Текст книги "Рыба, кровь, кости"

– Ну, пока он не обернется Скоттом в Антарктике, я ничего не имею против, – отозвался Бен.

Джек засмеялся.

– С нами все будет в порядке, Бен. Кристиан жадно поглощает дневники Эрнеста Шеклтона, с тех пор как я рассказал ему, что в программы американских предпринимательских школ теперь ввели изучение полярных путешествий, чтобы усвоить организаторские способности Шеклтона.

– Как там раньше говорили? Если хочешь добраться до Южного полюса, иди со Скоттом. Если хочешь вернуться домой, отправляйся с Шеклтоном.

Разговор мужчин перешел на трехмесячное исследование Хукером Сиккима в 1848-м, когда он путешествовал с партией из пятидесяти шести человек.

– Пятидесяти шести! – воскликнула Клер, и Джек ухмыльнулся.

– Семеро несли его палатку, инструменты и личное снаряжение, – сказал он. – Еще семеро отвечали за бумаги для высушивания растений, плюс по носильщику для каждого старшины, четверо мужчин для того, чтобы нести одни только боеприпасы, собиратели растений из лепча, восемь мускулистых непальских телохранителей и четырнадцать носильщиков из Бутана, не считая охотников на птиц и зверей и обученных чучельников. Утешайся тем, что по сравнению с командой Хукера наша группа из тридцати человек довольна невелика.

– Только потому, что мы сменили пар на микрочипы, – возразил Бен. – Нас угнетает бремя империи другого толка.

Джек бросил быстрый взгляд на тератолога, раскрасневшегося и покрытого обильным потом.

– Не требуется ли нам немного буддийского просветления а, Бен? Я напомню тебе об этом, когда мы подойдем к первому высокогорному перевалу. Лед не бережет босые ноги.

Клер признавала, как рада она была не тащить свою улучшенною рентгеновскую камеру: она одна весила пятнадцать фунтов, не считая всевозможных штативов и специальных камер, объективов и фотографических принадлежностей, которые девушка взяла с собой. Как и остальные уроженцы Запада, она несла в своем рюкзаке только самое необходимое вместе с парой-тройкой некоторых предметов роскоши (новой реестровой книгой, а также тщательной подборкой дневников Магды). Джек запасся табаком на несколько месяцев; в рюкзаке Ника лежали его собственные высокочувствительные звукозаписывающие приборы и камеры; Бен, помимо прочих эзотерических текстов, взял с собой тибетскую «Книгу мертвых», «Снежного барса» Маттисена и огромное количество шоколадных мини-батончиков «Херши»; а Кристиан, в дополнение к запискам Шеклтона, имел портативную электробритву, зубную нить, пасту для чувствительных зубов и целый набор предметов гигиены от «Бутс» для борьбы с азиатской склонностью к неряшливости и распущенности, которую считал заразительной.

Вспомнив о молекуле хлорофилла, вдохновившей эту экспедицию, Клер, шагая, развлекалась тем, что приписывала по атому каждому из пяти белых. Была ли она сама хрупким атомом магния в сердце молекулы? Или это Ник, с его искусственной рукой? Прежде чем вступить в темную глубь леса, она бросила последний взгляд на далекий Калимпонг, растянувшийся, как ожерелье, вокруг шеи своей горы, и задумалась, какого рода усилия нужно приложить, чтобы кольцо и цепочка молекулы «Ксанаду» распались. Северные горы, Дорога и город на глазах исчезали за грядой пушистых облаков, и Клер понадобилось все ее мужество, чтобы пойти вперед по тропинке.

Несколько часов они карабкались вверх сквозь густой смешанный лес хвойных деревьев и рододендронов, обходя все открытые пастбища, чтобы их не увидели. Поначалу елизаветинское кружево папоротников распускалось на стволах высоко над их головами, но потом, по мере того как отряд все больше и больше набирал высоту, Клер обнаружила, что находится на одном уровне с верхушками деревьев, росших под острым углом к тропинке. Необозримые дубы, нарядившиеся в висячие бархатные накидки из мха, тянули ветви, подобно великанам, готовым обнять своих партнеров по танцу. Вот они, духи этого леса, думала она, время от времени оглядываясь через плечо, и вспоминала слова Магды: «К сентябрю этот бесформенный саван, который месяцами укутывал безжизненный мир, уносит ветром, и тогда под ним обнажается живая переродившаяся зелень». Этот бесформенный саван, шептала про себя Клер, задаваясь вопросом, всегда ли перерождение было таким изнурительным.

Начав до темноты короткий крутой подъем, она спотыкалась и скользила по обомшелым камням; к тому времени, как она добралась до маленькой поляны, где носильщики уже поставили палатки, ее ноги гудели от усталости. В какой точке они достигли Бутана, пересекли границу между одной стороной закона и другой, она не знала и не интересовалась.

3

На обратном пути в Сикким, на рассвете третьего дня, Бен указал Клер на цепь горных пиков, вздымавшихся вдали.

– Канченджанга, третья по высоте вершина мира, на девятьсот футов ниже Эвереста, – немедленно подал голос Кристиан, обнаруживая свою уверенность в способности фактов и цифр упорядочить мир.

Клер, слушая рокочущие звуки названия горы, думала об огромных каменных глыбах и гранитных плитах, сталкивающихся вместе. Тут, словно нарочно желая подтвердить ограниченность их ожиданий, широкая пелена тумана над утесами разошлась поперек, и между разорванными краями облачного занавеса выросла приливная волна белого снега.

– Мы смотрели не туда, слишком низко, – протянула Клер.

– Это частенько создает трудности, – отозвался Бен, к явному удовольствию Джека – его противника в непрекращающемся споре.

Там обитель богов, – прошептал ей носильщик-лепча, и ей захотелось поверить ему.

Мерцая слева от тропы, словно мираж, колдовской призрак, вершина показалась им на глаза только рано утром, пока из долин не поднялся горячий воздух, скрывший ее, и на закате, когда облако закутало расщелины, будто шифоновый шарф, сброшенный какой-то капризной небесной дивой. В отличие от Эвереста, спрятавшегося посреди архипелага Гималаев, три белоснежных паруса Канченджанги парили в одиночестве: «корабль-отшельник изо льда, качающийся на волнах меньших гор», как назвал ее Бен.

♦ ♦ ♦

Граница Сиккима, октябрь 1988 г.

Сегодня рано утром я вышла из палатки пописать и увидела Бена, свернувшегося калачиком в своем спальном мешке возле обрыва, словно подбитый ватой Будда, лицом к заснеженной, залитой лунным светом Канченджанге, а с пастбища под нами доносился чистый звон колокольчиков мулов. Здесь, наверху, гораздо легче принять точку зрения Ника на связанные с Джеком события в Калькутте, которые кажутся уже не такими важными, возможно, потому, что, как говорит Бен, некоторые вещи не предназначены для того, чтобы их открывали. Конечно же, он не имел в виду тайны темного прошлого Джека (которые мы с Ником держим при себе), а рассказывал о британской группе альпинистов, которые в 1955 году остановились, не дойдя до вершины Канченджанги, в знак уважения к местным жителям, которые почитают гору. В их победной телеграмме, отправленной в «Таймс», значилось просто: «Вершина Канченджанги минус пять футов по вертикали достигнута 25 мая. Все здоровы».

К счастью, перед нами не встанут подобные моральные дилеммы. Самый высокий перевал, который нам придется миновать, не превышает девятнадцати тысяч футов; когда я узнала об этом, меня кольнуло сожаление, что странно, учитывая мой страх высоты (в котором я не призналась никому, кроме Д. Р., моего приятеля-лепча). Впервые в жизни я понимаю, почему люди так алчут горных вершин. Пустыни и реки утекают прочь, засасывают; их очертания постоянно меняются и приспосабливаются. Горы же неподвижны. С этих пиков можно проложить четкий курс, прочертить безупречный треугольник. При виде этих гор мне хочется оставить всех позади и отправиться в путь одной, пойти вслед за Магдой к вершинам северо-восточного Сиккима и западного Бутана – той горной цени, через которую нам придется пробираться в поисках мака.

Это путешествие захватывает всех по-своему. Кристиан машет перед Джеком своим руководством, словно красной тряпкой перед быком, давая нам ежедневные поручения: определи этот тип почвы, Джек, сфотографируй это растение, Клер. Иногда мне кажется, что Кристиан оценивает каждого из нас исключительно с точки зрения той цели, которой мы служим в его тщательно разработанном плане: Ник, с кое-какими представлениями о местных языках и звукозаписывающим оборудованием, представляет собой официальные уши экспедиции; носильщики – ее ноги; я – глаза; Бен – наш историк и толкователь мифов («истинный тератолог», как говорит он); а у Джека есть «опыт» – он знает все хитрости жизни в этих горах, подобно лондонскому таксисту, знающему город как свои пять пальцев.

Мой родственник наметил восемь стоянок между Сиккимом и ущельем реки Цангпо – они все время упоминаются в старых топографических изысканиях, найденных Джеком в архивах ЮНИСЕНС/Флитвудов; мы в шутку называем их «Хроники зеленого мака». Мы должны совершать непрерывные переходы, разбивая лагерь в каждом новом месте не больше чем на два дня; эти дни посвящаются забору проб. В таком случае даже если мы не найдем сам мак, то сможем лучше узнать среду, которая его породила. По крайней мере, так утверждает Кристиан. И потом, остается еще маленькая надежда на то, что мы найдем его семена в почве, так как семена мака могут прождать сто лет, прежде чем дать ростки. Между этими двухдневными передышками мы поддерживаем довольно утомительный режим, отбирая наудачу образцы грунта и растений везде, где наши тропы пересекаются с дорогами «Хроник» девятнадцатого века.

Каждое утро мы поднимаемся до зари, моемся в потоках, таких ледяных, что моя кожа после них кажется забальзамированной, а после завтрака отправляемся в путь; когда днем воздух нагревается, мы, словно яркие гусеницы в наших теплых костюмах, вылезаем из коконов анораков и краг. Мы шагаем по семь-восемь часов в день, ночью воздух щиплет наши лица, будто ледяными иголками, а когда солнце восходит, он благоухает, словно дыхание какого-то большого травоядного животного. Идти и собирать растения, идти и собирать растения – вот ритм нашего путешествия, который едва ли сильно изменился со времен Магды. Как и ей, нам приходится выкапывать ростки из обледеневших обломков пород, которые изменяются от мелкой гальки до крупных голышей; в сильный ветер, в снежную бурю мы должны педантично высушивать и чистить семена, какова бы ни была погода. Здесь по-прежнему есть бандиты и контрабандисты, из-за которых собирательство становится опасным, а местные племена точно так же снабжают нас свежим продовольствием, хотя в их деревнях теперь разве что гидроэлектростанций нет. Не имея виз или подробных карт, мы вынуждены скрываться и таиться, совсем как она и Арун. И хотя связи Джека позволяют пересекать некоторые участки на джипах, необходимость сохранения тайны в сочетании с непростой политикой этого края заставляют нас избегать главных дорог и доверяться проводникам.

Вечером, когда мы останавливаемся на ночлег, я часто пользуюсь остатками дневного света, чтобы незаметно ускользнуть и расположиться в одиночестве с дневниками Магды. Хотя я единственная в экспедиции, у кого есть собственная палатка, нельзя сказать, что я остаюсь в ней совсем одна, когда пытаюсь собрать по кусочкам их с Аруном путешествия: вокруг неумолчно жужжат и шныряют большие и маленькие мотыльки, летающие жуки и уховертки. Самые ужасные из всех – это какой-то вид долгоножек, они постоянно пробегают по моему лицу, словно паутина, отвлекая от вклеивания страниц в мою реестровую книгу: я потихоньку превращаю ее в длинную карту-гармошку, так что в конце концов она, скорее всего, станет походить на те карты девятнадцатого века, которыми пользуется Кристиан. Он называет их «кадастровые описи»; каждая из них представляет собой запись похода какого-нибудь одного местного исследователя, а также всего, что он сам смог увидеть по пути. Бен рассказал мне, что первоначально эти схемы расширяли гипотетическую возможность сделать карту масштабом 1:1, карту, которая в буквальном смысле была бы размером с мир. Довольно забавно, учитывая, что наша лучшая карта Сиккима (купленная в книжном магазине в Дарджилинге) имеет масштаб 1:150 000.

– «Кадастровый» – от позднегреческого слова, обозначавшего перечень или опись; строчка за строчкой, – объяснил мне Крис, когда я впервые увидела, как он сосредоточенно изучает найденные Джеком карты. – Схема, показывающая размеры и значение каждого участка земли.

Он часто изображает передо мной ходячую энциклопедию, слишком буквально воспринимая идею следования «правилам» для человека, который продолжает нарушать закон. У него есть склонность к проповедничеству, как будто он вещает свыше, точь-в-точь Моисей народным массам. На Джека это плохо действует, но у меня возникает чувство, будто я должна высечь заповеди нашего предводителя на каменной скрижали.

Каждую ночь я устраиваюсь поудобней в своей палатке, которую беспощадно хлещет ветер, с книгой, «высунув самый что ни на есть маленький кончик одного только пальца, чтобы переворачивать страницы», как писал Хукер Дарвину из схожего лагеря. Хукер читал Дарвинову «Геологию Южной Америки», я же разрабатываю сланцевые пласты дневников Магды, исследую нижний слой почвы Флитвудов и Айронстоунов. Интерес Хукера я разделяю постольку, поскольку страна (или семья), подобная этой, сочетающая в своей флоре черты нескольких стран, дает возможность проследить то направление, в котором мигрировали виды, докопаться до причин, благоприятствующих миграции, а также до законов, определяющих наши видоизменения.

Сегодня Джек заявил мне, что я переняла несколько старомодную манеру цветисто выражаться, видно, слишком долго изучаю записки Магды. О них уже все знают (хотя я никому не открывала то, насколько ее путешествия с Аруном похожи на наше). Сказав так, он медленно провел рукой по моей голове, которую, исключительно ради удобства, я недавно стала брить бритвой Кристиана, в основном чтобы не подцепить клещей.

– Душа садовода девятнадцатого века в костюме из прочного твида, – произнес Джек, – но тело юного монашка.

Что он замышляет?

4

Как-то утром Бен спросил Кристиана, не считает ли тот, что «Воздушный лес», откуда якобы берут свое начало зеленые маки, мог быть связан с таинственными скрытыми долинами Бутана и Тибета, так называемыми бейул, «возможно, мифическими, а возможно, расположенными в другом измерении, и добраться туда можно только с помощью медитации».

– Это то, на чем Джеймс Хилтон основал свой «Потерянный горизонт»? – поинтересовалась Клер и продолжала размышлять над этой мыслью, когда после завтрака они начали карабкаться вверх.

Она плелась в хвосте за Беном, чье изнуренное лицо заставляло подозревать его в наличии горной болезни, которая, как уверял Кристиан, не наступит до тех пор, пока они не поднимутся на высоту двенадцать тысяч футов.

– Ты это в книжке вычитал, а, Крис? – насмехался Джек. – Она что, поразит точно на отметке двенадцать тысяч футов? И ни футом раньше?

– Хочу задать тебе вопрос, Бен, – начала Клер, – как тератологу.

Бен остановился, положив руку на живот.

– Я отвечу на все, что хочешь, сладкая моя, если ты скажешь, что это за народное средство, похожее на морскую гальку, ты жевала, которое волшебным образом вернуло румянец на твои мальчишеские щечки и позволило тебе навернуть за завтраком холодную яичницу с карри.

Клер вынула из рюкзака пригоршню каких-то белых как мел окаменелостей с застывшими в них папоротниками и травами.

– Местное лекарство, купила его у одной дамы на рынке в Калимпонге, – объяснила она. – На вкус что-то среднее между мелком и шипучкой из сарсапарели. – Она хихикнула – Дело в том, что я хотела гомеопатическое средство от горной болезни, но, кажется, что-то не так перевели, потому что мой друг Д. Р., носильщик из лепча, сказал, что она дала мне лекарство от головокружения.

Д. Р., когда услышал от Клер описание женщины, счастливо просиял.

– Он сказал, что эта торговка – знаменитая жрица лепча. умеющая подражать звукам ветра, рек и водопадов, «которые очень мелодичны и освобождают души мертвых».

– Полезная штука, – отозвался Бен, тяжело дыша. – Но в данном случае в освобождении нуждается мое тело.

– Погоди минутку! – Клер ненадолго углубилась в альпийский лес, высившийся рядом с их тропой, и вернулась с куском древесной коры. – Вот, пожуй – это лекарство Д. Р.

Бен, тщательно изучив снадобье, заявил, что это кора ивы.

– Ее раньше принимали от горной болезни, пока не изобрели аспирин. Говорят, она облегчает боль, не причиняя вреда желудку.

– Тогда зачем было беспокоиться и создавать искусственное средство? – Она почувствовала, что краснеет. – Глупый вопрос. Очевидно, чтобы получить больше лекарства.

– Не такой уж и глупый. Еще и для того, чтобы люди не уничтожили ивы, как это почти сделали с хинным деревом в восемнадцатом веке, когда открыли, что его кора может вылечить малярию.

Клер тут же засыпала его вопросами, и он поднял руку, чтобы остановить перекрестный допрос.

– Итак, теперь, когда тошнота прошла, самое мое серьезное соображение состоит в следующем: насколько еще мне хватит шоколадных батончиков?

Он широко развел руки в стороны и попросил ее подумать, каким безрассудством со стороны такого маленького, толстого человечка с одним яйцом («но с большим членом и сердцем»), как он, было даже помыслить о таком походе.

– Значит, ты не хочешь услышать мой тератологический вопрос?

– Давай, валяй.

– Это звучит безумно, но… ты же все знаешь о мифах и о раке, верно? Мне интересно… ты когда-нибудь слышал о такой болезни, от которой у людей уши отваливаются?

– Лучшее, что я могу вспомнить, это история, которую рассказал мне один японский друг о том, как вредно есть слишком много морских ушек, цитирую: «А то уши отвалятся». Сначала я подумал, что это просто образчик непостижимого японского юмора, но нет. Похоже, морские ушки питаются водорослями и сохраняют большое количество производных хлорофилла. Если моллюсков есть слишком часто, эти вещества могут накапливаться в коже и вызывать поражения, а раз кончики ушей – те самые части тела, которые больше всего подвергаются воздействию солнечного света, то именно там и развиваются самые сильные поражения. В тяжелых случаях разрушение мягких тканей может отделить ухо от головы! Есть одно восточное проклятие: «Пусть твое правое ухо сгниет и свалится в левый карман». Как знать, может, оно обязано своим происхождением светочувствительности, связанной с хлорофиллом?

– Никогда не думала, что хлорофилл – такая опасная штука, – произнесла девушка, переваривая смысл, который приобретала история Бена в свете всего, что она слышала о Джеке.

– А теперь, Клер, пожалуйста, давай покинем наш университет для двоих на пару минут и просто насладимся утром и пейзажем.

Они оставили открытые склоны и вошли в величественный зеленый лес с огромными деревьями, кора которых была обернута сеткой переплетенных вьющихся растений. Спускавшиеся вниз канаты лиан, свисавшие между стволами, будто снасти с мачт целой флотилии кораблей, напоминали о море; это впечатление усиливали перистые папоротники и эпифиты, под тяжестью которых гнулась каждая ветвь, заставляя деревья скрипеть и наваливаться на свои якоря.

– Как думаешь, куда исчезли призраки этого леса? – прошептала Клер Бену, останавливаясь и наводя камеру на дерево, чья сердцевина сгнила под такелажем вьющихся растений, а образовавшуюся пустоту теперь заполняли перекрученные белые лианы. – Они похожи на гигантские обломки кораблекрушения… а может, на жилы и сухожилия. Как на тех старых картинках, где с людей содрали кожу и обнажили мышцы.

– Какая отвратительная мысль! Лично я думал о соборе.

Она усмехнулась.

– Ты всегда предпочитаешь во всем видеть лучшее, Бен?

– Вовсе нет. – Он энергично потряс головой, отметая обвинение в беспорядочном оптимизме, которое часто выдвигал против него Джек. – Но я всегда ищу его. Это часть моей работы тератолога.

– Мне казалось, тератологи должны искать чудовищные формы.

– И восхитительные тоже.

– Вроде опухолей? – поддразнила она.

– Даже опухоли могут быть восхитительными! Ты знаешь, что опухоль по мере своего роста действительно развивается? Отчасти поэтому мне нравится изучать рак: способность бесконечно менять обличья делает эту болезнь достойным противником.

Взгляд Клер снова привлекли древесные фронтоны и готические арки у них над головами. Она потянулась за биноклем.

– Вон там, наверху, видишь? Вот эту проплешину? Похоже на…

Она двинулась вперед, во влажный подлесок, раздвигая листья своей серой футболкой, словно плавник – зеленые волны, опустилась на колени и подобрала что-то вроде резиновой купальной шапочки, одной из тех, что похожи на морские анемоны: такую носила ее мать. Минуту спустя в протянутую ладонь Бена упал спутанный клубок корней-макаронин, в котором легко можно было узнать раздавленную орхидею.

– Клер – ты же не срывала ее!

– Разумеется нет! Их куски там везде разбросаны, и на многих деревьях большие проплешины. Их кто-то крадет.

– Если здесь поблизости контрабандисты, едва ли они по-доброму отнесутся к наблюдателям.

Они поспешили нагнать остальных членов экспедиции, которые остановились на полянке в миле от них, чтобы Ник мог сделать запись. Все еще тяжело дыша после быстрого подъема, Бен тут же принялся рассказывать Кристиану о том, что они обнаружили, но Клер перебила его объяснения.

– Это все равно что… надругаться над церковным кладбищем! – воскликнула она.

Доставая из рюкзака куски смятой орхидеи, она отметила, что Джек был единственным, кто не выразил удивления, – Джек и один из проводников, присоединившийся к ним вскоре после того, как они вошли в Бутан; этот человек должен был отвести их обратно в Сикким.

– Это растения, Клер, не люди, – сказал Джек. – А мы не можем позволить себе связываться с контрабандистами, если они в этом виноваты.

– Едва ли мы в состоянии сообщить о них, – мягко возразил Кристиан. – Это печально, но мы здесь не из-за орхидей.

Клер, возмущенная спокойствием мужчин, повернулась к Нику за поддержкой. Он молчал, но выглядел удрученным, особенно когда Джек взял у девушки спасенное растение и швырнул его в кусты.

– Вот если власти поймают нас с этим, тогда начнутся настоящие проблемы, – произнес он и жестом велел проводникам снова трогаться в путь.

– Очень целеустремленный, этот твой родственник, – заметил Бен. Он крепко стиснул плечо Клер, стараясь утешить. – Меня удивляет, что он всего лишь заместитель командира, особенно при том, что первоначально он сообщил о зеленом маке не Кристиану, а моей группе.

– Правда?

– Джек предложил повести в это самое путешествие команду аспирантов.

– Тогда почему вы не согласились?

– Обычная причина – денег не хватило. Наша университетская группа финансируется правительством. Мы просто не могли обеспечить субсидирование. Тогда он обратился к Кристиану. Как ты можешь догадаться, у ЮНИСЕНС водятся липшие доллары. Конечно же, Кристиан загребет теперь всю славу. – Не сводя глаз с удаляющейся спины ее родственника, он добавил: – Забавно, но здесь Джек выглядит гораздо больше в своей стихии. Может статься, он упустил свое призвание, променяв его на лабораторию.

– Не исключено, что поэтому Кристиан и выбрал его. у меня есть теория, что Крис каждого из нас оценивает только как часть единой экспедиционной молекулы, молекулы «Ксанаду».

Бен рассмеялся.

– Флитвудовская вариация на тему теории Геи-Земли: земля и все, что на ней есть, как единая саморегулирующаяся система.

– У нее что, есть собственная теория? – Ей казалось, она сама это выдумала. – Все с большой буквы: Теория Геи?

– На самом деле это гипотеза. Названа по имени греческой богини земли.

– А, ну конечно, гипотеза! В этом-то и вся разница!

– Ее придумал Джеймс Лавлок, английский ученый, который начал с того, что стал измерять кровяное давление под водой во время Второй мировой войны, и закончил одиноким борцом за охрану природы, открывшим, что предположительно «чистый» воздух над Антарктикой в действительности полон хлорфтористых соединений углерода. Лавлок верит, что Земля, Организм, в конце концов избавится от любого вида, который неблагоприятно воздействует на окружающую среду.

Клер, все еще раздумывая об орхидее, ответила:

– Ах, вот как? Тогда какого черта людям позволили торчать здесь так долго? – Ворона хрипло каркнула у нее над головой, словно призывая девушку растолковать свой довод. – Скажи мне, Бен, почему ты согласился продолжить это путешествие? В смысле без виз?

– Это долгая история, но если вкратце – я несколько лет лелеял безумное желание увидеть гималайский голубой мак.

– Тогда мог бы сберечь силы и не ходить в поход по высочайшим горам мира, – заметила она. – Каждое лето его можно спокойно достать в любом садоводческом магазине.

– Я имею в виду в естественных условиях, таким, как его видели полковник Бейли и ботаники вроде Фрэнка Кингдона-Варда, растущим на альпийском лугу посреди ирисов и примул, рядом с каким-нибудь яком.

– Он даже цвести еще не будет!

– А вот наш зеленый мак, Джеков снежный барс, может, и будет. И за это я бы сделал все, что угодно. – Его лицо, похожее на покрытый пушком персик, сморщилось, словно его пропустили через соковыжималку. – Для меня все растения делятся на маки и остальные, прочие растения, не маки. Эта страсть захватила меня, когда я учился в Кембридже и один друг дал мне голубой мак Бейли. – Он похлопал себя по солидным складкам на животе. – Точно в насмешку, а? Такой толстяк, как я, и влюбился в этот трепетный, прозрачный цветок, похожий на бабочку? Я составил сумасшедший план, готовился специализироваться на редких альпийских растениях, а пока начал свое дело, торговал растениями по почтовым заказам из своей квартиры в Лондоне, проращивая те семена, что мои друзья собирали в глуши. Действительность накрыла меня с головой: у парадной двери стали появляться сорокафутовые грузовики из Италии, приезжавшие за все большими и большими партиями товара; я говорил: «Посмотрите там, наверху, во второй ванной», а сам в это время жонглировал тремя комплектами заказчиков. И все-таки я по-прежнему питаю к маку непреодолимую склонность, как будто встречаю своего человека в толпе. Словно мы были знакомы в прошлой жизни.

Клер прошла еще несколько шагов, не говоря ни слова; молчание ее спутника прерывалось только его пыхтением.

– Если мы найдем этот мак, Бен, и он окажется таким действенным, как предполагает Джек, ты думаешь, ЮНИСЕНС может попытаться получить патент на лекарство от рака?

Бен, казалось, не хотел отвечать, но Клер не отставала:

– Бен?

– Знаешь, Клер, я легко могу представить тебя работающей в судебной медицине. Археология бы тебе тоже прекрасно подошла. Ты в душе копатель. – Он резко остановился. – Это слишком сложный вопрос, чтобы обдумывать его без дозы кислорода и шоколада.

Ожидая, пока он развернет обертку своего батончика, Клер встала на приличном расстоянии от ущелья, которое спускалось слева от них почти отвесным рядом узких гребней.

– Рак не единая болезнь, Клер, так что здесь не может быть одного лекарства, – медленно проговорил Бен, с сожалением слизывая остатки шоколада с пальцев, а ей показалось, что он уходит от ответа так же, как она отошла от утеса. – Однако факты нашей экономики вынуждают фармацевтические компании стараться изобрести «волшебную пулю», способную застрелить рак наповал, даже несмотря на то что эффективные вакцины против малярии и холеры – болезней, свойственных странам третьего мира, – спасли бы гораздо больше жизней. Мы с тобой, ты и я, принадлежим к пушечной культуре.

На это Клер слегка улыбнулась.

– Кристиан вчера говорил о том, чтобы генетически помещать эфирные молекулы мака в повседневную пищу. Вроде как – не знаю, класть их в арахисовое масло, или картофель фри, или что-нибудь в этом духе. Возможно, это продлит наши жизни на сотню, две сотни лет. Ты «за»?

Бен положил руку на сердце.

– Я не Будда, Клер, даже если форма моего тела указывает на генетическое родство. – Он еще раз глубоко вздохнул и устало потащился вверх по склону, поднимая каждую ногу так, словно его ботинки крепились к земле на липучку. – Наши поиски – это поход Запада за Святым Граалем, Вечнозеленой жизнью, страховкой против старения и смерти. Этим мы отличаемся от Востока, хронически незастрахованного места, где люди больше озабочены духовным страхованием.

Клер подумала, что Джек едва ли стал бы платить взносы за духовную страховку.

– Меня в зеленом маке по-настоящему интересует то, – продолжал Бен, – что он может содержать антитело, которое блокирует рецепторы, позволяющие раковым клеткам сообщаться друг с другом. – Он попытался объяснить этот процесс в более доступных выражениях. – Представь себе, что это плохие ребята, которые плодятся как кролики и развращают все общество. Теперь, вместо того чтобы убивать их химиотерапией, ты изменяешь их гены таким образом, что, хотя они по-прежнему несут в себе генетическую мутацию, делающую из них плохих ребят, их можно поместить в нормальное семейное окружение, где им придется вести себя как следует.

– Хорошие ребята, плохие ребята, Бен? Ты же не хочешь сказать, что если опухоли могут исправиться, то, значит, и люди тоже?

– Так далеко мои выводы не идут – впрочем, почему нет? Не исключено, что этот мак сможет предложить эпигенетическое решение…

– А это что такое? – спросила Клер, вспомнив об эпифизе, кусочке колена, который отделился от бедренной кости, прежде чем они начали срастаться.

– Грубо говоря, это воздействие среды, – ответил Бен; в это время они подошли к лагерю, где их уже ожидали остальные члены группы. – Этот мак может заставить опухоли вести себя как следует, тонко настраивая их химическое сообщение со средой. А если раковые клетки способны исправиться, то какого черта не могут и люди?

Приблизившись к ним, Джек резко закончил этот разговор холодным, категорическим замечанием:

– Может, потому, что люди бесконечно сложнее раковых клеток, Бен?