Текст книги "Гитлер против Сталина"

Части, отступая, бросали тяжело раненых. Люди, которых могли спасти, умирали. Один из участников совещания горько заметил:

– Такой момент надо учесть – своевременно увозить погибших и раненных в бою. Это имеет большое моральное значение на войне для участников боя. Это нужно учесть. Враги-финны старались подбирать своих убитых…

Рассекреченные документы особых отделов рисуют еще более страшные картины: после боя находили останки красноармейцев, которых еще живыми поедали животные.

«Особый колорит общему облику Красной армии, – пишет Андрей Сахаров, – придают многократно упомянутые в материалах спецслужб случаи мародерства на захваченной финской территории. Тащили из домов, покинутых жителями, или даже в их присутствии, буквально все, что можно – велосипеды и швейные машинки, патефоны, шелковые женские платья, одежду, обувь, всякую утварь. С наивным восторгом советские бойцы – обитатели деревенских лачуг, пригородных бараков, «коммуналок» входили в благоустроенные, чистые, ухоженные, полные неведомого им быта дома финских городских обывателей, сельских, хуторских жителей и забирали все, что попадало под руку».

Сталин со злой иронией высказался о частях, попавших в окружение:

– Окружена была всего лишь одна дивизия, а сюда телеграммы шлете – партии Ленина-Сталина: герои сидят, окружены, требуют хлеба… Сидели, кормили дармоедов… Каждый попавший в окружение считается героем…

Слова вождя запомнили. Попавшие в окружение воспринимались как плохие солдаты, а то и как предатели. Финны вернули советским властям 5572 пленного красноармейца. 180 человек отказались возвращаться в СССР, и они уцелели. Вернувшимся на родине не были рады, встречали их отнюдь не с цветами.

19 апреля 1940 года нарком внутренних дел Берия обратился к Сталину:

«Учитывая, что среди принимаемых военнопленных, безусловно, будет значительное количество лиц, обработанных финской, а возможно, и другими разведками. НКВД СССР считает необходимым обеспечить тщательную фильтрацию принятых военнопленных и проведение среди них соответствующих чекистско-оперативных мероприятий, для чего необходима их фильтрация на срок не менее двух-трех месяцев.

Для осуществления этого считаем целесообразным военнопленных поместить в Южский лагерь НКВД, находящийся в Ивановской области в 47 километрах от железнодорожной станции Вязники. В этом лагере в прошлом помещалась исправительно-трудовая колония НКВД для несовершеннолетних преступников. Лагерь рассчитан на 8000 пленных и вполне приспособлен для организации и размещения в нем военнопленных.

Оперативно-чекистская группа будет доведена до пятидесяти человек и обеспечена соответствующим руководством».

Из числа возвращенных военные трибуналы 350 приговорили к расстрелу. 4354 бывших пленных отправили в лагеря на срок от четырех до восьми лет. Освободить – и то через несколько месяцев – Берия предложил только четыреста пятьдесят человек, «попавших в плен раненными, больными и обмороженными».

Финнов попало в плен в семь раз меньше – всего семьсот девяносто два человека.

Финны противопоставили превосходящим силам Красной армии действия хорошо подготовленных мелких подразделений и одиночных бойцов. Стала ясна разница между плохо обученным призывником и военным профессионалом.

Известный летчик Павел Васильевич Рычагов, командующий военно-воздушными силами 9-й армии, награжденный за Испанию «Золотой Звездой» Героя, возмущался:

– Один из командиров дивизий сказал, что при такой мощной авиации, какая имеется у нас, ему не надо маскироваться, нас и так защитят. Другая дивизия бросила свою зенитную артиллерию под Ленинградом и вылезла на фронт, как на праздник. Когда один самолет противника появляется над нашим расположением, то поднимается паника, особенно в тылу… Нашу пехоту приучили, что авиация противника ее не будет бомбить. Мало нас били с воздуха, вот почему мы не знаем цену авиации…

Попав под огонь, впадали в панику, бежали с поля боя, бросая оружие.

Ворошилов докладывал Сталину:

«Пехота действует на фронте не как организованная сила, а болтается туда-сюда, как почти никем не управляемая масса, которая при первом раздавшемся выстреле разбегается в беспорядке по укрытиям и в лес».

Армейский комиссар 2-го ранга Александр Иванович Запорожец, член военного совета 13-й армии, подтвердил плохое моральное состояние вооруженных сил:

– Много было самострелов и дезертиров.

– К себе в деревню уходили или в тылу сидели? – уточнил Сталин.

– Было две категории. Одни – бежали в деревню, потом оттуда письма писали. Вторые – бежали не дальше обоза, землянок, до кухни. В одном полку было сто пять человек самострелов.

– В левую руку стреляют? – спросил Сталин.

– Стреляют или в левую руку, или в палец, или в мякоть ноги…

Финские части, уступавшие в численности, были подготовлены к ближнему бою и несравненно лучше вооружены – в первую очередь автоматами и минометами, что позволяло им косить наступавшую советскую пехоту. Финны оснастили свою армию пистолетами-пулеметами «суоми», удобными в бою. Красноармейцы имели только винтовки. Треть красноармейцев оказалась вовсе не обученной.

Ответ на все очевидные беды и недостатки вооруженных сил был один.

«Следовали кары – аресты, предание военному трибуналу, расстрелы, создание контрольно-заградительных отрядов для борьбы с дезертирами, – пишет Андрей Сахаров. – Так, в январе 1940 года за упущения и военные неудачи был расстрелян весь штаб 44-й стрелковой дивизии. Однако это, видимо, мало помогало, потому что вплоть до конца боевых действий сводки спецслужб и донесения руководства НКВД «наверх» по-прежнему изобиловали все теми же обвинениями, что и прежде.

Все эти материалы рисуют весьма рельефно общую цивилизационную картину состояния Красной армии в канун предстоящего жестокого противоборства с гитлеровской Германией».

В конце декабря 1939 года Ставка Главного Командования приостановила боевые действия, чтобы подготовиться посерьезнее. Войну начали, сосредоточив на финском фронте двадцать одну дивизию. Пришлось наращивать силы, и довели их число до пятидесяти восьми. Таким образом добились тройного превосходства в силах. На финский фронт перебросили дополнительное вооружение, прежде всего артиллерию большой мощности и авиацию. 11 февраля 1940 года после мощной артиллерийской подготовки советские войска начали новое наступление, теперь уже более успешное.

Видя, что творится в мире, Сталин спешил закончить неудачную войну. Начались тайные переговоры с финнами – через посредство шведов – о заключении мира. Вот тут и понадобилась Александра Михайловна Коллонтай. В начале 1940 года Коллонтай подключили к подготовке мирного договора с Финляндией.

В секретных переговорах Коллонтай с ее дипломатическими талантами, широкими и давними связями в политическом истеблишменте Скандинавии играла главную скрипку. Лидер социал-демократической партии и министр иностранных дел Финляндии Вяйне Альфред Таннер тайно приезжал в Стокгольм, чтобы поговорить с советским полпредом.

Но у Коллонтай возникли трения с резидентурой НКВД. Политическая разведка хотела показать Сталину, что это ее люди заставят финское правительство принять условия мира.

Уже после смерти Зои Ивановны Воскресенской, автора детских книг о Ленине (за что она удостоилась Государственной премии СССР и премии Ленинского комсомола), появились ее воспоминания о работе в разведке. В том числе в Скандинавии.

«В конце 1939 года, – говорится в воспоминаниях Зои Воскресенской, – я была направлена в Стокгольм с заданием восстановить связи с агентурой в Финляндии. Необходимо было знать истинное положение в стране. Прилетела самолетом, явилась в полпредство к Коллонтай, но Александра Михайловна встретила меня холодновато:

– О вашем приезде я не была осведомлена. С какой миссией вы прибыли?

– Война с Финляндией, – пожала я плечами.

– Вот этого я и опасалась, – сказала она. – За нашим полпредством и всеми нашими работниками ведется наблюдение. Любое неосторожное действие может привести к тяжелейшим последствиям…

Она отправила телеграмму Молотову с просьбой отозвать меня, «поскольку деятельность советской разведки в Швеции в данной обстановке может привести к осложнениям». На эту шифровку последовал ответ: «Товарищ такая-то выполняет задание своего руководства».

Зоя Воскресенская в воспоминаниях Коллонтай не упоминается. Видимо, будущая писательница не была заметной для посла фигурой. А вот появление другого представителя НКВД в бумагах полпреда отмечено.

В марте 1940 года, в разгар переговоров, в стокгольмское полпредство прислали нового сотрудника. Новичок не понравился Коллонтай:

«Самоуверенный зазнайка и ничего не знает о дипломатической работе (он из другого ведомства). Он все пристает ко мне и допытывается, как идут переговоры, но именно этого я не могу ему сказать.

– Я прислан сюда, чтобы вам помочь, а если я не буду в курсе, вам же хуже. У вас могут получиться крупные неприятности, от которых именно я смог бы вас избавить.

Он ревнует и следит за моими беседами с военным атташе.

– С ним вы делитесь положением дел, почему вы скрываете от меня вашу работу, не доверяете мне? Спросите Москву!

Его жалобы мне так надоели, что я запросила Молотова и получила ответ, подтверждающий прежнюю директиву: сохранение полной секретности, никого из членов полпредства не вводить в курс переговоров. Отношения с моим новым секретарем не налаживаются. Я отмахиваюсь от этой ненужной помехи в работе, но меня раздражает постоянная его обидчивость».

В ночь с 12 на 13 марта 1940 года в Москве был заключен мирный договор. С финской стороны подпись поставил министр без портфеля Юхо Кусти Паасикиви. Сталин не мог себе позволить затягивать столь непопулярную в стране и мире войну. Во внешней политике потери были очень большими, хотя Молотов смело назвал войну «новым международным успехом Советского Союза».

3 апреля на заседании политбюро постановили:

«В связи с окончанием военных действий разрешить НКВД СССР:

1. Установленный порядок передвижения граждан по Кировской железной дороге по индивидуальным пропускам – отменить.

2. Изъятые у гражданского населения радиоприемники личного пользования возвратить.

3. Отменить распоряжение о закрытии радиостанций наркоматов и ведомств».

Финны сохранили свою независимость, но им пришлось отдать все, что от них требовал Сталин. Советский Союз получил все территории, которые хотел, а сверх того – в аренду полуостров Ханко, где должна была появиться советская военно-морская база. Граница СССР на Карельском перешейке отодвинулась на сто пятьдесят километров. Финляндия потеряла целую провинцию, эти территории включили в состав образованной 31 марта 1940 года Карело-Финской Советской Социалистической Республики.

За десять дней до этого, 21 марта, Куусинена и его министров Анттилу и Прокконена пригласили к Сталину. Там им, видимо, объявили, что деятельность «народного правительства» прекращена. Большинство его активистов пристроили в Карелии.

В двадцатые и тридцатые годы это была просто Карельская Автономная Республика в составе Российской Федерации. Во время мирового экономического кризиса 1929 года советская пропаганда зазывала в Карелию финнов. Около двенадцати тысяч финнов перебрались в советскую Карелию. Приехали даже несколько тысяч финнов из Америки. Они все бросили, распродали имущество и поехали в счастливую страну, где нет безработицы и эксплуатации. А попали в глухие карельские леса, в тяжелейшие условия, где трудились за гроши. Паспорта и валюту у них отобрали. Целые группы американских финнов приезжали со своей техникой, ее отбирали и передавали в совхозы. Из-за присутствия иностранцев в Карелии постоянно шли чистки, вели борьбу с «финским буржуазным национализмом». Наибольшее недоверие вызывали те, кто по своей воле перебрался в Советский Союз, желая участвовать в строительстве социализма…

Теперь Карельскую АССР переименовали в Карело-Финскую и повысили ее статус до союзной республики. Соответственно Карельский обком преобразовали в ЦК компартии Карело-Финской ССР. Сталина не покидала надежда целиком присоединить Финляндию к Советскому Союзу, поэтому он отправил в Петрозаводск Куусинена. Но назначил его не первым секретарем ЦК, а, с расчетом на будущее международное признание, «президентом» – Председателем Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР.

«Мы понесли тогда огромные потери, – вспоминал Никита Хрущев. – В ответ было сменено военное руководство: смещен Ворошилов с поста наркома обороны… Отношения между Сталиным и Ворошиловым были мало сказать дружескими: я всегда видел их вместе, они были неразлучны. Если Сталин пошел на это, то можно себе представить, как был он поражен слабостью нашей армии в войне с финнами!»

Финская кампания показала, что советские вооруженные силы не готовы к серьезному военному конфликту. Во всяком случае именно такой вывод сделал Адольф Гитлер:

– Состояние русской армии – катастрофическое. Ее едва ли можно использовать для боевых действий. Отсюда, видимо, и такое упорство финнов… Россия в данный момент не опасна. Она внутреннее ослаблена… В настоящее время боеспособность русских вооруженных сил незначительна…

Наблюдая за ходом боевых действий Красной армии, Гитлер пренебрежительно сказал Геббельсу:

– Хорошенького же союзника мы себе выискали.

До столкновения с Германией оставался год с лишним. Если бы уроки были извлечены, многое удалось бы исправить.

Но Сталин повелел считать финскую кампанию победоносной:

– Финнов победить – не бог весть какая победа. Мы победили еще их европейских учителей – немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов, но и технику передовых государств Европы. Не только технику, мы победили их тактику, их стратегию. В этом основная наша победа!

А раз победили, то зачем что-то менять? Маршал бронетанковых войск Павел Семенович Рыбалко вспоминал: «В Финляндии мы опозорились на весь мир. Армией командуют неграмотные люди – командиры эскадронов, вахмистры без образования и опыта». В июне сорок первого Красной армией командовали все те же командиры.

«Слабый уступает место сильному»

Последний шаг, который привел к мировой войне и предопределил катастрофу Германии, Адольф Гитлер сделал, напав на Советский Союз. Если бы он не пошел на эту авантюру, нацистская Германия, возможно, существовала бы достаточно долго – как минимум до смерти фюрера. Но вся политика Гитлера была сплошной авантюрой! Просто до поры до времени ему невероятно везло.

Его злобная натура не позволяла ему жить в мире и согласии с окружающими. Его безумные взгляды толкали его к завоеваниям.

Нехватка земли – вот главный мотив, который определял политику европейских держав с семнадцатого века. По этой причине коренные жители Северной Америки, Латинской Америки и Австралии подвергались геноциду. Тридцать миллионов рабов были доставлены из Африки в Северную Америку – выращивать рис, сахарный тростник и хлопок. Сорок миллионов переселенцев из Европы отправились по миру в поисках плодородной земли. Желание расширить свою территорию, чтобы иметь больше земли и природных ресурсов, владело умами европейцев как минимум двести лет.

Первая мировая война оказалась такой невероятной трагедией для Европы, что изменила воззрения многих людей. Но не Гитлера. Он жил старыми представлениями. Нацисты не признали результаты войн, которые велись в восемнадцатом и девятнадцатом веках, не признали распределение ресурсов и территорий.

Германия оставалась аграрной страной – в одном ряду с Ирландией, Болгарией и Румынией. Когда нацистские идеологи славили крестьянскую жизнь, они находили немалый отклик среди немцев. В 1933 году почти треть населения Германии работала в сельском хозяйстве. Большая часть населения страны жила в небольших поселках, а не в городах, зависела от сельского хозяйства или как минимум еще морально не оторвалась от деревни. Многие миллионы горожан подкармливались со своих участков, держали кур и свиней. Этим во многом объяснялась отсталость Германии. Фотографии того времени свидетельствуют: летом дети ходили без обуви – родители не могли им купить обувь.

Первая мировая война перевела продовольственный вопрос в разряд политических. Блокада кайзеровской Германии французским и британским флотом привела к тому, что немцы почти голодали. Считается, что от голода в Первую мировую погибло около шестисот тысяч немцев и австрийцев. Страх остаться без продовольствия преследовал Гитлера, как и многих других немцев.

Германия, промышленная держава среднего уровня, нуждалась в закупках продовольствия за границей. Гитлер считал, что импорт – это смерть Германии. Ему рисовались пугающие картины. Немцы, остающиеся без работы или получающие низкую зарплату, ютящиеся в маленьких квартирах, перестанут рожать. Лучшие и яркие эмигрируют в другие страны.

Министром сельского хозяйства стал нацист Рихард Вальтер Дарре, автор книги «Кровь и почва». Он руководил аграрно-политическим отделом партии и считался главным специалистом по сельскому хозяйству.

Дарре родился в Аргентине в семье немецкого переселенца в 1895 году. Он не смог получить аттестат об окончании школы. Но после Первой мировой войны поступил в сельскохозяйственный институт, который закончил в 1925 году, специальность – свиноводство. Значение аграрного избирателя для партии сделало Рихарда Дарре важной фигурой. Он тесно сотрудничал с другим специалистом по сельскому хозяйству Генрихом Гиммлером и по его просьбе руководил в аппарате СС главным управлением расы и поселений. Своим заместителем в министерстве он сделал Герберта Бакке, еще одного старого нациста.

Герберт Бакке родился в 1896 году в Батуми, окончил гимназию в Тифлисе. Его семья переселилась в Россию из Вюртемберга еще в девятнадцатом веке. После начала Первой мировой семью интернировали и отправили за Урал. В 1918 году он вернулся Германию. В 1922 году вступил в нацистскую партию. В 1926 году написал докторскую диссертацию на тему «Российская зерновая экономика как основа народа и экономики России». Бакке полагал, что развитие России возможно только в том случае, если страной будут руководить иностранные этнические элементы. Он имел в виду немцев.

Дарре и Бакке считали, что немцы должны оставаться крестьянами. Враги немцев – это лишенные корней городские жители-космополиты. Выдвинув лозунг прав и свобод человека, либералы разорвали мистическую связь между немецким народом и землей. Земля превратилась в товар, который продают и покупают. Это лишает народ жизненных сил, потому что земля может принадлежать только настоящим немцам, в жилах которых течет арийская кровь. Люди чуждой крови не станут заботиться о земле. Основу расы составляют крестьяне, чью кровь нужно сохранять.

Дарре и Бакке считали главной опасностью «придуманные англичанами и евреями» свободную торговлю, парламентаризм и либерализм. Собственное сельское хозяйство должно производить все, что необходимо государству, иначе враги задушат Германию.

Нехватка земли – вот что тревожило немецких политиков, потому что Германия – более населенная страна, чем Франция. И она не имела колоний, как Англия. Дар-ре и Бакке полагали, что для успешного ведения хозяйства землевладельцу нужно иметь не менее двадцати гектаров. И выходило, что восемьдесят восемь процентов сельского населения Германии фактически лишены земли; они обрабатывали участки в полгектара или немногим больше. Для двенадцати миллионов малоземельных крестьян обещания нацистов дать им наделы были крайне важны. Перераспределение в их пользу земель крупных помещиков не изменило бы положения вещей. Даже если бы всю землю в Германии переделили, то на одно хозяйство пришлось бы не более тринадцати гектаров.

1 октября 1933 года нацисты провели первый праздник урожая. В район Хамельна свезли делегации со всех концов страны. Вечером на самолете прилетел Адольф Гитлер. Ему организовали восторженную встречу.

За несколько дней до праздника урожая, 26 сентября, Дарре и Бакке представили правительству проект закона о защите германского крестьянства. Это один из первых законов, подготовленных нацистами. Закон возвращал Германию к древним понятиям крови и почвы и знаменовал отказ от современных представлений о собственности.

В законе гарантировалось «здоровое питание германского народа благодаря свободному крестьянскому сословию, в котором только старший сын – единственный наследник неделимого крестьянского двора». Иначе говоря, старший сын получает земельное владение и все имущество, остальным наследникам не полагается ничего.

«Настало время борьбы, – писал участвовавший в разработке закона нацистский юрист Роланд Фрайслер, – время борьбы – это время сева. Посеем верность, пожнем жизнь».

Дарре и Бакке предлагали выделить наследственные наделы, которые должны быть защищены от долгов, от колебаний рынка и передаваться только по наследству в расово полноценных семьях. Размер надела – от семи с половиной до ста двадцати пяти гектаров. Но эти наделы нельзя продать или заложить. Владельцы обязаны были подтвердить чистоту своей крови и передавать землю только наследнику мужского пола. Делить надел запрещалось – все достается только одному наследнику. Женщины лишались права наследовать землю.

Предварительно министр Дарре съездил в Бергхоф, чтобы получить одобрение Гитлера. Тем не менее законопроект встретил сопротивление. Крупные землевладельцы не любили Дарре и Бакке, которых именовали «аграрными большевиками».

Глава Имперского банка Яльмар Шахт считал, что законопроект подрывает экономику сельского хозяйства. Крестьянин берет кредит под залог земли, покупает посадочный материал, технику, удобрения, выращивает урожай, продает его и возвращает кредит. Откуда крестьянин возьмет деньги, если землю запретят закладывать?

Министр экономики Курт Шмитт предупреждал, что появятся землевладельцы, которые совершенно не будут заинтересованы в эффективном хозяйствовании, потому что как бы плохо они ни вели дела, государство спасет и от долгов, и от падения цен.

Идея передавать землю одному наследнику, чтобы надел не дробился, нравилась. Но получалось, что в таком случае хозяин и вовсе лишается права решать судьбу своей собственности. К тому же остальные наследники не могли рассчитывать даже на компенсацию за то, что земля досталась другим. Обделялись жены и дочери землевладельца. Гестапо фиксировало недовольство сельского населения. Был и другой аспект: Дарре и Бакке хотели стимулировать большие семьи, а этот закон подталкивал крестьянина к тому, чтобы иметь только одного наследника.

Тем не менее закон 29 сентября 1933 года приняли, земельные наделы площадью до ста двадцати пяти гектаров перевели в разряд наследственных неотчуждаемых владений.

Сельское хозяйство Германии оставалось отсталым, ему не хватало специалистов и умелых управляющих. Ситуация только ухудшалась тем, что Дарре и Бакке старались вывести сельское хозяйство из-под влияния сил рынка, введя систему контроля над производством и над ценами. Деревню пронизали партийные структуры. В каждой из пятидесяти пяти тысяч немецких деревень появился ортсбауэрнфюрер, который присматривал за односельчанами. Они докладывали о ситуации пятистам крайсбауэрнфюрерам, а те девятнадцати ландесбауэрнфюрерам…

Закупочные цены были повышены – к радости крестьян, но к неудовольствию остальных немцев. Расходы правительство напрямую переложило на потребителя путем повышения цен на продовольствие, что ударило по карману горожан.

В 1935 году Дарре и Бакке объявили «Битву за урожай». Проводились собрания и митинги, распространялись листовки. Нацистские уполномоченные ездили с лекциями по деревням. Пытались уменьшить зависимость от импортных кормов. Сократили вдвое закупки масличных семян, в два с половиной раза – закупки жмыховой муки. От покупки кукурузы отказались почти полностью. Крестьянам рекомендовали заменять импортные корма отечественными – сеном, турнепсом (то есть репой), ботвой сахарной свеклы. Свиней – откармливать картошкой.

Урожаи ржи и пшеницы на протяжении трех лет, в 1934–1937 годах, были очень низкими. Пустили в ход стратегические резервы, оставшиеся от рекордного урожая 1933 года. Крестьян заставляли продавать молоко и масло по низкой цене. Они несли убытки. Теми, кто пытался самостоятельно торговать продовольствием, занималось гестапо.

Немцы получали работу на военном производстве, стали зарабатывать, хотели нормальной еды и не желали удовольствоваться диетой, предписываемой нацистскими лидерами. Летом тридцать пятого возникла идея введения карточек на хлеб. По политическим соображениям ее отвергли. В муку подмешивали кукурузу и картофельный крахмал. А вот масло и мясо в 1935 году продавали уже только местным жителям – по спискам.

«Даже я, дипломат, – записывал в дневнике американский посол в Берлине Уильям Додд, – должен написать заявление, чтобы покупать мясо у местного торговца. Магазинам разрешено продавать продовольствие только тем, кто включен в список, да и то в ограниченном количестве».

В 1936 году стало очевидно, что сельское хозяйство Германии не в состоянии обеспечить страну продовольствием. Но что-то менять в аграрном секторе нацистские руководители не хотели. Они видели выход в территориальных приобретениях – нужны еще семь-восемь миллионов гектаров плодородной земли. Взоры обращались на восток.

– Естественная сфера обитания немецкого народа, – говорил министр продовольствия и сельского хозяйства Вальтер Дарре, – это территории к востоку от рейха – до Урала, к югу до Кавказа, Каспийского моря, Черного моря. Мы должны освоить это пространство, следуя тому природному закону, что более полноценный народ имеет право захватывать землю, принадлежащую неполноценному народу. Вопросы морали к этой ситуации неприменимы. Немецкий народ имеет право считать своими огромные территории на востоке и выселить оттуда тех, кто там сейчас живет. На земле действует только один закон: слабый уступает место сильному…

Призыв в армию молодых мужчин, разгром и плен, сокращение выпуска кормов для скота и удобрений (их производство сократили ради выпуска взрывчатых веществ), мобилизация конского поголовья для военных нужд привели к тому, что во многих странах Европы, которые поставляли зерно и мясо Германии, в 1940 году разразился сельскохозяйственный кризис. Германия начала Вторую мировую войну, имея меньше девяти миллионов тонн зерна. Через год войны остался миллион.

С экономической точки зрения, военные победы 1940 года не уменьшили зависимости Германии от поставок из Советского Союза. Это стало особенно ясно после того, как нарком иностранных дел Молотов во главе большой делегации побывал в Берлине в ноябре 1940 года.

Советские руководители желали объясниться с Гитлером. Но зазвать Риббентропа в Москву в третий раз уже было невозможно. Пришлось Молотову отправиться за границу. Сталин продиктовал ему подробные инструкции (записи сохранились), и Вячеслав Михайлович отчитывался перед ним после каждого раунда бесед. Нарком натолкнулся на жесткую позицию Гитлера.

Вячеслав Михайлович телеграфировал Сталину:

«Похвастаться нечем, но по крайней мере выяснил теперешние настроения Гитлера, с которыми придется считаться».

Немцы предложили проект соглашения четырех держав – России, Германии, Италии и Японии, чтобы координировать политику и поделить сферы влияния. Идея наркому нравилась. Но он хотел все уточнить. Сказал фюреру, что они со Сталиным рассчитывают, что Германия признает, что «Финляндия должна быть областью советских интересов». Гитлер не без колебаний согласился с этим.

– В той же степени, как, например, Эстония и Бессарабия? – уточнил Молотов.

К тому времени Бессарабия и Эстония уже стали частью Советского Союза. Вячеславу Михайловичу нужно было получить прямое согласие Гитлера на присоединение Финляндии.

– Я не хочу войны в Финляндии, – ответил Гитлер. – Кроме того, Финляндия является для Германии важным поставщиком.

– Эта оговорка является новым моментом, – заметил Молотов. – Прежде советские интересы в Финляндии признавались без оговорок.

– Нет ничего нового, – возразил Гитлер. – Когда вы вели войну с Финляндией, мы сохраняли лояльность. Мы советовали Финляндии согласиться на ваши требования. Но как вы говорили, что война в Польше будет источником осложнений, так я теперь заявляю, что война в Финляндии будет источником осложнений. К тому же Россия уже получила от Финляндии львиную долю того, что она хотела…

25 ноября 1940 года, вернувшись в Москву, Молотов пригласил к себе германского посла Шуленбурга и сказал, что Советский Союз готов принять проект пакта четырех держав, но выдвигает свои условия: «Немецкие войска должны покинуть Финляндию, которая по советско-германскому соглашению 1939 года является сферой влияния СССР. Экономические интересы Германии в Финляндии (поставки леса и никеля) будут обеспечены».

Покинув Берлин, Молотов оставил там нового полпреда – Владимира Георгиевича Деканозова, которого в Наркомат иностранных дел перевели из НКВД. 19 декабря 1940 года Деканозов вручил верительные грамоты Гитлеру.

«Приняв верительные грамоты и поздоровавшись со мной, Гитлер предложил сесть, – докладывал Деканозов в Москву. – Гитлер сказал, что я самый молодой посол в Берлине. В былые времена раньше шестидесяти пяти лет никто не становился послом, теперь все изменилось. Я заметил, что в Германии теперь также происходит выдвижение молодых кадров на разные отрасли государственной работы. Гитлер подтвердил это».

Немцы поставили вопрос об удвоении поставок зерна, которые уже достигли миллиона тонн в год. Получили согласие. Советское руководство изъявило готовность распечатать стратегические запасы зерна, чтобы удовлетворить просьбу Германии.

28 ноября 1940 года Молотов, вернувшись в Москву, сказал послу Шуленбургу:

– Советское правительство решило пойти навстречу германскому правительству и потревожить свои общегосударственные резервы, причем эти резервы пришлось потревожить значительно. Тем не менее, учитывая нужду Германии в зерне, советское правительство решило полностью удовлетворить просьбу Германии и поставить два с половиной миллиона тонн зерна…

3 июня 1941 года, меньше чем за три недели до начала войны, в Москве особо секретным решением политбюро разрешили «из особых запасов» поставить в Германию тысячи тонн стратегического сырья, необходимого военной промышленности, – медь, никель, олово, молибден и вольфрам. В 1940 году на нацистскую Германию пришлось 52 процента советского экспорта.