Текст книги "Дворец утопленницы"

Глава 14

На следующее утро Фрэнки проснулась с ноющим чувством, будто случилась какая-то беда. Почему так тихо? – подумала она, открывая глаза. Стояла странная, непроницаемая тишина, до того оглушительная, что звенело в ушах и покалывало кожу. Фрэнки встала, обвела взглядом гостиную, посмотрела на спящую Гилли, грудь которой едва заметно вздымалась и опадала, на камин, огонь в котором давно погас. С виду все было в порядке.

Она направилась было в спальню и замерла, когда тишину в недрах палаццо внезапно рассек пронзительный стон. Ветер, поняла она секунду спустя, заметив, что по оконным стеклам хлещет дождь. Наверное, этот звук ее и разбудил. Замешкавшись в дверях своей комнаты, Фрэнки скользнула глазами по столу. Роман, который она вовсе не собиралась писать, но за который взялась почти сразу после приезда в Венецию, был почти готов. Она уже решила открыться Джек, показать ей рукопись перед тем, как отправлять Гарольду, удостовериться, что это не самообман, что и впрямь вышло нечто достойное публикации.

Неожиданно налетевший порыв ветра выдернул ее из задумчивости. Кто открыл окно? Шторы надулись, казалось, вот-вот достанут до противоположной стены. Трудно было сказать, давно ли идет дождь, но на полу уже собралась приличная лужа. Фрэнки бросилась к окну и захлопнула его с такой силой, что звякнули стекла. Не дай бог рукопись пострадала. Она тут же повернулась к столу и уперлась взглядом в стопку исписанной бумаги – под тяжелым пресс-папье из муранского стекла слов было не разобрать, но отчего-то в душе у Фрэнки вновь зашевелилось то же мучительное предчувствие беды, желудок стиснули ледяные пальцы.

Отодвинув пресс-папье, она пробежалась глазами по строчкам и судорожно втянула ртом воздух.

Слова на странице были чужие.

На мгновение Фрэнки решила, что повредилась рассудком, что роман, о котором она всерьез размышляла всего мгновение назад, существовал только в ее воображении. Как иначе объяснить эту немыслимую подмену? Но нет, она пока еще в своем уме. Отбросив сомнения, она принялась обыскивать спальню. Заглянула во все ящики, под кровать, перетрясла постельное белье, все перевернула вверх дном, прежде чем вспомнила, как считаные минуты назад по комнате гулял ветер. Медленно, с колотящимся сердцем она подошла к окну, уперлась лбом в стекло, выглянула наружу.

Поверхность канала усеивали страницы ее рукописи.

На секунду она разучилась дышать. На секунду почувствовала кожей, как вода облизывает бумагу, растворяя, уничтожая ее слова. На секунду поверила, что сама тонет.

Фрэнки метнулась прочь из спальни, сердце чуть не выскакивало из груди.

Гилли успела проснуться, в гостиной с ней сидели Джек и Леонард, Мария опускала на столик поднос с чаем и сладостями. Все выглядело до того обыкновенно, до того заурядно, будто мир за последние несколько минут не изменился до неузнаваемости. Эта сцена поразила Фрэнки, всколыхнула волну такой жгучей, неодолимой, готовой вот-вот извергнуться ярости, что у подножия лестницы она уже едва не задыхалась.

– Ну наконец-то, – воскликнула Джек, заслышав ее шаги. – Мы почти собрались высылать отряд на поиски. – Она окаменела, увидев перекошенное гневом лицо подруги. – Что стряслось?

Фрэнки не удосужилась ответить. Она шагнула к Гилли, сунула ей под нос толстую пачку страниц. Еще наверху, стоя у окна спальни, глядя, как ее собственная рукопись опускается на дно, она начала догадываться, кому эти страницы принадлежат.

– Ваше? – дрожащим от ярости голосом спросила она. Кто-то (Леонард?) издал изумленный возглас.

– Да, – пробормотала Гилли, переводя с Фрэнки на ее друзей взгляд, исполненный искреннего недоумения. Хорошая актриса, не придерешься. – Это мой роман, – пояснила она. – Который вы обещали прочитать.

– Ничего подобного я вам не обещала.

Хмурясь, Гилли покачала головой, снова взглянула на остальных, будто ища поддержки.

– Но вы ведь сами сказали, тогда, в «Гарриз».

Нельзя было терять бдительность, нельзя было ей верить.

– И вместо того, чтобы вручить мне рукопись лично, вы дождались, пока я засну, забрались в мою спальню…

– Нет же, Фрэнсис, я…

– И подменили мою рукопись своей.

Девушка ошеломленно застыла.

– Но я ничего не подменяла.

Ложь. Бессовестная ложь. Фрэнки надвигалась на Гилли.

– Хватит! – выкрикнула Джек. Леонард поднялся с места. – Перестань, ты ее пугаешь. И меня тоже.

Повисла тишина, и Фрэнки вдруг увидела себя их глазами. Представила, как выглядит, как себя ведет. Содрогнувшись, она почувствовала, что гнев стихает, испаряется, уступая место апатии и стыду. Но тут Мария пробурчала сквозь зубы: «Questa donna è pazza»[39]39
  Эта женщина сумасшедшая (ит.).


[Закрыть], и угасшее было чувство вспыхнуло с новой силой, опаляя ее изнутри, грозя поглотить без остатка. Не требовалось знать итальянский, чтобы угадать смысл этих слов. Вот уже год у нее за спиной говорили то же самое все кому не лень, даже Джек с ее бесконечными расспросами, с ее внимательными, участливыми взглядами. У Марии хотя бы хватило духу сказать это в лицо.

– Нам всем нужно успокоиться, – объявила Джек, поднимаясь с дивана. – Фрэнки, прошу, присядь, давай я тебе налью чаю, и мы вместе разберемся, что произошло.

Но у Фрэнки не было ни малейшего желания ни пить чай, ни успокаиваться. Не до того.

– А я вам скажу, что произошло: утром я поднялась к себе и обнаружила, что на месте моей рукописи лежит чужая.

– Я что-то не совсем понимаю, – ласковым, сочувственным тоном проговорила Джек. – Ты потеряла свою рукопись?

Фрэнки едва не расхохоталась.

– Вовсе нет, я прекрасно знаю, где моя рукопись. – Она повернулась к Гилли: – На дне канала. Потому что кто-то открыл в моей спальне окно.

Гилли принялась отнекиваться:

– Фрэнсис, я не открывала…

– Разумеется, не открывали. – Джек, простучав каблуками по полу, села на диван рядом с девушкой. – Прошу вас простить Фрэнки. Иногда она совершенно забывает правила хорошего тона.

Фрэнки ошарашенно уставилась на подругу:

– И ты на ее стороне?

– Я ни на чьей стороне, я просто…

Слушать дальше не было никакого смысла. Хватит с нее вранья – хватит Гилли, хватит Джек, которая только и умеет, что делать вид, будто на ее стороне, а у самой правда на лице написана. При всех ее многочисленных талантах, врать она никогда не умела. Фрэнки стремительно развернулась и зашагала прочь. Перед глазами у нее стояли страницы, дрожащие на волнах, медленно идущие ко дну, уносящие с собой роман, над которым она работала с самого приезда. Нельзя, нельзя его потерять.

Выскочив во двор, она огляделась в поисках чего-нибудь, чего угодно, что могло бы помочь. И у самого спуска к каналу увидела старую гондолу. Если получится столкнуть ее в воду, можно обогнуть палаццо, спасти те страницы, что еще не утонули. Задача трудная, но, пожалуй, выполнимая. Фрэнки решительно направилась к гондоле, но тут чьи-то пальцы сомкнулись вокруг ее локтя, дернули назад, до того сильно, что она оступилась и с размаху налетела спиной на Джек.

– Ты что тут затеяла?

Не обращая внимания на выражение ее лица – что это, неужели страх? – Фрэнки вырвалась и, махнув рукой в сторону лагуны, выкрикнула:

– Мой роман!

– И что ты собираешься предпринять? Устроить заплыв? – Джек сделала шаг, преграждая ей путь к каналу. – Послушай, это опасно. Вода грязная. А эту гондолу сто лет не использовали, да она камнем ко дну пойдет.

Фрэнки тянула руки вперед, пытаясь ее оттеснить.

– Мне плевать. Там мой роман.

– Напишешь заново. – Джек мазнула по ее лицу взглядом. – Я ничего не понимаю. Ты ведь говорила, что даже не бралась за работу?

– Я лгала, – с досадой ответила Фрэнки. Вот опять эти бесконечные вопросы.

Джек снова взяла ее за руку.

– Там не было никакой рукописи. Я выглянула в окно сразу после того, как ты сбежала, но ничего не увидела. И Леонард тоже.

Значит, спасать уже поздно.

– Вот и все, – прошептала Фрэнки. – Утонула.

И, не дождавшись ответа, вдруг поняла истинный смысл слов подруги. Джек вовсе не имела в виду, что роман потерян, навеки сгинул в утробе Венецианской лагуны, – нет, она намекала, что не увидела рукописи, поскольку никакой рукописи никогда и не существовало. Фрэнки дернулась, стряхнула ее пальцы. А потом закричала – от злости, от обиды, от всего сразу. Она сама не узнавала этого крика, в жизни бы не поверила, что способна издать подобный звук, если бы не чувствовала, как он клокочет в груди, как рвется из глотки наружу.

– Мы все понимаем, что тебе пришлось нелегко…

Но Фрэнки не слушала, ее тошнило от этих лицемерных банальностей, от Джек, не желавшей верить, что она способна о себе позаботиться. А ведь она прекрасно жила здесь одна. Дописала новый роман, суливший надежду, светлое будущее, которого теперь не случится, потому что ее рукопись уничтожили, вышвырнули в окно, прямо в зловонный канал. И совершенно очевидно, кто за этим стоит. Гилли. С самого начала Фрэнки не доверяла этой девице, от одного ее вида приподнимались волосы на загривке, будто инстинкт подсказывал: что-то здесь нечисто. В голову пришла брошенная Гарольдом фраза – любовь и ненависть порой перемешиваются, – и тут же Фрэнки вспомнила, как Гилли подбадривала ее, как поощряла, как убеждала забыть о злосчастной рецензии и жить дальше. Что она там болтала про Вирджинию Вульф?

– Подозрительно это, тебе не кажется, – начала Фрэнки, – что Гилли ни с того ни с сего объявилась в Венеции?

Джек, казалось, озадачила внезапная перемена темы, но уже мгновение спустя ее лицо ожесточилось.

– Ох, Фрэнки, – отозвалась она, качая головой. – То ты ее не выносишь, то записываешь в лучшие подружки, то обвиняешь в… да я даже не знаю в чем. Ты и сама-то, наверное, не знаешь. Безумие какое-то.

– Безумие? – ощетинилась Фрэнки.

– Я не то имела в виду…

Но она имела в виду именно то, что сказала, и обе это прекрасно понимали.

– Зачем ты вообще меня сюда отправила? – спросила Фрэнки. – И зачем приехала той ночью, если думаешь, что мне прямая дорога в сумасшедший дом?

– Ничего подобного я не думаю. И предлагаю тебе не додумывать за меня. – Джек снова покачала головой. – А той ночью я приехала, потому что скучала. По тебе. По нам. – Она всплеснула руками. – И по глупости решила, что это твой способ со мной помириться, раз уж извиняться ты не умеешь.

– Извиняться? – Смех Фрэнки эхом прокатился по пустому двору. – Да за что мне извиняться?

Джек негодующе фыркнула.

– За свое поведение.

– Мое поведение?

– Именно. За свинское отношение ко всем вокруг, – едва ли не выкрикнула Джек.

Фрэнки хотела ответить, возразить, но слова не шли. Ведь это правда, она действительно вела себя по-свински, и много месяцев подряд они избегали друг друга, не созванивались, не встречались, и каждая, не желая уступать, будто надеялась взять другую измором. После «Савоя» обе сделали вид, что ничего этого не было, стремясь избежать ссоры, которая явно назревала задолго до Леонарда. Его появление, быть может, и спровоцировало разлад, но вовсе не стало его причиной. Отчетливо осознавая это, Фрэнки чувствовала, как по языку разливается желчь. Едкая, удушливая горечь. Эта женщина была ее единственной подругой, единственным родным человеком. Ссориться им случалось и прежде – какими только оскорблениями, какими обвинениями они не бросались сгоряча, обе взрывные и в пылу перебранки беспощадные. Но сейчас все было иначе. Упреки Джек не обдавали жаром сиюминутной ярости. Она говорила взвешенно, хладнокровно. И от этого ее слова застревали в груди, оседали каменной тяжестью, от которой уже никогда не избавиться.

Фрэнки не отрываясь смотрела на подругу, которой все эти годы доверяла безоговорочно. Они любили друг друга сильнее, чем родные сестры, но однажды что-то пошло не так. Сощурившись, она сказала:

– Не я отвернулась от лучшей подруги, как только на горизонте мелькнул ухажер.

– Ты несправедлива. – В голосе Джек слышалось предостережение.

– Правда? Ну и ладно, какая разница, для тебя ведь это все равно пустой звук.

– Что «это»?

– Да все наши разговоры про то, как мы состаримся вместе, переедем в домик на Шетландских островах, заведем стаю кошек.

– Ох, Фрэнки, – вздохнула Джек. И будто собралась добавить что-то еще, но так и умолкла на этих двух коротких словах, позволив им вместить все невысказанное, что оставалось между ними. – Вообще-то, скорее, выводок. Или семейство.

– Чего?

– Кошки не живут стаями, они одиночки. Так что, скорее, выводок, – объяснила Джек.

Фрэнки чувствовала, что они вот-вот сорвутся в пропасть. И в глубине души ждала этого момента, торопилась произнести вслух то, чего обе так долго избегали. Но вместо этого задала вопрос, который не давал ей покоя с самого приезда Джек и ответ на который она смутно угадывала, но все же боялась услышать, предчувствуя, что все ее неясные подозрения в этот миг станут реальностью.

– Почему ты так долго не приезжала?

– Что? – с запинкой выговорила Джек. Вопрос, похоже, застал ее врасплох.

– Что слышала. Где ты была все это время? Так мне ничего и не объяснила. Чем ты там занималась? Что это за важные дела такие, ради которых можно лучшую, с позволения сказать, подругу бросить на произвол судьбы? – Голос Фрэнки звучал твердо, размеренно.

Джек отвела взгляд.

– Где ты была? – повторила Фрэнки с нажимом, смертельно страшась ответа. Она не знала, что и думать, но готова была поспорить, что подруга утаила от нее нечто серьезное и, хуже того, до сих пор держалась за эту тайну.

– У меня была важная встреча.

– И что на этот раз? – рассмеялась Фрэнки. – Благотворительный раут? Возможность мелькнуть в прессе?

Джек решительно посмотрела ей в глаза:

– Прием. У врача.

Гнев моментально отступил. Фрэнки ожидала услышать что угодно, но только не это. Она попыталась успокоиться, собраться с мыслями.

– У тебя все…

– Да в порядке я, Фрэнки, – огрызнулась Джек, заливаясь краской. – Просто, если верить врачу, старовата, чтобы заводить детей.

Фрэнки застыла, не веря своим ушам. Разве не Джек вечно твердила, что нипочем не станет рожать, что не потерпит в своем доме спиногрызов, не позволит разрушить себе жизнь, как это случилось с ее матерью, с другими женщинами, которых она знала? Ведь потому они и сблизились после знакомства – обе презирали саму идею семейного счастья, обе божились: никаких мужей, никаких детей, и пусть общество подавится своими традициями. Впрочем, первую из этих клятв Джек уже успела нарушить.

– Ты ведь говорила, что никогда не… – начала Фрэнки, но вовремя спохватилась, умолкла на полуслове.

– Мало ли что я говорила, когда была моложе, – отрезала Джек. – Обстоятельства меняются, и люди тоже меняются. Жизнь наперед не расписана.

Она не оставила Фрэнки шанса ответить, начать спорить, призвав на помощь очередное переложение тех тезисов, которых обе держались когда-то. Развернувшись на каблуках, она зашагала к палаццо, ее плечи вздрагивали на ходу. Фрэнки в растерянности застыла посреди двора. Повернулась сперва налево, туда, где еще недавно болтались на волнах уже сгинувшие страницы рукописи, затем обратно, к пустоте, образовавшейся на месте Джек. Что делать? Она была не в силах принять решение. И потому стояла истуканом, дожидаясь неизвестно чего.

Глава 15

Остаток дня Фрэнки пыталась заснуть, стереть из памяти разговор с Джек и новую беспощадную правду об их будущем, об их дружбе, но пульсировавшая в затылке боль не позволяла забыться ни на секунду. Она понятия не имела, когда ушла Гилли, да и ушла ли вообще. Простояв бог знает сколько во дворе, Фрэнки вернулась в палаццо и бросилась прямиком к себе, вверх по лестнице, даже не подумав задержаться в гостиной, поговорить хоть с кем-то. Может, они до сих пор сидят там, голова к голове, шушукаются, перемывают ей кости, обсуждают, что таких, как она, надо держать в «Бримли-хаусах», подальше от нормальных людей. Как же болит голова. Зачем, черт возьми, надо было столько пить прошлой ночью?

Она со стоном перевернулась на другой бок. По свету, сочившемуся сквозь оконные стекла, поняла, что полдень остался далеко позади. Теперь-то Гарольд точно проснулся, можно звонить.

Прячась в спальне, Фрэнки успела разработать план. Чтобы получить ответы на все вопросы, доказать Джек и Леонарду, что она не ошибается насчет Гилли, нужна была информация, и она знала только одного человека, способного эту информацию раздобыть.

Осторожно преодолевая ступеньку за ступенькой, она то и дело замирала, прислушивалась – не донесутся ли из гостиной шаги, приглушенные голоса. Но стояла мертвая тишина. Фрэнки спустилась, сняла телефонную трубку и стала набирать номер; диск крутился нарочито медленно, каждый поворот занимал целую вечность.

– Да? – раздался из динамика голос редактора – громкий и, как ей показалось, слегка недовольный. В нем слышалась непривычная хрипотца, и Фрэнки на мгновение заподозрила, что поспешила, что пронзительная трель телефона вырвала Гарольда из крепкого, безмятежного сна. О его привычке отсыпаться по выходным ходили легенды, а сегодня как раз воскресенье.

– Гарольд, сможешь кое-что разузнать для меня? – затараторила она, не тратя времени на прелюдии. – Мне нужно, чтобы ты поспрашивал знакомых, слышал ли кто-нибудь о девушке по имени Гилли.

– Фрэнки? Это ты?

– Кто же еще? – с трудом сдерживая раздражение, ответила она. – Дело срочное, ладно? Возможно, она представляется полным именем. Гиллиан, скорее всего.

– Скорее всего? – не понял Гарольд.

– Да, – односложно ответила Фрэнки, игнорируя его очевидное замешательство. – Записал, не забудешь?

– Фрэнки, что-то случилось? У тебя проблемы? – не встревоженно, а словно бы недоверчиво спросил он. И после паузы добавил: – Фрэнсис, ты в порядке?

Если Гарольд назвал ее полным именем, это может означать одно из двух: он либо сердится, либо беспокоится о ней. Фрэнки тут же ощетинилась, надеясь, что все-таки сердится: чужим беспокойством она была сыта по горло.

– Так ты записал или нет?

Помолчав, он уточнил:

– А Джек с тобой?

– Тебе-то что? – огрызнулась Фрэнки. Упоминание о Джек разозлило ее куда сильнее, чем можно было бы ожидать. – С каких пор вы с ней неразлучные друзья?

– Нет, мне ничего, просто… – Он на мгновение замешкался. – Ты какая-то нервозная, что ли.

– Я такая же, как обычно, Гарольд.

– Прости, я вчера поздно лег и никак не соображу. С какой стати я должен расспрашивать людей про какую-то Гилли? Она тебе кто?

Фрэнки колебалась, прикидывая, как много можно ему рассказать. Затем вспомнила о реакции Джек на ее подозрения.

– Не хочу забивать тебе голову лишней информацией. Просто поверь мне, это важно.

– Что важно, Фрэнки?

– Важно разобраться, кто она такая, зачем сюда явилась… – Осознав, что сболтнула лишнего, она умолкла на полуслове.

– Фрэнки. Если я тебя в прошлый раз правильно понял, ты вроде бы собиралась домой.

Опять он меняет тему, и опять этот тон. Участливый, успокаивающий. Вот чего он добивается. Хочет угомонить. Разобраться с ней, как привык разбираться с проблемами в издательстве. Она дала себе пару секунд, чтобы подумать о его словах. Домой. Разве можно уехать сейчас, когда случилось то, что случилось?

– Фрэнки, – снова заговорил Гарольд, понизив голос, – дорогая, мы не можем себе позволить еще одного «Савоя». Я ведь тоже не всесилен. – Он помедлил. – И мои связи не безграни…

Не дослушав, Фрэнки повесила трубку и снова скрылась в спальне.

Вечером, спустившись на кухню, она услышала за спиной шаги Джек.

– Мы завтра уезжаем, – решительно заявила та. – Задержимся в Любляне на пару дней, как и собирались, а оттуда прямиком домой. – Выдержав паузу, она продолжила: – И, по-моему, тебе следует отправиться с нами.

– Зачем? – не оборачиваясь, отозвалась Фрэнки. – Неужто подыскали хорошую психушку, куда меня можно сплавить?

Издевка была жестокая, да и поделом. Реакции, впрочем, не последовало. Повисла тишина, и Фрэнки успела подумать, что зашла слишком далеко, что Джек сбежала, не потрудившись ответить, но та вдруг отрывисто сказала:

– Я спать.

Она всегда рано отправлялась в постель, когда злилась. А Фрэнки всегда подтрунивала над ней за эту привычку. Не сегодня.

– Значит, до завтра, – ответила она. Выждав минуту или две, чтобы Джек уж точно успела уйти, она выкинула в мусор недоеденный сэндвич и отправилась в гостиную, налить себе виски. Возле бара она обнаружила Леонарда, который, судя по выражению лица, отлично слышал все, что происходило на кухне.

– Что ж, – сделав глубокий вдох, начал он. – Наверное, пора нам с тобой поговорить?

Фрэнки кивнула.

– Но сразу предупреждаю, мне и так все известно. Гарольд рассказал.

– В таком случае, как насчет выпить?

С облегчением выдохнув, она чуть заметно улыбнулась:

– Не откажусь.

Пока Леонард смешивал «негрони» для нее и виски с содовой для себя, оба молчали. Фрэнки наблюдала за ним с дивана, не испытывая ни малейшего желания нарушать тишину.

– Ну вот, – сказал он наконец, вручая ей стакан. – Уж прости, что без цедры. Похоже, Мария сегодня не ходила за продуктами.

Он подмигнул, Фрэнки в ответ рассмеялась.

– Так и знала, что Джек ни разу и носа на рынок не показала.

Леонард усмехнулся:

– Она у нас не по этой части, что правда, то правда. Раздавать поручения – вот это ей по душе. – Улыбка сошла с его лица. – И, думаю, поэтому ей так тяжело, когда ее не слушают.

– Началось, – сказала Фрэнки, поднося стакан к губам.

– Да, началось. – Он сел на диван рядом. – Ты ведь не рассчитывала, что я тебя отпущу, не прочитав мораль?

– Надеялась, честно говоря, что пронесет.

– Сама ведь знаешь, как она о тебе волновалась после всего, что произошло. Оттого и кипятится по поводу и без, чего уж греха таить. – Он вскинул руки: – Все, я закончил.

– Спасибо, Леонард, – совершенно искренне ответила Фрэнки.

– Все утрясется, обещаю.

– Что утрясется?

– Да история с той женщиной.

– Гарольд то же самое сказал. – Она медлила, водя пальцем по кромке стакана. – Но предупредил, что может и судом закончиться.

– Может. Но только если она не отреагирует на наше письменное предупреждение. А в этом я сомневаюсь, очень уж у нас внушительные бланки. – Не сумев рассмешить Фрэнки, он добавил, на этот раз вполне серьезно: – Не волнуйся. До суда не дойдет.

– А если дойдет? – спросила она. – Я не уверена, что переживу.

– Тогда мы этот суд выиграем.

– Суть-то не в этом.

– Пожалуй, не в этом. – Леонард переменил позу. – Послушай, Фрэнки, надеюсь, это не слишком личный вопрос, но что на самом деле произошло той ночью? Что-то я читал в газетах, что-то узнал от Гарольда, когда начал заниматься этим делом, но хотел бы услышать твою версию, если, конечно, ты готова ей поделиться.

Фрэнки подняла на него удивленный взгляд:

– А Джек разве не рассказывала?

Он глухо хохотнул.

– Куда там, она ведь если упрется, из нее слова не вытянешь.

Фрэнки ответила не сразу, обдумывая услышанное.

– Это верно, но между мужем и женой вроде не должно быть секретов?

Леонард, недоуменно покосившись на нее, ответил:

– Тебе ли не знать, как мало ее волнуют условности.

И впрямь, ей ли не знать. И все же Фрэнки была удивлена, что Джек сохранила подробности той ночи в тайне, – удивлена и тронута. В каком-то смысле это значило больше, чем любые уверения в вечной дружбе.

– Да все началось с дурацкой рецензии, – произнесла она и тут же умолкла, покачала головой, горько усмехнулась.

Леонард придвинулся ближе:

– Что такое?

– Нет, все в порядке, просто когда говорю об этом вслух, звучит так глупо. – Она резко выпрямилась. – А сигаретки у тебя не найдется? Я вообще-то обычно не курю, но…

– Найдется, – кивнул Леонард. Он извлек из кармана пачку и, вручив ей сигарету, щелкнул зажигалкой.

Фрэнки крепко затянулась, сдерживая кашель.

– Я почти не спала.

– Из-за рецензии?

– Да… Но не только. Боялась за следующий роман. До сих пор боюсь. У меня договор еще на одну книгу, да и то не на публикацию, а на право первого рассмотрения рукописи, и продажи в последнее время неважные. Когда я прочитала ту рецензию, чувство было, что кто-то записал и опубликовал в газете мои самые страшные тайны, мои худшие кошмары. Я просто с катушек слетела. Пыталась выяснить, кто автор, – можно подумать, это бы что-то изменило, – все время уговаривала себя одуматься, успокоиться, а толку-то. Тем вечером мне было так тошно сидеть дома. Даже объяснить не могу, меня будто жгло изнутри, не могла на месте усидеть, как ни старалась заглушить это чувство. А уж я старалась. Пила, пила, пила, пока мне вдруг не пришло в голову, что прогуляться до «Савоя» – отличная идея.

Гарольд как раз устраивал прием в баре «Американ», в честь какого-то молодого писателя, от которого они там с ума сходят. Все уши мне прожужжал про этот прием, а я наотрез отказывалась. И правильно делала. Но тут здравый смысл мне изменил, слишком уж велик был соблазн доказать себе, что я в полном порядке. Что плевать я хотела на эту рецензию. Чушь собачья, разумеется. Я к тому моменту уже едва соображала, что творю. Поэтому, наверное, и пошла. Доказать себе и всем, что могу.

У меня в голове уже почти помутилось, но я все-таки заметила, что кто-то на меня смотрит. Какая-то женщина. Я ее не знала, сразу отвернулась, но, честное слово, Леонард, она пялилась и пялилась. А я уже была не в себе, думала, что все вокруг читали эту чертову рецензию, что все ее обсуждают, и меня заодно. – Она сделала паузу, внезапно жалея, что выпила целый стакан «негрони». Легкое головокружение будто переносило в ту ночь, в воспоминания, которые до сих пор, после всех попыток склеить их воедино, оставались пестрым калейдоскопом осколков. – Я выпила еще бокал вина. Может, два. Не помню точно. И в какой-то момент поняла, что с меня хватит.

– Чего хватит? – спросил Леонард.

Фрэнки попыталась мыслями вернуться в то мгновение.

– Я себя в жизни не чувствовала настолько униженной. И решила, что так этого не оставлю. – Она вспомнила, как направлялась к той женщине, пошатываясь и запинаясь, но ни на секунду не выпуская ее из виду, и неловко заерзала на диване. – Это уже потом выяснилось, что она понятия не имела, кто я такая. И даже в «Савое» не жила, просто заглянула встретиться с подругой. – С каждой новой деталью рассказ давался все тяжелее. – Пока они сидели в баре, официант принес им по коктейлю «от анонимного поклонника», и они, уже слегка навеселе, просто развлекались, смеялись, пытались угадать, кто этот загадочный воздыхатель. – Фрэнки подняла взгляд на Леонарда: – Она и смотрела-то не на меня. А на мужчину за моей спиной.

Леонард закрыл глаза.

– Ох, Фрэнки.

– И не говори.

Впервые она рассказала кому-то, кроме полицейских, полную версию произошедшего. Даже Джек не знала всех подробностей. А Фрэнки отказывалась их обсуждать. Слишком противно, слишком стыдно.

– Вызвали полицию, разумеется. – Она поставила пустой стакан на столик. – Я умудрилась вспомнить телефон Джек. Гарольд был уже на месте, хоть и не сразу разобрался, что произошло. Вдвоем они как-то все уладили, а потом меня отправили отдохнуть в «Бримли». Я там оставалась сколько могла, но делалось только хуже. Я без конца думала о том, что натворила. Днями и ночами. Каждое утро просыпалась с одной и той же мыслью. За каждым поворотом мне мерещилась эта женщина, казалось, вон на солнце сверкает рыжая копна. – Она огляделась. – Задержись я там подольше, точно бы спятила. Так я и оказалась здесь.

Леонард не сводил с нее глаз, в которых, вопреки ее опасениям, не читалось ни отвращения, ни ненависти, лишь глубокая задумчивость или, скорее, пытливый интерес.

– А сегодня еще и это.

– Еще и это, – со вздохом согласилась Фрэнки.

Прихватив ее пустой стакан, Леонард направился к бару.

– Теперь мне ясно, почему Джек беспокоится.

Пока он разливал кампари, Фрэнки следила за его руками.

– О чем? Что у меня опять крыша поедет? – Хмурясь, она изучала выражение его лица. – Что, даже не спросишь?

Леонард смерил ее долгим взглядом:

– О чем?

– Не сама ли я это сделала. В смысле, выбросила рукопись в канал. Да и существовала ли эта рукопись вообще.

Выдержав короткую паузу, он подошел к Фрэнки и протянул ей стакан.

– Нет, пожалуй, не буду.

Она благодарно кивнула:

– Спасибо, Леонард.

– Я не считаю тебя сумасшедшей. – Он выразительно посмотрел ей в глаза. – С какой стати тебе так себя подставлять? Ты же умная женщина.

– Спасибо, – повторила она. – Но я все не могу отделаться от мысли, что Гилли это нарочно. Я и Джек то же самое сказала, но она слушать не желает.

Леонард кивнул:

– Понимаю.

– Впрочем, какая разница? Так или иначе, роман погиб. – Она потупилась. – Его не вернешь.

– Но ты ведь один раз его написала? Значит, сможешь написать снова.

Понимая, что он всего лишь пытается ее подбодрить, Фрэнки слабо улыбнулась.

– Боюсь, не все так просто.

– Верю, тебе виднее. – Он помолчал, прежде чем продолжить: – И что ты теперь собираешься делать?

Фрэнки задумалась. Можно и правда увязаться за ними, поехать в Любляну. Проще решения не придумаешь, к тому же не придется торчать в палаццо одной. Ведь она созналась во всем, рассказала без утайки о самом ужасном поступке, какой только совершала в жизни, а ее собеседник, у которого, к слову, были все причины ее ненавидеть, и не подумал отвернуться. Леонард выслушал ее, кивал, иногда морщился, но в глазах его ни разу не отразилось ничего, кроме сострадания и жалости. Он вовсе не видел в ней того монстра, каким она сама себе представлялась после «Савоя». Фрэнки ощущала внезапную легкость, будто камень упал с души. И потому вполне могла вообразить, как пакует вещи и вместе с Джек и Леонардом переступает порог палаццо.

Но понимала, что это лишь фантазия.

Согласившись, она не только испортит им поездку, но и вконец разрушит свои отношения с Джек. Сейчас им лучше не видеться: Джек нужно время, чтобы остыть и простить ее, а Фрэнки – чтобы вернуть покой, который подарила ей Венеция.

Знать бы только как.

Она откинулась на спинку дивана.

– Если честно, Леонард, впервые в жизни понятия не имею.

– Думаю, тебе пойдет на пользу личное пространство. Возможность вдохнуть полной грудью и все такое прочее.

Личное пространство. Еще совсем недавно казалось, что пространства у нее вполне достаточно, даже слишком, нестерпимо много.

– Ты не забывай, я одна не останусь. Есть же еще загадочные соседи, – шутливо отозвалась она, рассчитывая разрядить атмосферу.

На лице Леонарда мелькнуло беспокойство.

– Что такое? – спросила Фрэнки.

– Дело в том, – начал он, – что я лично спрашивал у Марии насчет соседей. И однажды, пока вас с Джек не было, даже поговорил с управляющим. Пришлось смахнуть паутину со своего итальянского – выяснилось, что он вовсе не так хорош, как мне помнилось.

У Фрэнки перехватило дыхание.

– И что же?

– Он говорит, что в соседней квартире никто не живет. И уже довольно давно. Предыдущие владельцы пропали без вести во время войны, а новый хозяин сдавал ее и даже пытался продать, но покупателей не нашлось.