Текст книги "МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева"

Евгений Примаков в бытность министром не влезал в детали мидовской жизни, так что несколько лет повседневные вопросы, в том числе кадровые, решались его первым заместителем Игорем Ивановым. МИД – это большой и сложный коллектив, сотни посольств, сотни различных подразделений, тысячи людей, и Иванов знал всех и вся лучше департамента кадров. Хотя в министерстве десять тысяч сотрудников, он мгновенно вспоминал нужного человека и давал ему точную характеристику.

Между первым заместителем и министром дистанция формально небольшая, но на самом деле принципиально важная. У первого зама всегда есть возможность переложить ответственность на министра, укрыться за его спиной. Иванов в роли первого зама чувствовал себя прекрасно, не думал, что когда-нибудь сменит Примакова, считал, что министр – фигура политическая. Когда в высотном здании на Смоленской площади Игорь Сергеевич стал человеком номер один, ему уже не надо было ни под кого подстраиваться. Но и решать все предстояло самому. Иванов говорил в те дни:

– Да, за такой спиной, как спина Примакова, чувствуешь себя комфортно. Теперь такой спины нет. Ответственности больше. Это не прибавляет времени для сна.

И еще ему пришлось самостоятельно выстраивать отношения с сильными мира сего – в аппарате правительства и в администрации президента. Это тоже особое искусство.

Все, кто знает Иванова, считают его стопроцентно надежным человеком. Его отличают трудолюбие, организованность и четкость – редчайшие в государственном аппарате качества. Новые министры часто приходят с желанием все переделать, отринуть сделанное предшественником и начать жизнь по-новому. Игорь Иванов не упускал случая подчеркнуть, что он продолжит линию Примакова.

– Теперь, когда вы хозяин в министерстве, – спрашивал я тогда Иванова, – что вы хотите изменить? Наверное, у вас были идеи, которые давно хотели реализовать, да не могли?

– У нас в министерстве сложилась при Примакове творческая атмосфера, – ответил Иванов. – Поэтому не было таких вопросов, которые я не мог тогда поставить, а теперь могу. Я искренне говорю о преемственности политики и пытаюсь продолжать то, что мы раньше делали вместе.

Андрей Козырев старался сдерживать свои эмоции, говорил шепотом. Евгений Примаков представал перед публикой хмурым и мрачным. Игорь Иванов очень хорошо улыбается, чем вызывает искренние симпатии. Это тоже неплохое оружие в дипломатии. Поэтому его за глаза называли «министром улыбок и объятий», хотя приветливость и открытость вовсе не равносильны уступчивости на переговорах.

Игорь Сергеевич такой вежливый, воспитанный, интеллигентный человек, сокрушались тогда, а ему приходится иметь дело с жесткими американскими дипломатами. Трудное дело.

– Не стоит противопоставлять жесткость и интеллигентность, – говорил мне тогдашний представитель России в ООН Сергей Викторович Лавров. – Можно мягко стелить, да жестко будет спать. Дипломатия должна быть дипломатичной. Жесткой позиция должна быть по сути, а не по форме.

«Впервые я увидела Игоря Иванова, – пишет Мадлен Олбрайт, – когда он был заместителем Евгения Примакова. Тогда он показался мне несколько официозным. Позднее, когда он сменил Примакова на посту министра иностранных дел и мы узнали друг друга лучше, я смогла оценить его ум и обаяние. Однако, как и Примаков, он также умел быть неуступчивым…»

Что отличало переговорный стиль министра Иванова? Есть очень жесткие переговорщики, которые упорно стоят на своем, засядут в траншее и отстреливаются до последнего патрона. Иванов из их числа? Или же при его более живом темпераменте он не станет отсиживаться в траншее, а найдет способ атаковать с фланга?

Сам Иванов, подумав секунду, ответил мне так:

– Нельзя быть либо жестким, либо мягким переговорщиком. Надо использовать весь арсенал дипломатических методов. Все зависит от ситуации, от партнеров. Поэтому дипломату так нужен опыт.

Опыт у Иванова был немалый. Его главное дипломатическое испытание – участие в мирном урегулировании на территории бывшей Югославии. В качестве первого заместителя министра он занимался подготовкой дейтонских мирных соглашений, которые привели к окончанию войны в Боснии.

Вести переговоры на Балканах – это чуть ли не самое сложное и мучительное в современной дипломатии. Легких партнеров на Балканах не бывает, договариваться с ними – это мучение. Переговоры идут годами, и до последней минуты кажется, что добиться ничего нельзя, это безнадежно. Неужели не возникает желания все бросить, отказаться от безнадежного дела: да пусть они сами решают свои проблемы?

– Нет, – говорил Игорь Иванов, – я смотрю на это иначе. Я часто переживаю, что не смог добиться или убедить кого-то. Значит, я не был готов. Значит, надо почитать книжки – в истории многое повторяется, поискать новые аргументы.

С американской стороны переговорами по Боснии занимался тогдашний заместитель Государственного секретаря Ричард Холбрук, друг президента Билла Клинтона. Холбруку дали специальный самолет, напичканный современнейшей электроникой. Он мог мгновенно связаться не только со своим президентом и Государственным секретарем, а вообще с кем угодно. Его снабдили мощным компьютерным досье, да еще с ним летала большая группа экспертов по аспектам балканской проблемы. Настоящее Министерство иностранных дел в миниатюре.

Ничем этим российская делегация не располагала. Наши дипломаты добирались на попутках, на чем бог послал. А опаздывать было нельзя. Не приехали вовремя – без вас договорятся. Денег на необходимые расходы делегация не получила, потому что Министерству финансов не объяснишь, какую особую задачу выполнял Игорь Иванов. У Минфина свои инструкции. И суточные были крошечные.

Российская делегация даже с трудом связывалась с Москвой, чтобы доложить о ситуации и вовремя получить инструкции. Министерство иностранных дел не могло позволить себе выложить несколько миллионов долларов на защищенные от прослушивания средства связи. Поэтому Иванов говорил с Москвой по обычному телефону эзоповым языком…

Когда Иванов стал министром, ему больше всего пришлось заниматься балканскими делами, где полыхало пламя войны. Распад Советского Союза был трагическим событием, но обошлось без войн и кровопролитий. Развал Югославии сопровождался войнами, убийствами, этническими чистками. История Югославии показывает, что могло произойти и с Россией, если бы события в нашей стране в 1991 году пошли иначе.

Все действующие лица югославской драмы внушают отвращение; их ярый национализм и непомерные амбиции разрушили процветающую и благополучную страну. Они мгновенно разворошили тлеющие уголья старой вражды, и в некогда едином государстве все возненавидели всех.

Хорваты и сербы были разъединены когда-то расколом церкви. Находившиеся под влиянием Византии сербы стали греко-православными, использовали кириллицу и ориентировались на Восток. Хорваты сохранили верность Римско-католической церкви, использовали латинский шрифт и ориентировались на Западную Европу. Но до создания первой Югославии между сербами и хорватами не было никаких столкновений.

Первую Югославию создали державы – победительницы в Первой мировой войне. Ими руководило желание восстановить этническую справедливость – дать самостоятельность народам Центральной и Юго-Восточной Европы, в первую очередь на Балканах. Либералы начала века верили в панславянскую идею, в преодоление этнических и конфессиональных различий, в возможность совместной жизни. Эти надежды не сбылись…

Пытаясь понять, почему развалилась единая Югославия, сербские политики приходят к выводу, что главная причина – ослабление федерации: республики получили слишком большую самостоятельность, породившую, в свою очередь, сепаратизм. Белград должен был крепче держать в руках все республики. Но первая, предвоенная Югославия как раз и была унитарным государством! Страна жестко управлялась из центра, сепаратизм подавлялся. К чему это привело?

В унитарной Югославии сербы чувствовали себя народом-объединителем, своего рода старшим братом и недоумевали: почему хорваты и словенцы не ценят их усилий? А другие народы были недовольны тем, что сербы заняли командные посты в армии, заставили хорватов перейти на кириллицу, запретили македонцам изучать в школах родной язык, выселяли албанцев из Косова и переселяли туда сербов.

Во время Второй мировой войны сербы и хорваты безжалостно уничтожали друг друга. Особой жестокостью отличались хорватские усташи. Тем не менее после освобождения от немцев сербы и хорваты вновь объединились в одном государстве. Вторую Югославию создал руководитель коммунистических партизанских отрядов Иосип Броз Тито. Тито управлял страной куда более жесткой рукой, чем югославский король, но республики получили все привилегии и атрибуты самостоятельности. Тито построил социализм с хорошо работавшей экономикой. Югославы жили так, как другим восточным европейцам и не снилось.

Тито более всего был обеспокоен сохранением Югославии и борьбой с национализмом, с которым жестоко расправлялся. Тито считал себя вождем всех народов Югославии. Ему казалось, что хорошо продуманный федерализм уничтожит национализм. Он ошибся. Стремление к самостоятельности оказалось сильнее всех других чувств и настроений. Почти десять лет после смерти Тито федерация держалась жестким корсетом сплетенного воедино аппарата компартии, госбезопасности и армии. Когда корсет ослаб, федерация рассыпалась. После распада Югославии несколько миллионов сербов оказались за границей, в том числе и в тех республиках, которые их не очень жаловали. У сербов был тот же выбор, что и у русских в бывших республиках СССР. Вживаться в новую жизнь. Уезжать. Или сражаться за воссоединение с Сербией. Сербы выбрали третий вариант.

Сербия – несчастная страна. Она оказалась в руках политика, который вел государство от катастрофы к катастрофе. Все, за что брался глава Сербии, а затем и Югославии Слободан Милошевич, оборачивалось для сербов трагедией. Он обещал укрепить Социалистическую Федеративную Республику Югославию – и разрушил единое государство, отчего больше других пострадали сербы. Первой ушла Словения – в значительной степени потому, что словенцы испугались, что жестокий и деспотичный Милошевич навяжет им свою власть.

Когда Югославия начала рушиться, Милошевич попытался помешать этому силой и подтолкнул радикально настроенных сербов к войне. Он говорил:

– Мы должны решить, будем ли мы сражаться или же станем на колени и превратимся в новую колонию на Балканах. Мы никогда не сдадим Сербию!

Но Милошевич только говорил красиво: в реальности он сдал все, что мог. Сербские националисты претендовали на те территории бывшей Югославии, где жили сербы. А хорватские националисты хотели иметь свое государство, в котором сербы в лучшем случае могут быть меньшинством. Но сербы рассуждали так: «Зачем нам быть меньшинством в вашем государстве, когда вы можете быть меньшинством в нашем государстве».

На самом деле этнические чистки означали торжество иной логики: «Никаких меньшинств на территории моего этнически чистого государства». Правило «живи и давай жить другим» на территории Югославии перестало действовать. Когда Хорватия объявила себя независимой, сербы решили, что их ждет повторение геноцида, устроенного усташами в годы Второй мировой войны. Армия Милошевича и хорватские сербы совместными усилиями отвоевали немалый кусок территории Хорватии и создали никем не признанную республику Сербская Краина. Хорваты, помня о поражении 1991 года, долго не решались освободить свои земли силой. Они предлагали руководителям Сербской Краины широкую автономию. Переговоры на сей счет велись в российском посольстве в Хорватии.

Линия фронта в Югославии рассекла и стройные ряды российских дипломатов. Я имел возможность убедиться, что наши посольства в Белграде и в Загребе придерживались противоположных точек зрения на причины конфликта и на то, почему война продолжается. Шифровки из Белграда и Загреба напоминали боевые донесения полевых командиров, находившихся по разные стороны линии фронта. Но российская дипломатия не поддалась на давление разных политических сил и не заняла сторону одной из противоборствующих сил.

Если бы хорватские сербы приняли план, выработанный с российским посредничеством, тогда Краина имела бы почти полную автономию – собственную налоговую систему, свою валюту, полицию, школы, даже свой флаг. У сербов появилась возможность остаться на своей земле и нормально жить. В какой-то момент руководители Сербской Краины были готовы пойти на компромисс, но Милошевич сказал «нет». Милошевич убрал «соглашателей» и заменил их твердолобыми и послушными аппаратчиками. Кончилось это тем, что в 1995 году хорватская армия вернула себе утерянные земли, и полмиллиона сербов вынуждены были оттуда бежать. Милошевич и пальцем не пошевелил, чтобы их спасти. Он просто предал хорватских сербов.

Наверное, жить под властью Хорватии сербам было бы не очень весело, но теперь у них нет ничего. Они едва ли когда-нибудь смогут вернуться в Хорватию, которую создал президент Франьо Туджман.

В годы Второй мировой войны Туджман воевал в партизанских отрядах Тито. Он стал генералом, когда ему не было и сорока лет. В 1961 году он вышел в отставку. Изучая историю Второй мировой войны, Туджман пришел к выводу, что грехи усташей преувеличены, что Хорватия стала жертвой коммунизма и вековечного заговора сербов против хорватов. Туджмана при Тито судили и держали в тюрьме. В 1989 году Туджман создал Хорватский демократический союз и выиграл выборы. Он первым делом провел чистку полиции и средств массовой информации. Президент уверял, что избавляется от коммунистических аппаратчиков. На самом деле он избавлялся от сербов.

У Милошевича и Туджмана было много общего. Разница между ними состояла в том, что Милошевич – откровенный циник, которому ничего не стоило сменить коммунистический интернационализм на сербский национализм. Туджман – националист искренний. Президент Боснии и Герцеговины Алия Изетбегович как-то признался, что выбор между Милошевичем и Туджманом можно сравнить с выбором между лейкемией и опухолью мозга.

В Сербии и в Хорватии сформировались в те годы однотипные полуавторитарные режимы, которым свойственны самодовольство, похвальба, эгоцентризм, отсутствие способности к самокритике. Сербские и хорватские лидеры придерживаются птолемеевской концепции мироздания, считая, что остальной мир вращается вокруг них. И в Загребе, и в Белграде возникла целая шовинистическая культура, в которой наука, прежде всего историческая, литература и журналистика увлеклись исключительно созданием националистических мифов. Народы Югославии были преданы своей интеллигенцией. В балканской культуре история не отделена от эпоса и фольклора. Литературные стереотипы освящены исторической наукой.

Ненависть к иностранцам, чужим, культ мести, самовосхваление не оспариваются, не подвергаются сомнению культурной традицией. Та жестокость, с которой действовала армия сербского генерала Ратко Младича в Боснии, уже была проявлена сербами на территории той же Боснии в прошлые Балканские войны. Но об этом не прочитаешь в сербских научных трудах и учебниках истории. В них роль сербской армии благородна и достойна. Сербы только страдали и были жертвами кровожадных хорватов, албанцев, турок и болгар.

В свою очередь в Загребе не хотят вспоминать не только о преступлениях хорватского полуфашистского государства в годы Второй мировой войны, но и о преследованиях хорватами сербского населения во время Первой мировой. Историки в Загребе доказывают: хорваты – европейский народ с демократическими традициями, в отличие от некультурных сербов.

Два периода модернизации Югославии – между двумя мировыми войнами и при Тито – не изменили провинцию. Напротив, сельские жители, перебираясь в большие города, принесли с собой провинциальный менталитет. Не провинция приобрела черты современного общества, а города провинциализировались.

Когда закончилась война в Хорватии, началась другая – в Республике Боснии и Герцеговине, где живут и сербы, и хорваты, и босняки, исповедующие ислам. Республика Босния и Герцеговина была готова образовать с Сербией и Черногорией конфедерацию. Но Милошевич поставил ультиматум: или вступайте в наш союз, или отдавайте нам все сербские земли. Так началась война, которую вел жестокий и амбициозный лидер боснийских сербов Радован Караджич.

Этого человека одни считают преступником, другие героем. Поэт и психиатр, лауреат Шолоховской премии Радован Караджич родился в маленькой Черногории. Его отца в коммунистической Югославии посадили в тюрьму за то, что в годы войны он служил в отрядах четников, которые сражались и с нацистами, и с партизанами Тито. В начале восьмидесятых он стал врачом популярной футбольной команды в Сараеве и должен был поднимать боевой дух спортсменов. Говорят, что пациенты ценили его как хорошего врача-психиатра. Но Караджич жаловался, что у него ничего не получается, потому что Сараево чужой для него город. Караджич провел почти год в тюрьме по обвинению в подделке документов. Он считал, что его посадили только из-за того, что он серб.

Когда Югославия начала рассыпаться, азартный Караджич двинулся в политику. Сражающийся психиатр стал в глазах сербов настоящим героем. Сербы, обладавшие абсолютным превосходством в тяжелом вооружении, прибегали к обычной тактике: окружали город за городом и методично разрушали их артиллерией. Сербские войска захватили примерно 70 процентов территории Боснии, изгнали оттуда мусульман и хорватов и создали свое непризнанное государство. Караджич приказал своим артиллеристам и снайперам обстреливать Сараево. Обстрелы густонаселенной боснийской столицы унесли несколько тысяч жизней – причем гибли исключительно мирные жители, которые пытались добраться до булочной или до колодца…

Я был тогда в этом разрушенном городе, по которому передвигаться приходилось в бронежилетах и касках. Военных объектов в городе не было, и сербские артиллеристы крушили жилые дома, где живут босняки – в основном этнические сербы, чьи предки приняли ислам. «Босняки – люди, не потерявшие славянскую кровь, но приобретшие мусульманство» – так писал о них когда-то российский посол при Оттоманской империи.

Караджич хотел, чтобы окружающие считали его выдающимся врачом, великим поэтом, потрясающим любовником и мудрым государственным деятелем. Рядом с ним всегда был генерал Ратко Младич, командующий войсками боснийских сербов. Отца Младича убили хорватские усташи. И для генерала Младича современная Хорватия – это враг. А права мусульманской Боснии на существование Младич просто не признает.

Милошевич помогал боснийским сербам в войне, которая шла несколько лет, снабжал их оружием, деньгами. Это была кровавая и грабительская война, построенная на этнических и религиозных чистках.

Война в Боснии привела к самому большому после Второй мировой войны переселению народов. На сербской территории в Боснии мусульман и хорватов не осталось. Из Сараева уехали сербы. Они не захотели жить вместе с мусульманами. Боснию возглавил Алия Изетбегович. Как и президент Хорватии Туджман, он был дважды судим. Но в отличие от Туджмана в годы Второй мировой войны Изетбегович был на другой стороне. При Тито его приговорили к трем годам тюремного заключения за вербовку мусульманской молодежи в формирования войск СС. Во второй раз Изетбеговича судили за «национализм и пропаганду ислама», что в социалистической Югославии считалось тяжким преступлением. Его называли «мусульманским националистом». По мнению Изетбеговича, «ислам вправе самостоятельно управлять миром».

Международное сообщество предлагало один мирный план за другим. Все они были выгодны сербам, потому что оставляли в их руках значительную часть территории республики. Но Милошевич говорил «нет», а Караджич и Младич верили, что смогут взять всю Боснию. Зачем же мириться с теми, кого можно просто завоевать? Но соединенные силы боснийских мусульман и хорватов окрепли и перешли в контрнаступление. Сербы терпели одно поражение за другим, военное счастье от них отвернулось.

В тот момент Милошевич сделал очередной кульбит в своей политике и, стараясь поладить с Западом, заставил боснийских сербов смириться с дейтонским мирным планом – на условиях худших, чем они могли иметь. Сербам пришлось согласиться на ввод в Боснию миротворческих сил НАТО. Причина уступчивости Милошевича проста: в тот момент президенту Сербии нужно было во что бы то ни стало добиться от ООН снятия эмбарго на торгово-экономические отношения.

Санкции были бедствием для Сербии, где привыкли жить богато и сытно. Продавцы не торговали, а целыми днями клеили новые этикетки. Белградцы ходили по магазинам и искали, где еще сохранились вчерашние цены. По ночам воры сливали бензин из машин, поэтому все ездили с почти пустыми баками и добавляли понемногу из канистр, которые держали в крепко запертом багажнике. Даже дети только и говорили что об экономических санкциях ООН: из-за эмбарго телевидение не имело права показывать диснеевские мультфильмы. Так что Милошевич должен был либо добиться снятия санкций, либо лишиться своего поста…