Текст книги "Дворец утопленницы"

– Это точно?

– Совершенно точно.

Фрэнки нахмурилась.

– Значит, померещилось, – уступила она. Кто знает, возможно, свет включался из-за коротких замыканий, а шаги были всего лишь эхом, гулко бродившим по пустым комнатам палаццо. Но та тень в окне… Она невольно поежилась. – Ну, хватит об этом.

Они допили коктейли в спокойной, уютной тишине, а после разошлись по своим спальням.

Фрэнки забралась в постель, торопясь поскорее заснуть, оставить в прошлом этот день, ссору с Джек, гибель рукописи. Но все не получалось отделаться от предчувствия, что ни в том, ни в другом случае утраченного не вернуть. Плотнее закутавшись в одеяло, она приказала себе ни о чем не думать.

Ночью ей снился канал, белоснежные страницы, разбросанные по поверхности воды, чужие руки, тянущиеся к ним из глубины.

Утром лило как из ведра.

Смаргивая туман в глазах – напоминание о двух выпитых на ночь коктейлях, – Фрэнки взглянула в окно и поймала себя на мысли: дурной знак. Небо окончательно почернело, и дождь словно бы переменился, было в нем теперь что-то угрожающее. Может, из-за ливня Джек перенесет отъезд хотя бы на денек? Увы, Фрэнки слишком хорошо ее знала, чтобы надеяться, – если уж та приняла решение, никакой дождь ее не остановит. Она со вздохом выбралась из постели и натянула халат.

При виде Джек и Леонарда сомнения отпали сами собой: едут, несмотря ни на что, и совсем скоро. Оба уже собрали чемоданы и ждали, готовые ко встрече с непогодой – в непромокаемых плащах и резиновых сапогах.

– Точно не поедешь? – спросила Джек, пока Фрэнки спускалась в пиано нобиле.

Спиральная лестница под ногами вихляла и скрипела будто бы сильнее обычного. Пришлось схватиться за перила.

– В Любляну-то? – Фрэнки притворно содрогнулась. – Вот еще.

– По-моему, тебе не стоит оставаться тут одной.

Джек уже не выглядела такой разгневанной, как вчера, но все же в выражении ее лица сквозила некоторая враждебность, которую – это Фрэнки прекрасно понимала – поможет стереть лишь время.

– Ничего со мной не сделается, – только и сказала она, зная, что нет таких слов, которые могли бы за оставшиеся минуты починить их дружбу. – Если, конечно, ты не намекаешь, чтобы я выметалась.

– Не драматизируй, я тебя умоляю, – с каменным лицом отозвалась Джек. – Я просто считаю, что это неразумно.

Фрэнки рискнула улыбнуться:

– Можно подумать, я когда-то поступала разумно. (Смеха в ответ не последовало.) Не волнуйся, у меня все будет в полном порядке.

Джек открыла было рот, чтобы возразить, но тут вмешался Леонард:

– Ладно тебе, Фрэнки у нас большая девочка. Сможет о себе позаботиться.

Его жена смерила обоих испытующим взглядом.

– Как скажете, – заявила она, приглаживая волосы. И будто бы собралась что-то добавить, но мгновение спустя молча развернулась и направилась к выходу.

– У нее самой-то все будет хорошо? – спросила Фрэнки, глядя в пустоту, туда, где еще секунду назад стояла Джек.

Леонард со вздохом подхватил чемоданы.

– Горя с вами не оберешься. Джек вечно твердит, что мы с тобой ее в могилу сведем. А я что-то боюсь, как бы это вы меня туда не свели. – Он поцеловал Фрэнки в щеку. – Не переживай, она справится. Ты ведь знаешь Джек, пару дней покипятится, а там и остынет.

Фрэнки кивнула.

– Скажи ей, чтоб звонила.

– Скажу.

Когда Леонард скрылся из виду, она еще долго стояла одна в гостиной. Не смотрела в окно на их удаляющиеся спины, не видела, обернулась ли Джек напоследок, бросила ли через плечо встревоженный взгляд, – хотелось надеяться, что да, страшно было представить, что нет. Фрэнки не двигалась, пока тело не покрылось мурашками, пока холод, ползущий вверх по ногам, не пробрал до костей, пока не начала бить дрожь. Лишь тогда она поднялась на третий этаж, пустила горячую воду и долго лежала в ванне среди густых белесых клубов пара, наблюдая, как кожа сперва краснеет от жара, а потом светлеет, постепенно остывая.

Остаток дня она провела в пасмурном настроении, которому вторила погода за окном: завеса дождя становилась все плотнее, а туман – все непрогляднее, будто намеревался поглотить Венецию без остатка. Порывы ветра ударялись о стены палаццо, набрасывались на всякого, кто осмеливался показать нос на улицу. Ближе к вечеру, бесцельно переходя из одной комнаты в другую, Фрэнки с удивлением осознала, что город снаружи почти исчез – никаких гондол, никаких признаков жизни.

Одиночество казалось абсолютным.

Глава 16

Позже, стоя посреди холла, – дело было днем, но из-за ненастной погоды и полумрака снаружи казалось, что уже вечер, – Фрэнки краем глаза уловила какое-то мимолетное движение.

Она сама не помнила, зачем пришла туда. Вероятно, со скуки – без друзей и без романа в палаццо царила тягостная пустота. Ища, чем бы занять голову, как бы еще отвлечься от мрачных мыслей, она спустилась на первый этаж и остановилась недалеко от окна в позе, которую давным-давно, в детстве, приходилось принимать на занятиях у мадам Дюмонт, демонстрируя выворот стоп. Замерев во второй позиции – руки в стороны и чуть вперед, – она заметила, как что-то шевельнулось на периферии зрения. На секунду она оцепенела, но тут же уронила руки и бросилась к окну.

На другой половине палаццо кто-то был, и этот кто-то наблюдал за ней. Фрэнки провела ладонью по стеклу с фацетом, грязному и мутному от возраста, в безнадежной попытке его отчистить, но очертания снаружи остались неясными. И все же сомнений быть не могло. Силуэт на той стороне определенно принадлежал человеку, который, стоя у окна, смотрел на дождь. И на Фрэнки.

Не теряя ни секунды, она бегом спустилась по лестнице, пересекла двор и замолотила кулаком в дверь – громко и напористо. А не дождавшись ответа, закричала:

– Эй, вы! Я вас вижу! – Шум дождя проглотил ее слова. – Я вас вижу! – крикнула она снова.

Как и ожидалось, реакции не последовало. Фрэнки надавила на кнопку звонка – раз, другой, третий. Дала себе время отдышаться. А затем, наперекор здравому смыслу, наперекор внутреннему голосу, который уговаривал вернуться домой, взялась за ручку и повернула ее.

Дверь, щелкнув, отворилась.

Внутри эта половина палаццо была отражением противоположной. Все в ней было точно так же – и совсем не так. Фрэнки будто попала в Зазеркалье. Гостиная походила на ее гостиную, но выглядела совершенно иначе. Та же планировка, та же мебель – призрачные вещи, накрытые ветхими, загрубевшими от времени и пыли простынями, к которым не прикасались уже много лет. Она вспомнила, как ребенком боялась Бармаглота, готового в любой момент наброситься из темноты, и застыла у лестницы, не смея ступить ни шагу на непослушных, ватных ногах.

Снова позвала хозяев, но и теперь никто не откликнулся. Медленно продвигаясь вглубь палаццо, она слышала лишь шелест собственных шагов, а за ее босыми ступнями тянулся мокрый шлейф непогоды. Фрэнки звала все тише, тише, пока не умолкла совсем. Гостиная осталась позади, и, минуя одну за другой дальние комнаты пиано нобиле, легко скользя по плитам пола, она все отчетливее понимала: здесь никто не живет. Во всяком случае, никому не следовало бы здесь жить.

На третьем этаже стояла все та же пронзительная тишина. Фрэнки и сама не знала, чего ждет – что из-за занавески выскочит привидение, станет грохотать цепями? Нет, ничего и никого там не было.

От идеи подняться на чердак она едва не отказалась. Соваться туда лишний раз ей не приходило в голову и на своей половине, а уж здесь и подавно. И все же, зная, что не сможет спать спокойно, не обыскав все помещения, она заставила себя медленно, ступенька за ступенькой, взобраться наверх.

Проходя по коридору вдоль череды крохотных комнатушек, она вбирала глазами пустоту. И вдруг, уже готовясь с облегчением выдохнуть, спуститься во двор, наконец примириться с мыслью, что ей все померещилось, застыла у двери в последнюю. В дальнем углу, там, где в других каморках зияла пустота, в этой виднелась груда одеял – немудрящая замена постели.

Впрочем, не ошиблась ли она? В конце концов, это тряпье могли оставить предыдущие хозяева квартиры, кто-то из арендаторов мог скинуть пару покрывал с диванов и забыть при переезде. Но в этом Фрэнки почему-то сомневалась. Новая уверенность стучала в висках. Все это время она воображала себе бог знает что – пожилую пару, спрятавшуюся от чужих глаз среди древних, крошащихся стен, одинокую женщину, проводящую дни в бесцельных скитаниях по пустым комнатам, – и лишь теперь поняла, что никого из этих людей никогда не существовало. Здесь не было ничего, кроме пыли, паутины и щупалец влаги, темнеющих на потолке, тянущихся к стенам. Воздух был пропитан их затхлой, плесневелой вонью. Фрэнки сдернула с головы платок, прижала к лицу. Развернувшись, она бросилась вниз по лестнице – прочь из этого проклятого места, из этого саркофага, откуда боялась не найти выхода. Нет, она не из тех, кто верит в призраков, но есть на свете вещи и пострашнее.

Распахнув дверь, она вырвалась из холла во двор, вне себя от счастья подставила лицо дождю и ветру. Жадно хватая ртом воздух, попыталась усмирить разбушевавшееся сердце.

Вернувшись в спальню, Фрэнки тут же принялась за сборы.

Прочь из Венеции, и как можно скорее.

Глава 17

Водные такси не ходили, гондолы, укрытые брезентом, сиротливо покачивались у причалов. Ну что ж, значит, пешком.

Внутренний двор затопило. Сквозь решетчатые ворота, отделявшие палаццо от канала, струилась вода. Старая резная гондола трепыхалась на волнах, гремела цепью, точно умоляя спустить ее с привязи. Металлический лязг гулко отскакивал от стен. Фрэнки невольно дернула плечами, из-за шума ли, из-за дождя ли, и это безотчетное движение пустило по телу дрожь, которую она не сумела унять и затряслась вся, с ног до головы, стуча зубами. На мгновение она оцепенела, застыла посреди двора, почти не чувствуя ледяных рук.

К счастью, она додумалась надеть огромные, размера на два больше, чем нужно, резиновые сапоги, оставшиеся в доме не то от Марии, не то от предыдущих жильцов. Но потоп все же испугал ее – от одного вида зеленой воды, зловеще колыхавшейся уже на уровне лодыжек, не терпелось поскорее сбежать. Она неловко шагнула вперед, одной рукой держа потрепанный кожаный чемодан, а другую прижимая ко рту и носу, пытаясь хоть как-то защититься от серного смрада. Даже этот знакомый, характерный дух Венеции – Фрэнки давно привыкла, что так пахнет вода, посуда, да и ее собственное тело, – сегодня казался острее, интенсивнее. Она уткнулась носом в шарф, стараясь не дышать. Было в этой вони что-то звериное, тянуло гнилью, от которой тошнота подкатывала к горлу.

Без гондол дорога к вокзалу заняла целую вечность. Она без конца сворачивала из одного переулка в другой, обходя те тупики, которые помнила, выбираясь из тех, что заставали врасплох. Несколько раз едва не бросила чемодан, который словно тянул ее под воду, поднимавшуюся все выше и выше, но все-таки продолжила путь со своей поклажей, подгоняемая горячей, насущной необходимостью как можно скорее уехать из Венеции. Вздрагивая всем телом под тяжестью чемодана, проливным дождем, немилосердными порывами ветра, она перешла мост Риальто. Миновала кампо, затем второе, третье; одни узнавала, другие, пусть даже смутно знакомые, из-за наводнения казались чужими. Не раз и не два она понимала, что заблудилась, что понятия не имеет, где находится и где выход из этого лабиринта улиц, и в такие мгновения даже не пыталась сдержать возгласа ярости. Но упорно шла вперед, зная, что отыскать выход необходимо – надо сбежать, убраться отсюда, пока еще не слишком поздно.

Чемодан тормозил Фрэнки, путался под ногами. О содержимом его, которое едва ли удастся донести до вокзала сухим – дождь и ветер усиливались с каждой минутой, – она старалась не думать. Лишь настойчиво двигалась к цели, склонив голову, сощурив глаза и отказываясь внимать страху, шептавшему на ухо, что происходит нечто аномальное, что так не может, не должно быть.

Дрожащая, промокшая до нитки, Фрэнки толкнула дверь вокзала, но не увидела никого, кроме нескольких служащих. Ни единого пассажира. Страстно желая хоть ненадолго укрыться от дождя, она все же в нерешительности замерла на пороге, точно забрела куда-то, где чужакам не рады. В здании стояла пронзительная тишина. Даже молотивший по крыше дождь не заглушал эха ее шагов, разносившегося по пустынному вестибюлю.

Служащий в кассе, услышав ее вопрос, покачал головой:

– Поездов уже нет, синьора.

Фрэнки не слишком удивилась – в глубине души она знала, что так и будет, просто отказывалась верить. Теперь, когда от реальности было не скрыться, пришла настоящая паника. Бежать некуда.

Кассир жестом указал на улицу, туда, где с неба хлестала вода, а ветер стремительно превращался в ураган:

– Вода не уходить.

Фрэнки ничего не поняла.

Он умолк, подыскивая слова.

– Радио? – спросил он наконец.

– Нет, у меня нет радио, – дрожащим голосом отозвалась она. – И я не говорю по-итальянски.

Кассир сочувственно кивнул, и Фрэнки едва не спросила, чему он сочувствует больше – отсутствию радио или неспособности понимать местный язык.

– Такой дождь, – сообщил он, указывая на потолок, – не нормальный.

От одного взгляда наверх ее передернуло. Она снова повернулась к кассиру:

– Что мне делать?

Фрэнки не привыкла оказываться в подобных ситуациях. Она много лет сама справлялась с любыми напастями и гордилась своим умением жить, ни на кого не рассчитывая. Временами ей хотелось, чтобы кто-то оказался рядом, как, например, той ночью, когда она позвонила Джек, но никогда прежде ей не требовалось присутствие другого человека. Во всяком случае, не в практическом смысле. Теперь же она понятия не имела, куда идти, что делать. Знала только, что не хочет возвращаться в палаццо. Одно воспоминание о фигуре в окне заставило ее крепче ухватиться за ручку чемодана.

– Синьора. – Кассир протянул руку сквозь решетку, будто испугавшись, что она упадет.

Фрэнки даже не замечала, что нетвердо стоит на ногах.

В ту же секунду лампы погасли и вокзал погрузился во тьму.

– Вам надо в безопасность, синьора.

Глава 18

В половине седьмого в дверь позвонили.

Фрэнки не двинулась с места, лишь поднесла к губам бокал, и вино разлилось по онемевшему языку, окутало онемевшее сознание. На секунду она испугалась, что не закрыла дверь, но тут же вспомнила, как повернула ключ в замке, как услышала приятный щелчок и ощутила тусклую надежду: теперь тому, что живет на другой половине палаццо, не пробраться внутрь. Все прочие страхи она утопила в вине.

Окна смотрели наружу черными провалами – вернувшись с вокзала, Фрэнки не стала включать свет, темнота куда лучше соответствовала ее настроению, – а значит, звонивший, кто бы это ни был, наверняка подумает, что хозяева уехали. Единственным источником света в гостиной было слабое пламя свечи.

Кто бы это ни был.

Ха.

Будто неясно, кто звонит. Да кто это может быть, кроме нее? Фрэнки сделала еще один долгий, задумчивый глоток. Предпочла бы чего покрепче, но после их с Леонардом возлияний предыдущим вечером в баре осталось только вино, а все магазины, попавшиеся на обратном пути, были наглухо заперты из-за непогоды.

Трель звонка снова разнеслась по палаццо, подчеркивая и без того до боли очевидную пустоту, полнейшее одиночество. Но Фрэнки все же не спешила открывать. Одной быть не хотелось, но компании Гилли хотелось и того меньше. Раздался очередной звонок.

До чего настырная девица.

Позже Фрэнки гадала, как поступила бы, не прикончи она к тому моменту уже полбутылки вина. Скорее всего, скрылась бы в ванной, пустила горячую воду и сделала вид, что никого нет дома. Именно это подсказывал здравый смысл.

Но той ночью ей было не до здравого смысла.

В дверях, дрожа, стояла Гилли, а позади нее бушевали ветер и дождь. С возвращения Фрэнки стихии разыгрались лишь сильнее, а вода доходила уже до середины икры, и если сама она предусмотрительно натянула резиновые сапоги, то девушка явилась в обычных туфлях без каблука. Вместо того чтобы посочувствовать ей, Фрэнки нахмурилась:

– Что вы здесь делаете?

– Пришла извиниться, – начала Гилли, зябко ежась. И, угадав сомнения Фрэнки, добавила: – Пожалуйста, Фрэнсис. Не прогоняйте меня. Погода просто жуткая. – Она помолчала. – А я не хочу торчать в холодном отеле среди незнакомцев. В такие моменты хочется быть с друзьями.

Фрэнки слегка удивилась, услышав эти слова. После всего, что случилось, после всех обвинений, которые она швырнула Гилли в лицо, как-то не верилось, что та продолжает считать ее подругой.

Гилли тем временем открыла сумку.

– А если и этого недостаточно, чтобы меня приняли, – она извлекла бутылку виски, – готова поспорить, что в баре у вас шаром покати.

После секундной заминки Фрэнки посторонилась, пропуская ее внутрь. Переходя затопленный двор вброд, они держали ладони над головой в безнадежной попытке защититься от дождя.

Едва оказавшись в гостиной, Гилли бросилась к камину.

– А где ваши друзья?

– Боюсь, вы с ними разминулись. Они утром уехали в Любляну.

– Держу пари, погода у них там получше, чем у нас.

– Пожалуй, – согласилась Фрэнки, наблюдая, как Гилли стягивает чулки и туфли. Покончив с этим, девушка рухнула на диван и подтянула под себя мокрые ноги так непринужденно, словно в ее визите не было решительно ничего необычного, словно сцена, разыгравшаяся в этой самой комнате меньше двух суток назад, ничего не значила.

– Кажется, – скрестив на груди руки, начала Фрэнки, – вы хотели что-то мне сказать?

– Сначала я вам загадаю загадку, – тут же сменила тему Гилли. – Как по-вашему, сколько раз в «Макбете» произносят слово «кровь»?

– Гилли.

– Правильный ответ: сорок два.

От вина у Фрэнки мутилось в голове, путались мысли. Она попыталась вспомнить, зачем вообще открыла дверь, зачем впустила чужого человека в дом, который уже привыкла считать своим.

– Гилли, – повторила она. Испуганной девушка не выглядела – вряд ли хоть что-то на свете способно ее испугать, – но, по крайней мере, виноватое выражение лица казалось неподдельным. – Вы вроде бы хотели извиниться.

Та кивнула, словно собираясь с духом.

– Я много об этом думала и не помню, чтобы открывала окно, Фрэнсис. Но если так вышло, мне очень-очень жаль. Честное слово. Вы ведь знаете, я ваша преданная поклонница, мне бы и в голову не пришло уничтожить вашу рукопись. Это так ужасно, что она погибла. – Гилли на секунду замешкалась. – Вы много успели написать?

– Уже заканчивала, – ответила Фрэнки.

Гилли закрыла лицо руками:

– О боже. Фрэнсис, я даже не знаю, что сказать, как вымолить у вас прощение.

Фрэнки отвернулась к окну. Вспомнила о страницах, которые теперь лежали на дне канала, если от них вообще что-то еще осталось. От одной мысли она содрогнулась. Тряхнула головой, пытаясь прогнать винный туман.

– Так почему вы с самого начала этого не сказали? – спросила она.

– Я при вас ужасно нервничаю, Фрэнсис. Никогда не знаю, что говорить.

Глядя ей в глаза, Фрэнки будто впервые осознала, насколько Гилли молода, и сердце необъяснимо сжалось. Она открыла рот, но не вымолвила ни слова, онемев от стыда за то, что, по меткому выражению Джек, в очередной раз заблудилась в закоулках собственного разума и упорно выставляла Гилли злодейкой, хотя роль была явно из чужого амплуа. Как ей удалось принять столь очевидную случайность за коварство?

– Давайте я вам налью чего-нибудь выпить? – Голос Гилли едва заметно дрогнул. Она вытянула вперед руку. – Пожалуйста, забудем об этом, хорошо? Мы так прекрасно проводили время вместе, нельзя, чтобы одно-единственное недоразумение все испортило. Пожалуйста, можно я вам чего-нибудь налью?

Еще час назад Фрэнки с уверенностью заявила бы, что в жизни больше не согласится принять бокал из ее рук, но некогда твердая решимость поминутно таяла, размягчалась, как неизбежно происходило всякий раз, стоило Гилли оказаться рядом. И чем эта несносная девица ее подкупала? Почему все время заставляла сомневаться? Фрэнки, привыкшей держаться своих суждений, подобные метания были совершенно не свойственны. Она с кивком опустилась на диван, а Гилли, достав два стакана, плеснула в каждый из них виски и, помедлив, добавила еще понемногу.

– Будете по ним скучать?

Осознав, что реплика предназначалась ей, Фрэнки подняла глаза:

– По кому?

– По вашим друзьям. Джек и этому, как его там.

– Леонарду, – подсказала Фрэнки, замечая, что впервые произносит его имя с нежностью. – Так ведь не навсегда же они уехали.

Гилли дернула плечами:

– Я бы расстроилась, если бы мои друзья меня бросили.

– Вот дуреха, – почти ласково сказала Фрэнки. – Никто меня не бросил. Они с самого начала собирались в Любляну.

Поразмыслив, Гилли вручила ей стакан, плюхнулась на диван и снова поджала ноги.

– Получается, теперь вы целиком в моем распоряжении. – Она бросила взгляд в угол, где стоял неразобранный чемодан. – Если, конечно, вы сами не собираетесь уехать.

– Да я пыталась. Дотащила этот чертов баул до самого вокзала, а там мне сказали, что из-за погоды все поезда отменили.

– Но почему?

– Почему я хотела уехать? – Причины пронеслись у Фрэнки в голове: ссора с Джек, силуэт в окне, обманчивая, зыбкая тишина, расползавшаяся по углам палаццо. – Наверное, просто поняла, что пора.

– Мне будет вас не хватать, если вы уедете, – сказала Гилли. – Мы тут как будто в своем собственном мирке живем, правда? Лондонская суета в одночасье его разрушит, совсем не хочется туда возвращаться. Не знаю, понятно ли, о чем я.

Фрэнки не сумела подобрать слов, чтобы объяснить, насколько ей знакомо это чувство, и потому лишь кивнула.

После этого они говорили обо всем и ни о чем, Гилли рассказывала о своей семье, вспоминала истории из жизни. Выяснилось, что она единственный ребенок, о чем, конечно, нетрудно было догадаться. Отец ее, некий Ларсон, – надо думать, и Гилли носила ту же фамилию – владел журналом, который унаследовал от своего отца, а мать работала в этом журнале старшим редактором, прежде чем променять карьеру на замужество и воспитание дочери.

– Она, должно быть, интересная личность, – прокомментировала Фрэнки.

– Это она меня с юности побуждала писать. Наверное, не думала, что я настолько увлекусь. – Гилли смотрела в огонь. – А теперь все больше соглашается с папой. Он считает, что пора бы мне уже заняться делом. Замуж выйти, например.

Фрэнки рассмеялась.

– Он не возражал, пока я писала рассказы под псевдонимом. Думал, побалуюсь и брошу. А вот мысль о публикации романа у него восторга не вызывает. – Она состроила недовольную гримасу. – Боится, меня после этого замуж не возьмут.

– А вы что думаете?

– Что это сплошное мракобесие, к тому же мне мало быть просто женой. – Ее, казалось, поразила собственная дерзость. – Поэтому я с ними не очень лажу, даже с мамой. Не понимаю, как можно было пожертвовать своей жизнью, своими амбициями ради других. Жаль, что я не знала ее молодой, пока она еще не превратилась в строгую, чопорную леди и не взъелась на меня за то, что я таковой становиться не желаю. – Гилли повернулась к Фрэнки: – Остается только гадать, что бы она сказала про вас.

– Почему это?

– Потому что вы вроде бы и строгая, и чопорная, но совсем иначе. Она ханжа, а вы нет, вы просто суровая и остроумная.

Они посидели в тишине, слушая, как трещат дрова в камине. Затем заговорили о Фрэнки, о ее карьере и, хотя об этом она вспоминать не любила, о войне и родителях, которые пережили все до единого авианалеты, все бомбы, со свистом падавшие в ночи, все взрывы, опалявшие небо, а потом нелепо погибли за пару недель до объявления мира.

– Где это случилось? В Лондоне или за границей? – шепотом спросила Гилли.

– Дома, в Лондоне. – Фрэнки горько усмехнулась. – Стоит кому-то рассказать, все тут же предполагают, что они погибли на войне. Нет, не на войне, всего лишь во время войны. Попали в аварию. Если верить врачам, умерли мгновенно. По крайней мере, не мучились. Но как же это было глупо и бессмысленно. С бессмысленностью я так и не смирилась.

В тот день время для Фрэнки остановилось. Когда она открыла дверь и увидела на пороге полицейских, сердце сперва замерло, а потом и вовсе перестало биться. Выходит, не зря беспокоилась. Утром, вернувшись домой после ночной смены – голова еще гудела от воя сирен, – она остановилась у входа, потерла воспаленные глаза, прислушалась. Тишина. Ни звука. Никто не готовит завтрак, не скребет деревянной лопаткой по стенкам сковороды, не шуршит газетой, не спрашивает, как прошла ночь. Позже ей говорили, что, услышав об аварии, она оцепенела – так и замерла, протянув к полицейскому руку, точно надеялась не дать ему произнести вслух правду, которую знала заранее. Порой ей казалось, что она навсегда застряла в этой минуте, на этом пороге, обреченная раз за разом получать худшую весть в своей жизни.

Гилли взяла ее за руку:

– Мне ужасно жаль, Фрэнсис. Представить не могу, как вы это перенесли.

Не доверяя своему голосу, Фрэнки кивнула. А спустя несколько минут, когда вновь обрела способность говорить, призналась, что поэтому и начала писать. Не нашла другого способа справиться с горем, все прочее казалось пустым, бессмысленным.

Гилли внезапно выпрямилась, лицо ее приняло необыкновенно серьезное выражение.

– Послушайте, Фрэнсис, я понимаю, что все сделала неправильно, у меня почему-то иначе не выходит, но вы ведь его прочтете? – спросила она, широко распахнув глаза. – Мой роман, я имею в виду. Я вам первой показываю, никто еще и слова из него не видел. А ваши книги, они так много для меня значили, и если вы согласитесь посмотреть мою рукопись, высказать свое мнение, то я… в общем, вы не представляете, как это для меня важно.

– Серьезно?

– Да. Это, правда, всего лишь копия, местами слегка смазанная, но у меня бы терпения не хватило перепечатать весь текст заново. Я до ужаса медленно печатаю. Родители как-то угрожали отправить меня на курсы машинисток и отказались от этой затеи, только когда им объяснили, что я совершенно безнадежна. Фрэнсис, обещайте, что прочтете, ну пожалуйста.

– Неужели мои книги и правда для вас так уж много значат? – с любопытством осведомилась Фрэнки. – У меня сложилось впечатление, что от последних вы не в восторге.

– Почему вы так решили?

– Вы в прошлый раз сами говорили, едва ли не прямым текстом.

Гилли замотала головой.

– Ваш первый роман мне очень дорог, дороже любой другой книги на свете, а остальное неважно. Я и дальше буду читать все, что вы пишете, в надежде снова увидеть нечто подобное.

У Фрэнки неприятно кольнуло в груди. Да, подумала она, и вы, и все остальные. Позволив поуговаривать себя еще несколько минут, она в конце концов согласилась. Нужно же как-то загладить вину за огульные обвинения, хотя, справедливости ради, ей было в чем упрекнуть эту девушку, наверняка хранившую еще немало секретов. Но об этом лучше не думать. Сколько можно следить и подозревать. Гилли тем временем вскочила с дивана и направилась к лестнице.

– Куда это вы собрались? – с любопытством спросила Фрэнки.

– За рукописью, – отозвалась та. – Она ведь так и лежит у вас в спальне?

Фрэнки кивнула, но тут же добавила:

– Что, прямо сейчас?

– А почему нет? – Девушка жестом указала на улицу: – Или вы куда-то собираетесь?

И с этими словами, будто дальше обсуждать было нечего, она взбежала вверх по ступенькам и скрылась из виду. Фрэнки опрокинула в себя остатки виски. Затем подошла к бару, налила новую порцию. Глядя наружу сквозь струи дождя, она поднесла стакан к губам. И только тут внезапно поняла, насколько сильно разлился канал. Ей уже не раз приходилось видеть венецианские наводнения, но прежде вода поднималась дай бог на пару дюймов, едва выходила из берегов, лениво заползая на площадь Сан-Марко, в тамошние кафе и магазины. Это не причиняло больших неудобств. Но сейчас все было иначе. Фрэнки вспомнила слова кассира на вокзале. Сколько бы воды ни ушло с отливом, сегодня опасно выходить на улицу. Видимо, надо предложить Гилли остаться.

К тому же ночевать одной совсем не хотелось.

И не только из-за таинственного силуэта в окне. Была и другая причина. Напрасно Гилли говорила, что друзья ее бросили, они бы уехали так или иначе, ссора тут ни при чем, и все же Фрэнки сама не ожидала, что ей настолько тяжело будет вновь окунуться в тишину и безжизненную пустоту, которые еще недавно казались такими привычными. Лишь проводя время среди людей, веселясь с друзьями, она осознала, насколько одинокой чувствовала себя раньше, какой прочной стеной отделила себя от окружающего мира. Пусть Гилли и раздражала временами, сейчас ее присутствие было очень даже кстати.

Фрэнки подняла глаза, точно надеясь разглядеть сквозь потолок, что происходит на третьем этаже. Куда запропастилась эта девчонка? Может, пошла в туалет и заблудилась? Тут Фрэнки вспомнила, что свет они так и не включили – весь вечер просидели в темноте, довольствуясь тусклым свечением камина.

Не слишком охотно – полумрак сделался привычным и даже уютным – она поднялась и пересекла гостиную. Если Гилли настаивает на чтении рукописи, без света не обойтись. Фрэнки щелкнула выключателем.

Ничего не изменилось.

Она нахмурилась, снова пощелкала рычажком. Ничего. Тут она вспомнила, как вокзал в одночасье погрузился во тьму.

Видимо, электричества нет.

Фрэнки снова выглянула в окно, в небе сквозь завесу облаков мелькнула полная луна. По ее телу пробежал холодок, тронул ключицы. За спиной послышались шаги.

– Что-то не так, – сказала она, не сводя глаз с луны. – Кассир на вокзале…

Умолкнув на полуслове, она обернулась. Но никого не увидела.

– Гилли? – позвала она. И тут же бросилась к лестнице, куда поспешнее, чем собиралась. На полпути она боязливо оглянулась. Позади никого не было, и все же хотелось оглядываться снова и снова, внутри закипала паника. – Гилли! – крикнула она опять и сама заметила, как неестественно звучит голос. Фрэнки прочистила горло. Замерев у подножия лестницы, вгляделась во тьму третьего этажа. Осторожно поставила ногу на первую ступеньку, затем на вторую.

Наверху что-то скрипнуло.

Она отшатнулась, резко попятилась – и оступилась. Не успев опомниться, Фрэнки потеряла равновесие и повалилась на пол, лодыжка вспыхнула болью.

– Фрэнсис! – крикнули сверху, и тут же раздались торопливые шаги. На вершине лестницы возникла Гилли, ее лицо луной маячило во мраке. – Фрэнсис! – повторила она, увидев ее распростертой на полу. – Что случилось?

– Ничего.

Поднявшись, Фрэнки обнаружила, что не может ступить на вывихнутую ногу, и подалась вперед, ухватилась за перила.

Гилли сбежала вниз по лестнице.

– Давайте помогу.

Фрэнки упрямо делала вид, что никакая помощь не требуется.

– Где вы застряли? Я вас звала.