Текст книги "МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева"

– Ваше лицо всем знакомо. Когда люди вас видят, какими глазами они на вас смотрят?

– На меня везде смотрят – и дома, и, что удивительно, за рубежом. Я никуда не могу пойти, чтобы на меня просто не показывали пальцем. Многие подбегают здороваться. Некоторым еще хочется и потрогать руками, что невыносимо, хотя это все доброжелательные люди. Я вообще не сталкивался с какими-то враждебными проявлениями, попыткой обидеть.

– Как же так, вы такой антинародный политик, прозападный, если почитать известную прессу?

– Я даже удивлен, что никто не подходит и не говорит: «Продал Россию, гад?» Известность иногда удобна. Меня везде пускают без пропуска. Иногда подвозят на машине и не берут денег, хотя я предлагаю.

От половины проблем Козырева спасает завидный характер.

– У меня практически не бывает устойчивого дурного настроения. Сгорела дача – да, огорчительно, тем более что нет денег ее восстановить, но долго огорчаться я не могу. А чтобы я просто предавался меланхолии – не в моем характере. Но это не значит, что я не переживаю, что у меня нет сильных страстей и пристрастий, скажем политических. Просто я считаю необходимым держать их при себе.

– Вы генетически спокойный человек? Вы с детства были спокойным? Или это результат самовоспитания, умения держать себя в руках, не распускаться?

– Я спокойный по манере поведения. И это сознательно, я очень стараюсь так делать. У меня был только один срыв, за который мне до сих пор стыдно. Еще в роли министра я приехал в Мурманск. У нас такая манера: когда приезжают люди определенного уровня, то в провинции останавливают движение целыми кварталами. Впереди машина с мигалкой, сзади машина с мигалкой. Меня это всегда раздражало. А когда приезжаешь в Мурманск вести избирательную кампанию?.. И так на тебя люди смотрят – почему ты не можешь проехать нормально? Зачем тебе охрана? В избирательном округе тебе это может стоить большого числа голосов. Я один раз доказываю, что подобного не нужно, второй раз – в своей спокойной манере. Но все бесполезно. Наконец я остановил кавалькаду, вышел из машины и, довольно грубо поговорив с представителями соответствующих служб, настоял все-таки на том, чтобы весь этот кортеж разогнали, и я спокойно проехал по своему избирательному округу – как человек, а не как президент банановой республики. За грубость мне было неприятно, потому что эти люди не виноваты – у них свои инструкции. То есть у меня бывают срывы.

– Для ушедшего в отставку министра вы очень молоды. Вы думали о продолжении политической карьеры?

– Я действительно исхожу из того, что жизнь у меня только начинается. Евгений Максимович Примаков стал министром – после меня – в шестьдесят пять лет. Так что у меня впереди по крайней мере столько же, сколько позади.

В одном из наших разговоров Андрей Козырев предложил поспорить на бутылку коньяка, что в скором времени у нас в стране опять возникнет необходимость в такой вот открытой, либеральной внешней политике, которую он проводил. Пока трудно сказать что-либо определенное о судьбе поставленной на кон бутылки коньяка. Хотя возможно, я уже могу на нее претендовать.

В 1999 году Козырев не стал баллотироваться в депутаты. Он ушел из политики и работал в московском представительстве транснациональной фармацевтической корпорации, принадлежавшей американскому миллионеру югославского происхождения Милану Паничу. В решающие для Югославии дни Панич стал премьер-министром страны, баллотировался на пост президента Сербии, но проиграл Слободану Милошевичу, который – в результате нескольких войн – привел сербов к катастрофе. Когда Козырев был министром иностранных дел, он пытался доказать, что Милошевича нельзя поддерживать – он опасен для собственной страны, но к нему не прислушались.

Мемуары Андрей Владимирович не написал, сколько я его ни уговаривал. Предпочел заняться бизнесом.

Глава 13
ЕВГЕНИЙ МАКСИМОВИЧ ПРИМАКОВ. АКАДЕМИК ОТКАЗАЛСЯ СТАТЬ ГЕНЕРАЛОМ

Глубоко Евгения Максимовича Примакова знают не многие, только те, кто входит в тесный круг его друзей. На экранах телевизоров Примаков часто предстает мрачноватым. Кажется, что он постоянно недоволен. Когда он стал министром иностранных дел, то первое время появлялся на публике в непроницаемых темных очках. Это производило не очень приятное впечатление. Видимо, кто-то ему сказал об этом, и он вскоре очки сменил, чтобы можно было видеть его глаза.

Пасмурный на вид, он в реальности веселый, жизнерадостный человек. Он пишет лирические стихи, любит застолье, знает множество анекдотов и хранит верность товарищам. Он многое делал как бы играючи. Защищал диссертации, не собираясь посвящать себя полностью науке, а получилось, что академическая карьера стала главной. Ушел из научного института, не предполагая, что со временем займет крупные посты в правительстве и в конце концов возглавит кабинет министров.

По образованию он арабист, специалист по Ближнему Востоку, где потом работал корреспондентом газеты «Правда». Из журналистики перешел в мир академической науки: возглавлял Институт востоковедения, затем Институт мировой экономики и международных отношений, был избран в Академию наук. Горбачев приблизил его к себе и вовлек в большую политику, сделал председателем Совета Союза Верховного Совета СССР, кандидатом в члены политбюро, членом Президентского совета, Совета безопасности…

Считается, что Примаков всю жизнь работает на КГБ. Но это явное недоразумение. В кадрах КГБ, по сведениям знающих людей, Примаков не состоял и среди «добровольных помощников» госбезопасности тоже не числился. Напротив, руководство КГБ его не жаловало и карьере его мешало. Почему же Примакову приписывают службу в КГБ? Возможно, потому, что он занимался некоторыми деликатными делами, например отношениями с иракскими курдами. Это действительно была секретная миссия, особое задание, но не разведки, а ЦК КПСС.

Примакова советовали Горбачеву на роль вице-президента, но Горбачев предпочел тогда Янаева и совершил ошибку. Примаков – в отличие от Геннадия Янаева – никогда бы не предал своего президента. Примаков верный и надежный человек. Возможно, поэтому Евгений Максимович – единственный крупный политик, который был в фаворе и у Горбачева и у Ельцина. А ведь Ельцин горбачевцев в свою команду принципиально не брал. В последние месяцы существования Советского Союза Ельцин даже сопротивлялся назначению Примакова на должность начальника разведки. Ельцина пришлось уговаривать. Зато потом он в полной мере оценил Примакова.

Кажущаяся легкость карьеры – свидетельство многих талантов, хотя во всякой карьере имеет значение и элемент случайности, а точнее, везения. А вот в личной жизни у него была настоящая трагедия – он потерял жену и сына.

Такая утрата для любого человека непереносима, а для Примакова, горячо любившего семью, в особенности. Но Евгений Максимович никогда не жалуется, не показывает, как ему тяжело, и не впадает в тоску. Несмотря на карьеру и профессиональные успехи, самым главным в жизни для него была семья. Он рано женился, но их чувства с Лаурой нисколько не угасли. Они были не только мужем и женой, но и друзьями, дополняли друг друга. Они родили двоих детей – сына и дочь: Александра и Нану.

По рассказам всех, кто его знал, Саша Примаков был очень умным и способным.

– Саша был потрясающий мальчик, – вспоминал Томас Анатольевич Колесниченко, правдист, старый друг Примакова. – Для меня это идеал. У меня таких детей нет, и ни у кого я таких не видел. Он пошел в Евгения Максимовича.

Александр был аспирантом, но уже опубликовал работы, на которые ссылались. Ему предлагали и корреспондентом в Каир поехать, и в науку идти. Но этому не суждено было случиться. Саша Примаков ушел из жизни совсем молодым человеком, внезапно, на руках у друзей.

– Это один из самых черных дней моей жизни, – говорит Валентин Сергеевич Зорин, который подружился с Примаковым, когда они совсем молодыми вместе работали на радио. – Саша был моим аспирантом. Трое аспирантов пошли дежурить в праздничный день – это было 1 мая 1981 года. Прекрасный весенний день. Вдруг Саша схватил товарищей за руки и сказал: я умираю. И умер мгновенно.

Сердце не выдержало, как потом у матери, Лауры… Саше Примакову было всего двадцать семь лет. У него было больное сердце, но он умер так неожиданно, что никто к этому готов не был и не думал, что это может произойти.

Когда это случилось, Примаков находился в командировке в Мексике. Валентин Зорин с помощью посольства разыскал его в гостинице и сказал: «Делай что хочешь, но завтра ты должен быть в Москве».

– Он спросил, что случилось?

– Нет, но, наверное, догадался…

Друзья встретили его у трапа. Он спустился весь белый, и ему сказали:

– Саши больше нет.

Томас Колесниченко:

– Вот ехали из аэропорта в машине, а сзади «скорая помощь», чтобы оказать Жене помощь, если ему станет плохо.

Валентин Зорин:

– В полубессознательном состоянии мы доставили его домой, где лежало тело сына… Вот что ему выпало. Женя переживал это очень страшно. Если бы не дочь и внуки, он бы этого не перенес.

Томас Колесниченко:

– Для него это и по сей день трагедия. А в то время и говорить нечего: невыносимое горе. До сих пор мы ходим на Сашину могилу, не забываем…

Люди вокруг Примакова узнали об этой трагической истории и понимали, что переживает Евгений Максимович.

– Я помню, что как раз после смерти его сына был ученый совет у нас в институте, – вспоминал Алексей Всеволодович Малашенко, доктор исторических наук, сотрудник Института востоковедения. – Все собрались, и стояла мертвая тишина. Сидели почтенные ученые и не знали, как им выразить свое сочувствие. А Примаков держался замечательно, ни жестом, ни словом не показал, каково ему сейчас.

Томас Колесниченко:

– Он продолжал работать. Да, вот в этом воля Жени. Он уходит в работу, он спасает себя работой.

Валентин Зорин:

– Два года после смерти Саши Примаков рабочий день начинал с того, что ехал утром на кладбище и час сидел у могилы сына, а потом ехал на работу…

Смерть сына была первой из двух трагедий, которые обрушились на Примакова.

Все, кто знал Лауру Васильевну Примакову, сохранили о ней наилучшие воспоминания. Очаровательная женщина, великолепная мать и умелая хозяйка. Она изумительно готовила, была гостеприимна, доброжелательна. Чудесно играла на фортепьяно. И все у нее получалось легко, просто. Всегда полон дом гостей. Они жили весело и интересно.

Лаура Примакова была общительной, со множеством подруг. В день рождения Лауры Евгений Максимович приглашает их всех к себе. Точно так же, приезжая в последние годы в Тбилиси, он обязательно ездит на кладбище, где похоронены его мать и теща, и собирает старых друзей…

Одним из самых близких друзей Примакова был Владимир Иванович Бураковский, крупнейший кардиохирург, директор Института сердечно-сосудистой хирургии, академик медицины, лауреат Ленинской и Государственной премий, последний Герой Социалистического Труда, получивший «Золотую Звезду» из рук Брежнева. Бураковский тоже вырос в Тбилиси, но он был старше Примакова на семь лет – в детстве и юности это имеет значение. Потом разница перестала быть заметной. Они подружились уже в начале семидесятых, когда Примаков вернулся с Ближнего Востока.

Лилиана Бураковская, вдова Владимира Ивановича, вспоминала:

– Мы приехали к Примаковым в маленькую квартиру на улице Ферсмана. Ничего у них не увидела роскошного, да они и не привыкли к роскошной жизни. Но жили они весело. Евгений Максимович оказался блестящим рассказчиком. Когда потом у нас собиралась вся наша компания, это был фейерверк остроумия. И Лаура была такая же. Не полюбить эту семью и не сблизиться с ней было невозможно.

Они никогда не относились к себе слишком серьезно, у них не было никакого чванства. Всегда подшучивали друг над другом. Евгений Максимович не тщеславный и не напыщенный. Это люди нереализовавшиеся постоянно говорят о себе. А тот, у кого все получилось, ему-то зачем? Такие люди относятся к себе критически, с иронией. Хотя Лаура искренне гордилась, когда ее муж сделал такую карьеру:

– Я же говорила, что мой Женя – номер один!

Лаура была такая жизнерадостная. Друзья не знали, что она больна. Когда ей стало плохо, Бураковский первым к ней прибежал, потому что Примаковы жили рядом с его институтом на Ленинском проспекте. Приступ купировали, а ее заставили обследоваться. Врачи поставили тяжелый диагноз – миокардит. Миокардит – это воспаление сердечной мышцы, она слабеет и перестает работать. Это неизлечимое заболевание. Саша Примаков, кстати, умер от миокардита.

В таких случаях показана пересадка сердца. Бураковский хотел начать операции по пересадке сердца, но тогдашний министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский, сам хирург-кардиолог, ему это запретил. А лекарства при миокардите не помогали, восстановить работоспособность миокарда – сердечной мышцы – не удавалось.

Наступил момент, когда врачи сказали, что жить Лауре Примаковой осталось всего лет пять. Они, конечно, сказали это не ей, а мужу. С этим страшным известием Евгений Максимович пришел к Бураковским. Он выглядел подавленным, потухшим, ушел в себя. Он мог говорить лишь с Бураковскими. Не только потому, что Владимир Иванович врач. Они тоже пережили страшную трагедию – в автомобильной катастрофе погибла их дочь. Ее могила рядом с могилой Саши Примакова.

– Евгений Максимович сказал жене о диагнозе? – спросил я Лилиану Альбертовну Бураковскую.

– Нет, нет! Никто не говорил. Делали вид, что все нормально. Примакова пригласили в Японию с женой. Он советовался: можно ли ей ехать? Решили: пусть Лаура съездит, отвлечется. И хорошо, что она поехала… А потом она чувствовала себя все хуже и хуже, лежала на даче, очень ослабела… Лаура и пяти лет не прожила.

Томас Колесниченко:

– Мы знали, что у Лауры слабое сердце. Она лежала в больнице. Мы ее навещали. Но конечно же никто из нас не мог предположить, что все произойдет так быстро.

В один из июньских дней 1987 года Лаура и Евгений Максимович вышли во двор. Она вдруг говорит:

– Женя, у меня остановилось сердце.

Вызвали скорую, но уже было поздно. Она умерла. Ей было всего пятьдесят семь лет, она на год младше Евгения Максимовича. Вторая трагедия за несколько лет. Наверное, поэтому у Примакова исчезло то искрящееся веселье, каким он отличался в молодые годы. Как тут не стать сумрачным?..

– Но он очень волевой человек, – говорил Томас Колесниченко. – Это качество позволило ему добиться всех целей, которые он перед собой ставил. И в трагические минуты он тоже умеет держать себя в руках.

– Даже со стороны видно, что он всегда собой владеет, самообладание очень сильное. Но это не означает, что он холодный и циничный человек?

– Нет, нет. Ну что вы! Он, наоборот, ненавидит равнодушие, цинизм – больше всего ненавидит эти качества, если не говорить о предательстве. В нашем кругу таких не было и нет. Если он видит в человеке холодность и цинизм, ему это претит абсолютно.

В дни памяти Лауры и Саши Евгений Максимович обязательно собирает друзей на могиле, а потом везет на поминки.

Лилиана Бураковская:

– Когда Евгений Максимович остался один, он очень часто к нам приезжал. Он разъехался с дочерью. Молодой семье нужно жить отдельно, он и дачу дочери отдал. Сам получил небольшую двухкомнатную квартиру в центре. Мы приходили к нему, там стояли книги и фотографии Лауры. Но ведь в какой-то степени страдания и облагораживают. Он всегда был благородным человеком. Может быть, он стал глубже.

Во второй раз Примаков женился на своем лечащем враче – Ирине Борисовне Бокаревой. Ирина Борисовна работала в санатории «Барвиха», который был самым комфортабельным и престижным в системе 4-го Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР. Хотя санаториев и домов отдыха для начальства было предостаточно – от Рижского взморья до Сочи, от Курской области до Валдая, в советские времена все предпочитали «Барвиху».

Мягкий климат средней полосы, показанный практически при любом заболевании, близость Москвы, большие комнаты, хорошее диетическое питание и настоящая медицина – это привлекало отдыхающих даже не в сезон. Получить путевку в «Барвиху» считалось особой честью. Здесь отдыхали высшие начальники. Менее высоким чиновникам в путевке отказывали. Если ехать по Рублевскому шоссе, то, не доезжая до дачного поселка Жуковка и правительственных дач, можно увидеть простой указатель: Барвиха. Надо развернуться и съехать с шоссе на красивую лесную дорогу. И скоро появится новый указатель: «Санаторий «Барвиха».

Во время войны здесь был госпиталь. Тех, кому врачи не сумели помочь, похоронили рядом – военное кладбище сохранилось и по сей день. У ворот каменный домик, из которого появится бравый дежурный. Если вы приехали отдыхать, то надо предъявить путевку. Если в гости – то ваша фамилия или номер машины должны значиться в списке, представленном главным врачом. Если вас ждут, то ворота открываются, и можно въехать в санаторий. Дорога – со строгими указателями «Стоянка машин у корпуса запрещена!» – ведет к главному корпусу. Двери раскрываются автоматически. За столиком сидит дежурный. Отдыхающих встречают как родных. Вещи на тележке везут до номера, чтобы гость, не дай бог, сам ничего не таскал.

В санатории мало отдыхающих, они друг друга почти не видят. Зато множество невероятно вежливых людей в белых халатах. Здесь не раздражаются и ни в чем не отказывают отдыхающим. Каждого называют по имени-отчеству. Имена помнит не только лечащий врач, но и сестры, и подавальщицы в столовой, и нянечки, и те, кто разносит больным пищу в комнаты. Каждому отдыхающему, если он приехал без жены, полагается уютный одноместный номер с небольшим предбанником и собственной туалетной комнатой. В комнате шкаф для одежды, телевизор, холодильник, письменный стол, журнальный столик и телефон с московским номером. Семейные номера побольше. Обязательно горка с посудой и электрический самовар. В прежние времена каждого бесплатно снабжали бельем, спортивными костюмами и кедами.

Нравы в санатории либеральные. Можно держать в своем холодильнике вино, водку и попросить дежурную сестру принести штопор. Хотя это и санаторий, но никто не удивится. Санаторий состоит из нескольких корпусов, соединенных ходами или зимним садом. Архитектура затейливая. Живут на первом и втором этажах, на третьем находятся административные кабинеты, кинозал – кино каждый вечер. Врачебные кабинеты на разных этажах. В каждом номере маленький балкончик, в том числе и на первом этаже.

В столовой шведский стол – овощи, зелень, а остальное по заказу из меню. В санатории свое птичье хозяйство. Можно получить разгрузочное питание – его носят в номер, чтобы желающий похудеть не ходил сам в столовую и не смотрел с завистью, что едят другие. Летом катаются на велосипеде, играют в пинг-понг, купаются в пруду. Но велосипед и лодка – только по назначению врача. Помимо лодочника дежурит сестра – вдруг кому-то из отдыхающих станет плохо. Построили красивый чайный домик, там на свежем воздухе пьют чай – с медом, с вареньем, с конфетами (за отдельную плату). Желающие ходят в бассейн и сауну. Но в основном в «Барвихе» лечатся. Через полчаса после прибытия отдыхающих в номере появляется лечащий врач. Он, или чаще – она, будет приходить каждый день, кроме выходных (когда остается только дежурный врач), в удобное время между завтраком и обедом. Всем назначают много процедур – так что до обеда все заняты. Санаторий славится физиотерапией: магнитотерапия, электрофорез, токи Бернара, вихревые ванны, гидромассаж, углекислые ванны и многое другое.

Часа в четыре дня врачи собираются домой. Но прежде заглядывают к больному:

– Нет ли проблем? Не нужна ли я вам больше сегодня?

Врачей всегда старались подбирать знающих, умелых, любезных, способных лечить и сделать жизнь отдыхающего приятной. Одним из лечащих врачей в перестроечные времена в «Барвихе» была Ирина Борисовна Бокарева. Молодая женщина, она с семьей приехала из Ставрополя – землячка Горбачева, о чем тогда рассказывала не без гордости.

На Ирину Борисовну сразу обратили внимание: обаятельная женщина, умный и образованный врач. Для всех у нее находится доброе слово. Каждый человек, разговаривая с ней, чувствует, как она ему симпатизирует. Она приходила утром к своим пациентам в прекрасном настроении и этим настроением заражала пациентов: «Доброе утро, как вы спали?» И спрашивала искренне, участливо. Запоминала все просьбы и пожелания отдыхающих. Говорила не о себе, а о больных, что не так уж часто бывает среди врачей. Ее любили отдыхающие, ценил обслуживающий персонал и начальство.

В «Барвихе» Примаков и познакомился с будущей женой.

Когда его в 1989 году избрали кандидатом в члены политбюро ЦК КПСС, он попросил Ирину Борисовну стать его лечащим врачом. Из «Барвихи» ее перевели в Москву в поликлинику на улице Грановского – для высшего руководства.

После смерти Лауры Примаков долго не женился и даже не думал об этом. Но Ирина Борисовна оказалась именно той женщиной, которая ему была нужна. В 1994 году они поженились, и у Примакова, можно сказать, открылось второе дыхание. Едва ли бы он справился со своей работой, не будь рядом с ним такого человека.

Лилиана Бураковская:

– Его новая жена очень обаятельная, красивая, душевная. Умница, скромная. Она хорошо отнеслась и к кругу его старых друзей. Она трогательно к нам относится.

Всеволод Владимирович Овчинников:

– Его старые соратники очень рады, что есть теперь рядом с ним не только дочь Нана, но и близкий человек, который в какой-то степени эти утраты может восполнить. Конечно, такие удары судьбы не каждый способен выдержать…