Текст книги "Дворец утопленницы"

Саския ответила не сразу.

– «Даниэли». Через несколько дней после наводнения там нашли ее паспорт. Увы, больше ничем они нам помочь не смогли. Чемодан и все ее вещи к тому моменту бесследно пропали. Но позже стало известно, что она сделала оттуда несколько телефонных звонков, и у консьержа было записано ваше имя. – Она на мгновение смешалась. – С «Даниэли» у нас был очень странный разговор.

– Вот как?

– Да. – Саския перевела взгляд с Фрэнки на Джек: – Один из коридорных утверждал, будто сразу после наводнения Гилли возвращалась и спрашивала ключ от своей комнаты.

– Действительно странно, – вставила Джек.

– Да, и нам так показалось. – Глаза Саскии снова остановились на Фрэнки: – И, что еще более странно, по описанию казалось, будто он говорит о ком-то другом.

Фрэнки лихорадочно соображала.

– Возможно, он описывал меня, – сказала она наконец.

Саския вздернула брови:

– Вас?

– Да, дело в том, что я там бывала, у Гилли в гостях. Она меня приглашала в бар на террасе. Возможно, он нас перепутал. После наводнения голова у всех была не на месте, – договорила она, поворачиваясь к Джек, как ей подумалось, едва ли не с мольбой в глазах.

Саския некоторое время не говорила ни слова.

– Пожалуй, – в конце концов согласилась она. – Во время дачи показаний вы об этой встрече не упоминали.

– Забыла, наверное. – Фрэнки прижала ладонь к виску. – У меня сохранились довольно путаные воспоминания о том времени. Уверена, вы понимаете почему.

Саския кивнула, не сводя с нее взгляда.

– Я правда очень благодарна, что Гилли выдался шанс с вами познакомиться. Она была просто влюблена в вас… то есть в ваши книги. И так хотела поехать в Италию, чтобы закончить свой роман. Сперва мы от этой идеи были не в восторге, юная девушка одна, в чужой стране, но она настаивала, что только в Венеции сможет писать. Моей дочери было непросто отказать, впрочем, вы, наверное, и сами это заметили. – Она помолчала. – Знаете, я уже не раз задавалась вопросом, не из-за вас ли она так стремилась именно в Венецию.

– Из-за меня? – переспросила Фрэнки, надеясь, что ее голос не слишком очевидно дрожит. – Откуда ей было знать, что я там?

Саския улыбнулась.

– Мир тесен, – пожав плечами, сказала она.

Впервые стало заметно ее сходство с дочерью. Стараясь взять себя в руки, Фрэнки заправила за ухо выбившуюся прядь волос.

– Это правда, – отозвалась она, силясь сглотнуть. В горле словно бы застряло что-то твердое, окаменелое.

Саския указала на дверь позади себя:

– Что ж, мне, пожалуй, пора возвращаться.

– Конечно, – кивнула Фрэнки.

– Чуть не забыла. – Саския запустила руку в сумочку. – Я кое-что принесла, надеясь, что встречу вас сегодня. Подумала, вам захочется это сохранить.

К выходу Фрэнки и Джек шли молча. Едва они переступили порог, сверкнула фотовспышка. Фрэнки отвернулась. Только в такси она как следует разглядела предмет, который вручила ей Саския Ларсон. И немедленно его узнала. Первое издание романа «Когда конец настал». Ей уже много лет не попадались экземпляры из первого тиража. Она провела ладонью по обложке, помедлила, перед тем как открыть книгу, хотя заранее знала, что найдет на титульной странице.

Для Гилли,

Моей самой юной поклонницы. Надеюсь, что однажды мы снова встретимся.

С наилучшими пожеланиями,

Фрэнсис

В квартире стоял такой холод, что обеим пришлось поплотнее запахнуть пальто.

– Может, камин затопим? – спросила Джек.

Фрэнки кивнула, и они сложили дрова в очаге и затолкали под получившуюся пирамидку несколько мятых газетных листов, за все время не произнеся ни слова. Закончив, отправились на кухню и поставили чайник. Пока он закипал, обе молчали.

– Да уж, – нарушила тишину Джек, – удручающее мероприятие.

– Это было судебное заседание.

– Я понимаю, но все же. Теперь мне еще сильнее жаль бедную девочку. Таинственной она, оказывается, была личностью.

– Да, – задумчиво согласилась Фрэнки. – Если честно, мне иногда кажется, что и половине ее болтовни не стоило верить.

Снова повисла тишина, обе погрузились в воспоминания. Фрэнки было любопытно, о чем думает Джек, успела ли она составить хоть сколько-нибудь цельный образ Гилли или в ее памяти отложились только разрозненные детали, какими обычно запоминаются случайные знакомые. Быть может, рыжие волосы или нелепая манера надувать губы всякий раз, когда Гилли воображала, будто все внимание сосредоточено на ней? Вдруг лицо Джек исказила гримаса.

– Что такое? – спросила Фрэнки.

– Я чувствую себя ужасно виноватой.

– Вот еще, за что?

– Да за все! – всплеснув руками, воскликнула Джек. – Все уши тебе прожужжала об Италии. Если бы не я, ты бы никуда не поехала и ничего бы не случилось.

– Джек, – возразила Фрэнки, – наводнение бы все равно произошло и Гилли бы все равно погибла, даже останься я в Лондоне.

В последнее утверждение она сама, разумеется, нисколько не верила, но не смела взвалить на подругу такую ответственность. Все, что случилось в Венеции, – ее собственная вина и ничья больше.

– Я головой понимаю, что так и есть, – сказала Джек, с грехом пополам улыбнувшись. – Но пока не могу до конца это принять. – Она утерла слезы. – Такая вышла чудовищная история. Да еще Мария осталась без работы.

– Почему это?

– А я не говорила? – Фрэнки покачала головой, и Джек продолжила: – Помнишь того человека, что жил на соседской половине палаццо? Как выяснилось, это был ее двоюродный брат.

– Двоюродный брат? – повторила Фрэнки, не веря своим ушам.

– Да, или еще какой родственник. Он вроде бы приехал с одного из островов – с Пантеллерии, я о таком даже не слышала – без гроша в кармане и без каких-либо планов на будущее.

– И с какой стати она пустила его в палаццо?

– В том-то и дело. Оказывается, он жил в одной из комнат на верхнем этаже. Когда я сказала Марии, что ты приезжаешь, она нашла ключ от соседской квартиры и переселила его туда. Предполагалось, что это временно. Она думала, никто и не узнает.

Фрэнки вспомнила, как в первый день, обходя палаццо, заметила неубранную постель и предположила, что в ней спала сама Мария. Вспомнила, как наткнулась на домработницу во дворе и обе услышали шаги наверху. Тогда Фрэнки почудилось, будто в направленном на нее взгляде плещется неприязнь, но, похоже, это было нечто совсем иное – страх. Как же жестоко она ошибалась.

– Мама и папа настояли на увольнении. – Джек тихонько покачала головой. – Не могу сказать, что я против, но жаль, что все так закончилось.

– Да, – согласилась Фрэнки. И, выждав несколько мгновений, спросила: – А что стало с ее братом?

Джек пожала плечами:

– Говорят, исчез. Мария утверждает, что не в курсе, куда он подался, а раз он ничего не испортил и не украл, владельцы квартиры не собираются подавать в суд. Скорее всего, больше мы о нем не услышим.

– Значит, все кончено? – уточнила Фрэнки, ошеломленная таким исходом, легкостью, с которой все разрешилось.

Джек со вздохом кивнула:

– Похоже на то.

Когда она ушла, Фрэнки пересела поближе к камину, вытянула руки, держа кончики пальцев над самым огнем. Рядом на диване валялась книга, которую вручила ей мать Гилли. Фрэнки взглянула на нее и, не дав себе времени передумать, решительным движением швырнула в очаг. Она просидела много часов, всматриваясь в бушующее пламя, которое понемногу оскудевало, иссякало и наконец угасло, оставив по себе лишь горсть тлеющих углей.

Глава 27

Фрэнки и Гарольд сидели друг напротив друга над текстом ее нового романа.

Несколько минут назад, когда она пришла, Гарольд поднял руку и молча указал на страницы, лежавшие перед ним на столе. Оставалось еще около двадцати. Фрэнки закурила, чтобы убить время, и, вполне довольная отсрочкой, готовая ждать сколько потребуется, принялась бесцельно бродить по кабинету, изредка останавливаясь лишь для того, чтобы выглянуть в окно. С такой высоты лиц было не разглядеть, только сновали туда-сюда маленькие фигурки. Было отчего-то приятно следить за ними вот так, со стороны, ничего не знать об этих людях, не вникать в чужие судьбы, чужие невзгоды.

У нее и своих невзгод хватает.

Накануне она почти не спала, непрестанно размышляя о рукописи, о Гилли. Глубокой ночью ей вдруг припомнились слова, которые обронила мать девушки, ее подозрения, что дочь отправилась в Венецию единственно ради того, чтобы отыскать там Фрэнки, и к горлу так внезапно подкатила тошнота, что она бросилась в ванную.

Она взглянула на Гарольда – осталось страниц пять, не больше.

Склонившись над столом, Фрэнки затушила сигарету. Достала из портсигара еще одну, надеясь, что это поможет унять дрожь в руках. Лишь когда Гарольд перевернул последнюю страницу, она позволила себе спросить:

– Ну, что думаешь?

Тот шумно выдохнул и положил ладони на стол, по обе стороны от рукописи.

– Фрэнки, дорогая моя. – Он оторвал взгляд от текста и посмотрел ей в глаза. Тут же стало ясно, что соображения, которыми он собирается поделиться, ей не понравятся. – Я понимаю, что тебе страшно.

– Страшно?

– Да, – подтвердил Гарольд, откидываясь на спинку кресла. – Предыдущая рукопись, которую я получил от тебя, – нечто совершенно новое, непохожее на все, что ты писала прежде. – Он взволнованно подался вперед: – Но в этом ее гениальность.

– Гениальность? – Фрэнки смутно осознавала, что повторяет за ним как попугай, но ничего не могла с собой поделать, слова – те, которые она собиралась произнести, которые репетировала все утро на случай, если услышит ровно то, что услышала, – упорно ускользали от нее.

– Да. Такого от тебя никто не ожидает.

Фрэнки указала на рукопись на столе:

– А это?

Гарольд снова опустил взгляд.

– Это хороший роман, Фрэнки. Только вот…

– Что? – спросила она, так и не дождавшись продолжения.

Он помолчал, словно подбирая ответ.

– Привычный.

– А та рукопись?

– Она эффектная. Свежая.

Долой старье, мрачно подумала Фрэнки. Вот в чем вся суть, просто Гарольд слишком добр, чтобы сказать об этом прямо. Наверное, поэтому он и ухватился за рукопись Гилли – из любви к Фрэнки, из желания уберечь ее от выбраковки, которая, видимо, ждала в самом ближайшем будущем. Ах, если бы только можно было принять его помощь. Вот бы сейчас кивнуть, улыбнуться, притвориться, не чувствуя ни вины, ни сожалений, что она действительно создала эту рукопись. Вот бы забыть о Гилли и обо всем, что произошло в Венеции. Но Фрэнки не могла да и не хотела так поступить.

– Нет, Гарольд.

– Нет? – в замешательстве спросил он.

– Я хочу опубликовать этот роман. – Она указала на страницы, лежавшие на столе.

– И, возможно, мы его опубликуем. Дадим ему отлежаться, сделаем некоторые правки и…

– Гарольд, ты меня не слушаешь.

– Нет, дорогая, это ты меня не слушаешь. – Его голос вдруг переменился, Фрэнки очень давно не доводилось слышать от него подобной резкости. – Это я публиковать не буду. Не сейчас.

Решение не стало для нее неожиданностью, но тон на мгновение ошарашил.

– Прости, Гарольд, но я не согласна.

Он вздохнул:

– Мне грустно это слышать.

Фрэнки повернулась к двери.

– Еще кое-что, дорогая. Нужно определиться с названием. – Она не успела и рта раскрыть, как Гарольд покачал головой: – Не трудись, Фрэнки. По договору ты должна нам рукопись. И именно эту рукопись ты сдала.

– Ничего я не сдавала, – взвилась она. – Ты явился ко мне домой и украл ее.

Гарольд лишь отмахнулся.

– Мы уже несколько месяцев работаем над этим романом. Вложили в него кучу времени. И денег. Ты своей рукой подписала договор, в этом самом кабинете. Нельзя сейчас просто взять и пойти на попятный. – Он выдержал паузу. – А если попытаешься, ни одно издательство больше не захочет иметь с тобой дела.

– Гарольд, – дрожащим голосом взмолилась она, – пожалуйста.

Непривычно было просить его о помощи, ведь прежде он всегда легко и охотно предлагал помощь сам, это она вечно отнекивалась, толком не прислушиваясь к его советам. Теперь Гарольд лишь смотрел на нее, будто и не расслышал просьбы.

– Мне жаль, что до этого дошло, Фрэнки, но ты не оставляешь мне выбора. Сама же видишь. – Он кашлянул, прочищая горло. – Так вот, по поводу названия.

Тон снова деловой, мельком подумала она. Как это на него похоже. Пенять остается только на себя – наивная дура, позволила себе забыть, что он за человек, и поверить, будто цель для него не оправдывает средства. Она потянулась за ручкой и написала на странице всего одно слово. Гарольд уставился на него:

– Не понимаю.

Но Фрэнки понимала – впервые с тех самых пор. Удивительно, что этот ответ не пришел ей в голову раньше.

– Это все иллюзия, – сказала она, глядя в глаза своему бывшему редактору. – Той второй женщины на самом деле никогда не существовало.

Гарольд все еще хмурил брови, когда Фрэнки, не дав себе труда объясниться, вышла за дверь. Шагая прочь, она понимала, что развязка уже не за горами.

Она заранее договорилась после визита в издательство пообедать с Джек.

Пришлось позвонить ей на домашний номер из телефонной будки, сообщить, что обед отменяется, передать через Леонарда извинения и насочинять отговорок в ответ на его несколько настороженные расспросы.

В автобусе, по пути в Крауч-Энд, она вдруг рассмеялась. Несмотря на то что находилась в общественном месте и ее окружали люди – автобус был до отказа набит пассажирами. Сдержаться она не пыталась да и не смогла бы при всем желании, эмоции рвались наружу. Фрэнки дернула за шнур, автобус со скрипом остановился. Она понятия не имела, где оказалась, как далеко еще до Крауч-Энда, но это было и неважно. Спускаясь по ступенькам, она чувствовала на себе чужие взгляды. В голову пришла нелепая мысль: а не закрыть ли глаза, не щелкнуть ли пальцами. Может, тогда все закончится.

Но она просто пошла куда глаза глядят.

Хотя была весна, с утра подморозило, и Фрэнки понимала, что надо бы идти домой, что прогулка под ледяным дождем не сулит ничего хорошего, но перспектива вернуться в квартиру не просто не привлекала, но даже вызывала легкую тошноту. Она свернула в парк неподалеку, стремясь убраться подальше от толпы, от зонтиков, запрудивших тротуар. Погода стояла ветреная, накрапывал дождь, и парк пустовал – в такой день мало охотников до прогулок. Фрэнки молча брела, опустив голову, вперив взгляд в землю. Прошел час, затем другой, постепенно опустилась темнота. Она подняла глаза к небу в надежде увидеть звезды, и в памяти вдруг всплыла теплая летняя ночь, целую жизнь назад, когда они вдвоем с матерью сидели в саду с телескопом, жевали печенье и высматривали падающие звезды. Фрэнки сама не знала, сколько прошло времени, чувствовала лишь, что к моменту, когда она наконец решила отправиться домой, руки у нее тряслись, губы онемели, а одежда насквозь промокла.

Быстрее было бы добраться на автобусе или метро, но нырять в толпу незнакомцев не хотелось. Хотелось и дальше перебирать хлюпающими от воды ногами под проливным дожем – такое вот покаяние за грехи. Путь был долгим и трудным. Где-то на полдороге ей вдруг вспомнился тот день в Венеции, во время наводнения, когда она отправилась на вокзал. На мгновение память перенесла ее в холодный, пустой зал ожидания, перед глазами возникло хмурое и взволнованное лицо кассира, который советовал укрыться в безопасном месте.

Можно подумать, это ей в тот день угрожала опасность.

Фрэнки рассмеялась, звук вышел глухой и хриплый – не то кашель, не то рвотные спазмы. Мужчина и женщина, державшиеся впереди, ускорили шаг и перешли на другую сторону улицы. Фрэнки поняла, что, должно быть, похожа на сумасшедшую. Да ведь она и есть сумасшедшая, разве нет? Помешанная – на Гилли и воспоминаниях о Венеции. Хрупкий рассудок снова дал трещину. Всю дорогу она гадала, сможет ли починить его на этот раз.

Остановившись перед входом, Фрэнки оглядела свой дом. Дождь успел превратиться в настоящий ливень. Вода хлестала по плечам, затуманивала взгляд, дом мелькал перед глазами, то исчезая, то появляясь снова. Фрэнки вдруг страшно захотелось оказаться внутри. У горячего камина, от которого расходится волнами жар, заглядывая даже в самые дальние уголки комнаты.

Она схватилась за ручку, но дверь не поддалась. Из горла Фрэнки вырвался смешок. А отпирать-то кто будет? Пошарив в кармане, она выудила ключ. Попыталась вставить его в замочную скважину, но безуспешно. То ли ключ слишком большой, то ли замок слишком маленький. Фрэнки сражалась с дверью еще пару минут, прежде чем заметила краем глаза какое-то движение в окне. Занавеска шевельнулась. Фрэнки сощурилась, ей почудился смутный силуэт – неужели кто-то следит за ней изнутри? Нет, она все путает. Это в Венеции ее преследовал силуэт в окне. Да и того уже нет. Брат Марии уехал. Вернулся на свой остров, затаился под крышей родного дома.

– Дурацкий замок! – пробормотала она, не оставляя попыток просунуть ключ в скважину.

Ничего не выходило. Она уставилась на ключ. Дверная коробка порой разбухала от сырости, может, и с замками такое бывает? Фрэнки потратила еще минуту-другую на бессмысленную возню у входа. И вдруг поняла, что уже не одна. Она не слышала, как подъехала машина, как хлопнули двери, и заметила двоих полицейских, лишь когда те оказались рядом – мрачные тени, суровые взгляды из-под насупленных бровей.

– Не могу попасть внутрь, – объяснила она, указывая на замок. – Ключ не подходит.

Один из полицейских нахмурился еще сильнее.

– Ваше имя? – спросил он.

– Фрэнсис Крой. Вам-то какое дело?

Угрюмый полицейский ее вопрос проигнорировал. Его напарник тем временем подошел к окну, тому самому, в котором ей совсем недавно мерещилось движение.

– Посмотрите на меня, миссис Крой, – монотонно проговорил угрюмый.

– Мисс Крой, – сердито поправила его Фрэнки.

– Мисс Крой, – согласился он, продолжая хмуриться. – Что вы здесь делаете?

Фрэнки смерила его взглядом.

– Я здесь, очевидно, пытаюсь попасть домой, но идиотский ключ почему-то не лезет в замок.

Полицейский склонил голову набок, как бы взвешивая ее ответ, размышляя, следует ли ему верить.

– С кем мы можем связаться?

– Насчет ключа? – не поняла Фрэнки. Но полицейский все не сводил с нее взгляда, и под этим взглядом она потихоньку съежилась, словно и впрямь совершила нечто предосудительное, и в итоге назвала имя и телефон Джек, надеясь таким образом положить конец недоразумению. Сперва показалось, что это сработало. Полицейские отошли, но, впрочем, явно продолжали приглядывать за ней с почтительного расстояния. Делать было нечего, оставалось только ждать, и Фрэнки, обмякнув, опустилась на выложенную кирпичом дорожку, что вела к двери. Так она и сидела, пока, через полчаса или около того, над ней не склонилась Джек, между бровями у которой залегла глубокая складка.

– Фрэнки, что случилось?

Что-то нехорошее. Только теперь она осознала это, почувствовала на губах жгучую горечь беды. Она встала, протянула вперед руку с ключом.

– Не подходит, – объяснила она, стараясь не обращать внимания на грозные взгляды полицейских, стоявших позади Джек, на смутный силуэт в окне, за занавеской. Ее облепили эти взгляды, чужие шепотки. Она мелко передернула плечами, будто пытаясь стряхнуть их. Захотелось взять щетку и как следует пройтись по спине, по бокам – интересно, можно ли вот так запросто их смахнуть?

– Фрэнки, дорогая, – прошептала Джек, забрав у нее ключ, – это не твой дом. – Она поджала губы. – Ты здесь давно не живешь.

Фрэнки окатило волной какого-то чувства – кажется, страха, – накрыло с головой, она вспыхнула и похолодела одновременно. Будто ее пробудили ото сна, будто слова подруги развеяли туман, которым заволокло рассудок. Тут же стало ясно, что Джек права. Это не ее дом. Фрэнки сделала шаг назад, впервые замечая перемены. Участок теперь окружен забором, новая дверь выкрашена в синий, а не в красный, а главное – сада, которым так гордилась ее мать, больше нет. Как там сказала Джек? Ты здесь давно не живешь.

– Сама не знаю, что на меня нашло, – начала она, качая головой. Только теперь она разглядела страх на лице женщины в окне, новой хозяйки дома, заметила участливый взгляд полицейского, в котором сквозило что-то еще – наверное, досада: кому охота возиться с полоумной старухой? Хотя нет, она не старуха. Но и не девушка, не юная красавица, к чудачествам которой могли бы отнестись снисходительно. Фрэнки мимоходом подумала, что, будь Офелии за сорок, никто не стал бы с ней носиться.

Джек только улыбалась и качала головой, убеждая ее не волноваться, мол, все в порядке, с кем не бывает. Да ни с кем не бывает. На этот счет у Фрэнки не было иллюзий, как не было и сомнений в том, что Джек просто-напросто пытается ее успокоить. Оставалось только согласно кивать, молча слушать, как Джек благодарит полицейских и обещает за ней присматривать, чтобы подобного больше не повторилось, а потом покорно следовать за подругой домой.

Домой. Это слово на мгновение согрело ее, наполнило душу покоем и предвкушением, которые тут же рассеялись, оставив лишь недоумение: а что, собственно, такое дом и как давно она в последний раз чувствовала себя по-настоящему дома?

Джек мерила гостиную шагами.

– Ты вся мокрая! – воскликнула она, втолкнув подругу в квартиру. И следующие несколько минут носилась туда-сюда, вешала мокрое пальто, стряхивала дождевые капли, несколько раз проверяла, что руки и ноги у Фрэнки не посинели от холода окончательно.

– Под дождь попала, – объяснила Фрэнки.

– Дождь давным-давно закончился. – Джек встревоженно хмурилась. – Поставлю чайник.

Кивнув, Фрэнки рухнула на диван и несколько минут лежала не шевелясь, пока Джек не вернулась. Она вручила Фрэнки чашку горячего чая и накрыла ее колени пледом.

– Согрелась? – спросила она, внимательно всматриваясь в лицо подруги.

– Да, так гораздо лучше.

– Хочешь, огонь разведу?

– Давай, – ответила Фрэнки, но тут же отставила чашку и поднялась на ноги, уронив плед. Она подошла к окну, выглянула наружу, медленно обвела глазами улицу, обследуя каждый уголок. Затылок горел под пытливым взглядом Джек.

– Что происходит, Фрэнки? – твердо, но ласково спросила та. – И что ты там делала, возле своего старого дома?

Фрэнки не сразу нашлась с ответом.

– Хотела посмотреть на звезды.

Так всегда говорила мама, если ее заставали среди ночи одну в саду. С началом войны такое случалось все реже и реже. И Фрэнки знала, что именно этого – возможности выйти в сад и просто поглядеть в небо – маме не хватало больше всего. Она не дожила до того дня, когда это снова стало безопасно.

– Ты переутомилась, – прошептала Джек.

Да, мысленно согласилась Фрэнки, позволив отвести себя вверх по узкой лестнице в спальню. Наверное, в этом все дело. Переутомление. Надо просто забраться в постель, хорошенько выспаться, а утром… а что утром? Рукопись – не ее, а Гилли – по-прежнему будут готовить к печати. Это останется неизменным, а значит, облегчить ее страданий не сможет ничто и никто, даже Джек.

Ночью ей снилось что-то странное, путаное.

Только что она была дома, в своей квартире в Крауч-Энде, и вдруг оказалась в палаццо, в городе мостов, среди подступающей воды. Она в панике вскочила, вода все поднималась, уже плескалась выше лодыжек и ползла вверх по икрам, вонь лагуны била в ноздри. Фрэнки опустила взгляд и увидела в своих руках страницы рукописи – изорванные в клочья, они медленно планировали вниз, точно кленовые сережки, которые она в детстве так любила подбрасывать в воздух. И, совсем как в детстве, она не могла поймать их, сколько ни тянула руки, обрывки один за другим падали в воду, которая с каждой секундой темнела, слизывая чернила с бумаги. Воздух пропитался запахом, тем самым запахом, и Фрэнки закрыла рот руками, боясь, что ее стошнит, боясь задохнуться и никогда не найти отсюда выхода, и тут же с ужасом осознала – она здесь вовсе не главная героиня.

Она проснулась, хватая ртом воздух, торопясь стряхнуть пелену кошмара, облепившую ее с ног до головы, но не различила никаких звуков, кроме стука дождя о карниз, и на одно кошмарное, бесконечное мгновение уверилась, будто до сих пор заперта в палаццо.

Открыв глаза, она заморгала в темноте.

Нет, это не палаццо, но и не квартира в Крауч-Энде.

Фрэнки вытянула руку, наткнулась во тьме на что-то холодное и тут же отпрянула.

– Джек? – прошептала она, ища подругу на ощупь среди черноты.

И тут услышала шум. Громкий, неумолчный, доносившийся откуда-то сверху гул, от которого дрожало все вокруг. Стучали зубы, вибрировали кости. Когда это случилось впервые, Фрэнки казалось, что дрожь не стихала еще много часов после того, как самолеты скрылись из виду. Отчасти поэтому она и вызвалась работать дежурной во время воздушных тревог – чтобы не окунаться в густую, влажную тьму бомбоубежищ, где надо передвигаться ощупью. Лучше встретить конец лицом к лицу, чем погибнуть в неизвестности.

Затхлая сырость подвала заползала в ноздри. Так пахла война, и так же пахла Венецианская лагуна. Почему она не замечала прежде?

Слева от Фрэнки раздался шорох. Точно скреблись крохотные, острые крысиные коготки. Она закрыла глаза, променяв одну тьму на другую. А когда открыла их снова, рядом сидела Гилли. Свернулась калачиком в углу, всего в паре футов, поджав под себя ноги, как если бы по-прежнему прохлаждалась в палаццо, а не пряталась в мрачном подвале.

– Что вы здесь делаете?

Девушка склонила голову набок.

Фрэнки открыла было рот, готовая выкрикнуть новое обвинение, но тут прямо у нее над головой от стены откололся внушительный кусок. Пол снова задрожал, послышался далекий вой сирен. В свое время Фрэнки так и не решила, что из этого хуже. Она опять повернулась к Гилли, та продолжала сидеть молча, с каменным лицом, не обращая ни малейшего внимания на шум и тряску.

– Почему вы не оставляете меня в покое? – в отчаянии, срывающимся голосом прошептала Фрэнки.

Гилли уставилась на нее в ответ:

– Почему вы меня не отпускаете, Фрэнсис?

Услышав ее слова (свои собственные слова, ведь, в конце концов, разве они не единое целое?), Фрэнки вздрогнула. Она опустила голову на скрещенные руки, сгруппировалась, как учили когда-то. Наверное, в этом и состоит корень проблемы, причина, по которой она никак не может забыть, оставить прошлое в прошлом. Слишком уж они сплелись, сплавились в жизни и в смерти, в секретах, которые хранили, даже в книге, которую вместе создали. Гилли всегда останется с Фрэнки, потому что Гилли есть Фрэнки, часть ее души, и ничто уже не сможет их разделить.

Она закрыла глаза, чувствуя, что готова, и желая лишь одного: чтобы тьма скорее поглотила ее.