Текст книги "Фауст"

Пленник Батенбурга

Иоганн Вир рассказал забавную историю, происшедшую с Фаустом в небольшом городке Батенбург на территории нынешней Голландии. Батенбург расположен на реке Маас – той самой, что под именем Мёз протекает через Музон – город, который в своё время захватывал фон Зиккинген. Возможно, Фауст прибыл сюда по реке или пришёл – например, из Кёльна, находившегося в 165 километрах на юго-востоке, либо из Мюнстера, располагавшегося восточнее, в 190 километрах. В прошлом историки обычно датировали это небольшое приключение 1530 годом либо 1532–1533 годами^{349}. Поскольку, как мы полагаем, Фауст находился в окрестностях Кёльна в 1532 году, а в Мюнстере он был в 1536 году, наиболее вероятна более поздняя дата его появления в Батенбурге. Хотя упомянутое событие должно было произойти в 1536 году или чуть позже, имеются данные, что после Мюнстера Фауст находился значительно южнее. Поэтому ради сохранения хронологического порядка мы можем рискнуть, датировав посещение Батенбурга 1522–1523 годами.

То, что Вир не испытывал симпатии к Фаусту, вовсе не удивительно; лишь немногие тянулись к этому опасному человеку. Вир начинает рассказ о Фаусте такими словами: «…Его искусство представляло собой только пустую похвальбу и вздорные посулы. Один пример тому я расскажу здесь при условии, что читатель даст слово не подражать ему»^{350}.

Как пишет Вир, Фауст попал в тюрьму «в городе Батобурге на реке Маас, неподалеку от границ Гельдерна», то есть нынешнего Гелдерланда^{351}. Почему-то Вир не указывает ни причин, ни обстоятельств ареста. Такое впечатление, что Фауста часто сажали в тюрьму. По-видимому, это произошло в отсутствие упомянутого барона Германа, во владениях которого находился Батенбург. Очевидно, Вир имел в виду Германа ван Бронкхорста, процветавшего в то время владельца Батенбурга. Ван Бронкхорст не играет большой роли в этой истории, где центральной фигурой оказывается капеллан, доктор Иоганн Дорстен.

Вероятно, оказавшись в тюрьме по неизвестно какому обвинению и готовясь предстать перед неизвестно каким судом (обвинения в содомии и некромантии грозили смертью), Фауст попытался овладеть ситуацией. По словам Вира, Фауст обещал Дорстену «обучить его многим наукам и искусствам». Дорстен же, «муж добрейший и простодушнейший», «благоволил к нему» и согласился стать его учеником. Капеллан «столь часто посылал в тюрьму вино, на которое Фауст был весьма падок, что запас его истощился». Когда Дорстен обмолвился, что собирается идти бриться в соседний город Граве, Фауст «пообещал открыть ему чудодейственное средство снимать бороду без бритвы, если капеллан раздобудет ему еще такого же вина». Дорстен согласился, и Фауст велел ему смазать бороду мышьяком, умолчав о необходимых предосторожностях. Намазав сразу всю бороду, капеллан сел ждать результата, но, к его ужасу, очень скоро «у него на подбородке сделалось такое воспаление, что не только волосы выпали, но заодно сошла и кожа с мясом». По утверждению Вира, «об этой мерзкой проделке мне неоднократно рассказывал с гневом сам капеллан»^{352}.

Мы не узнали ничего нового. С точки зрения Вира, вся эта история доказывала злобный характер Фауста, так что в прошлом исследователи не придавали значения данному сообщению^{353}. Как уже говорилось в начале книги, тексты Вира – это достаточно поздние и зачастую вторичные свидетельства, заслуживающие критического отношения. Если поверить Виру, утверждавшему, что об этом ему рассказал лично капеллан Дорстен, то историю следует признать подлинной. С другой стороны, Вир мог всё выдумать. Его рассказ не связан с другими, не содержит датировки и показывает Фауста только с отрицательной стороны. Фауст не смирился с заключением. Кто станет спокойно ждать суда, зная, что имеет возможность околпачить одного из стражей и, возможно, организовать своё освобождение? Этот случай вовсе не показывает Фауста законченным негодяем, скорее, он выглядит изобретательным человеком, попавшим в трудные обстоятельства. Вир не говорит о том, что произошло с Фаустом в Батенбурге. Ясно только, что Фауст не остался в городе. Пока Дорстен мучился от боли, Фауст запросто мог снять с его пояса ключи и выйти на волю – разумеется, если предположить, что история Вира хотя бы отчасти правдива.

Дополнительным объяснением отказа в посещении Нюрнберга и, возможно, ареста Фауста в Батенбурге могло быть изменение уголовного законодательства империи. В 1532 году Карл V обнародовал новое Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи германской нации, названное в его честь «Каролина», в котором особое внимание уделялось наказанию за колдовство. Причинение ущерба или вреда путём колдовства каралось смертной казнью через сожжение; при отсутствии ущерба наказание определялось по усмотрению судьи «соответственно обстоятельствам дела».

Фауст вполне мог оказаться в незавидном положении, когда его участь как некроманта, не причинившего вреда никому, кроме Дорстена, целиком зависела от решения некоего судьи. Но у этой ситуации могли быть и другие корни.

Если в наши дни Гелдерланд – это ничем не примечательный регион, то в XVI веке всё выглядело несколько иначе. Какое-то время Гелдерланд был настоящей занозой, причинявшей империи немалое беспокойство. Карл Эгмонтский (1467–1538), герцог Гелдерский и граф Зютфенский, которого прозвали Ахиллом Гелдера и Бичом Голландии, вовсе не принадлежал к числу друзей Карла V. В 1492 году Эгмонт при военной поддержке Франции смог поднять в Гелдере восстание, имевшее целью вывести эту территорию из владений Габсбургов. Во время Четырёхлетней войны герцог вступил в союз с Францией, вместе с Робером де ла Марком устраивая опустошительные набеги на территории Нижних земель. Эгмонт был вдохновителем и спонсором беспорядков в регионе, поддерживавшим Длинного Питера – самозваного «короля Зуйдер-Зее», терроризировавшего прибрежные воды. Хотя в 1528 году герцог Эгмонт подписал с Карлом V мирный договор, отношения оставались напряжёнными, что привело к продолжительной войне за наследство 1534–1538 годов. С учётом ситуации немец, появившийся в Гелдере, мог быть арестован по политическим мотивам. Как бы там ни было, Фауст продолжил свой путь дальше, вероятно – в направлении Вюрцбурга и очередной компании знатных господ.

Приключения фон Гуттена (1534)

В начале 1540-х годов Филипп фон Гуттен написал из Венесуэлы своему старшему брату Морицу. В письме были последние новости о ходе его экспедиции: «Ну вот Вам обо всех морских странствиях понемножку, чтобы Вы могли видеть, что не нас одних до сих пор преследовали несчастья в Венесуэле: за три месяца погибли все флотилии, о которых я уже говорил, и те, которые вышли из Севильи раньше нас, и те, которые следовали за нами. Приходится мне признать, что предсказания философа Фауста сбылись почти полностью, ибо немало мы натерпелись здесь за это время»^{354}.

Фон Гуттен знал, что обстоятельства не на его стороне, и у него на сердце тяжёлым грузом лежали предсказания Фауста. Но награда была очень высока. Перед глазами молодого конкистадора мерцало пресловутое золото Эльдорадо.

Легенда об Эльдорадо (по-испански – «из золота»), появившаяся в первой половине XVI века, как магнит влекла к себе людей, пересекавших океан и смертоносные джунгли в поисках места, не досягаемого поистине, как другая планета. Легенду об Эльдорадо связывают с «золотым человеком» – вождём племени южноамериканских индейцев, судя по рассказам, обсыпавшим себя золотой пудрой во время церемоний жертвоприношения, происходивших когда-то на месте построенного испанцами города Санта-Фе-де-Богота. Позднее в многочисленных пересказах Эльдорадо превратился в золотой город и даже целую золотую страну, в которой золото и драгоценные камни лежали повсюду и в огромном количестве.

За несколько лет до экспедиции фон Гуттена некто Мартинес, служивший под началом Диего де Ордаса, утверждал, будто потерпел кораблекрушение и побывал в Эльдорадо. В то время люди охотно верили подобным рассказам и считали, что Эльдорадо – реально существующая страна. В 1534 году название «Эльдорадо» маячило на горизонте, такое же реальное и золотое, как солнце. Мог ли молодой 20-летний человек избежать соблазна приключений?

Филипп рос рядом с сильными мира сего. Его юность прошла при дворе Карла V, где опекуном Филиппа был герцог Генрих фон Нассау (1483–1538), впоследствии дававший ему немало ответственных поручений. В 1534 году тяга к приключениям увлекла Филиппа в экспедицию, отправленную в Венесуэлу богатым банкирским домом Вельзеров. Вельзеры получили от Карла V право на колонизацию и разработку богатств Венесуэлы в счёт долгов императора, образовавшихся в ходе его предвыборной кампании. 22 августа 1534 года фон Гуттена пригласили на аудиенцию к Карлу V для обсуждения задач экспедиции. 19 октября он отплыл из Испании в Новый Свет вместе с Георгом Хоэрмутом фон Шпеером (1500–1540) и Николаусом Федерманом (1506–1542). Штормовая погода четырежды возвращала корабли в порт, пока 8 декабря они наконец не отправились в дальнее плавание.

Экспедицию провожали с почестями и церемониями: европейские правители вступали в эпоху больших приключений. На миниатюре Джерома Кодера (или Колера), выполненной по мотивам его путешествий 1533–1534 годов, изображены проводы экспедиции в Венесуэлу. Во главе процессии в порту Санкулар в Андалусии идут четверо ярко разодетых военных, один из которых дует в трубу, а остальные несут огромный флаг. Другая сцена изображает галеон, летящий вперёд под всеми парусами. Вдоль бортов выставлены пушки, где-то позади едва угадывается порт, а сам корабль сопровождают морские чудища^{355}.

В феврале 1535 года корабль Филиппа La Santa Trinidad («Святая Троица») прибыл в Новый Свет и вошёл в порт Коро на побережье страны, известной тогдашним колонистам под названием «Маленькая Венеция» – по-испански «Венесуэла». Земля выглядела благодатной и зелёной, обильно украшенной цветущими после дождей деревьями арагуанеи – одним из национальных символов Венесуэлы. Казалось, жёлтые цветы prima vera, или «золотого дерева», обещали путешественникам золото. Но в воздухе, пронизанном тропическими ароматами, висела смерть. Первый губернатор тогдашней столицы Венесуэлы Ной-Аугсбурга (ныне – город Коро) Амброзиус Эингер (также Дальфингер, ок. 1500–1533) умер двумя годами ранее от отравленной стрелы. После прибытия должность губернатора занял Георг Хоэрмут фон Шпеер.

У фон Гуттена больше не осталось иллюзий: им предстояла жизнь, полная лишений и борьбы. Федерман, уже побывавший в этих местах, успел даже написать книгу, в которой обстоятельно рассказал о всех трудностях местной жизни. Но, невзирая на опасности, которые были отброшены с напускной бравадой, типичной для эпохи Возрождения, молодые авантюристы немедленно отправились в глубь страны на поиски золота.

Они отплыли в судьбоносную экспедицию, заручились не только благословением императора, но и советами астрологов. В этом не было ничего необычного. Прежде чем отправиться в путешествие, великий Магеллан советовался с астрологом по поводу расположения «острова пряностей», а позднее Колумб приписывал свои открытия не только знанию геометрии, навигации и арифметики, но также и астрологии.

Камерарий также сумел пробиться к кормушке. Он получил аудиенцию у братьев Филиппа и Морица фон Гуттенов. Камерарий имел общие с Морицем интересы в области гуманизма и астрологии и даже подтолкнул его к публикации рукописей двоюродного брата – знаменитого Ульриха фон Гуттена. В 1529 году, будучи в Нюрнберге, Филипп вызывал к себе Камерария и рассказывал тому последние новости о здоровье своего брата Морица. В 1535 году Камерарий опубликовал работу Erratum – по-видимому, в качестве ответа на критические высказывания Эразма (также интересовавшегося фон Гуттенами) о поэме, посвящённой Морицу. Первые строки поэмы касались будущего экспедиции Филиппа.

В целом поэма восхваляла Филиппа, обещая, что экспедиция послужит славе его семьи, императору и всей империи. Камерарий не предсказал никаких деталей экспедиции, но создал некий прогностический образ, судя по всему, устроивший заказчика.

В 1536 году Камерарий отправил Даниэлю Штибару письмо, внушавшее уверенность по поводу будущих результатов экспедиции Филиппа. По его словам, Филипп был «юношей, избранным для славы»; астролог также написал, что желает и предсказывает «исключительно благоприятный результат»^{356}.

Фауст предсказывал результат, совершенно противоположный. Хотя Филипп не упоминал о составлении астрологического прогноза, вся предшествовавшая карьера Фауста указывала на такую возможность. Вопреки мнению Камерария, Филипп высоко ценил советы Фауста, которого называл отнюдь не шарлатаном, а «философом». Филипп не указывает, где и когда именно он встречался с Фаустом (если такая встреча состоялась). Однако неоднократное упоминание Вюрцбурга в его письмах Морицу наводит на мысль, что встреча с Фаустом могла произойти в этом городе. В одном из таких писем он просит брата передать привет Штибару и остальным своим друзьям при дворе в Вюрцбурге. Кроме того, Филипп родился неподалёку от Вюрцбурга, в замке Биркенфельд, и вполне мог посетить родные места перед отплытием из Испании. Наконец, оба – и Филипп, и Фауст – дружили со Штибаром, что могло свести их вместе, а самым подходящим местом для такой встречи был Вюрцбург.

В том, что касалось судьбы Филиппа, Фауст оказался лучшим провидцем. В декабре 1540 года фон Шпеер погиб, и Филипп фон Гуттен стал капитан-генералом Венесуэлы. Вскоре он отправился в новую экспедицию в глубь страны. Вернувшись после пятилетнего отсутствия, Филипп обнаружил, что вместо него губернатором назначен испанец Хуан де Карвахаль (или Карабахаль). К 1545 году Вельзеры, не сумевшие выполнить обязательств, взятых по договору с Карлом V, были лишены прав на эксплуатацию богатств Венесуэлы. Император объявил колонию своей собственностью. В апреле 1546 года фон Гуттен и его спутник Варфоломей Вельзер VI (Младший) были схвачены и казнены по приказу Карвахаля.

В церкви Пречистой Девы Зодденхеймской близ Вюрцбурга есть памятник с барельефом, на котором изображены две фигуры, преклонившие колена перед крестом. Это Мориц и Филипп. На заднем плане скульптор Лой Геринг в холодном гипсе запечатлел трагическую эпопею Филиппа в Венесуэле. По слухам, эпитафию составил Камерарий. Несмотря на неудачное предсказание, последнее слово осталось за ним.

17. Крещение кровью (1534–1535)

Казалось, что империя, страдавшая от многочисленных внутренних потрясений и внешних ударов, вот-вот развалится. В то время как внешняя угроза исходила от французов и турок-османов, подъём религиозных движений в германских княжествах выглядел прелюдией гражданской войны. Лютер уже закончил перевод Ветхого Завета и выпустил полное издание Библии на немецком языке. Германию наводнили французские агенты, обещавшие поддержку сторонникам Лютера и укреплявшие решимость лютеран противостоять императору.

После распада Швабской лиги Ульрих Вюртембергский получил ещё один шанс вернуть своё герцогство. В апреле 1534 года он при поддержке ландграфа Гессе Филиппа I и других протестантских князей вторгся в Вюртемберг. В мае он одержал решительную победу над Лауффеном и через пару недель вернул себе титул герцога под суверенитетом Австрии. Его правление было отмечено энергичным продвижением политики Реформации и жестоким грабежом духовенства, помимо своей воли пополнявшего опустевшую казну герцога. Одной из жертв его агрессивного подхода стал некогда приютивший Фауста Маульброннский монастырь. Монахов и аббата принудили оставить обитель; вскоре изгнанники нашли приют в небольшом цистерцианском приорстве Паирис в Эльзасе. Из-за непомерной жадности Ульрих поднял налоги, что подорвало его вновь обретённую популярность и посеяло семена будущего раскола. Мир, с юности знакомый Фаусту, перестал существовать.

Конец времён

Кроме лютеран, существовало и другое, более радикальное течение. Лютер называл его представителей словом Schtürmer, что означает «энтузиаст» или «фанатик». Цвингли, которого сам Лютер считал слишком большим экстремистом, именовал их «перекрещенцами». Сегодняшнее наименование это движение также получило от своих недругов. Название одного из наиболее радикальных течений сектантского типа – анабаптистов – произошло от греческого ana, то есть «вновь», и от термина, обозначающего крещение. Сами же его представители чаще именовали друг друга верующими христианами, или братьями. Если религия – это, по выражению Маркса, «опиум для народа», то анабаптизм можно было сравнить с кокаиновым крэком.

У анабаптистов были предшественники. Вальденцы, петробрусиане, генрикиане, альбигойцы, братство общинной жизни, гуситы, община богемских братьев Петра Хельчицкого – в анабаптизме отразились черты всех этих движений. Проблема существовала давно. Хотя идея перекрещения была впервые упомянута в документах II века, многие анабаптисты ссылаются на пример самого апостола Павла (Деян., 19). Во II и III веках Монтан (и его последователи-монтанисты), а также Тертуллиан, отвергавшие крещение во младенчестве, крестились во взрослом возрасте и считали всех прочих «еретиками». В IV веке последователи карфагенского епископа Доната (донатисты) повторно крестили тех, кто уже был крещён епископами, которых они считали отрекшимися от веры и, вопреки заветам Священного Писания, прибегавшими к помощи языческих богов или тех, кто запятнал себя сотрудничеством с такими епископами. Согласно Кодекса Юстиниана (529), перекрещение было преступлением, по политическим соображениям каравшимся смертью.

К ужасу Лютера, в 1521 году прихожане Виттенберга попали под влияние цвиккауских пророков, проповедников анабаптизма. Впрочем, основные принципы анабаптизма были сформулированы только в 1523 году швейцарским реформатором Конрадом Гребелем. Гребель проповедовал невозможность рождения в вере или то, что человек может стать членом церкви, только самолично приняв данное решение. Вхождение в церковь рассматривалось как добровольный шаг, на который могли пойти только взрослые люди путём обряда крещения. Таким образом, крещение младенцев считалось актом, не имевшим значения. Ни Гребель, ни его последователи не использовали терминов «перекрещение» или «анабаптизм», поскольку они отрицали, что обливание головы младенца водой составляет суть христианского крещения. К этим взглядам добавлялись примитивно-коммунистические и хилиастические представления, радикально противоречившие политической системе того времени и прямо угрожавшие социальной стабильности.

Всего за несколько лет влияние анабаптистов распространилось по всей империи. В 1529 году Карл V приказал любыми способами искоренить вредоносное учение. Вскоре последователи анабаптизма ушли в подполье. Они встречались тайно, узнавая друг друга по тайным знакам и став ещё большей угрозой для властей. Анабаптисты были уверены в приближении конца света, что в итоге и произошло в одном из городов севера Германии. Трагедия осады Мюнстера и весь ужас, последовавший за этим, не миновали Фауста.

Новый Иерусалим

Мюнстер был городом с высокими домами, увенчанными остроконечными крышами, с аркадами и другими памятниками, утверждавшими его святость. Население Мюнстера, насчитывавшее приблизительно 9000 жителей, чувствовало себя весьма спокойно за мощными стенами, окончательно разобранными лишь в XVIII веке. Город ведёт свою историю с IX века, когда приблизительно в 800 году Карл Великий послал в располагавшийся неподалёку монастырь нового епископа Саксонского Лиудгера. Поначалу это было изолированное и экономически неразвитое поселение. Поселение, в ту пору носившее другое название, располагалось вдали от крупных рек и важных торговых путей и потому развивалось крайне медленно. Наименование «Мюнстер» (от латинского «монастырь») возникло начиная примерно с XI века и со временем вытеснило прежнее название. В XII веке поселение обрело статус города. В XIII и XIV веках Мюнстер стал одним из крупнейших участников Ганзейского союза. Растущее богатство города шло на пользу церкви, и вскоре Мюнстер был застроен церковными зданиями. Как результат в городе появились собор, 10 церквей, 7 конвентов, 4 монастыря и 4 благотворительных общества.

Церковь находилась в сложных отношениях с городскими властями, более выгодными церкви, чем городу. Церковные организации не платили налогов, и на их членов не распространялась воинская повинность. Их самодостаточная экономика не приносила ничего в городскую казну, создавая при этом серьёзную конкуренцию местным фермерам, ремесленникам и торговцам. Следуя течению Крестьянской войны 1525 года, Мюнстер получил независимость от церкви, весьма неохотно предоставленную князем-епископом Фридрихом фон Виде, и в дальнейшем его процветание целиком зависело от городского совета и двух мэров.

Первые симптомы религиозной одержимости возникли в 1531 году, когда бывший священник и талантливый оратор Бернард Ротман, воодушевлённый идеями Лютера, призвал толпу уничтожить «идолов» в своей старой церкви Святого Морица. Взгляды Ротмана формировались под влиянием Меланхтона, однако впоследствии он пришёл к выводу о пассивном и чересчур академическом характере этого учения. Известно, что Меланхтон, обращаясь к Лютеру, как-то сказал, что Ротман проявит себя или «необычайно хорошо или необычайно плохо»^{357}. Он не ошибся.

Опасаясь последствий, Ротман на время покинул Мюнстер. В начале 1532 года он вернулся в город для продолжения проповедей. В его речах то и дело возникали анабаптистские идеи, беспокоившие не только католиков, но и последователей Лютера. Опасаясь беспорядков, фон Виде приказал Ротману воздержаться от проповедования. Подчинившись, Ротман, однако, выдержал паузу всего в несколько недель. В это время епископ поручил бейлифу собора Дирку фон Мервельдту заставить городской совет изгнать возмутителя спокойствия из города. Но в совете у Ротмана нашлись сторонники, одним из которых стал торговец Бернард Книппердолинк.

Сговорившись на тайном собрании в доме Книппердолинка, Ротман и другие прошли маршем до церкви Святого Ламберта, где устроили погром, разрушив каменные саркофаги с останками давно умерших клириков. После этого возбуждённая толпа принялась бесчинствовать на улицах, жечь и громить церковное имущество, картины, гобелены и книги. Ротман бросил в огонь собственные проповеди, воскликнув при этом: «Пусть победит Слово Божье»^{358}.

Казавшийся неизбежным военный конфликт предотвратила отставка фон Виде. Заболевшего фон Виде сменил Франц I фон Вальдек (1491–1553), имевший хорошую репутацию среди католиков Мюнстера, считавших его «храбрым и благочестивым рыцарем»^{359}. Мнение лютеран было диаметрально противоположным. Они считали фон Вальдека распутником, любителем охоты, пьяницей, чванливым снобом и чем угодно ещё, кроме епископа. На самом деле, хотя фон Вальдек не был рукоположен в священство и имел нескольких детей, его симпатии были на стороне лютеран.

Его портрет изображает человека с тяжёлой челюстью и широкой бородой, с мечом в правой руке и посохом епископа в левой. На лице фон Вальдека застыло угрюмое и даже несколько агрессивное выражение. В истории он отметился своим беспутным образом жизни.

Новый епископ занял выжидательную позицию. Этим вскоре воспользовался Книппердолинк. Обеспечив Ротману охрану, он принудил городской совет отказать Римско-католической церкви в праве проводить службы на территории города. С кафедры самой большой мюнстерской церкви Святого Ламберта Ротман провозгласил, что его паства должна наслаждаться всеми радостями пищи и плоти, данными Господом. Свидетель тех событий Герман Керссенбрюк позднее описал религиозные службы Ротмана как ритуалы, скорее напоминавшие поклонение Ваалу или Сатане, чем христианские обряды.

Император, вместе с двором находившийся в далёком Регенсбурге, имел все основания для недовольства. Карл начал подозревать, что нерешительность фон Вальдека вызвана не слабостью, а наличием тайного умысла. Император требовал принятия действенных мер к возмутителям спокойствия.

Городской совет проигнорировал требование императора, и фон Вальдек подступил к городу. Разглядев угрозу своему благополучию, горожане обратились к ландграфу Филиппу I, сочувствовавшему лютеранам, с просьбой о помощи. Хотя члены совета отправили аналогичные просьбы в другие соседние города, поддержки они не получили. Обращение Филиппа к епископу также не принесло результата. Городу пришлось раскошелиться на наёмников.

26 декабря 1532 года, в день рождественских подарков, отряд из 900 вооружённых людей взял штурмом крепость епископа в Тельгте. Хотя штурм происходил ночью и нападавшие надеялись застать епископа врасплох, фон Вальдек в это время находился в своей резиденции в Биллербеке. Нападавшие вернулись восвояси, захватив 18 заложников, в числе которых были высокопоставленные служители церкви.

Епископ был вынужден начать переговоры. Город получил свободу вероисповедания, взамен обещав повиноваться и проявлять терпимость по отношению к католикам. Хотя Ротману были запрещены любые публичные выступления, он не обратил внимания на запрет. С одобрения других священников Ротман продолжал выступать с речами.

Беспорядки в Мюнстере отвлекали императора от более важных угроз, исходивших со стороны Франциска I и турок-османов. Слухи о положении в Мюнстере обсуждались по всей Германии. Появились листовки с проповедями Ротмана. Его призыв к обобществлению всякой собственности был обращён не только к верующим. Ротман писал, что в его городе беднейшие жители стали богатыми, а те, кого раньше презирали, занимают теперь самое высокое положение. Правда, к этой «морковке» он прилагал большую палку, предупреждая, что очень скоро Господь накажет «весь мир» и поэтому каждый должен «приготовиться войти в новый Иерусалим»^{360}.

Эти листовки и слухи о новом проповеднике привлекали большое количество паломников, бедных людей и всех, кто считал, что в Мюнстере он ничего не потеряет, но многое приобретёт. По дорогам империи потянулись религиозные фанатики и неимущие, искавшие лучшей жизни, которую им предлагало «Общество Христа» в провозглашённом Ротманом новом «царстве Сиона». Им навстречу шли изгнанные из города католики и прочие, кому не требовался астролог, чтобы понять, что эта растущая толпа обездоленных предвещает несчастье.

Новости наверняка доходили до Фауста. Мы не имеем данных о религиозных предпочтениях Фауста, а его связи с протестантом фон Зиккингеном и католиком Георгом III предполагают, что маг не придавал большого значения вере – по крайней мере, в отношении клиентуры. Будучи одновременно и философом, искушённым в греческом языке и латыни, и герметиком-оккультистом, а заодно – астрологом, кропотливо изучающим движение планет, и алхимиком, занятым соединением и разложением природных веществ, Фауст не нуждался в помощи оголтелого проповедника для постижения физического мира или слова Божьего. Однако поскольку Фауст заявлял, что может творить чудеса, приписываемые Иисусу, и даже готов превзойти его в этой способности, то вполне возможно, что маг тоже отправился в поход на север. Его учёные собратья – Агриппа и Парацельс – вовсе не замкнулись на герметизме и приняли активно участие в религиозной дискуссии того времени – впрочем, не получив от этого никаких выгод.

Приток новых сторонников изменил соотношение сил в Мюнстере. На смену умеренным членам совета пришли радикалы. Были введены драконовские наказания за любые отступления от норм поведения. В конце 1533 года начались массовые обряды крещения, проводившиеся множеством новоприбывших проповедников вроде Иоанна Бокельсона (1509–1536), портного из Лейдена, вскоре прозванного Иоанном Лейденским. Всего за одну неделю обряду перекрещения подверглись 1400 человек. Бедняков тут же отправляли укреплять городские оборонительные сооружения. Способные носить оружие организовывались в отряды милиции. Хотя свобода, обретённая гражданами Мюнстера, на глазах превращалась в форму тирании, горожане слишком поздно сообразили, какое ярмо появилось у них на шее.

Между различными группами жителей нарастало напряжение. Протестанты и анабаптисты старательно избегали друг друга. Как уже бывало, все проблемы обострились на Ротмане. Когда один из двух мэров, протестант, распорядился арестовать и выставить из города Ротмана и его наиболее яростного приспешника Генри Ролла, в защиту проповедника выступили сотни вооружённых сторонников. Женщины-анабаптистки, требовавшие вернуть Ротмана, выкинули из церкви Святого Ламберта протестантского священника и забросали членов городского совета фекалиями.

Епископ, разгневанный нараставшим хаосом, разослал грозные письма, в том числе городскому совету и ландграфу Филиппу I. Он потребовал высылки анабаптистов, однако снова безрезультатно. Распространился слух, что епископ собрал войско и готовится напасть на город. Воспользовавшись предлогом, анабаптисты выступили против сторонников Лютера и оставшихся в городе католиков. Первый удар нанесли по городскому совету. Члены совета забаррикадировались в Überwasserkirche – «церкви над водой», находившейся под защитой милиции и вооружённых граждан. Тем временем в город вошли вооружённые крестьяне, решившие защитить католиков и выступить на стороне епископа. Возникла патовая ситуация, разрешившаяся лишь предательством одного из двух мэров, Тильбека. Отправившись на переговоры к епископу, Тильбек сжёг предложение о мире, заявив остальным переговорщикам, что единственная оставшаяся возможность – это отдать город анабаптистам. Умиротворившись жидкостями, которыми их потчевали в трактирах, крестьяне отступили без боя, и городской совет сдался анабаптистам. На закате горожане стали свидетелями явления паргелии – солнца, разделившегося на три пылающих диска, и огненных облаков. Мюнстер был облит золотым светом. Решив, что это знак благоволения Господа, анабаптисты отпраздновали победу диким разгулом. Керссенбрюк писал: «Едва ли можно вообразить зрелище более ужасное, более абсурдное и более комичное»^{361}.

Вскоре были отправлены гонцы с призывами, убеждавшими анабаптистов собраться в Мюнстере. В город потянулись фанатичные приверженцы новой веры. Среди прочих в Мюнстер прибыл Иоанн Маттис. Бывший пекарь из Амстердама, Маттис в свои примерно 50 лет был высок, сутул, одевался всегда в чёрное и носил бороду. Своим видом он напоминал верхозаветного пророка, в глазах которого светился огонь «истинной веры». Маттис объявил себя новым Енохом, посланным возвестить о Втором пришествии. Его повсюду сопровождала красивая молодая женщина – беглая монахиня по имени Дивара, с чёрными волосами, одетая в белое. С появлением тирана режим Мюнстера стал настоящей тиранией.