Текст книги "Приключения Никтошки (сборник)"

Глава тридцать восьмая
РЕШЕНИЕ НАЙДЕНО

В ту ночь Знайка долго ворочался и не мог заснуть. Хотя все коротышки в доме давно уже спали, и даже Никтошка, который теперь не мог гулять до поздней ночи по лесу, потому что пошел снег…

«Что же делать, что же делать? – думал ученый, вертясь с боку на бок. —

Целая куча проблем навалилась!»

Кажется, никогда у него не было такого завала. Лежа на левом боку, Знайка думал о том, что неплохо бы изобрести машину для переработки свиных отходов в удобрения. Кем, собственно, раньше была свинья? Машиной по производству мяса из картофельных очисток. А теперь это мясо никому не нужно…

Но тут Знайке надоело лежать на левом боку, и он перевернулся на правый. Еще повар Кастрюля на соседней кровати, как назло, храпел и мешал думать. Слева от ученого спал музыкант Рояль. Он спал тихо, только иногда посвистывал во сне и делал губами, словно играл на флейте. Знайка пошарил под кроватью Рояля и нащупал там флейту. Снова перевернулся на правый бок и ткнул Кастрюлю флейтой в живот. Живот повара загудел, как барабан, и Кастрюля перестал храпеть.

А Знайка снова начал думать. Но, лежа на правом боку, он уже думал не как ученый, а как мэр. «Э-эх, – думал мэр. – Компромисс-то достигнут, а в городе по-прежнему полно коротышек, которые не согласны. Вот например этот, как его… рыболов».

Знайка почесал голову.

Ну что ты будешь делать – забыл фамилию, да и всё! Ах, ну да, Мормышкин, вот. «Что мне, спрашивается, теперь делать, – говорит этот рыболов Мормышкин. – Да ведь мое самое любимое дело в жизни – ловить рыбу! Вы хоть раз, – говорит, – сидели на берегу ранним утром, часов этак в шесть утра, когда едва только выглянувшее из-за леса солнышко уже разбудило птиц и они все щебечут… А что за клёв зимой, когда Напильник с Молотком пробурят своей бурильной установкой огромную толщу льда, и ты закинешь туда свою удочку-мормышку, словно в шахту… а в ней, на страшной глубине, булькают голодные рыбки, которые твоего червячка так и ждут, так и ждут…»

«И он прав, и он прав, – думал Знайка, снова переворачиваясь на левый бок. – Но все-таки свиньи…»

Кастрюля опять захрапел.

– Ах, чтоб тебя! – разозлился Знайка, ударяя повара флейтой по спине. Кастрюля-то замолчал, а Знайка вдруг заметил, что блеснувшая в темноте флейта, кажется, погнулась.

– Надо же, флейта погнулась, – прошептал ученый-мэр. – А, ничего! Напильник починит. Или, там, Молоток… – пробормотал он, зевая. – А все-таки, что же делать с охотником Патроном?… в патронташ его… в патронташ…

Ученый засыпал, и мысли его перемешивались в голове, как овощи у повара Кастрюли в супе. И уже в самое последнее мгновение перед сном ученый придумал. И, перегнувшись, словно креветка, пополам, сел на кровати.

– Зве-ро-люб! – шепотом воскликнул ученый. – Никакой не Патрон, а Зверолюб! Охотник Зве-ро-люб… и не охотник вовсе, а… а… лесник. Лесник Зверолюб!

– А кто тебе сказал, что с новым именем он не останется прежним заядлым охотником и стрелякой? – спросил самого себя ученый.

– А посмотрим! – отвечал ученому мэр.

– Это надо еще проверить, – сомневался ученый.

– А проверим! – отвечал мэр. – Да я же всегда говорил, например, что этого противного Ворчалина надо переименовать… переименовать в… в Смеякина! И будет он смеяться. А Растеряку в Находилку. Тогда от него, по крайней мере, хоть польза какая-то будет. А этих двух балбесов Авоськина и Небоськина – в Убеждёнкина и… и… – а, потом допридумаю! Пусть пока оба будут Убеждёнкины: Убеждёнкин первый и Убеждёнкин второй. А Пустомелю назовем… назовем… Не важно.

Ученый вскочил и забегал между кроватей, на которых спали коротышки. В окно светила полная луна. В комнате было душно. Знайка подбежал к окну и распахнул его. В спальню ворвался свежий воздух.

– Свежая мысль, свежая научная мысль! – бормотал ученый. – Ах, что за воздух! – радовался он и тут же возмущался: – И что это у нас в городе за имена такие вообще! Пустомеля, Шмунтик, Гнобик… Имена должны быть полезные, вот как у меня – коротко и ясно: Знайка. Или, хотя бы, у врача: Таблеткин. Вообще, пора его тоже переименовать из доктора во врача. Что это за доктор такой – так в прошлом веке говолили. То есть, говорили.

Язык его от возбуждения заплетался.

– Врач Таблеткин! – возвестил Знайка. – Красиво и лаконично.

Знайка стал думать, кого еще можно переименовать, и понял, что тут работы непочатый край. Имена коротышек должны быть полезными, тогда каждый носитель имени станет полезным членом общества. А так – половина из них бесполезные, а другая половина – еще и вредные. Этот Гнобик, например, или хулиган Кривляка, или Шмунька – что это еще за Шмунька такая? Вот Кнопочка – совсем другое дело, или там, какая-нибудь Посудомышка.

– Великий Архимед! – радостно шептал ученый. – Да ведь это же настоящий переворот…

Глава тридцать девятая
ПЕРКОМ

Как и всё, что изобретал Знайка, переименование коротышек быстро вошло в действие и оказалось очень полезной штукой. Прежде всего, создали Переименовательский комитет, сокращенно Перком, – чтобы всё было демократично. Каждый цветоградец мог представить в Перком кандидатуру коротышки, которого он предлагал переименовать для блага города или для блага самого же переименуемого. Делали всё по-научному и организованно. Поэт Пёрышкин придумывал каждому переименуемому новое имя. Поэту помогал музыкант Рояль, следивший за тем, чтобы имя хорошо звучало, а также писатель Бумагомаракин, проверявший, чтобы оно красиво выглядело на письме. Потом Перком голосовал, и новое имя принималось.

В первую очередь рассматривали предложения, полезные для самих переименуемых. Это было по-честному: ведь многие коротышки, иногда сами того не понимая, страдали от своего имени. Растеряка, например, всё терял, Ворчалин ворчал, Драчун дрался, Свистун свистел, Плювакин плевал, Сплетница сплетничала, а Бигудинка с утра до вечера накручивала бигуди.

Этих переименовали в первую очередь. Правда, некоторые переименуемые были не согласны и пробовали протестовать, а Пустомеля вообще скрывался, так что его в итоге переименовать не удалось, и он так и остался Пустомелей.

– Как же вы не понимаете, – говорил им Знайка, – что для вас специально поэт с писателем и музыкантом придумывают новое, полезное имя? Взамен вашего бесполезного и вредного имени, которым вас сейчас называют! Ну что это за имя у тебя такое: Ворчалин? – спрашивал он Ворчалина, вызванного в Перком одним из первых, потому что он своим ворчанием уже всех достал.

– Да не надо, товарищи, – пытался улыбнуться Ворчалин. – Я постараюсь, честное слово! С этой самой минуты не буду больше ворчать!

– Ты, помнится, уже один раз обещал, что больше не будешь, а опять ворчишь! Нет, товарищ, обещания делу не помогут. Будешь ты у нас теперь Колокольчиком. Скажи спасибо поэту Пёрышкину, который старался, придумывал тебе новое имя. И звучит красиво – правда, Рояль?

Перком проголосовал единогласно, и Ворчалин стал Колокольчиком. С этого момента он не только перестал ворчать, но сразу же заулыбался. И голос его теперь не скрипел, как несмазанная дверь, а звенел, словно голоса птиц в теплый день.

– Спасибо, товарищи, – звонким голосом поблагодарил бывший Ворчалин, улыбаясь своей новой широкой улыбкой. – Хорошо, что вы меня не послушали и все-таки переименовали, потому что сам бы я ни за что не согласился, а теперь чувствую, что так мне намного лучше.

И он ушел, счастливый, насвистывая какую-то песенку.

Дальше всё пошло как по маслу. Авоськин стал Убеждёнкиным, Сплетница – Правдиной, Плювакин – Помогаем, а Растеряка – Находяем.

– Эй, Помогай, помоги полы вымыть! – кричала Швабринка, и Помогай бежал помогать.

Очень полезное было у него теперь имя. А Находяй – бывший Растеряка – помогал теперь доктору Таблеткину искать лекарства, когда тому нужно было срочно собираться на вызов к больному. Все переименованные были очень довольны своими новыми именами и благодарили членов Перкома, по очереди пожимая каждому руку. Благодарили и того, кто предложил кандидатуру. Плювакина, к примеру, притащили за руки и за ноги Сошка, Швабринка, Вытиринка и Посудомышка – сам бы он ни за что не пришел. Плювакин вырывался и плевался, но соседки были непреклонны.

– Спасибо вам, малышки! – благодарил бывший Плювакин, ставший теперь Помогаем.

– А мне плю-вать, – передразнила Сошка, на что Помогай страшно обиделся и предложил комитету переименовать Сошку.

– Да вы что? – возмутилась малышка, но тут же была переименована в Хозяюшку.

Это музыкант Рояль предложил, вспомнив коммунальное хозяйство жильцов из общей квартиры.

– Правильно! – одобрила Посудомышка. – А то ты, Сошка, вечно меня мокрой тряпкой гоняешь, да на ноги в кухне наступаешь, пока я посуду мою.

– А я уже больше не Сошка! – отозвалась Хозяюшка. – Я теперь так поведу хозяйство нашей квартиры, что все будут довольны – вот увидите.

– Не сомневаюсь, – сказал Знайка. – Научный метод переименований уже доказал себя на практике!

В общем, практически всех, кого надо, переименовали. И, конечно же, тех, чья профессия стала не нужна в связи с наступившим вегетарианством. Охотник Патрон стал лесником Зверолюбом, а мясник Кромсалин – зеленщиком Капустиным. Бывший мясник с радостью перешел работать в овощную лавку. Рыболова Мормышкина тоже переименовали, правда не совсем удачно, потому что в этот день музыкант Рояль был занят и не присутствовал на заседании комитета. Мормышкин, по предложению поэта Пёрышкина, стал Акварюгой – поэту очень понравилось это, только что выдуманное им, слово. Поэт хотел, чтобы новое имя бывшего рыболова было связанно с водой, а вода, как известно, по-иностранному «аква». Акварюга, естественно, бросил рыбную ловлю и открыл магазин аквариумных рыб. Но почему-то всегда так выходило, что проданные рыбы через несколько дней снова оказывались в аквариумах Акварюги.

– Куда это твои рыбы вечно деваются? – спрашивали клиенты Акварюгу.

– Они у нас из аквариумов пропадают.

На что тот им отвечал:

– Умирают, бедные. Не шибко они живучи. Я ведь – сами понимаете, товарищи – совсем недавно этим делом занялся, а раньше я рыб только и делал, что убивал. Не привыкли они пока к моему обращению.

– Но ведь даже скелетов не остается. Они, что, в воде растворяются, что ли?

В общем, таинственное исчезновение аквариумных рыб так и осталось навсегда загадкой. Если бы Знайка обратил внимание на это явление, он бы, наверное, разгадал, в чем тут дело, но ученый-мэр был страшно занят. К тому же, он не любил аквариумных рыб.

А у охотника Патрона всё пошло как нельзя лучше. Стоило его переименовать в лесника Зверолюба, как ему сразу же расхотелось стрелять!

– Ну вообще, ну знаете, мне совсем не хочется стрелять! – захлебываясь от радости, говорил коротышкам бывший Патрон. – Ну прямо не понимаю: как я мог тратить свою жизнь на это пустое занятие? Ну что я за дурак был? Просто идиот какой-то!

– Ну, раньше оно не было таким уж пустым, – возражали коротышки. – Ведь ты кормил нас всех!

Новоявленному Зверолюбу построили в лесу сторожку, и он теперь отвечал за все леса под Цветоградом. Лесник следил за тем, чтобы никто в них не браконьерствовал, что, впрочем, было не так уж сложно: Патрон был единственным охотником в окрестностях города.

– Как я счастлив, как я счастлив! – повторял Зверолюб, бродя по лесам, любуясь осенними листьями, запоздалыми цветами и выглядывающими из норок зверьками.

Это переименование было просто каким-то чудом! Стоило исчезнуть охотнику и появиться леснику, как все те звери, которые раньше боялись Патрона, полюбили его, как родного. Они теперь не прятались от него по кустам и норам, а наоборот, когда Зверолюб шел через лес, выбегали навстречу и просили, чтобы он их погладил или чем-нибудь покормил. Счастливо улыбаясь, Зверолюб трепал зверей по холке или по лапе, если это был крупный зверь, типа лисицы, и подкармливал их заранее приготовленной едой.

– Я теперь их так люблю! – рассказывал Зверолюб не давшемуся переименователям Пустомеле.

– Ты и раньше их любил, – замечал Пустомеля. – Особенно, когда повар Кастрюля хорошо приготовит.

– Да ну тебя, как ты можешь! – сердился Зверолюб. – Да разве я теперь такой? Это у меня какое-то было затмение, я был просто каким-то дикарем, а теперь я – цивилизованный малыш.

– А помнишь, как ты цветочные горшки с подоконников сшибал? – ехидничал Пустомеля.

Но Зверолюб сердито отворачивался.

Проверив переименование на большом количестве народу, Знайка сделал вывод, что имя коротышки полностью определяет его род занятий. У людей это, конечно же, не так. Человек с фамилией Винтовкин вовсе не обязательно питает страсть к стрельбе, Смирновы – не все смирные, а Толсты́е – толстые. Но коротышки ведь не люди. Для них имя значит всё.

– Имя действует нам на психику, – неустанно повторял Знайка. Он с головой ушел в эту работу и радовался успехам, как ребенок.

– Слушай, – говорил он Таблеткину, – да это гораздо лучше твоих лекартсв! Лекарства помогают временно, а переименование – навсегда.

– Ну… ты все-таки поосторожней с этими переименованиями, – отвечал доктор. – А то так можно невесть до чего дойти.

– Да до чего же дойти? Их же не просто так переименовывают, а дают им хорошие, правильные имена, которые делают их хорошими, правильными коротышками.

– Это-то верно… Но так можно дойти до того, что половина коротышек, к которым мы давно привыкли, пропадут. Пора с этими переименованиями завязывать. Скоро мы своего родного города не узнаем.

Знайка ненадолго задумался.

– А что, это идея! – воскликнул он. – Почему бы нам не переименовать наш город? Что это, чёрт возьми, за название такое, Цветоград? Сплошные цветы и ничего полезного. О, гений Ньютона, придумал! Назовем его Трудоградом!

– Каким еще Трудоградом, что ты мелешь? – испугался Таблеткин. – Это еще зачем?

– А затем, чтобы коротышки у нас не просто цветами любовались, а трудились на благо родины! Ты думаешь, почему мы все время отстаем от Солнцеграда?

– А мы что, отстаем?

– Конечно! У них и телевидение давно, и экономика развитая, и Интернет, а у нас чёрт те что. Цветы одни, да и только.

– Ну и почему же мы отстаем?

– А потому, что они, солнцеградцы, тянутся к солнцу! То есть, к знаниям, потому что ученье – свет. А мы – одни цветы сажаем. Нет, надо переименовать наш город в Трудоград. Тогда все мы станем трудиться и перегоним Солнцеградцев. Трудоград им еще покажет кузькину мать!

– Какой еще Трудоград! Ты что, с ума сошел?

Но Знайка его не слушал.

– Перегоним Солнцеград! Перегоним Солнцеград! – твердил ученый, и глаза его радостно светились. – Я докажу, что мой метод… что мой метод действует не только на отдельных коротышек, но и на целые города!

Таблеткин глянул на него и ужаснулся. Ему показалось, будто Знайкины глаза светятся изнутри каким-то странным светом, словно фонарики.

– Какой Трудгород?! Остановись сейчас же! Укол сделаю!! Знайка вопросительно покосился на врача.

– А что такого? Ну… если «Трудоград» плохо звучит, то можно «Трудгород».

И увидев, что пенсне Таблеткина злобно сверкнуло, добавил:

– Да ты не кипятись так, коллега! Это тебе сейчас кажется, что переименование Цветограда в Трудоград – какое-то ужасное событие. А как переименуем – ты сразу станешь счастлив и поймешь, что так оно и должно быть. Сам станешь удивляться, как это никому раньше в голову не пришло!

Но Таблетки был просто вне себя. Он резко отодвинул стул, на котором сидел рядом со Знайкой у того в кабинете, и принялся шагать взад и вперед, натыкаясь на углы научных приборов.

– Слушай, Таблеткин! – воскликнул Знайка. – А может, нам тебя переименовать, а?

Услышав эти слова, доктор застыл на месте с открытым ртом. Схватившись одной рукой за динамо-машину, а другой – за электронный микроскоп, он стоял, выпучив глаза, а полы его медицинского халата трепал сквозняк, дувший из окон. В это время в дверь постучали. Она сразу же и распахнулась, и в Знайкин кабинет вбежало несколько человек. Впереди всех были слесарь Напильник с монтёром Молотком, которые волочили упиравшегося Пустомелю.

– Вот, поймали наконец для переименования, – отдуваясь, проговорил Напильник.

– В подвале прятался, – добавил Молоток, почесав ухо отверткой. – Кастрюля ему еду носил.

– Мне еще вчера подозрительным показалось, чего это он кастрюлю с супом в подвал понес, – сказал Находяй.

– А я уже тогда был убежден, – сказал Убеждёнкин.

В этот момент Пустомеля вырвался, схватился за химический стол и сбросил на пол несколько колб с какой-то бурлящей жидкостью. Но его тут же опять схватили за плечи сразу несколько рук.

– Кислота, кислота! – закричали все, а монтёр Молоток в испуге сбросил ботинок, которому эта кислота мгновенно проела носок. Хорошо, что Молоток вовремя успел вытащить из ботинка ногу, а то бы ему ногу проело.

– Ничего, – сказал Знайка, – главное, что никому в глаз не попало.

Доктор Таблеткин выхватил из рукава шприц и наставил на Пустомелю:

– Ты что, сумасшедший? Хочешь в смирительную рубашку?

Но Знайка отвел руку доктора.

– Не надо никаких смирительных рубашек, – сказал ученый. – И шприцов не надо. У нас есть теперь кое-что получше.

– Правильно, – сказал Напильник, – зачем колоть, когда можно переименовать?

– Не дамся, пустите! – кричал Пустомеля, стараясь вырваться из их рук.

– Не дамся, не буду переименовываться!

– Дурачок! – Знайка ласково потрепал его по щеке. – Ты же сам потом будешь меня благодарить, когда станешь… этим, как его? Пёрышкин здесь?

– Нету его.

– Надо, чтоб кто-нибудь Пустомеле новое имя придумал побыстрее. Нету времени Пёрышкина ждать, он того и гляди что-нибудь выкинет, – кивнул Знайка на буяна.

Пустомеля отчаянно вырывался и пытался лягнуть доктора Таблеткина ногой под коленку.

– Так! Ну… – торопил Знайка. – Чтобы он не болтал всякую ерунду попусту… как-нибудь «Красноречик», что ли?

Убеждёнкин фыркнул.

– Лучше уж Краснобаев, – сказал он.

– А может, Златоустик? – предложил ученый.

– Тогда уж лучше Златоротик…

– Да сам ты! – закричал Пустомеля. – Тебе надо новое имя дать, понял?

– Как мне? – удивился Знайка.

– А вот так! – кричал Пустомеля. – Переименуем тебя сейчас из Знайки в Незнайку, и сразу забудешь все свои дурацкие знания!

– Как? – сказал Знайка. – Как это? Меня? Меня переименовать?

– Конечно! Ты же сам мне потом спасибо скажешь, когда у тебя голова не будет забита всякой ерундой! Атомы да интегралы! Ты посмотри на себя, у тебя же голова – как мусорный ящик. Чего в ней только не понапихано? Пора ее разгрузить. Будешь теперь вместо Знайки – Незнайка!

– Как? К… как это н-не… н-не… Н-Незнайка?

– А вот так, всё! Я тебя переименовал, ты теперь не Знайка, а Незнайка! И теперь ты ничего не знаешь!

– Незнайка? Незнайка? – повторял бывший Знайка. – Незнайка? Что же, я теперь ничего не знаю? Что же, у меня теперь в голове ничего не будет? Стойте!

Бывший ученый в ужасе обхватил голову руками с обеих сторон, словно таким образом надеялся удержать знания внутри нее. Но тут он вдруг почувствовал, что голова у него стала легкая как перышко, или как воздушный шарик, а знания его – в мгновение ока – все, все исчезли! Как доказывается теорема Пифагора? Что больше: два в минус пятой степени или минус пять во второй? Сколько световых лет нашей галлактике? Что связывает атомы гелия в молекуле воды?

О, великий Ньютон! Бывший ученый ничего этого не помнил!

«Не знаю! Не знаю! Не знаю!» – в ужасе отвечал он на свои же собственные вопросы.

Он знал теперь только одно: что ровно ничего не знает. Волосы у новоявленного Незнайки встали на голове дыбом. Словно по какому-то ужасному колдовству челюсть его значительно укрупнилась, лоб сузился, глаза смотрели, как пуговицы и всё лицо приняло невероятно глупое выражение. Все в ужасе смотрели на это кошмарное превращение.

Но внезапно в кабинет со звоном ворвался Рояль, которого еще вчера Знайка предлагал переименовать во Флейту.

«Слишком громко, – говорил на вчерашнем заседании Знайка, подавая предложение в возглавляемый им же самим Перком. – Слишком громко, когда в общем доме кто-нибудь на рояле все время играет. Невозможно наукой заниматься».

Ворвавшись в кабинет, Рояль растолкал всех и подскочил к ученому. Фрак на музыканте был разорван, бабочка-бантик сбилась на бок, волосы всклокочены. Рояль был страшен. В руках он держал флейту.

– Меня?! – закричал музыкант. – Меня переименовывать?!! Меня, Рояля, во Флейту? Да я тебе сейчас такую флейту покажу, что у тебя слух пропадет! Что тебе медведь на ухо наступит!

С этими словами Рояль размахнулся и, прежде чем кто-нибудь успел схватить его за руку, со всей силой ударил бывшего ученого флейтой по голове. Звук от этого удара был таким звонким, что можно было и впрямь подумать, будто Знайкина голова стала абсолютно пустой. Словно от обтянутого кожей барабана, отскочила флейта от его черепа! Ученый увидел яркую вспышку. Он вскрикнул и проснулся.