Текст книги "Дворец утопленницы"

Глава 12

Фрэнки как могла старалась следовать собственному совету. Вместо того чтобы целыми днями торчать в палаццо, накручивая себя, наслаждалась Венецией в компании друзей – втроем они сходили в музей Коррер и Ка-Реццонико[33]33
  Палаццо на Гранд-канале, в котором расположен музей Венеции XVIII века.


[Закрыть], выпили не один бокал vino rosso[34]34
  Красное вино (ит.).


[Закрыть] в окрестных бакаро.

Вдобавок она согласилась еще раз встретиться с Гилли. Предпочла бы, разумеется, провести это время с Джек, но той явно хотелось побыть наедине с мужем. Прямо они об этом не говорили, но невозможно было не замечать, как они тайком переглядываются, думая, что Фрэнки не видит, как часами пропадают в городе, отговариваясь делами, которые занимают считаные минуты. Так что пришлось, сдавшись на милость Гилли, тащиться в Ка-Пезаро[35]35
  Палаццо на Гранд-канале, в котором расположены музеи современного и восточного искусства.


[Закрыть] дождливым днем, когда больше всего на свете хотелось посидеть дома у камина, и бродить по просторным, выстуженным залам Музея восточного искусства, слушая бесконечную лекцию о его экспонатах, которую девушка читала с авторитетным видом преподавателя, наставляющего студентку. Большую часть того, что она говорила, Фрэнки пропускала мимо ушей, рассеянно скользя взглядом по изысканным кимоно в витринах. В начальственной манере Гилли, которая по-прежнему порой раздражала, все же было что-то очаровательное. Как и в самой Гилли.

Позже, в баре «Гарриз», знаменитом коктейлями «Беллини», девушка, будто всем назло, заказала два «спритца» – с кампари для Фрэнки и с аперолем для себя. Когда бармен поставил перед ними два украшенных оливками бокала с кислотно-оранжевой жидкостью, Гилли предложила тост:

– За вторые шансы и новые начинания.

Фрэнки, вместо ответа вздернув брови, слегка коснулась ее бокала своим. Она до сих пор не решила, как относиться к этой девушке, и некоторое время они потягивали коктейли в молчании, примостившись на барных стульях лицом друг к другу.

– Рассказать вам секрет? – спросила Гилли, перекатывая языком оливковую косточку.

– Сперва выплюньте то, что у вас во рту, – ответила Фрэнки, которую это зрелище отчего-то нервировало.

Гилли, послушно вытащив косточку, аккуратно положила ее на салфетку возле бокала.

– Помните, мы с вами договаривались встретиться во «Флориане»?

– Допустим, помню.

Сделав глубокий вдох, Гилли выпалила:

– Я тогда пришла.

– Куда пришли? – недоуменно переспросила Фрэнки.

– К «Флориану». Я стояла за углом.

Фрэнки сощурилась.

– Объяснитесь, будьте любезны.

– Я ужасно нервничала, – начала девушка, будто и не заметив металлической нотки в голосе своей собеседницы. – И подумала, может, лучше не подходить, может, не стоит нам встречаться. Я ведь уже столько себе навоображала про эту встречу – что скажу, что вы ответите. Как мы с вами сразу же подружимся. Я так долго сомневалась, что упустила момент. Вы уже собрались уходить. А я все не могла двинуться с места. Я бы в жизни не решилась снова вас беспокоить, но потом узнала про ту жуткую вечеринку и с чего-то решила, что на вас она непременно произведет впечатление.

Фрэнки не спешила с ответом, обдумывая ее слова.

– И зачем вы мне все это рассказываете?

– Хочу, чтобы вы поняли, почему я вам соврала тогда, в день знакомства. Я страшно хотела к вам подойти, но не знала, как это сделать, не выставив себя, ну… безумной фанаткой.

Повисла очередная пауза. Сегодня Гилли, снова одетая в свойственной ей манере, куда больше походила на ту девушку, которой предстала в первый день на рынке Риальто, – короткая юбка чуть задралась, обнажив бедра, когда она неловко поерзала на стуле, – и хотя бы возвращение к привычному образу отчасти успокаивало.

– Каковой вы, надо сказать, и являетесь, – лукаво отозвалась Фрэнки.

Гилли тихонько усмехнулась.

– Как вы оказались в Венеции, Фрэнсис? При первой встрече вы дали понять, что приехали посмотреть город, но я с тех пор немножко лучше вас узнала и сомневаюсь, что это правда.

Прежде чем ответить, Фрэнки долго молчала.

– Мне нужно было на некоторое время сбежать из Лондона.

– Из-за того случая. – Гилли отпила «спритца». – Я читала в газетах.

Выходит, она все это время знала. Фрэнки тоже поднесла бокал к губам, почувствовала, как язык окатило горечью.

– Вот как?

– Писали, что вы после этого взяли и исчезли. Совсем как Агата Кристи[36]36
  В 1926 году Агата Кристи пропала из дома при загадочных обстоятельствах и была найдена лишь 11 дней спустя.


[Закрыть].

– Чушь собачья, – отмахнулась Фрэнки, втайне довольная таким сравнением.

– А правду говорят, что это все из-за одной рецензии?

Вздрогнув, Фрэнки подняла взгляд:

– Кто говорит?

– Один журналист. Забыла, как его. Писал, что вы в «Савое» сорвались из-за какой-то статьи о вас. – Гилли сделала паузу. – Точнее, рецензии.

Фрэнки смешалась.

– Какая уж теперь разница.

– Подождите, Фрэнсис…

– Нет, не будем об этом. – Не желая обнаруживать свою слабость, она постаралась придать лицу суровое, непреклонное выражение. – Обещайте, что не станете больше спрашивать.

– Хорошо, Фрэнсис, я обещаю. – Гилли собралась было что-то добавить, но умолкла на полуслове.

– Что еще? – с досадой спросила Фрэнки.

– Просто хотела сказать, что не вас первую ругают в газетах. Ругали и Достоевского, и Хемингуэя. Вы знали, что Вирджиния Вульф критики вообще не выносила? Старалась не читать даже того, что писали о других авторах ее времени. Говорила, что ни один писатель не в состоянии оценить современника.

– Допустим, но жила-то она с этим как?

С минуту обе молчали.

– И еще кое-что, – продолжила Гилли.

– Да?

– Бросайте так напряженно думать, иначе эта морщинка с вами останется насовсем. – Не успела Фрэнки опомниться, как девушка прижала пальцы к складочке между ее бровями. – Моя мама бы вас заставила на ночь клеить сюда специальный пластырь, чтобы разгладить кожу.

– Мне мои морщины очень даже по душе.

– И это мне в вас нравится. Это значит, что вам плевать на чужое мнение. – Она посмотрела Фрэнки прямо в глаза. – Так не позволяйте одной несчастной рецензии перевернуть всю вашу жизнь с ног на голову.

Фрэнки вгляделась в ее лицо. Быть может, их пути пересеклись неслучайно? Кто-то ведь должен был вытянуть ее из болота хандры, в котором она так прочно увязла, а это под силу лишь человеку постороннему, не видавшему изнанки ее жизни, незнакомому с ее прошлым. Сколько помнила себя, Фрэнки держалась в тени – так долго, что теперь сомневалась, не разучилась ли трезво оценивать других. Возможно, в поведении Гилли с самого начала не было ничего подозрительного, и все это не более чем домыслы, плод воображения самой Фрэнки. Она осушила бокал и поставила его на стойку, жестом попросив бармена повторить напиток.

– Итак, теперь вы знаете, как я оказалась в Венеции. Ваша очередь. Как вы здесь оказались? Сомневаюсь, что молодые особы вроде вас спят и видят, как бы померзнуть в Венеции зимой, осматривая достопримечательности.

– Да как сказать, – с улыбкой ответила Гилли. – Я люблю путешествовать в низкий сезон.

– Вот уж никогда не поверю. Вы созданы для тепла и солнца, для того чтобы порхать по вечеринкам под руку с каким-нибудь богатым наследником. – Глаза Фрэнки превратились в узкие щелочки. – Сознавайтесь, зачем вы здесь на самом деле? – Она вопросительно вздернула брови, гадая, что за мрачные тайны хранит эта девушка и какой их частью решит поделиться.

Во взгляде Гилли сверкнула искорка.

– Я пишу роман.

Удивляться тут нечему, сказала себе Фрэнки.

– Вот как?

– Даже, скорее, дописываю. Он почти готов.

– Ясно.

Залившись румянцем, Гилли отвела глаза.

– Может, вы могли бы его прочитать? Поделиться мнением?

Вот уж чего Фрэнки хотелось меньше всего на свете. Она терпеть не могла читать авторов, которых знала лично, и никогда не понимала людей, находивших в этом удовольствие. Ее передергивало от одной мысли, что ее роман прочтет Джек, да и кто угодно другой из ее ближайшего окружения. Неделями после публикации очередной книги она терзалась подозрениями: не отыскали ли знакомые какие-нибудь тайные смыслы между строк, не умудрились ли узнать себя в персонажах, у которых вовсе не было прототипов. Это все равно что позволить друзьям прочитать свой личный дневник. Страшно даже вообразить, на какие откровения можно наткнуться в прозе Гилли.

Допив коктейли, они расплатились и направились к выходу. На мгновение задержавшись в дверях, Гилли с восторгом вздохнула.

– Невозможно их не любить, правда?

– Кого «их»?

– Эти виды, – ответила та. – Венецию.

Фрэнки осмотрелась по сторонам, вбирая взглядом мерцающую зеленоватую ленту воды, серная вонь которой за последний час только усилилась, внушительные дворцы, поблекшие, дряхлеющие день ото дня. Город контрастов.

– Правда? – не успокаивалась Гилли.

Поразительно настырная девица. Фрэнки покачала головой, даже невольно улыбнулась такому неувядающему оптимизму.

– Может быть.

– А вы с Гилли, похоже, неплохо ладите? – спросила Джек однажды после обеда, развалившись рядом с Фрэнки на диване, и насмешливо вздернула бровь. Шел дождь, в камине горел огонь, и сил у них хватало только на то, чтобы время от времени, даже не помышляя переодеться из халата, вставать к бару за стаканчиком виски. Впрочем, быстро стало ясно, что и это требует чрезмерного напряжения: из очередной вылазки к бару Джек вернулась с бутылкой в руках, таким образом позволив обеим больше не отвлекаться от созерцания канала за окном – занятия, которому до них в этой комнате столетиями предавались венецианцы.

– Нечего ехидничать, – отрезала Фрэнки. – Эту девицу я только потому и терплю, что ты мной бессовестно пренебрегаешь.

– Мне ужасно стыдно, – ответила Джек, хотя, судя по выражению лица, не стыдилась ни капли. – Но со стороны похоже, что вас водой не разольешь.

Фрэнки отрывисто рассмеялась:

– Какая чушь.

– Ничего подобного, – настаивала Джек. – Стоит мне на секунду отвернуться, а вы уже вместе. (Ответа не последовало.) Выходит, не такая уж она и несносная, как тебе казалось?

Фрэнки закатила глаза.

– А что, мне она нравится, – продолжала Джек. – Веселая такая. И молоденькая.

– Молоденькая? – Фрэнки сощурилась, пристально глядя на подругу. И, уловив что-то в ее лице, почти что всерьез спросила: – Уж не ревнуешь ли?

– Не мели чепухи, – огрызнулась та, мотнув головой. – Выпей лучше. Расслабься.

Рассердившись на этот уклончивый ответ, Фрэнки отмахнулась:

– Да не хочу я.

– Чего? Пить или расслабляться?

– Ни того ни другого, – заявила она из чувства противоречия.

И тут же потянулась за стаканом, чем страшно развеселила Джек.

– С тобой не соскучишься, дорогая. Я ведь уже говорила, да?

– Кстати, – Фрэнки приподнялась на локте, чтобы заглянуть подруге в лицо, – Гилли предлагает куда-нибудь сходить всем вместе, вчетвером.

Джек состроила недовольную мину.

– А минуту назад утверждала, будто она тебе нравится, – расхохоталась Фрэнки.

– Ну да, для тебя. – Джек потянулась за виски. – Но если уж даже ты ее заметно старше, то я еще чуть-чуть старше, а Леонард по сравнению с ней и вовсе… динозавр, – со смехом закончила она.

В это самое мгновение Леонард вошел в комнату.

– Кто-кто я? – уточнил он, перехватывая у жены стакан.

– Леонард, – начала Фрэнки, не обращая внимания на негодующие возгласы Джек, – моя добрая подруга Гилли хочет нас всех куда-нибудь пригласить, развеяться, повеселиться, а твоя невоспитанная женушка отказывается. Ты уж помоги мне ее образумить.

– Гилли? – переспросил он. – Вот та рыжая девушка, что приходила в гости? Судя по вашим рассказам, она вроде немного слишком… ретивая?

Джек закивала:

– Вот-вот, и я о том же.

– Да она просто молоденькая, тебе ли не знать, – ехидно отозвалась Фрэнки. – В любом случае, она нас пригласила, и отказываться невежливо.

– Это верно, – кивнул Леонард.

Джек трагически застонала.

– Не переживай, милая, – добавил он, усаживаясь на диван. – Ты у меня вечно молодая.

– Бог с тобой, – фыркнула Джек. – Мне, старушке, современную молодежь не понять. Но спасибо, родной. – Она погладила Леонарда по щеке. – Приятно слышать.

Внезапно почувствовав себя третьей лишней, Фрэнки осушила стакан и отвернулась.

На следующее утро она решила поговорить с домработницей.

– Мария, простите, вы, случайно, свисток не находили?

Та не ответила, лишь сильнее нахмурилась, и Фрэнки решила, что виной тому языковой барьер.

– Такая… знаете, металлическая штука. В нее еще дуют, вот так, – добавила она, силясь объясниться жестами. – А оттуда идет звук. – И, сложив губы трубочкой, она попыталась засвистеть. Получилось не с первой попытки.

Мария переступила с ноги на ногу.

– Нет, синьора. Я не находила свисток.

Глава 13

В субботу Гилли пригласила всех на обед в остерию, затаившуюся в глубине Венецианского гетто.

В этой части Каннареджо[37]37
  Самый северный из венецианских сестьере.


[Закрыть] Фрэнки еще не бывала, и по пути к ресторану ее не покидало ощущение, что все здесь выглядит иначе, чем в той Венеции, к которой она успела привыкнуть, будто на каждом камне лежит отпечаток истории. Много веков назад всех евреев города указом дожа переселили на этот крохотный остров, соединявшийся с остальной Венецией лишь мостами, ворота перед которыми каждую ночь запирали, а по берегам каналов расставляли стражников, чтобы никому не вздумалось сбежать из этой импровизированной тюрьмы. Вспомнив об этом, Фрэнки невольно вздрогнула, на мгновение сбившись с мерного ритма, который отстукивали ее каблуки по булыжной мостовой.

Впрочем, скоро мрачный настрой как рукой сняло, а воспоминания об оставшемся позади пустынном кампо улетучились при виде ресторана: несмотря на ранний час, он был переполнен и пульсировал жизнью, а посетители, не поместившиеся внутри, сидели снаружи за столиками, которые опасно подбирались к самой кромке воды. Кругом раздавался смех и звон бокалов. Несколько парочек, несмотря на моросящий дождь, устроились прямо на набережной и болтали ногами над каналом.

Нырнув следом за Гилли в пропитанную морской солью и рыбным духом атмосферу остерии, они принялись протискиваться мимо людей, толпившихся у стойки с чикетти и бокалами vino rosso в руках. Вид местной публики немало удивил Фрэнки. Путь к столику, расположенному слишком близко к сцене – с которой, несмотря на обеденное время, уже лилась живая музыка, – приходилось прокладывать локтями сквозь толчею, переливавшуюся всеми цветами радуги – по крайней мере, по сравнению с той тоскливой палитрой, какой обычно придерживались прохожие на улицах Венеции, включая саму Фрэнки. Она с любопытством провожала глазами сновавших туда-сюда девушек в салатовых платьях и розовых колготках – у кого с узором из сот, у кого с цветами, – нахально броских, едва ли не вульгарных. Не отставали и их спутники, сплошь в ослепительно ярких полосатых рубашках. Указав на это обстоятельство Гилли (пришлось перекрикивать гвалт), она получила в ответ лишь короткий смешок и единственное слово: «Художники», которое, по-видимому, должно было все объяснить.

– О боже, – сказала Джек, заняв свое место. – Да здесь все до единого младше нас.

Леонард бросил взгляд ей за спину:

– Лет на десять, если не больше.

Фрэнки едва удержалась от смеха. Так и было, но ее, в отличие от Джек, это нисколько не смущало. Косых взглядов она не боялась отродясь, тут Гилли не ошиблась, и уж точно не собиралась начинать теперь. А вот Джек, напротив, всегда волновало, кто и что о ней подумает. И все же трудно было не согласиться, что им троим не место в этом прокуренном вертепе, стены которого тряслись от оглушительной и странной музыки. Да здесь одни стиляги. Если Фрэнки в своих неизменных брюках-дудочках и белой рубашке еще худо-бедно вписывалась в обстановку, то бедняга Леонард выглядел так, будто шел в церковь, да ошибся дверью, а коктейльное платье Джек, с открытыми плечами, но длинной, ниже колен, юбкой, смотрелось донельзя чопорно. И нитка жемчуга на шее делу не помогала. Ну точь-в-точь чья-то любимая тетушка, которую пригласили к чаю. Вот бы помолодеть лет на двадцать, думала Фрэнки одновременно с завистью и обидой, повзрослеть заново в этом новом мире, среди этих беззаботных юнцов, которым наверняка и невдомек, какие невероятные возможности перед ними открываются.

– Так-так, – произнес Леонард, углубляясь в изучение меню. Джек, устав раскачиваться на стуле, который, вопреки ее усилиям, не желал стоять ровно, принялась дотошно обследовать приборы, в чистоте которых явно сомневалась. – Посмотрим, что тут у нас.

Смотреть ему, как и остальным, пришлось недолго – Гилли, вскочив с места, тут же выхватила меню у каждого из рук. Джек и Леонард издали возмущенные возгласы, Фрэнки же, давно утратившая восприимчивость к подобным выходкам, лишь снисходительно усмехнулась.

– Здесь имеет смысл заказывать только одно, – сказала Гилли с кокетливой улыбкой.

И, не потрудившись ничего объяснить, она нырнула в толпу и направилась прямиком к официанту, маячившему в дальнем конце помещения.

– Я вас предупреждала, – рассмеялась Фрэнки, глядя на друзей.

– Очень… бойкая девушка, – прокомментировала Джек.

А Леонард вполголоса пробормотал:

– Можно и так выразиться.

Фрэнки невольно заподозрила, что идея с совместным обедом была чудовищной ошибкой и впереди у них несколько часов мучительной неловкости, совсем как в тот раз в палаццо. К счастью, очень скоро подоспел официант с бутылкой. Выбор Гилли – сухое вино с насыщенным вкусом – оказался настолько удачным, что это признала, не без удивления, даже Джек. Время понеслось вперед. Беседа кипела, голоса за столом становились все громче, жестикуляция все оживленнее. Когда Джек и Леонард с бокалами в руках вышли подышать на набережную, Фрэнки и Гилли остались за столиком вдвоем и постепенно переключились на обсуждение публики в ресторане.

– У меня все-таки в голове не укладывается, как девушки носят такие короткие платья? – сказала Фрэнки. – В них же не присядешь.

Гилли подняла на нее недоуменный взгляд:

– Знаете, а вы на удивление старомодны.

– Что же тут удивительного? – сощурилась та.

– А то, что вы в остальном такая прогрессивная. – Гилли кивнула в ее сторону, точно один ее вид служил подтверждением этих слов. – Не замужем. Ни от кого не зависите. Пишете книги.

Фрэнки тут же ощетинилась.

– Словом, существо я бесполое?

– Ой, я не то хотела сказать… – начала было девушка, но Фрэнки поспешила ее успокоить:

– Да я шучу.

Джек и Леонард тем временем вернулись с пустыми бокалами.

– Что обсуждаем? – спросила Джек.

– Других посетителей, – ответила Фрэнки и жестом попросила официанта принести еще одну бутылку.

Джек огляделась по сторонам, затем разгладила складки на платье и покачала головой.

– Мне уже не угнаться за современными веяниями. Смущает меня эта манера появляться в обществе в домашнем, – сказала она и содрогнулась, явно имея в виду модные «пижамы палаццо», то и дело мелькавшие вокруг. – А уж этот грохот!

– Вы про музыку? – уточнила Гилли.

– Дорогая моя, разве же это музыка?

Та в ответ рассмеялась.

– Я ни слова не разбираю, кроме бесконечных «бэнгов», да и слава богу. Знать не желаю, о чем они там поют. – Джек снова заскользила взглядом по залу. – Утверждается, будто в Италии любят Синатру. Вот его бы и сыграли.

Беседу прервал официант, явившийся на сей раз с бутылкой просекко, и следующие несколько минут они невинно болтали ни о чем, время от времени делая робкие глотки – никому не хотелось допить раньше остальных.

– Гилли, я слышал, вы писательница? – сказал Леонард.

Та, предвкушая внимание к своей персоне, радостно заулыбалась.

– Это правда.

– И о чем же вы пишете?

Фрэнки едва сдержала улыбку. Покровительственный тон, каким заботливый отец мог бы осведомиться у дочери, чем ей запомнился день, в этом заведении звучал совершенно абсурдно. Она покосилась на Джек, но в ответ получила лишь свирепый взгляд.

Гилли, впрочем, нисколько не возражала.

– О прекрасном, Леонард, – ответила она, явно слегка хмельная. Фрэнки пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы не рассмеяться и не закатить глаза. Даже Гилли обычно не выражалась в такой патетической манере – видно, просекко ударило в голову. Почувствовав, как кто-то пнул ее под столом, – Джек, кто же еще – Фрэнки состроила серьезную мину. Гилли тем временем продолжала. – Я обожаю сочинять стихи, – добавила она пылко.

– Вот как? – Леонард взял в руки бокал. – Получается, вы поэтесса?

– Нет, я пишу прозу, – ответила Гилли, хмурясь, будто не могла взять в толк, что здесь непонятного. – Но… как объяснить… я очень люблю поэзию, поэтому пытаюсь встроить ее в свою прозу.

– Ничего себе, – произнес Леонард, растерявшись, и повернулся к Фрэнки: – Что ты на это скажешь?

– Могу сказать одно, – ответила та, поразмыслив. – Гилли, похоже, сочиняет стихи.

За это она тут же схлопотала очередной пинок.

– Вы уже что-то подобное написали? – спросила Джек. – Или это только идея?

– Ну… у меня есть одна рукопись, – созналась Гилли, глядя в сторону. – Вообще-то, я ее вчера закончила.

– С ума сойти, кто бы мог подумать, – расхохоталась Фрэнки.

В это мгновение официант подкатил к их столику тележку с необъятной головкой сыра. Чтобы как следует все рассмотреть, Джек перегнулась через стол:

– Это еще что?

Официант обрушил на них стремительный поток итальянской речи, разобрать которую оказалась в состоянии лишь Гилли, отвечавшая на его реплики громко и многословно, не давая себе труда переводить. Остальным пришлось молча наблюдать, точно зрителям в театре, как в центр сырной головки выкладывают крупные, упругие рожки пасты, как сыр размягчается, плавится от жара. Затем официант достал ступку, полную перца, и принялся толочь его пестиком, отчего воздух стремительно пропитался пряным ароматом. Леонарда тут же одолел чих, и пока официант, отложив ступку, хохотал, а Гилли качала головой, Джек копалась в сумочке в поисках носового платка.

Фрэнки добродушно наблюдала за этой сценой, чувствуя, как по телу горячей волной разливается просекко, успокаивая и одновременно будто бы отдаляя от реальности. На ее громкий смех никто, похоже, не обращал внимания.

Следом на столе появились тарелки, и все принялись за еду; резкий, солоноватый вкус пекорино[38]38
  Твердый итальянский сыр из овечьего молока.


[Закрыть] мешался на языке с острым перцем, и было в этом простом сочетании что-то уникальное, неповторимое.

– Я попробовала это блюдо еще во время первой поездки в Италию. Правда, не здесь, а в Риме, но мне показалось, что для сегодняшнего вечера отлично подойдет.

Когда Леонард с восторгом хлопнул в ладоши, Джек и Фрэнки одновременно глянули на него, сочувственно улыбаясь.

Разговор ненадолго прервался: от вина и просекко у всех проснулся аппетит, и несколько минут они молча набивали животы. Фрэнки, убежденная, что никогда прежде не чувствовала такого зверского голода, раз за разом подносила вилку ко рту. На мгновение подняв взгляд, она заметила, что посетители выходят из ресторана со стульями в руках и рассаживаются на мосту, видневшемся поодаль за окном.

– Что это они делают? – спросила она с набитым ртом.

Гилли наклонилась, пытаясь разглядеть, куда показала Фрэнки.

– Надеются застать мимолетный золотой час, – ответила она, прежде чем снова взяться за еду. – Но если сегодня что-то и будет, то не раньше чем через час. Еще слишком рано.

– Золотой час?

– Неужели не знаете?

Фрэнки не испытала и намека на желание огрызнуться в ответ и, сама себе удивившись, рассмеялась. Протянув руку за недавно откупоренной бутылкой вина, она наполнила свой бокал и сделала глоток, наслаждаясь густым ягодным ароматом, ощущая на языке колючий табачный привкус.

– Не знаю, расскажите.

– Это момент перед закатом, когда весь город залит золотым светом. Художники, фотографы, да и вообще все, кого ни спроси, считают, что Венеция в это время красивее, чем когда-либо.

От Фрэнки не ускользнул ее тон.

– Но вы не согласны?

Та пожала плечами:

– Я предпочитаю синий час.

– Вы что, их выдумываете? – не сдержавшись, спросила Фрэнки.

Гилли усмехнулась, одним глотком осушила бокал.

– Покажу вам как-нибудь. И сами все поймете.

Вскоре после этого Джек и Леонард ушли, уверяя, что совершенно выбились из сил. Фрэнки пробыла еще с час, пока Гилли не отвлеклась на разговор за соседним столиком, где расположилась компания молодых, не старше тридцати, итальянцев и испанцев, кипуче объяснявшихся друг с другом на языке ломаных фраз и порывистых жестов. Несколько минут Фрэнки молча наблюдала за ними, любуясь неуемной энергией молодых, вспоминая времена, когда и сама была похожей на них, пусть и не такой беззаботной, не такой жизнерадостной. Взросление во время войны не проходит даром. Оставляет след, меняет взгляд на вещи. Фрэнки вздрогнула. И тут же поняла, что пора отправляться домой – ее уже понемногу окутывала мрачная тревога, какую она нередко испытывала, когда из головы выветривался хмельной дурман. Она собралась было попрощаться с Гилли, но та оказалась слишком увлечена беседой. Молодой человек, сидевший рядом, протянул ей очередной бокал вина, который она приняла, пылая румянцем. Фрэнки тихо поднялась и вышла.

Солнце клонилось к закату. Она заторопилась – надо добраться до темноты. Поднявшись на мост, которого никогда не видела прежде, она ненадолго замерла среди стремительно густеющих сумерек. Ухватилась за парапет, до того ледяной, что свело ладони.

– Фрэнсис! Подождите!

Она обернулась и увидела Гилли, бежавшую за ней следом с туфлями в руках. И, содрогнувшись от одной мысли о грязных, стылых булыжниках под ногами, велела:

– Обуйтесь немедленно.

– Подождите! – снова крикнула девушка, хотя Фрэнки и не думала двигаться с места.

– Ну что еще? – спросила она, мечтая лишь об одном – поскорее окунуться в горячую ванну, а потом забраться с грелкой в постель.

– Ладно вам, не сердитесь. – Приблизившись, Гилли взяла ее за руку и потянула вперед, в ту же сторону, куда Фрэнки и направлялась до этого. – Успеем домой до отбоя, обещаю. А пока хочу вам кое-что показать.

– Что?

Не выпуская ее руки, Гилли, по-прежнему босая, молча двинулась вперед.

– Осталось чуть-чуть, – то и дело бормотала она, переходя очередной мост. Фрэнки не сопротивлялась, покорно сворачивая следом за ней в полузнакомые переулки, на совершенно незнакомые улицы.

Наконец Гилли остановилась на деревянном мосту, необыкновенно круто изгибавшемся над водой. Широкий канал тянулся вдаль, открывая вид на лагуну и здания по обе стороны. Фрэнки с удивлением поняла, что никогда прежде не замечала этого места.

– Вот, – сказала Гилли. – Смотрите.

– Куда? – сердито переспросила она.

Гилли не ответила, но ответа и не требовалось – Фрэнки уже поняла, ради чего они здесь. На мир выплеснулась густая синева, в которой окна домов и уличные фонари сияли до того таинственно, что казались отблесками иных миров. Фрэнки вдруг вспомнила о матери, которая любила повторять, что еще совсем малышкой видела фею, самую настоящую – та пролетела мимо, окруженная диковинным, сверкающим ореолом. В юности Фрэнки лишь закатывала глаза, мол, опять мама болтает глупости, а теперь неожиданно поняла, как хочется порой поверить в волшебство, в эфемерные материи, недоступные глазу. Стоя на мосту, они молчали, вбирая глазами пейзаж.

Бог знает, сколько времени прошло в тишине, пока оттенки синего сменяли друг друга, становясь раз от раза темнее. Когда Гилли заговорила, голос ее звучал тише обычного.

– В это время года особенно ценно застать синий час.

Фрэнки бросила на нее вопросительный взгляд:

– Почему?

– Обычно вечерами опускается туман, ничего не разглядишь, – повернувшись к ней, ответила Гилли. – Вы приносите удачу, Фрэнсис.

Та едва не фыркнула, но все же сдержалась, и Гилли улыбнулась в ответ, будто знала, насколько трудно ей было смолчать, не высмеять столь бесстыдную сентиментальность. Они так и стояли рядом, соприкасаясь плечами, среди густеющей синевы, пока та не померкла окончательно, не растворилась во тьме без следа.

У Фрэнки перехватило дыхание.

– Так как? – спросила Гилли. – Что скажете?

– О чем?

– О Венеции. – Девушка раскинула руки в стороны. – Теперь вы ее полюбили?

Фрэнки не ответила, не нашла слов, которые могли бы передать, что за чувства теснились у нее в груди, поэтому лишь кивнула, и они вместе направились к палаццо.

Она не приглашала Гилли зайти, приглашение и не требовалось. Наверное, помогло вино, а может, магия синего часа; так или иначе, между ними установилась тесная связь, какую Фрэнки нечасто доводилось ощущать с кем бы то ни было.

Едва зайдя в палаццо, она принялась разводить огонь, только теперь ощущая, как продрогла, как ноют пальцы ног, как липнет к телу одежда, пропитанная осенней моросью от подгонявшего их на обратном пути влажного ветра. Гилли направилась к бару, щедро плеснула виски в два стакана. Устроившись на диване, они молча слушали, как стучит по огромным окнам дождь, который теперь лил вовсю. Гилли взяла покрывало, укутала их обеих.

– Фрэнсис?

– Да?

– Это один из лучших вечеров в моей жизни.

– Глупости.

Они снова погрузились в уютное молчание, от которого тело Фрэнки с каждой минутой тяжелело, веки опускались. Уловив сопение Гилли, она заставила себя на мгновение открыть глаза, переставить еще почти полные стаканы на столик.

– Честно говоря, – начала Фрэнки, осознав, что девушка задремала, – я жалею, что в молодости не была такой, как вы.

– М-м, – сонно отозвалась та.

– Такой же бесстрашной, – прошептала Фрэнки.

Гилли подняла на нее взгляд настолько мутный, что оставалось лишь гадать, спит она или бодрствует.

– Вы серьезно, Фрэнсис? Правда? – пробормотала она.

– Разумеется, правда, несносная ты девчонка. Спи.