Текст книги "Гитлер против Сталина"

Это была месть за то, что творили в Европе нацисты. История изгнания немцев – это, пожалуй, последнее преступление Гитлера, результат затеянной им войны.

Гитлер обещал немцам жизненное пространство. Как немцы перед войной радовались присоединению Судетской области к Великогерманскому рейху. А чем все это закончилось? В 1945-м на Потсдамской конференции державы-победительницы постановили изгнать отсюда всех немцев. Они потеряли дома, имущество и гражданство.

Нацисты устроили мировую войну и убили миллионы людей ради того, чтобы все немцы жили в едином государстве, чтобы все немецкие земли принадлежали Германии. И потеряли все! Президент Чехословакии Эдуард Бенеш декретом № 33 от 2 августа 1945 года лишил немцев чехословацкого гражданства.

– Мы не хотим жить рядом с ними, – мрачно сказал Бенеш. – Поэтому они должны покинуть страну. У нас есть моральное и политическое право требовать этого.

Немцам давали 24 часа на сборы, имущества разрешали брать не больше 50 килограммов. Изгнание сопровождалось расправами. В результате избиений и невыносимо тяжелого пешего путешествия несколько тысяч человек умерли.

Из восстановленной единой Чехословакии изгнали 3,5 миллиона судетских немцев и еще 150 тысяч немцев, которых туда нацисты переселили после Мюнхенского соглашения. Остаться разрешили только небольшой группе немцев-коммунистов. Но и они предпочли переселиться в советскую зону оккупации Германии.

– Мы будем последовательно изгонять немцев из республики, – сказал глава компартии Чехословакии Клемент Готвальд, – и заселять приграничье чехами и словаками. Мы должны избавиться от пятой колонны.

В судетском городе Эгере некогда жил и творил, наверно, самый выдающийся немецкий поэт и драматург Фридрих Шиллер. Но в 1945 году из-за Гитлера история немецкой культуры и само существование немецкого народа здесь прекратилось.

Августовская дипломатия

Последний шаг к мировой войне Адольф Гитлер сделал, когда уверился, что располагает мощной военной машиной, а его противники, слабовольные и нерешительные, не смогут объединиться, чтобы ему противостоять.

Строго говоря, Вторая мировая война возникла из-за города Данцига (польское название – Гданьск). По условиям Версальского мира Польша получила Верхнюю Силезию с ее угольными месторождениями. А порт Данциг, на который Польша тоже претендовала, превратили в особое государственное образование «Вольный город Данциг» под протекторатом Лиги Наций. Жители города избирали фолькстаг (законодательное собрание) на четыре года, тот назначал орган исполнительной власти – сенат. Специально назначенный верховный комиссар Лиги Наций улаживал спорные вопросы с польскими властями.

Что вызывало раздражение у немцев? Мало того, что Данциг сделали самостоятельным, жаловались они, из-за Данцига Восточная Пруссия оказалась отрезанной от остальной части Германии.

А ведь, скажем, Аляска тоже отделена от остальной части Соединенных Штатов, но разве у США были какие-то проблемы с правом проезда через территорию Канады?

Проблема состояла в том, что большинство немцев психологически не принимало сложившуюся после Первой мировой войны реальность. Если бы немцы не культивировали в себе ненависть к Польше, никаких сложностей бы не возникло. Данциг объявили вольным городом, но кто мешал немцам приезжать в город, вкладывать в него деньги и пользоваться данцигским портом?

24 февраля 1934 года Германия и Польша подписали договор о ненападении, в нем говорилось: «Ни при каких обстоятельствах оба правительства не будут прибегать к силе для решения спорных вопросов».

На самом деле Адольф Гитлер хотел все получить назад. Но до определенного времени принужден был молчать.

16 февраля 1937 года Герман Геринг сказал в Варшаве:

– Со стороны Германии намерения лишить Польшу какой бы то ни было части территории вовсе нет. Германия вполне примирилась со своим теперешним территориальным положением. Германия не будет атаковать Польшу и не имеет намерения захватить польский коридор.

После Мюнхена все изменилось, Берлин больше ничего не ограничивало.

24 октября 1938 года министр Риббентроп сказал польскому послу Юзефу Липскому, что надо договариваться о включении Данцига в состав рейха. Липский возмущенно ответил, что это невозможно.

Через месяц, 24 ноября 1938 года, начальник верховного командования вермахта (по существу личного штаба фюрера) генерал-полковник Вильгельм Кейтель распорядился:

«Необходимо вести подготовку к внезапному захвату немецкими войсками свободного государства Данциг… Разработанные видами вооруженных сил решения представить мне к 10 января 1939 года».

Адольф Гитлер продолжал расширять пределы Третьего рейха.

Мемель (часть Пруссии) в 1920 году передали под управление Антанте, и в город вошли французские войска. Через три года литовцы выбили французов из города – после пятидневных боев. На следующий год Лига Наций согласилась передать Мемель Литве.

11 декабря 1938 года в Мемеле (ныне Клайпеда), принадлежавшем Литве, победила немецкая партия, которая требовала включить город в рейх. Литва не решилась противостоять Гитлеру. 22 марта 1939 года Германия и Литва подписали договор о передаче рейху Мемельской области с портом. Литве оставалось право свободного использования порта и продажи продукции сельского хозяйства на немецком рынке. 23 марта в город вошли немецкие войска. На крейсере «Германия» в город прибыл Гитлер.

Теперь Гитлер потребовал, чтобы Варшава последовала примеру Литвы: согласилась на возвращение Данцига Германии и разрешила провести к городу экстерриториальную автостраду и железнодорожную линию через польскую территорию.

Польша чувствовала себя увереннее маленькой Литвы.

26 марта правительство в Варшаве отвергло ультиматум:

«Любое дальнейшее преследование цели этих германских планов, особенно касающихся возвращения Данцига, означает войну с Польшей».

Гитлер принял окончательное решение: первый удар будет нанесен по Польше, раз она не желает исполнять требования Германии. Реакции Англии и Франции Гитлер не боялся. Пребывал в твердой уверенности, что западные демократы не решатся воевать. А вот как поведет себя Сталин, этого в Берлине не знали. Если Советский Союз окажет Польше военную поддержку, исход военной кампании становится неопределенным…

Как раз в эти дни советский вождь высказался относительно нацистской Германии. 10 марта 1939 года, выступая на XVIII съезде партии, Сталин говорил, что западные державы пытаются «поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований».

Но сталинский сигнал в Берлине не заметили. Имперское министерство пропаганды инструктировало журналистов относительно того, как следует писать о XVIII съезде в Москве: «Съезд в Москве может комментироваться в том смысле, что все сводится к еще большему укреплению клики Сталина-Кагановича».

Сталин пренебрежительно относился к моральным соображениям в политике.

Наркомат иностранных дел летом 1935 года выражал сомнения: стоит ли поставлять хлеб и другие продукты фашистской Италии, напавшей на Абиссинию (ныне Эфиопия)? Агрессию Муссолини в Африке поддержала только нацистская Германия.

2 сентября отдыхавший на юге Сталин в телеграмме Молотову и Кагановичу отверг соображения своих дипломатов:

«Я думаю, что сомнения Наркоминдела проистекают из непонимания международной обстановки… Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две антанты: антанта Италии и Франции, с одной стороны, и антанта Англии и Германии, с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем выгодно продавать хлеб и тем и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе не выгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой».

Сталин, конечно, сильно промахнулся, распределяя европейские государства по лагерям. Фашистская Италия и нацистская Германия были на одной стороне, демократические Англия и Франция – на другой. Но надежда, что европейцы будут воевать между собой, Сталина не покидала.

В конце этого же, 1935 года, Сталин отправил в Берлин торговым представителем Давида Владимировича Канделаки, бывшего эсера, которого знал с дореволюционных времен. Сталин не был согласен с наркомом Литвиновым, который 3 декабря докладывал вождю:

«Я считал бы неправильным передачу в Германию всех или львиной доли наших заграничных заказов на ближайшие годы. Это было бы неправильно потому, что мы этим оказали бы крупную поддержку германскому фашизму, испытывающему теперь величайшие затруднения в экономической области…»

Вождь отправил Давида Канделаки в Берлин с миссией улучшить отношения с нацистским режимом, предложив Гитлеру широкие торгово-экономические отношения (см. журнал «Отечественная история», № 1/2005 г.). Перед отъездом нового торгпреда вождь дважды, 28 и 29 декабря, его принимал. Кстати говоря, это вообще подтверждение особой важности его миссии – за два года его восемнадцать раз принимал Сталин. Такого внимания другие дипломаты не удостаивались.

Канделаки докладывал в Москву, что Яльмар Шахт – «один из самых горячих сторонников развития нормальных отношений и больших экономических дел с Советским Союзом». По словам Канделаки, Шахт сказал:

– Да! Если бы состоялась встреча Сталина с Гитлером, многое могло бы измениться.

Сталин прочитал доклад Канделаки и написал: «Интересно».

Некоторые надежды возникли в связи с назначением Германа Геринга уполномоченным по четырехлетнему плану развития экономики. 13 мая 1936 года Геринг принял торгпреда Канделаки и сказал ему, что «все его старания направлены на то, чтобы вновь прийти к более тесным контактам с Россией и в политической сфере, и он видел бы путь, ведущий к этому, прежде всего в углублении и расширении двухсторонних торговых отношений».

Но, похоже, это была личная инициатива Геринга, желавшего отличиться на новом поприще. В январе 1937 года Гитлер заявил в рейхстаге:

– Я не хотел бы оставлять никакого сомнения в том, что мы усматриваем в большевизме невыносимую для всего мира опасность. Мы избегаем любых тесных отношений с носителями этих ядовитых бацилл. Любые новые немецкие договорные связи с нынешней большевистской Россией были бы для нас совершенно бесполезными.

За выступлением фюрера последовал и официальный ответ Берлина. 16 марта 1937 года Канделаки пригласили в министерство экономики и сказали:

«Немецкая сторона не видит в настоящее время различия между советским правительством и Коминтерном. Вследствие этого немецкая сторона не считает целесообразным продолжать переговоры, ибо не видит для них базы».

В начале 1939 года Сталин предпринял новую попытку предложить Германии переговоры. 17 апреля советский полпред в Германии Андрей Федорович Мерекалов попросился на прием к заместителю министра иностранных дел барону Эрнсту фон Вайцзеккеру и сказал:

– Идеологические расхождения вряд ли влияли на отношения с Италией и не должны стать камнем преткновения в отношениях с Германией. С точки зрения Советского Союза, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям. А, начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше…

Но и этот намек остался безответным.

21 апреля 1939 года отношения с Германией Сталин обсуждал вместе с Молотовым и Ворошиловым. На совещание в кабинет вождя были вызваны нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов, его заместитель Владимир Петрович Потемкин, полпред в Англии Иван Михайлович Майский и полпред в Германии Андрей Федорович Мерекалов.

Спросили мнение Мерекалова. Он ответил, что Гитлер все равно будет стремиться к агрессии против Советского Союза, из этого и надо исходить. Сближение невозможно. Сталин думал иначе, и в Берлин Андрей Мерекалов не вернулся.

3 мая на заседании политбюро утвердили постановление «Об аппарате НКИД»:

«Поручить тт. Берия (председатель), Маленкову, Деканозову и Чечулину навести порядок в аппарате НКИД, выяснить все дефекты в его структуре, особенно в секретной его части, и ежедневно докладывать о результатах своей работы тт. Молотову и Сталину».

4 мая был назначен новый нарком иностранных дел – Вячеслав Михайлович Молотов.

Советник немецкого посольства в Москве Вернер фон Типпельскирх отправил в Берлин шифротелеграмму:

«Это решение, видимо, связано с тем, что в Кремле появились разногласия относительно проводимых Литвиновым переговоров. Причина разногласий предположительно лежит в глубокой подозрительности Сталина, питающего недоверие и злобу ко всему окружающему его капиталистическому миру… Молотов (не еврей) считается наиболее близким другом и ближайшим соратником Сталина».

Отставка наркома Литвинова, еврея и сторонника системы коллективной безопасности, привлекла внимание Гитлера. Германская печать и партийно-пропагандистский аппарат получили указание прекратить критику Советского Союза и большевизма, писать о новом наркоме Молотове в уважительном тоне и не упоминать, что его жена еврейка.

Советник немецкого посольства в Москве Густав Хильгер, считавшийся лучшим знатоком России, получил указание немедленно выехать в Берлин. Министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп отвел его к фюреру. Гитлер задал Хильгеру два вопроса: почему отправлен в отставку Литвинов и готов ли Сталин при определенных условиях установить взаимопонимание с Германией?

Хильгер был поражен, что ни Гитлер, ни Риббентроп и не подозревали о мартовской речи Сталина, в которой он столь определенно выразил желание установить новые отношение с Германией. Хильгеру пришлось дважды перечитать вслух этот абзац из речи Сталина. Через десять дней немецкое посольство в Советском Союзе получило указание возобновить переговоры о новом торговом соглашении.

Но ни Берлин, ни Москва никак не могли решиться на откровенный разговор о политическом сближении. Наступило время хитрого дипломатического маневрирования.

5 июня немецкий посол Шуленбург писал статс-секретарю министерства иностранных дел Эрнсту фон Вайцзеккеру:

«В Берлине создалось впечатление, что господин Молотов в беседе со мной отклонил германо-советское урегулирование. Я не могу понять, что привело Берлин к подобному выводу. На самом деле фактом является то, что господин Молотов почти что призывал нас к политическому диалогу».

Граф Фридрих Вернер Эрдманн Маттиас Иоганнес Бернгард Эрих фон Шуленбург провел в Москве уже семь лет. Он многое сделал для сближения Германии с Россией. И второй человек в посольстве – советник-посланник Вернер фон Типпельскирх – посвятил свою профессиональную жизнь налаживанию отношений с Россией (его двоюродный брат генерал Курт фон Типпельскирх занимал важнейший пост начальника оперативного управления генерального штаба сухопутных войск). А советник Густав Хильгер был сыном московского фабриканта. Его жена, француженка, тоже была москвичкой. Хильгер прекрасно говорил по-русски и вообще обрусел. Военный атташе генерал кавалерии Эрнст Кёстринг прежде служил старшим адъютантом генерала Ханса фон Секта, сторонника сотрудничества с Красной армией.

Вслед за Хильгером в Берлин вызвали посла Шуленбурга и военного атташе Кёстринга. Шуленбургу министр Риббентроп сказал:

– По мнению германского правительства, коммунизм в Советском Союзе больше не существует, а Коммунистический Интернационал теперь не является важным фактором советской внешней политики. Поэтому возникло ощущение, что Германию и Россию больше не разделяют реальные идеологические барьеры.

Кёстринга пригласил к себе начальник штаба верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Кейтель, который пожелал из первых рук узнать о положении в Советском Союзе. Кёстринг был противником конфронтации с Россией. Кейтель устроил ему прием у фюрера.

«Гитлер принял очень любезно, – вспоминал Кёстринг, – пригласил на завтрак. Затем последовал почти двухчасовой доклад, во время которого Гитлер дал мне спокойно выговориться. Мое очень обстоятельное описание происшедшего после чистки упрочения внутреннего положения в России, развития экономики он слушал, не задавая вопросов, но затем внезапно попросил рассказать ему о Красной армии».

А в Москве 20 мая Молотов сказал Шуленбургу:

– Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база.

Посол поинтересовался, что имеется в виду.

– Об этом надо подумать и нам, и германскому правительству, – ответил Молотов.

Мячик был переброшен на немецкую сторону.

26 июля советского поверенного в делах Георгия Александровича Астахова пригласил на обед Карл Юлиус Шнурре, заведующий восточноевропейским сектором отдела экономической политики министерства иностранных дел. Этот молодой и амбициозный дипломат, быстро делавший карьеру, ведал торговыми отношениями с Советским Союзом. Ему поручили прощупать советских дипломатов.

Обедали в берлинском ресторане «Эвест».

Шнурре прямо сказал Астахову:

– Что может вам предложить Англия? Участие в войне в Европе и враждебное отношение Германии. А что можем предложить мы? Нейтралитет, а если Москва захочет – взаимопонимание, основанное на взаимной выгоде. Во всем районе от Балтийского до Черного моря и Дальнего Востока нет неразрешимых проблем между нашими странами. Более того, есть общий момент в идеологии Германии и Советского Союза – это противостояние капиталистическим демократиям. Поэтому нам кажется противоестественным, чтобы социалистическое государство вставало на сторону западных демократий.

Георгий Астахов обратил внимание немецкого дипломата на то, что идеологи национального социализма считают коммунистический Советский Союз враждебным государством. О каком сближении можно говорить? Шнурре пустился в долгие разъяснения насчет того, что вражда осталась в прошлом:

– Это было следствием борьбы национального социализма против немецкого коммунизма, который получал поддержку от Коминтерна. Но борьба закончилась. Коммунизм в Германии искоренен. Мы видим, что изменилась и советская политика. Линия Коминтерна осталась в прошлом. Слияние большевизма с национальной историей России, выражающееся в прославлении великих русских людей и подвигов, изменили интернациональный характер большевизма. Особенно с тех пор, как Сталин отложил на неопределенный срок мировую революцию.

Астахов интересовался отношениями с Польшей. Карл Шнурре объяснил, что «германо-польская дружба потерпела крах, потому что от Данцига мы не откажемся».

Астахова пригласил к себе и министр Риббентроп.

– От Балтийского до Черного моря нет проблем, которые мы не можем разрешить между собой, – говорил министр. – На Балтике нам обоим хватит места, и русские интересы там ни в коем случае не придут в столкновение с нашими. Что касается Польши, то за развивающимися событиями мы следим внимательно и хладнокровно. В случае провокации со стороны Польши мы урегулируем вопрос о Польше в течение недели…

Сталин внимательно читал сообщения из Берлина, но медлил с принятием окончательного решения. Ситуация в Европе накалялась. Дело шло к войне. Предстояло определиться, кого поддерживать – Гитлера или западные демократии?

Советские историки утверждали, что пакт с Гитлером был подписан ради того, чтобы сорвать образование единого антисоветского фронта. Москва хотела образовать единый антигитлеровский фронт в Европе, но западные державы не хотели объединяться с Советским Союзом и надеялись натравить на него нацистскую Германию…

В реальности изоляция Советскому Союзу не грозила.

Объединиться с Гитлером демократии Запада не могли. Другое дело, что они страстно не хотели воевать и долгое время шли Гитлеру на уступки, наивно надеясь, что фюрер удовлетворится малым. Но уступать и становиться союзниками – это принципиально разные подходы к политике.

Советского вождя не воспринимали как надежного союзника, на чье слово можно положиться. И у многих европейских политиков витала циничная надежда столкнуть между собой двух диктаторов – Гитлера и Сталина: пусть сражаются между собой и оставят остальной мир в покое. Точно так же столкнуть своих противников лбами надеялись в Москве.

В 1939 году Советский Союз оказался в выигрышном положении: оба враждующих лагеря искали его расположения. Сталин мог выбирать, с кем ему пойти: с нацистской Германией или с западными демократиями. В августе Сталин сделал выбор.

Многие и по сей день уверены в его мудрости и прозорливости. Но это решение, судьбоносное для страны, наглядно свидетельствует об обратном, о его неспособности оценить расстановку сил в мире, понять реальные интересы тех или иных государств и увидеть принципиальную разницу между демократией и фашизмом. Сталин совершил ошибку, которая обошлась России в десятки миллионов жизней.

Западные демократии, презирая реальный социализм, вовсе не ставили свой задачей уничтожить Советскую Россию. Они, конечно, не могли быть друзьями сталинского режима, но и не были врагами России. А вот для Гитлера Россия была врагом. С первых шагов в политике фюрер откровенно говорил о намерении уничтожить большевистскую Россию как источник мирового зла. Нападение на нашу страну было для Гитлера лишь вопросом времени. В 1939 году он в любом случае не собирался этого делать. Ни с военной, ни с внешнеполитической точки зрения Германия еще не была готова к большой войне с Советским Союзом.

Таким образом, Сталин заключил союз со смертельно опасным врагом и демонстративно оттолкнул своих стратегических союзников.

Вот, как это происходило.

Англия пошла на беспрецедентный шаг – перед лицом германской агрессии гарантировала территориальную целостность Польши. Запад не терял надежды привлечь Сталина на свою сторону. Первыми в Москву приехали представители западных военных миссий, которые хотели договориться о совместных действиях против нацистской Германии на случай войны.

Немецкий посол Шуленбург писал в первых числах августа в Берлин своей подруге:

«Москва становится центром мировой политики. Нас заваливают длинными телеграммами; шифровальщики буквально выбиваются из сил. В конце недели сюда прибывают военные миссии англичан и французов. Их переговоры будут очень трудными. Я им не завидую!.. Я надеюсь, что войну можно будет все-таки предотвратить. Однако сегодня все так перепуталось, что никто не может с уверенностью сказать, что принесет следующий день. Стараюсь сохранить чувство юмора, хотя это не всегда удается».

2 августа политбюро утвердило состав делегации на переговорах с западными военными миссиями: нарком Ворошилов, начальник управления военно-воздушных сил Красной армии Александр Дмитриевич Локтионов, начальник Генштаба Борис Михайлович Шапошников, его заместитель Иван Васильевич Смородинов, нарком Военно-морского флота Николай Герасимович Кузнецов.

7 августа Ворошилов записал указания Сталина – как вести себя на переговорах. Прежде всего спросить, есть ли у англичан и французов полномочия подписать в Москве военную конвенцию. Если полномочий не окажется (о чем было заранее известно), развести руками и спросить, зачем тогда приехали? Если будут настаивать на продолжении переговоров, свести их к обсуждению вопроса о пропуске Красной армии через территорию Польши и Румынии. Если выяснится, что свободный проход наших войск невозможен, заявить, что соглашение невозможно…

Все, что желали получить Англия и Франция, это согласие Сталина не поддерживать нацистскую Германию, если Гитлер на кого-то нападет. О реальной военной помощи Лондон и Париж фактически не просили. Но Сталин поставил вопрос так, что переговоры были обречены с самого начала. Ему было известно, что Польша даже накануне войны с Германией не согласится на ввод советских войск на свою территорию.

«Это привело бы к оккупации части страны и нашей полной зависимости от Советов, – объяснял генеральный инспектор вооруженных сил Польши маршал Эдвард Рыдз-Смиглый. – Советское правительство хорошо знает нашу позицию и если, несмотря на это, выдвигает сейчас требование нашего согласия как необходимое условие продолжения переговоров, то оно тем самым доказывает, что серьезно к соглашению не стремится.

Заявление Ворошилова только указывает, что советское правительство хочет так вести переговоры, чтобы их затянуть или сорвать. Советы не имеют намерения вступать в войну с Германией».

Польский генерал был прав. Сталин не собирался осенью тридцать девятого воевать с нацистской Германией из-за Польши. Накануне переговоров один из руководителей исполкома Коминтерна Дмитрий Захарович Мануильский выступал в узкой аудитории:

– Сейчас за нами так ухаживают, как приблизительно за богатой московской невестой в свое время (смех в зале). Но мы цену своей красоте знаем (аплодисменты) и если сделаем брак, то по расчету (смех, аплодисменты). Я не скажу вслед за английской печатью, что соглашение между Советским Союзом, Англией и Францией уже в кармане. В кармане может быть и фига…

Почему Сталин согласился на переговоры с англичанами и французами?

Он сохранял запасный вариант на тот случай, если Польша вдруг капитулирует и Гитлер с Риббентропом откажутся от сделанного ими предложения заключить договор. В любом случае присутствие в Москве английской и французской делегаций укрепляло позиции Сталина и Молотова на переговорах с Риббентропом.

Климент Ефремович Ворошилов на встрече с английской и французской военными миссиями зачитал продиктованные ему Сталиным вопросы:

– Будут ли советские вооруженные силы пропущены на территорию Польши в районе Вильно по так называемому Виленскому коридору? Раз. Будут ли советские вооруженные силы иметь возможность пройти через польскую территорию, через Галицию? Два. Будет ли обеспечена возможность вооруженным силам Советского Союза в случае надобности воспользоваться территорией Румынии? Три. Для советской делегации ответы на эти вопросы являются кардинальнейшими.

Генерал Томас Джордж Гордон Хейвуд от имени обеих делегаций ответил, что Польша и Румыния как самостоятельные государства сами должны дать разрешение на проход советских войск. Ни Англия, ни Франция не вправе приказать.

– В таком случае, – развел руками маршал Ворошилов, – переговоры заведомо обречены на неуспех.

В середине августа 1939 года Гитлер, который уже готовился к нападению на Польшу, понял, что нуждается как минимум в благожелательном нейтралитете Советского Союза.

Президента Имперского банка Яльмара Шахта тревожило то, что Германия на грани инфляции. Как восстановить финансовую стабильность? Третий рейх фактически был банкротом. Дефицит платежного баланса составлял триста-четыреста миллионов. Покрывался он с помощью печатного станка, других резервов не осталось. Шахт надеялся, что критическая фаза миновала и теперь надо военную экономику трансформировать в мирную. Он сильно ошибался.

Цены правительство старалось контролировать. Но немцы видели, что качество товаров падает. Внутренний долг рос на глазах. Объем бумажных денег перед войной увеличился вдвое. Руководство Имперского банка сообщило Гитлеру, что золотовалютных запасов рейха больше не существует. Нет валюты – нет закупок, которых требует вермахт.

Гитлер ответил тем, что отправил Шахта в отставку.

15 апреля 1939 года главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник Вернер фон Браухич доложил Гитлеру:

«Сегодняшняя нехватка высококачественной стали напоминает ситуацию Первой мировой войны… Армия лишена стали, которая необходима для оснащения вооруженных сил современным наступательным оружием. Последствия могут быть такими же, как и в 1914 году».

Через несколько месяцев генерал Браухич вновь обратился к Гитлеру за помощью – исчезла медь, а собственной меди в Германии не было, ее полностью закупали за границей. Из-за отсутствия меди прекратился выпуск мин и упал выпуск артиллерийских снарядов. Из-за нехватки стали перестали строить армейские казармы. Вполовину сократился выпуск 105-миллиметровых гаубиц, составлявших основу немецкой артиллерии. Остановилось производство армейских карабинов – главного оружия пехоты.

24 мая 1939 года генерал Томас представил командованию вермахта свои расчеты: Германия выделяет двадцать три процента национального дохода на нужды вооруженных сил, Франция – семнадцать процентов, Англия – двенадцать, США – всего два. Иначе говоря, что западные державы обладают большими резервами для наращивания военных усилий, а Германия уже почти достигла пределов своих возможностей. Но экономический потенциал врагов нацистского государства уже превышает возможности Германии…

Американский президент Франклин Рузвельт ощущал исходящую от Гитлера опасность. Его забота состояла в том, чтобы сформировать внутри Америки антигитлеровскую коалицию. Европа втягивалась в войну, а в Соединенных Штатах действовал закон о нейтралитете. Рузвельт не имел права поставлять оружие Франции или Англии. Конгресс категорически возражал против участия в европейских делах.

После оккупации Чехословакии президент Рузвельт ввел двадцатипятипроцентный налог на немецкие товары, что в Берлине сочли объявлением экономической войны. Германский экспорт упал.

Война требовала доступа к жизненно важным ресурсам – прежде всего к нефти. Турция приобретала стратегическое значение как ворота на Ближний Восток. Но Турция предпочла союз с западными державами. Такой же выбор сделали Югославия, Греция и Болгария.

23 марта 1939 года Германия и Румыния подписали торговое соглашение. Но Румыния держала Германию на коротком поводке, фактически шантажировала. В июне Румыния внезапно прекратила поставки нефти, требуя поставки новейших истребителей Вилли Мессершмитта. 23 июля Гитлер запретил продажу истребителей: еще неизвестно, на чьей стороне окажется Румыния в войне. Геринг уговорил Гитлера отменить вето, Румыния получила свои истребители. Но экономическое управление вермахта пришло к выводу: необходимо всю румынскую нефтедобычу обратить на немецкие нужды. Это требует оккупации страны.

Осенью 1939 года боевые возможности вермахта и состояние военной экономики Германии позволяли вести только короткую войну с более слабым противником – Польшей. Генералы недоумевали: как действовать, если Франция сразу нанесет удар на западе? Вступление в войну западных держав грозило Германии катастрофой.

Гитлер же руководствовался иной логикой: время работает против Германии, вермахт с каждым месяцем теряет свои преимущества, ждать и откладывать войну бессмысленно.

Обращаясь к военным, фюрер внушал им:

– Нам нечего терять. Мы можем только приобрести. Наша экономическая ситуация такова, что мы сможем продержаться еще несколько лет. Геринг это подтвердит. Поэтому надо действовать…