); (2) кадровые полномочия (их 11); (3) политические полномочия (их 15). Процедура индексирования предельно проста: каждому полномочию из группы 1, которым обладает президент, соответствует «1», каждому полномочию группы 2 – «2», каждому полномочию группы 3 – «3». Максимальное значение равно 84, т.е. определяется абсолютный президенциализм. В случае если определенное полномочие реализуется главой государства частично или ограничено полномочиями иных властных институтов, его числовое значение уменьшается на половину. Далее определяется процент от максимального значения. В результате индексирования становится возможным ранжирование политических систем по критерию «президентские полномочия».

Нидерландский ученый А. Кроувел предлагает методику индексного исчисления уровня президенциализма в сопоставлении индексов двух «чистых» форм правления: президентской и парламентской. Им выделены семь переменных: выборы президента, роспуск парламента, назначение кабинета, вотум доверия парламента кабинету, вотум недоверия парламента кабинету, право законодательной инициативы и право вето президента, полномочия президента в сфере исполнительной власти. Каждому признаку, характерному для президентской формы правления, и каждому признаку парламентаризма присваивается единица. В случае неполной ассоциации – 0,5. Показатели суммируются по семи переменным для каждой формы правления, т.е. абсолютный президенциализм равен «ИПрез 7», абсолютный парламентаризм – «ИПар 7». Исчисление уровня президентской власти (УПрез) проводится по простой формуле:

УПрез = ИПрез – Ипар

Соответственно, положительные числовые значения характеризуют президенциализм, а отрицательные – парламентаризм. Несомненным достоинством данной методики является наглядность в установлении баланса президентской и парламентской власти.

На основе методики А. Кроувела российский политолог О.И. Зазнаев разработал «индекс форм правления» [Зазнаев, 2007]. Некоторой корректировке подверглись критерии измерения. Вместо переменной «назначение кабинета» введены: «назначение премьер-министра» и «назначение членов правительства»; исключена переменная «вотум доверия парламента кабинету»; переменная «право законодательной инициативы и право вето президента» разделены; введены переменные «совместимость депутатского мандата с правительственной должностью» и «формирование нового кабинета после президентских или / и парламентских выборов». В итоге индексирование осуществляется по 10 переменным по общему порядку исчисления, предложенному А. Кроувелом. Методика О.И. Зазнаева позволяет условно ранжировать страны по группам: «парламентизированные полупрезидентские системы» (ИФП от –7 до –3,5); «сбалансированные полупрезидентские системы» (ИФП от –3 до +3) и «президенциализированные полупрезидентские системы» (ИПФ от +3,5 до +9). Надо полагать, что крайние случаи относятся к числу президентских (ИПФ выше +9) или парламентских (ИПФ ниже –7) государств. На основании описанной методики Б.И. Макаренко ранжирует посткоммунистические страны. Венгрия и Чехия отнесены им к числу сугубо парламентских государств, Польша заняла место в списке сбалансированных полупрезидентских систем, а Словакию можно обнаружить в кластере «парламентизированные полупрезидентские системы» (см. табл.).

Таблица

Сводные показатели индексов президентской власти

Источники: McGregor, 1994, p. 12–16; Krouwel, 2003; Зазнаев, 2007, c. 146–165; Макаренко, 2008, с. 105–125.

По методике Дж. Макгрегора оказывается, что президенты Словакии и Чехии обладают примерно равным объемом полномочий. Такой вывод представляется вполне логичным, поскольку оба случая имеют общее конституционное происхождение в силу общности (или чрезвычайной близости) источников импорта формальных институтов. Однако в отношении Венгрии и Польши полученные результаты индексирования нуждаются в уточнении. При всей схожести польского и венгерского случаев вызывает сомнение примерное равенство объемов полномочий глав этих государств. Объяснение такой ситуации тем, что на 1994 г. (когда проводилось исследование) страны находились в ситуации конституционной неопределенности, не может быть удовлетворительным. Тренды конституционного развития Польши и Венгрии различались изначально, а после внесения многочисленных поправок в венгерскую Конституцию с частичным заимствованием из опыта ФРГ и после принятия Малой конституции в Польше оказались разнонаправленными. Методика контрольной таблицы позволяет по-иному исчислить индексы в каждой из трех предложенных Дж. Макгрегором групп президентских полномочий. Кроме того, американский политолог Дж. Ишияма указывает на серьезный недостаток данной методики, которая не учитывает, «прямым или непрямым образом избирается президент и является ли система парламентской или президентской» [Ishiyama, 1999]. Этот недостаток учтен в методике А. Кроувела, однако и он не способен полностью объяснить, почему показатели близких по институциональному строению политических систем Словакии и Чехии столь существенно различаются. Вряд ли только формирование верхней палаты парламента (что расширяет полномочия легислатуры) в Чехии и введение института всенародных выборов в Словакии способны были «развести» эти страны по шкале «президенциализм – парламентаризм».

Методика О.И. Зазнаева детализирует классификацию полупрезидентских систем, однако в самом общем виде квалифицирует парламентские и президентские формы правления. Региональное сравнение выявляет несколько проблем, связанных с режимными характеристиками, которые должны корректировать любую индексную методику оценки положения политических институтов, а также с неэластичностью групп итогового ранжирования. В частности, в отношении Словакии неясно, какое определение по существу является первичным – «полупрезидентская» или «парламентаризированная». Формальная логика подсказывает, что словацкая полития изначально являлась полупрезидентской, а затем в ходе институционального развития была парламентаризирована. Однако такой вывод эмпирическими данными не подтверждается, скорее Словакия, будучи парламентской республикой (по Дж. Макгрегору), была президенциализирована.

Итак, все рассматриваемые нами случаи демонстрируют наличие такой системной характеристики посткоммунизма, как относительно протяженная во времени (для стран региона – до середины 1990‐х годов) неопределенность политических институтов, процедур и их результатов. Выход из институциональной неопределенности связан с ориентацией основных политических акторов на компромиссную стратегию взаимодействия, что при изменении соотношения сил привело к переходу от «сообщества элит» к нормативному функционированию политической системы (за исключением Словакии).

Политические институты «реального социализма», первоначально существенно влиявшие на характер развития политических систем, постепенно утрачивали свое значение. На первый план выходила борьба политических акторов за власть, острота которой прямо влияла на уровень трансакционных издержек. Изменяющиеся институциональные интересы политических акторов корректировали рациональность принимаемых решений. В свою очередь, функционирование посткоммунистических институтов создавало условия для формирования новых институциональных предпочтений политических субъектов. Длительное существование переходных (гибридных, не сформированных целостно) институтов посткоммунизма повышало трансакционные издержки, что повлекло замедление темпов модернизации и консервацию сложившегося ситуационного эквилибрума власти.

Выдвинутое нами предположение об ограниченности институционального выбора формы правления в ЦВЕ при посткоммунизме подтверждено как эмпирически, так и теоретико-методологически. Выбор для дизайнеров ограничивался не только конъюнктурой демократического транзита и скудностью источников институционального импорта, но и невозможностью выхода за пределы теории парламентского и полупрезидентского правления, которая объясняется не столько рациональностью отбора, сколько отсечением a priori вариантов, повышающих трансакционные издержки политических акторов.

Быстро исчерпанные механизмы негативной институционализации на этапе либерализации дали мощный, но сравнительно кратковременный (особенно в модели демонтажа конституционного права) импульс позитивной институционализации демократических норм. Так, вполне объяснимым выглядит выбор в пользу «импорта из прошлого», обладающего большей легитимностью по сравнению с иными механизмами институционализации. Фиксируемые девиации (отклонения от исходного образца) форм правления следует оценивать с точки зрения снижения / повышения трансакционных издержек. В связи с этим наиболее значимым показателем выступает институциональный баланс / дисбаланс, рассмотренный нами на примере президентур. Польская модель полупрезидентской республики демонстрирует приближение к искомому балансу институтов, но даже она не гарантирует, хотя и существенно снижает, риск возникновения институциональных конфликтов. В остальных привлеченных нами случаях сложились парламентские системы, причем венгерский вариант «сверхсильного» парламента способствует минимизации трансакционных издержек при крайнем дисбалансе в сфере разделения властей. Возможные конфликты в Венгрии по преимуществу «переведены» из межинституциональных во внутрипарламентские. Случаи Чехии и Словакии, несмотря на их «историческую» близость, по своим институциональным характеристикам значительно различаются. Чешская политическая система выглядит более сбалансированной, хотя риски институциональных конфликтов нельзя назвать минимальными, однако по сравнению со Словакией они существенно ниже. В посткоммунистической Словакии форма правления еще не обрела своего оптимума, что выражается в деформациях режимных характеристик демократии, множественности институциональных конфликтов, высоких трансакционных издержках.

Литература

Банс В. Элементы неопределенности в переходный период // Политические исследования. – М., 1993. – № 1. – С. 40–51.

Бейссингер М.Р. Роковая роль государственных институтов: Становление и разрушение социализма и государства // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. – М., 2000. – № 2. – С. 184–186.

Бубе М. Система власти в Германии – парламентаризм как канцлерская демократия // Парламентаризм в России и Германии. История и современность / Отв. ред. Я.А. Пляйс, О.В. Гаман-Голутвина. – М., 2006. – С. 459–479.

Бухарин Н.И. Разделение властей в странах Центральной и Юго-Восточной Европы // Власть. – М., 2004. – № 1. – С. 66–74.

Варнавский А.Г. Смешанная (полупрезидентская) форма государственного правления: Причины и условия становления, факторы трансформации в современных условиях // Социально-экономические явления и процессы. – Тамбов, 2010. – № 4. – С. 102–106.

Гарлицкий Л. Институт президентства в новой Конституции Польши // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. – М., 1997. – № 3–4. – С. 67–74.

Зазнаев О.И. Дихотомия versus трихотомия: Проблема типологии систем правления в политологии // Проблемы политической науки / Науч. ред. М.X. Фарукшин. – Казань, 2005. – С. 44–55.

Зазнаев О.И. Индексный анализ полупрезидентских государств Европы и постсоветского пространства // Политические исследования. – М., 2007. – № 2. – С. 146–164.

Зазнаев О.И. Полупрезидентская система: Теоретические и прикладные аспекты. – Казань: Казанский гос. ун-т, 2006. – 374 с.

Зифкак С. Президентская власть в Словакии // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. – М., 1995. – № 3. – С. 38–41.

Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. С.В. Патрушева. – М.: ИСП РАН, 2006. – 586 с.

Керимов А.А. Современный парламентаризм: Опыт типологизации // Известия Уральского федерального университета. Серия 3: Общественные науки. – Екатеринбург, 2011. – № 4 (97). – С. 145–153.

Колесников В.А. Трансформация политической системы Чехословакии (вторая половина 80‐х – начало 90‐х годов): Автореф. дисс… канд. полит. наук. – Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 1996. – 25 с.

Кынев А.В. Институт президентства в странах Центральной и Восточной Европы как индикатор процесса политической трансформации // Политические исследования. – М., 2002. – № 2. – C. 126–137.

Макаренко Б.И. Посткоммунистические страны: Некоторые итоги трансформации // Полития. – М., 2008. – № 3. – С. 105–125.

Мирошников В.В. Основные контуры политического развития Польши во второй половине 80‐х – первой половине 90‐х годов // Политический ландшафт стран Восточной Европы середины 90‐х годов. – М.: Институт славяноведения и балканистики РАН, 1997. – 262 с.

Панов П.В. Институционализм рационального выбора // Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. С.В. Патрушева. – М.: ИСП РАН, 2006. – С. 43–92.

Польша: Вопросы и ответы: Справочник / Н.И. Бухарин и др. – М.: Политиздат, 1991. – 191 с.

Стэнгер Э.К. Распад Чехословакии как непредвиденное следствие «бархатной» конституционной революции // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. – М., 1997. – № 1. – С. 10–16.

Сысолятина Е.Л. Специфика исследования современного парламентаризма // Социум и власть. – Челябинск, 2012. – № 4. – С. 38–44.

Тарасов И.Н. Выбор формы правления как институциональная проблема посткоммунизма: опыт стран Центрально-Восточной Европы // Политическая экспертиза: Политэкс. – СПб., 2010. – № 1. – С. 83–95.

Чиркин В.Е. Конституционные институты формы государства. – М.: Манускрипт, 2002. – 729 с.

Швери Р. Теория рационального выбора: Универсальное средство или экономический империализм // Вопросы экономики. – М., 1997. – № 7. – С. 35–51.

Элстер Я. Роль институционального интереса в разработке восточноевропейских конституций // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. – М., 1996. – № 2. – С. 33–35.

Bance V. Comparing East and South // Journal of democracy. – Baltimore, MD, 1995. – Vol. 6, N 3. – P. 87–100.

Bunce V. Subversive institutions: The design and destruction of socialism and the state. – Cambridge; N.Y.: Cambridge univ. press, 1999. – 224 p.

Diermeier D., Krehbiel K. Institutionalism as a methodology // Journal of theoretical politics. – L.; Newbury Park, CA, 2003. – Vol. 15, N 2. – P. 124–138.

Duverger M. A new political system model: Semi-presidential government // European journal of political research. – Dordrecht; Boston, 1980. – Vol. 8. – P. 165–187.

Elgie R. Semi-presidentialism in Europe. – Oxford: Oxford univ. press, 1999. – 320 p.

Elgie R. The classification of democratic regime types: Conceptual ambiguity and contestable assumptions // European journal of political research. – Dordrecht; Boston, 1998. – Vol. 33, N 2. – P. 219–238.

Ishiyama J.T. The communist successor parties and party organizational development in post-communist politics // Political research quarterly. – Salt Lake City, Utah, 1999. – Vol. 52, N 1. – P. 87–112.

Janicki M. Poland`s party system // Poland today. Facts and figures. – Warsaw, 1997. – P. 29–36.

Knight J. Institutions and social conflict. – Cambridge: Cambridge univ. press, 1992. – 234 p.

Laski H.J. Parliamentary and presidential systems // Public administration Review. – 1944. – Vol. 4, N 4. – P. 347–363.

Lijphart A. Presidentialism and majoritarian democracy: Theoretical observations // The failure of presidential democracy. Comparative perspectives / J.J. Linz, A. Valenzuela (eds). – Baltimore; L.: Johns Hopkins univ. press, 1994. – P. 102–134.

McGregor J. The Presidency in East Central Europe // RFR/RL Research report. – Munich, 1994. – Vol. 3, N 2. – P. 12–16.

Sartori G. Comparative constitutional engineering: An inquiry into structures, incentives and outcomes. – L.; MacMillan, 1997. – 229 p.

Shugart M.S., Carey J.M. Presidents and assemblies: Constitutional design and electoral dynamics. – Cambridge: Cambridge univ. press, 1992. – 316 p.

Staniszkis J. «Political Capitalism» in Poland // East European politics & societies. – Berkeley, 1991. – N 5. – P. 127–141.

Эволюция формы правления на Украине: от полу– к суперпрезидентской республике

А.В. Сидорчук

Первоначальное непринятие термина «полупрезидентская система», введенного в научный оборот М. Дюверже в 1970 г., не в последнюю очередь было обусловлено очень малым количеством политических систем, которые можно было назвать таковыми. До начала 1990‐х годов стран с двумя традиционными формами правления – президентской и парламентской – было значительно больше, чем тех, конституционные системы которых соответствовали критериям М. Дюверже. По подсчетам Р. Элджи, еще в 1989 г. в мире было только 10 стран с полупрезидентской формой правления.

Ситуацию кардинально изменили два исторических события – распад социалистического лагеря и демократические трансформации в ряде бывших колоний Франции. Большинство из них – в силу разных причин – решили избрать именно полупрезидентскую модель. В результате в 1991 г. таких стран уже было 27, в 1994 г. – 40, а в 1999 г. – 50 [Elgie, 2011, p. 9], среди них оказалась и Украина.

В рамках данной статьи будут выяснены причины учреждения полупрезидентской формы правления на Украине, выделены основные этапы ее развития, исследован характер взаимодействия ключевых политических институций и проанализировано ее влияние на процессы демократической консолидации. При этом для обозначения полупрезидентской формы правления будет использовано определение Р. Элджи, согласно которому полупрезидентская система подразумевает «ситуацию, когда народно избранный на фиксированный срок президент сосуществует с премьер-министром и кабинетом, ответственными перед парламентом» [Elgie, 1999, p. 13].

Становление и первые годы полупрезиденциализма

Рассматривая процесс становления форм правления пост-коммунистических стран, гораздо легче объяснить причины учреждения должности президента, чем причины выбора полупрезидентской модели. На Украине пост президента был создан в самом начале переходного периода – 7 июля 1991 г., за полтора месяца до официального провозглашения независимости страны. Вопреки тому что поначалу президент не имел официально прописанных полномочий, а его кресло оставалось вакантным, это нововведение сыграло ключевую роль в становлении полупрезидентской формы правления Украины.

Можно назвать несколько ключевых причин учреждения президентской должности. Во‐первых, процесс создания новой страны в случае Украины был неотъемлем от формирования национальной идентичности населения. Президент в глазах представителей элит, а также обычных граждан должен был сыграть роль символа единства нации и таким образом способствовать национальной консолидации. Во‐вторых, единоличный президент, по мнению многих, в условиях переходного периода был необходим как гарант стабильности исполнительной власти и двигатель необходимых реформ. В‐третьих, оба главных политических лагеря того времени – представители старых коммунистических элит и национал-демократическая оппозиция – питали надежды получить контроль над президентским креслом в ходе грядущих выборов, считая его важным инструментом для достижения своих целей [Sedelius, 2006, p. 123–124].

Первым президентом независимой Украины стал бывший глава Верховной рады (парламента) УССР Леонид Кравчук, которому удалось победить на выборах 1 декабря 1991 г. Впрочем, свой массив полномочий глава государства получил лишь после внесения изменений в Конституцию УССР 14 февраля 1992 г. В соответствии с принятым законом, президент получил право предлагать кандидатуру премьер-министра на рассмотрение Верховной рады для утверждения. Состав правительства, именуемого Кабинетом министров, формировал президент с подачи премьер-министра. При этом Кабинет министров был одновременно подчинен президенту и ответствен перед парламентом. На практике это означало, что и президент и парламент могли отправить в отставку как премьер-министра, так и весь состав правительства или отдельного министра. Таким образом, на Украине была закреплена полупрезидентская форма правления, в которой баланс сил склонялся в сторону президента. Пользуясь распространенной типологией М. Шугарта и Дж. Кэри, на Украине был установлен президентско-парламентский подвид полупрезидентской модели [Shugart, Carey, 1992, p. 23–24].

В чем были причины создания полупрезидентской системы власти на Украине? Учитывая популярность идеи учреждения должности президента, разделение его полномочий с премьер-министром, на первый взгляд, было довольно неожиданным решением. Однако и институциональные факторы, и расстановка сил среди политических акторов указывали именно на вероятность построения полупрезидентской модели. С одной стороны, как пишет К. Мацузато, раздвоенность исполнительной власти была своеобразным отражением властной иерархии советского периода, когда коммунистическая партия была ответственна за определение общих направлений государственной политики, а их имплементация была возложена на Совет министров и подчиненные ему органы. Соответственно, для многих представителей коммунистической элиты первую роль логично было определить за президентом, а вторую – за премьер-министром и его правительством [Matsuzato, 2005, p. 48]. В данном случае круг возможных решений был изначально ограничен институциональными факторами прошлого периода.

С другой стороны, ни одна из сторон политического противостояния тех времен не имела достаточно властных ресурсов, чтобы полностью проигнорировать позицию своих оппонентов во время принятия конституционных изменений. Коммунисты традиционно ратовали за полную концентрацию власти в системе советов, который возглавляла Верховная рада, однако, учитывая крайне высокую популярность идеи президентской должности, ухватились за нее в надежде сохранить доступ к основным властным рычагам. Оппозиционные силы, в свою очередь, были приверженцами президентской формы правления, возлагая на президента миссию полностью порвать с советским прошлым, но не имели достаточного количества депутатов в парламенте, чтобы рассчитывать на воплощение своей задумки в жизнь. В результате новая система власти стала своеобразным компромиссом между двумя основными политическими лагерями.

Как показало дальнейшее развитие событий, остаточные явления советского прошлого продолжали играть значительную роль. Несмотря на то что президентско-парламентская модель создавала предпосылки для доминирующей роли президента в политической системе страны, Л. Кравчук не смог ими воспользоваться. Он оказался не готов действовать в рамках формально установленных правил, предпочитая использовать более знакомые ему с советских времен неформальные практики [Birch, 2008, p. 225]. И хотя цель Л. Кравчука была во многом традиционна для президента в полупрезидентской республике – получить контроль над исполнительной властью, – его подход к ее достижению был компромиссным по своей природе и заключался в попытках поддерживать хорошие неформальные отношения со всеми ключевыми акторами политической системы. На первых порах такая тактика приносила свои плоды, и Л. Кравчуку в целом удавалось контролировать деятельность премьер-министра В. Фокина. Однако уже следующий глава правительства – Л. Кучма – сумел использовать против Кравчука его же оружие. После того как президенту удалось заручиться ситуативной поддержкой парламента при назначении Л. Кучмы, последний сумел использовать часть депутатского корпуса для создания собственной базы поддержки и успешного расширения своих исполнительных полномочий.

На пути усиления президентской власти Л. Кравчука также стоял состав парламента, который не менялся со времен выборов 1990 г. Большинство в нем составляли коммунисты, часто препятствующие инициативам президента, который занял национал-демократическую позицию еще накануне президентских выборов. Кроме того, институциональным наследием советского периода стала значительная роль парламентского спикера, который во многом контролировал законодательный процесс в Верховной раде [Wilson, 1999, p. 264]. Напоследок первый президент Украины не делал попыток формировать парламентское большинство, которое могло бы стать для него мощным подспорьем.

В конце концов конфликт Л. Кравчука с Л. Кучмой, временно разрешившийся отставкой последнего, стал фатальным для президента. Не сумев воспользоваться институционально оформленными возможностями укрепить свое влияние, Л. Кравчук оказался наедине с враждебно настроенным парламентом, амбициозным и набирающим популярность Л. Кучмой и недовольными гражданами, которые стали жертвами острейшего экономического кризиса. Политическое напряжение достигло своего апогея в начале 1994 г., когда Л. Кравчук согласился на одновременное проведение досрочных президентских и парламентских выборов. Выборы президента закончились победой Л. Кучмы, в то время как выборы парламента сохранили за коммунистами относительное большинство, однако привели в законодательный орган большое количество независимых депутатов.

Таким образом, первый этап становления полупрезидентской формы правления на Украине был обозначен низкой степенью формализации правил, флуктуациями властных полномочий между президентом, парламентом и правительством, постоянными конфликтами между основными политическими акторами. Конституционные нормы были ответственны за такое положение дел лишь отчасти. Действительно, украинская разновидность полупрезиденциализма способствовала противостоянию между президентом и парламентом, поскольку обе институции обладали прямой легитимностью и рычагами влияния на правительство. Кроме того, распределение власти между президентом и премьер-министром было недостаточно четким и создавало предпосылки для дублирования их полномочий. Однако более важным было то, что ключевые акторы оказались неготовыми к новой демократической среде и предпочитали действовать в обход легально установленных каналов взаимодействия. В результате основные элементы президентско-парламентской системы на Украине вплоть до 1994 г. оставались, по большому счету, незадействованными, что делало влияние формы правления на политическую практику в этот период весьма незначительным.

Конституционные баталии

После выборов 1994 г. остро встал вопрос о принятии Конституции независимой Украины. С первых дней своего пребывания в кресле президента Л. Кучма занял лидирующую позицию в процессе написания Основного закона и уже в конце 1994 г. предложил парламенту свой законопроект «О государственной власти и местном самоуправлении». Несмотря на то что новый спикер парламента А. Мороз стал автором другого конституционного законопроекта, Л. Кучме удалось убедить парламентариев сосредоточиться на рассмотрении документа собственного авторства. С этой целью он применил тактику шантажа, пригрозив Верховной раде проведением референдума с вынесением на него вопроса о поддержке президентского законопроекта. Учитывая бóльшую популярность новоизбранного президента, депутаты решили пойти на компромисс и 8 июня 1995 г. согласились на принятие так называемого конституционного договора, который повторял основные моменты президентского проекта. Этот договор был лишь временным документом и предусматривал, что парламент должен принять новую конституцию в течение одного года.

Дальнейшее развитие событий практически повторило сценарий принятия конституционного договора. Вопреки тому что разработка проекта конституции происходила в парламенте, влияние Л. Кучмы на его содержание было непропорционально большим: в этом ему на руку играла раздробленность парламента на силы левого и правого направлений, которые воспринимали друг друга крайне враждебно. Л. Кучма сумел успешно воспользоваться этим противостоянием и временно заручиться поддержкой правых фракций в построении модели власти с сильным президентом в первой версии конституционного проекта [Wise, Brown, 1999, p. 33]. Однако с нарастанием давления президента усиливалось и сопротивление парламента, сумевшего урезать полномочия главы государства в документе, который был подготовлен ко второму чтению. Реакцией Л. Кучмы стал еще один указ о проведении референдума, на который он хотел вынести первоначальный вариант проекта конституции. Учитывая, что настроения населения мало изменились за прошедший год, Верховная рада сумела упредить проведение референдума и 28 июня 1996 г. после двух суток роботы приняла Конституцию.