Текст книги "Фауст"

Ещё один предсказатель

В Ребдорфе Фауст обнаружил богатый монастырь с обширными связями, которым управлял высокообразованный теолог-гуманист. В то время Ребдорф был значительным центром развития гуманизма. Фауст приехал с визитом к незаурядному человеку.

Лейб неразборчивым почерком сделал две пометки о Фаусте, которые нам предстоит изучить: одна касалась его астрологических представлений, другая указывала на место пребывания или статус. Вполне возможно, что Фауст и Лейб посвятили один вечер обсуждению плюсов и минусов астрологии. С одной стороны, осторожный Лейб с его записями, следящий за предсказаниями и наблюдающий реальные погодные условия; с другой – Фауст с его родовитыми клиентами, добившийся определённого успеха в обществе. Одной из возможных тем обсуждения могла стать протестная волна, поднятая Лютером и его сторонниками. В своей антилютеровской работе Лейб рассуждал о влиянии звёзд на это новое движение, которое он считал в высшей степени еретическим, и ему, возможно, хотелось услышать мнение Фауста по этому вопросу. Наконец, его действительно интересовали последствия соединения планет. Часть разговора Лейб записал в дневнике погоды:

«Георгий Фауст из Гельмштедта сказал 5 июня: “Когда солнце и Юпитер встречаются в одном созвездии, тогда родятся пророки” (то есть ему подобные)»^{301}.

Хотя Лейб больше не верил в прямую зависимость погоды от соединения планет, он, так же как и Фауст, продолжал верить в то, что положения планет влияют на дела человеческие. Лейб и Фауст не были одиноки в этом мнении: теория соединения планет являлась частью и краеугольным камнем астрологии Возрождения. Соединения планет подразделялись на великие, средние и малые. Соединение Солнца и Юпитера считали великим и указывающим на события большого значения.

Если верить Лейбу, по этому вопросу Фауст придерживался общепринятого мнения. Вынесенный в скобки комментарий Лейба, «то есть ему подобные», дополняет информацию биографическими подробностями. Этим комментарием Лейб говорит нам, что Фаусту было астрологически предначертано стать пророком, так как он родился в период великого соединения. Меланхтон попытался сделать то же самое, когда составлял свою льстивую версию гороскопа Лютера.

Сходство позиций должно было подвигнуть Фауста и Лейба на обстоятельный разговор. Лейб пришёл к нескольким важным выводам, затрагивавшим самые основы астрологии. Во-первых, основываясь на наблюдениях своего «Погодного дневника», Лейб утверждал о невозможности предсказания погоды астрологическими или любыми другими способами. Во-вторых, он считал, что предсказание будущего ради обретения мирских благ является нарушением воли Божьей. В своих рассуждениях Лейб пошёл ещё дальше, утверждая, что негоже христианину использовать звёзды для предсказания собственного будущего. В доказательство Лейб цитировал Библию и мнение Пико делла Мирандолы – и одновременно считал уместным и возможным предсказание будущей ереси, подобной лютеровской, по звёздам. В конце концов он пришёл к выводу, что предсказания астрологов всегда ошибочны, поскольку они не в состоянии вычислить точное расположение планет.

Впрочем, Фауст мог возразить, что этот последний вывод оборачивается против самого Лейба. Если астрологи не могли знать точное расположение планет, то были неточны и астрологические карты, которые Лейб использовал в своих экспериментах, а вместе с ними были ошибочны и его выводы. Допуская двойное толкование в возможности предсказывать будущее, Лейб противоречил собственным выводам. Сделав верный шаг в сторону настоящей науки, Лейб поставил себя в уязвимое положение, в то время как репутация Фауста укрепилась после того, как он заработал 10 гульденов, составив гороскоп для епископа Бамбергского.

Едва ли рыцарь

На самом деле Лейб мог рассказать о Фаусте больше того, что он записал в «Дневник погоды». Коротко описав взгляды Фауста на соединение планет и предначертанный ему дар провидца, Лейб записал в «Дневник погоды» следующее:

«Он выдавал себя за комтура или учителя небольшого орденского дома иоаннитов на границе Каринтии, именуемого Галлештейн»^{302}.

Во главе комтурии стоял коммандор, он же комтур; иногда эту же должность именовали «настоятель», «прокуратор» либо «учитель». Обычно комтурия представляла собой небольшой, хорошо укреплённый аванпост или путевую станцию с расположенной в ней церковью, с гарнизоном, численность которого отвечала ситуации. Должность контура была важной, но не слишком высокой.

Хотя на пространстве христианского мира действовало около 100 или более военных орденов, одним из самых влиятельных всегда считался Суверенный Военный орден госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского (орден иоаннитов)^{303}. Деятельность Мальтийского ордена обычно связывают с Мальтой и Родосом, но организации иоаннитов были распространены по всему христианскому миру. Хотя уже в VII веке существовала традиция устройства госпиталей или домов, где паломники могли подготовиться к паломничеству в Иерусалим, дождаться корабля, а также отдохнуть перед возвращением домой, впервые об этом ордене упоминается в булле Postulatio Voluntatis римского папы Пасхалия II от 5 февраля 1113 года. В XIII веке ордену принадлежало более 19 000 домов и поместий по всей Европе.

Организационная структура ордена сложилась в XIV веке после успешного завоевания Родоса. Орден делился по языковому (национальному) принципу на приораты, баливаты и комтурии. В ордене существовало 8 организаций, выделенных по национальному или языковому принципу, каждой из которых управлял бейлиф или пиллер; за каждую национальную организацию отвечал один из 8 высших сановников ордена: за Прованс – великий магистр; за Овернь – маршал; за Францию – великий госпитальер; за Арагон – знаменосец; за Кастилию – великий канцлер; за Италию – адмирал; за Германию – великий бейлиф; за Англию – туркоплиер. Во главе ордена стоял Великий Капитул, верховной властью в котором обладал великий магистр или гроссмейстер (термин был введён в 1489 году). Миссия ордена выражалась девизом Tuitio Fidei et Obsequium Pauperum и состояла в защите верующих и служении бедным и страждущим.

Рыцари должны были быть благородного происхождения (доказательства этого изучались весьма тщательно) и до своего назначения в комтурию проходили три «каравана», или кампании, что соответствовало солдатской повинности. Вступая в этот религиозный орден, рыцарь давал обеты бедности, целомудрия и послушания. На практике эти обеты не слишком тяготили христианских воинов. Комтуры в континентальной Европе мало зависели от приказов своего высшего руководства.

В 1528 году 44-м великим магистром ордена был Филипп Вилье де Лиль-Адан (1521–1534), искусный солдат и руководитель, имя которого осталось навсегда связанным с потерей Родоса. Прежде ордену удавалось противостоять туркам, и в 1480 году рыцари успешно отразили стремительное нападение войск османского султана Мехмета II. Однако 1522 году Сулейман I возобновил штурм, подойдя к Родосу с флотом, насчитывавшим от 400 до 700 кораблей. Войску Сулеймана, насчитывавшему от 140 до 200 000 человек, противостояли всего 6000 рыцарей и солдат вспомогательных подразделений. Сулейман был уверен в победе.

Шесть месяцев защитники острова героически отражали яростные атаки турок. Рыцари отступили, когда у них закончились припасы – и, что особенно обидно, из-за того, что правители Европы не смогли договориться об отправке подкреплений. Вилье де Лиль-Адану и его рыцарям предложили условия почётной сдачи: оставшиеся 180 рыцарей и 1500 наёмников должны были навсегда уйти с острова. Из уважения к храбрости защитников острова Сулейман отправил выживших в Европу на турецких кораблях.

С рыцарями-иоаннитами было связано много загадочных историй. Ходили слухи, что английский алхимик Джордж Рипли ежегодно производил на Родосе золота на сумму около 100 000 фунтов. Но, пожалуй, самым выдающимся достижением иоаннитов была стойкая защита Родоса против невероятно превосходящего противника. Когда весть о потере Родоса дошла до Карла V, император воскликнул: «Ни одна битва не была проиграна так достойно, как битва за Родос!» При всём восхищении мужеством защитников Карл V отказал Вилье де Лиль-Адану в поддержке его планов отбить Родос у турок. Хотя после 1528 года орден ещё шесть долгих лет оставался без какого-либо пристанища, Карл V в итоге ответил согласием на петиции иоаннитов – и подарил им острова Мальту, Гозо и Комино с условием, что рыцари обязуются защищать корабли христиан в этих водах.

Будучи рыцарем и комтуром ордена иоаннитов, Фауст должен был доказать своё благородное происхождение и пройти три обязательных кампании. Определение helmstet могло означать, что Фауст был потомком знатного рода фон Гельмштадт. Как известно, в немецком языке существовали строгие нормы для обозначения 16 степеней благородного происхождения, но в особых случаях допускались отклонения от этих правил. После падения Родоса и больших потерь, особенно значительных среди немецкого крыла ордена, требования к вновь вступающим рыцарям были смягчены^{304}.

Упоминание о воинском звании заставляет вспомнить слова Меланхтона о причастности Фауста к победной кампании императора в Италии. Если во время Итальянской кампании Фауст действительно сделал то, что ему приписывали, он вполне мог получить в награду должность комтура. Не исключено, что Фауст мог оказаться на войне в Италии потому, что вступил в орден и должен был пройти испытание, чтобы стать рыцарем.

Если это действительно так, Фаусту следовало быть католиком, по крайней мере, номинально – или принадлежать культу Святого Иоанна, то есть быть иоаннитом. Не будет откровением сказать, что до Реформации почти все жители Европы были католиками, даже если они не могли написать своё имя и не понимали смысла произносимой на латыни католической мессы. Однако быть католиком в 1528 году, через 10 лет после того, как Лютер, согласно легенде, прибил к воротам церкви в Виттенберге свои знаменитые 95 тезисов, – это значило принять одну из сторон в самом громком конфликте того века. Реформация вызвала раскол даже внутри ордена иоаннитов. Магистр и рыцари баливата Бранденбурга, давно стремившиеся к независимости от Великого Приората Германии, приняли религиозные идеи Реформации, впрочем, отказавшись порвать связи с орденом. К тому же демонстрация католических взглядов несомненно сближала Фауста с противником Реформации Лейбом – и это могло повлиять на его решение приехать в Ребдорф.

Наконец, Фауст мог лгать. Если это была ложь, он хорошо всё продумал. В сказанном Фаустом не было ничего особенного, но такую информацию трудно проверить: комтурия, о которой шла речь, находилась в сотнях километров в опасной стране. С другой стороны, Фауст получал серьёзные выгоды: статус дворянина, доступ к ресурсам большой организации (с определённым риском) – и возможность прикрыться репутацией ордена. Однако данные, которые он сообщил, можно проверить.

По общему мнению, Фауст сказал Лейбу, что его комтурия Галлештейн находилась на границе с Каринтией. В XVI веке герцогство Каринтия, которым правили Габсбурги, обладало кое-какой независимостью в пределах Священной Римской империи германской нации. Но в Каринтии не было места под названием Галлештейн. Шоттенлохер полагал, что Лейб написал «Галлештейн», и хотя название, скорее всего, должно было читаться как «Гейленштейн», такого места также нет на современной карте.

Если орден иоаннитов держал комтурию где-то в Каринтии, она должна была относиться к Великому Приорату Богемии. Если Фауст действительно назначили на должность комтура, об этом должны были знать в Великом Приорате Праги. Как выяснилось, в Пражском государственном архиве действительно есть записи о «командории Гайленштейн». К сожалению, сохранившиеся записи начинаются лишь с 1564 года – и в них не содержится ничего относительно Фауста. Но след нельзя считать потерянным – по крайней мере, до изучения центрального архива ордена на Мальте. Брат Йозеф Мицци, в своё время работавший директором архива, провёл для Либри Бюллам поиск в документах, относившихся к периоду 1526–1534 годов, когда Фауст был предположительно назначен на должность комтура. В ответе Мицци написал следующее: «С сожалением информирую, что мною не обнаружено ни одного упоминания о докторе Фаусте»^{305}.

Впрочем, если Фауст – это псевдоним, а не настоящая фамилия, маловероятно, чтобы мог найти о нём упоминание. Интересно, что в первом упоминании о Фаусте, сделанном Тритемием в 1507 году, говорится, что Фауст был в Гельнхаузене – городе, исторически связанном с орденом иоаннитов, причём Тритемий указывал, что Фауст называл себя магистром, а это могло быть не академическим, а военным термином. Однако у нас попросту нет данных, подтверждающих либо опровергающих слова Фауста.

Почти отчаявшись, я неожиданно откопал фотографию старого разрушенного поместья, расположенного на территории нынешней Словении. Как оказалось, фотография изображала «Град Rоменда/Гейленштейн/Галленштейн»^{306}. Проблема в том, что этот Гелленштейн находился за пределами старого герцогства Каринтия. Гелленштейн находится поблизости от города Целье (в XVI веке использовали его старинное название Цилли), расположенного на реке Савинья, и во времена Фауста принадлежавшего герцогству Штирия.

Слово, в котором Шоттенлохер распознал название «Каринтия», в оригинале написано почти нечитаемыми каракулями. Здесь ключевой момент, что Лейб говорит о местоположении Галлештейна на границе того, что он называет «Каринтией». Если Лейб действительно написал «Каринтия», он мог иметь в виду место за пределами Каринтии, но находящееся вблизи границы – или, по определению Лейба, «на границе Каринтии». Комтурия Гейленштейн/Галленштейн в Штирии действительно находится вблизи старой границы Каринтии. Во времена Фауста герцогство Штирия принадлежало землям Габсбургов и входило в состав Священной Римской империи как часть королевства Богемия. Орден иоаннитов также относил эти места к Великому Приорату Богемия.

Герцогство Штирия, получившее жутковатую известность после выхода вампирского романа Джозефа Шеридана Ле Фаню «Кармилла» (1872), было образовано в X веке из части Каринтии. Когда-то эту область называли Каринтийской маркой, или Виндикской маркой, но со временем стали именовать Штирийской маркой, по фамилии правителей. В XII веке при правлении маркграфа Оттокара II (1164–1192) область стала герцогством. С XIII века, после того как угас род правителей герцогства, эти земли отошли Габсбургам. Регион Штирии расположен в горах, на самой границе Восточных Альп, где находится горный массив Дахштайн с вершинами высотой до 3000 метров. Так же как Каринтия, Штирия покрыта густыми лесами, богата ископаемыми и незабываемыми природными ландшафтами. В горах, расположенных вокруг Целье, не отмечено таких значительных залежей железной руды, какие встречаются на севере герцогства, но город стоит на важных торговых путях, ведущих от Петтау на восточной границе того, что осталось от Венгрии, до Триеста на Адриатике, а также в Венецианскую республику через Гарц и Удине, где этот маршрут сливается с главной коммерческой артерией, идущей из Филлаха и Гаштайна в Каринтии.

Град Коменда находится в горной лесистой местности, в местечке под названием Полцела. Сегодня вход в это основательное каменное здание с пустыми чёрными окнами без стёкол охраняют разбитые каменные львы. В 1170 году это здание было упомянуто как собственность Дегнардуса де Геленштейна, остававшаяся во владении семьи около 100 лет. Во второй половине XIII века этот дом был связан с фамилией Гартвига, настоятеля местной церкви или викария. С 1323 по 1780 год домом владел орден иоаннитов^{307}. Хотя у нас по-прежнему нет документальных свидетельств, доказывающих, что Фауст руководил этой комтурией, мы, по крайней мере, знаем, что такое место реально существовало.

Если Фауст побывал в Ребдорфе, как об этом записано в «Дневнике погоды» Лейба, тогда нет ничего странного в том, что Фауст пришёл к приору Килиану Лейбу прежде всего как католик. Возможно, он пришёл в чёрной мантии с белым восьмиконечным крестом ордена, с рассказами о далёком «Галлештейне» и беспощадной войне против врагов Европы.

В Галленштейне Фауст должен был оказаться на передовой линии борьбы против орд Сулеймана I. Хотя битва при Мохаче (1526), которая привела к поражению Венгрии и гибели короля Ладисласа (Лайоша) II, происходила в 400 километрах от Штирии, в герцогстве видели угрозу со стороны Сулеймана с захватническими амбициями. Сложный рельеф обеспечивал Штирии хорошую защиту, но даже при этом герцогство испытывало постоянные нападения османских войск. Но в 1528 году Фауста не было в Штирии.

Высылка из Ингольштадта (1528)

Этот год отмечен в истории появлением фасоли, вывезенной из Нового Света Эрнандо Кортесом, «Общества любви» австрийского проповедника Якоба Хаттера, сожжением в Вене анабаптиста Бальтазара Губмайера (1481–1528), выходом книги Бальдассаре Кастильоне (1478–1529) «О придворном», книгой Парацельса «Малая хирургия», предложением Меланхтона о реформах образования и изгнанием Фауста. Несомненно, что Фауст встречался с Лейбом по дороге в Ингольштадт. Через десять дней после того, как Лейб сделал в «Дневнике погоды» запись о предсказателях и рыцарях ордена иоаннитов, Фауст был удостоен нового письменного упоминания – на этот раз в официальных документах города Ингольштадта:

«(a) Протокол постановлений магистрата города Ингольштадта.

Сегодня, в среду после дня св. Витуса, 1528. Прорицателя необходимо заставить уйти из города и тратить деньги в другом месте.

(b) Протокол о высылках из Ингольштадта.

В среду после Вита 1528 года приказано некоему человеку, называвшему себя доктором Георгом Фаустом из Гейдельберга, искать себе пропитания в другом месте и взято с него обещание властям за этот приказ не мстить и никаких неприятностей им не учинять»^{308}.

В 1528 году день святого Вита праздновался 15 июня, так что среда пришлась на 17 июня. Фауст провёл в Ингольштадте меньше двух недель, но этого оказалось достаточно, чтобы нарваться на неприятности и предстать перед городским советом. Здесь нам предоставляется интересная возможность взглянуть на карьеру Фауста. Его характеризуют как «прорицателя» (Wahrsager) – человека, занимающегося предсказанием судьбы или гаданием. Это, очевидно, связано с тем, что Тритемий говорил о разнообразных провидческих способностях Фауста, а также с информацией о комиссионных, полученных от епископа Бамбергского, и служит ясным указанием на характер услуг, предлагавшихся Фаустом в этом городе. Важно, что случай разбирал именно городской совет Ингольштадта, а не университетский или церковный суд. Ситуацию можно было понимать в том смысле, что университет не хотел признать учёную степень Фауста; с другой стороны, его проступок не подпадал под юрисдикцию церкви: ведь это не было случаем ереси или колдовства. Формулировка «искать себе пропитания в другом месте» попахивала финансовым скандалом.

В 1539 году Бегарди написал, что многие жаловались ему, будто Фауст жульничал с ними и «из-за него многие потеряли свои деньги»^{309}. Возможно, Фауста подозревали в фальшивомонетничестве. Опытный алхимик мог без особого труда увеличить количество золота, а чеканка монеты была в те годы довольно распространённым преступлением. Иезуит Дельрио не позднее 1599 года писал, что и Фауст, и Агриппа неоднократно расплачивались на постоялых дворах «колдовскими» монетами, которые впоследствии оборачивались неплатёжеспособными или фальшивыми. Возможно, происхождение этой истории следующее. То, что Реджинальд Скот (1584) называл «передачей денег», очевидно, было известным способом обмана. Скот объяснял, что существует метод обмана, при котором деньги могут появляться и исчезать по воле фокусника либо менять достоинство. Благодаря ловкости рук фокусник мог без особых проблем оплачивать своё питание и проживание монетами, не представлявшими никакой ценности. Формулировка решения о высылке из города была обычной для того периода. К примеру, настоятеля монастыря кармелитов Андреаса Штосса (1480–1540) с такими же словами выслали из Нюрнберга в 1522 году.

На этих скудных фактах впоследствии выросла легенда о том, чем Фауст занимался в Ингольштадте. Хотя в 1900 году в публикациях Тилле Ингольштадт упоминался 26 раз, большая часть этих ссылок происходила из очень немногих источников, как правило – Росхирта или Видмана. Байка, записанная Росхиртом спустя почти 50 лет после визита Фауста, рассказывает, что маг прочитал лекцию по философии и хиромантии в университете, а затем – в доме № 7 по Гардерштрассе, известном как «Фаустовский жилой дом»^{310}.

Хотя официальные документы не говорят, чем Фауст занимался в городе, он мог устроить занятия для студентов за плату или в дополнение к сеансам гадания. Парацельс утверждал, что университет Ингольштадта принадлежал «старой схоластической школе». Вероятно, Парацельс, как Конрад Цельтис, был разочарован плохим пивом и бесконечными блюдами из турнепса в меню^{311}.

Другие исследователи утверждали, что Фауст сам учился в этом университете. В работе от 1676 года Дурриус высказал мнение, что Фауст получил степень доктора медицины, а в «народной книге» о Фаусте XVIII века, автор которой подписался псевдонимом Верующий христианин, утверждалось, что Фаусту присвоили степень магистра университета Ингольштадта и что у Фауста была хорошая профессиональная репутация. Оба этих источника не заслуживают серьёзного внимания. Записей о том, что Фауст учился в университете Ингольштадта, нет. Работа Дурриуса – слишком поздний источник, а «народная книга» о Фаусте – скорее легенда, чем документ. Вполне возможно, что Фауста спутали с Иоганном Рейхлином, преподававшим в университете Ингольштадта греческий и еврейский языки с 1520 по 1521 год, до отъезда в Тюбинген. Необразованным людям часто казалось, что с греческим и еврейским языками связана некая тайна, и бывало, что на этой почве возникали слухи о магии^{312}.

Сохранилась история, объединяющая фрагменты байки Росхирта о неудачливом еврее-заимодавце из Франкфурта и рассказа про обманутого бамбергского свинопаса. В истории говорится о месте, где произошёл инцидент, что нетипично для «народных книг» о Фаусте. В книге P.F. (1592) упомянут город Pheiffring; другие источники приводят название Pffeffering («Вольфенбюттельская рукопись», ок. 1580) или Pfeiffering (Шпис, 1588). Хотя на карте современной Германии нет этих названий, интересующий нас город – это несомненно Пфиферлинг, расположенный в 65 километрах к востоку от Ингольштадта.

Фауст якобы продал на городском рынке лошадь, сказав перекупщику, чтобы тот не ехал на лошади по воде. Не вняв предупреждению, покупатель заехал в пруд, где его лошадь превратилась в кипу сена. Едва не утонув, он в сердцах поспешил к Фаусту. Найдя Фауста спящим, покупатель грубо потряс его за ногу, но, к своему ужасу, увидел, что нога, за которую он взялся, разом отделилась от тела. Фауст издал пронзительный крик, а незадачливый покупатель в ужасе сбежал.

Хотя эту байку ни в коем случае нельзя принимать за реальное событие, с ней связаны кое-какие возможности. В данном эпизоде события происходят вблизи того места, где, судя по историческим документам бывал Фауст, и в описании приведены именно те виды деятельности, за которые Фауст был выслан из Ингольштадта. Несомненно, Фауста изгнали из города.