Текст книги "Карьера менеджера"

У меня сложились отличные отношения с мистером Хондой. Он пригласил меня к себе домой и закатил грандиозную вечеринку с фейерверком. До отлета из Токио мы успели выработать условия сделки. «Хонда» была готова поставлять нам по 300 тысяч силовых агрегатов в год по цене 711 долларов за единицу. Это была фантастическая возможность – за 711 долларов получить двигатель в сборе с коробкой передач, готовый для установки на любой автомобиль.

Возвращаясь из Японии, я был полон энтузиазма. Проекту «Вулф» уже ничто не могло помешать. Ему была уготована блестящая судьба «Мустанга». Вместе с Хэлом мы собрали прототип черно-желтого цвета, который выглядел просто потрясающе. Этот автомобиль покорил бы всю страну.

Но когда я рассказал Генри о сделке с Хондой, тот сразу наложил на нее свое вето. «Ни один автомобиль с моим именем на капоте не сойдет с конвейера с японским двигателем», – заявил он. Так была упущена величайшая возможность.

Генри, по-видимому, недолюбливал японцев, но зато восхищался всем европейским. В США, особенно после Вьетнама, авторитет власти падал все ниже и ниже. Более того, все меньшим уважением стало пользоваться и имя Форда. В Европе же все было по-другому. Там семейные состояния еще кое-что значили. В Европе все еще сохранилась старая сословная система. Она была прибежищем аристократии и королевских семей с их фамильными замками. В Европе люди все еще придавали значение тому, кто был вашим дедом.

Как-то одним памятным вечером я был вместе с Генри в Германии, в одном из замков на берегу Рейна. Когда речь шла о развлечениях для Генри Форда, то денег никто не считал. Когда мы подъехали к замку, у меня глаза на лоб полезли. Там, чтобы поприветствовать его, выстроился целый духовой оркестр в национальной одежде. Пока Генри медленно переходил по мосту через замковый ров и поднимался по ступеням, оркестр следовал за ним, продолжая играть. Я так и ждал, что они грянут «Хайль шеф».

Каждый раз, бывая в Европе, он встречался с коронованными особами, любил вращаться в этих кругах и был с ними на короткой ноге. Он настолько преклонялся перед Европой, что даже поговаривал о том, чтобы переехать туда после отхода от дел. Однажды на вечеринке, устроенной богатыми бездельниками на Сардинии, он появился в брюках с пришитым сзади американским флагом. Даже европейцы были шокированы. Но Генри посчитал, что это забавная шутка.

Видимо, поэтому успех «Фиесты» стал последним гвоздем в крышку моего гроба. В Америке мои достижения ему ничем не угрожали. Но Европа была его вотчиной. Когда в крупнейших залах Старого Света начали раздаваться аплодисменты в мой адрес, он забеспокоился.

В открытую Генри ничего по этому поводу не говорил, но для его сотрудников, безусловно, существовали определенные «запретные зоны». Одной из них была Европа. Второй такой зоной была Уолл-стрит.

В 1973 и в начале 1974 года мы начали зарабатывать большие деньги, даже несмотря на кризис ОПЕК. Представители нашего высшего руководства отправились в Нью-Йорк, чтобы провести переговоры с группой ста крупнейших банкиров и биржевых аналитиков. Генри все время неодобрительно высказывался по поводу таких встреч. «Я не собираюсь навязывать им свои акции», – обычно говорил он. Однако любая акционерная компания просто обязана была встречаться с представителями финансового сообщества. Это повседневная практика бизнеса.

Перед этой встречей Генри много выпил, поэтому он начал что-то лепетать про то, что наша компания еле сводит концы с концами. Эд Ланди, наш верховный финансовый бог, наклонился ко мне и прошептал: «Ли, вам лучше взять дело в свои руки. Попытайтесь спасти положение, иначе мы будем выглядеть полными идиотами».

Я встал и начал говорить. И это было для меня началом конца.

На следующий день Генри вызвал меня к себе.

«Ты слишком часто общаешься с людьми за пределами компании», – сказал он. По его словам выходило так, что мне можно разговаривать только с дилерами или поставщиками, но держаться подальше от Уолл-стрит. В противном случае люди могли бы подумать, что это я управляю компанией, а его такое положение вещей не устраивало.

В тот же день были отменены аналогичные встречи, которые планировалось провести в Чикаго и Сан-Франциско.

«С этим покончено, – сказал Генри. – Больше мы этим заниматься не будем. И чтобы впредь не было никаких выступлений за пределами фирмы, рассказывающих всему миру, чем мы намерены заниматься».

Генри не возражал, чтобы мое имя появлялось в средствах массовой информации, но лишь в том случае, если это было связано с нашей продукцией. Когда моя фотография была помещена на обложке журнала «Нью-Йорк таймс», он даже прислал мне поздравительную телеграмму в Рим. Но если меня начинали хвалить в тех сферах деятельности, которые он считал своей вотчиной, то с этим он мириться не мог.

Все люди в этом мире перед кем-то ответственны. Одни ощущают свою ответственность перед родителями или детьми, другие – перед супругами или начальниками, а порой даже и перед своими собаками. Третьи полагают, что они ответственны только перед Богом.

Но Генри Форд никогда не чувствовал себя ответственным перед кем бы то ни было. В акционерной компании председатель правления несет моральную ответственность перед своими служащими и акционерами. Помимо этого он несет юридическую ответственность перед советом директоров. Но у Генри всегда был свой взгляд на эти вещи.

Компания «Форд мотор» стала акционерным обществом в 1956 году, но Генри, по-видимому, не заметил никаких перемен. В его представлении он, как и его дед, оставался единственным полноправным владельцем всего предприятия и распоряжался компанией по своему усмотрению. Когда дело доходило до совета директоров, то он предпочитал разбираться в отдельности с каждым из членов совета и с помощью различных посулов убеждал их держаться в тени. Такая тактика приводила к тому, что Генри и его семья, владевшие лишь 12 % акций, имели 40 % голосов на собраниях акционеров.

Его отношение к правительству ничем не отличалось от отношения к собственной компании. Однажды он спросил меня:

– А ты платишь подоходные налоги?

– Вы что, шутите? – ответил я. – Конечно, плачу! – Какие бы ухищрения я ни применял, мне все же приходилось отдавать 50 % всех своих заработков.

– А я тут начал беспокоиться, – сказал он. – В этом году мне пришлось отдать 11 тысяч. Это первый раз за шесть лет. До этого я вообще ничего не платил.

Я просто не мог в это поверить.

– Генри, как же вам это удается?

– Адвокаты все улаживают, – ответил он.

– Но послушайте, – сказал я. – Я вовсе не против того, чтобы использовать лазейки в законах, которые оставляет для нас правительство, но рабочие, которые трудятся на наших заводах, платят почти столько же, сколько и вы. Вам не кажется, что вы должны платить побольше? Ведь есть же еще национальная безопасность. А как быть с расходами на содержание армии и ВВС?

Но он меня так, кажется, и не понял. У меня нет никаких доказательств, что он нарушал закон, но его отношение к этой проблеме сводилось к следующему: у нас есть правительство, пусть у него голова и болит.

За все годы, что мы работали вместе, я ни разу не видел, чтобы он заплатил хоть цент из своего собственного кармана. Однажды группа акционеров «Форда» наняла известного нью-йоркского адвоката Роя Кона, чтобы он представлял их интересы по иску к Генри, в котором тот обвинялся в использовании средств корпорации на покрытие всевозможных личных расходов. Например, в ходе поездок в Лондон он, проживая в собственном доме, предъявлял компании счета на оплату гостиниц. И в самом деле, как-то раз он, вопреки своему обыкновению, принялся расспрашивать меня, сколько компания заплатила за мое проживание в отеле «Клеридж». Сделано это было, очевидно, для того, чтобы его счета не выделялись среди других.

В иске Роя Кона содержалось также обвинение, что Генри использовал служебный самолет для перевозки принадлежащей ему мебели из Европы в Детройт, для транспортировки собак и кошек сестры, когда та решала, что их пора подстричь и помыть, а также для доставки шампанского «Дом Периньон» и вина «Шато Лафит».

Не знаю, насколько были справедливы эти обвинения, но мне однажды пришлось на служебном самолете перевозить для него камин из Лондона в Гросс-Пойнт.

Генри питал большое пристрастие к самолетам. Однажды компания купила у «Ниппон эйруэйз» «Боинг-727», который Генри переоборудовал в роскошный лайнер. Юристы сообщили Генри, что он имеет право использовать самолет для поездок в отпуск или прогулок в Европу только при условии оплаты этих путешествий. Но он скорее отправился бы в Европу вплавь, чем согласился бы заплатить хоть цент из своего кармана.

Между тем я регулярно использовал «Боинг» для служебных поездок за океан. В конце концов этот самолет стал для него костью в горле. Генри не мог вынести, что я летаю на «Боинге», а ему этого не разрешают.

В один прекрасный день Генри неожиданно распорядился продать самолет шаху Ирана за 5 миллионов долларов.

Наш сотрудник, отвечавший за транспорт компании, просто лишился слов.

– Может быть, объявить торги? – спросил он.

– Нет, – ответил Генри. – Я хочу, чтобы этого самолета не было здесь сегодня же!

Компания потеряла на этом целую кучу денег.

После одной внутренней ревизии Генри пришлось возместить компании 34 тысячи долларов. Его буквально схватили за руку, и даже собственные аудиторы не смогли ему ничем помочь. Генри ничем не мог оправдаться и обвинял во всем свою жену, однако примечателен тот факт, что он все-таки же признал наличие злоупотреблений.

В конечном итоге Рой Кон отозвал свой иск из суда. Хоть акционеры и остались ни с чем, пришлось выплатить Кону солидное вознаграждение за услуги – порядка 260 тысяч долларов. Генри же в очередной раз вышел сухим из воды.

Но все это не идет ни в какое сравнение со строительством «Ренессанс-центра» – роскошного комплекса офисных зданий, магазинов и самого высокого в мире отеля. Он был задуман для того, чтобы спасти центральные районы Детройта, которые становились все более запущенными и опасными по мере того, как все больше фирм переселялись на окраины.

Генри решил соорудить монумент в свою честь и выделил деньги для строительства. Первоначально официальный вклад «Форда» составлял 6 миллионов долларов – из средств компании, разумеется. Вскоре эта сумма была увеличена до 12 миллионов. В конечном итоге строительство обошлось компании примерно в 100 миллионов долларов. Во всяком случае, официально. Но, по моим оценкам, наши затраты на «Ренессанс-центр» составили дополнительно еще несколько сотен миллионов, особенно если учесть расходы на перевод сотен наших сотрудников в этот центр, чтобы заполнить пустующие офисные помещения. Разумеется, лишь малая часть наших инвестиций стала достоянием широкой общественности.

Меня все это глубоко возмущало. Нам следовало бы вкладывать деньги в сохранение конкурентоспособности по отношению к «Дженерал моторс». Эта компания инвестировала свои доходы не в экстравагантную недвижимость, а в программу создания малолитражных автомобилей. Несколько раз я в частном порядке высказывал Генри свои соображения на этот счет, но он игнорировал мои слова.

Роль Генри в возведении «Ренессанс-центра» могла бы быть совсем иной, если бы он следовал примеру Карнеги, Меллонов и Рокфеллеров. Эти семейства использовали значительную часть своих собственных денег на общественное благо.

Однако, в отличие от этих великих филантропов, Генри проявлял щедрость, только распоряжаясь чужими деньгами, принадлежавшими не ему, а компании и ее акционерам. Неудивительно, что акционеров об этом даже в известность не поставили.

С самого начала затея с «Ренессанс-центром» была обречена на провал. В 1974 году, когда он был построен только наполовину, нехватка ассигнований уже достигла 100 миллионов долларов.

Чтобы восполнить недостачу, Генри отправил Пола Бергмозера, вице-президента по вопросам снабжения, в поездку по стране, чтобы надавить на другие компании и вынудить их инвестировать средства в строительство. Пятьдесят пять компаний согласились участвовать в этом проекте. Тридцать пять из них были в прямой зависимости от автомобильной промышленности, и в частности от Форда.

Бергмозер навестил также, в частности, глав компаний «Ю. С. Стил» и «Гудьир». Сохраняя на лице непроницаемое выражение, он заявил им: «Я нахожусь здесь не в качестве лица, отвечающего за поставки. Я прибыл к вам как личный представитель Генри Форда, и мой визит не имеет никакого отношения к компании “Форд мотор”». (И это при том, что мы ежегодно закупали продукцию этих фирм на миллионы долларов.)

Руководители компаний «Бадд», «Рокуэлл» и «Ю. С. Стил» только посмеялись над этим заявлением. Исполнительный директор «Ю. С. Стил» Эд Спир заявил Бергмозеру, что единственным достойным символом «Ренессанс-центра» стали бы выкрученные руки.

Привлеченные громким именем Форда, некоторые самые известные торговые дома США и Европы согласились открыть свои магазины в «Ренессанс-центре», но потребовали от компании финансовых гарантий. В результате сложилась парадоксальная ситуация, когда «Форд мотор» в первые несколько лет вынуждена была покрывать убытки от продажи ювелирных и кондитерских изделий. А убытки были, и немалые.

Сейчас, когда я пишу эти строки, «Ренессанс-центр» находится на грани экономического коллапса. Сегодня он представляет собой не более чем нагромождение построек нелепой архитектуры и весьма заурядных магазинов с очень дорогими парковками для машин. Да, чуть было не забыл: в него входит и офис с винтовой лестницей и камином, который был построен специально для Генри Форда и обошелся в 2,7 миллиона долларов.

Я часто задаю себе вопрос, где же была пресса. В те дни только и разговоров было, что о всевозможных журналистских расследованиях, но почему-то никто не заинтересовался обстоятельствами строительства «Ренессанс-центра».

Одна из причин этого заключается в том, что Генри обеспечивал газетам высокие тиражи, и поэтому все прощали его прегрешения. Кроме того, мы были главным рекламодателем. Ни в Детройте, ни где-либо еще никто не решился бы портить отношения со своим основным спонсором.

На мой взгляд, Генри всю жизнь был плейбоем, прожигателем жизни. Он никогда в жизни серьезно не работал. Вся его жизнь – игра. Его интересовали лишь вино, женщины и песни.

Вообще-то я полагаю, что он ненавидел женщин, за исключением, пожалуй, своей матери. Когда у Генри умер отец, Элеонора Клей Форд взяла на себя все заботы о семье и поставила во главе всего дела сына Генри. В какой-то степени ей удавалось держать его в руках.

Но когда в 1976 году она умерла, весь мир для него рухнул. В его жизни не стало единственной женщины, к которой он испытывал уважение. Генри был законченным шовинистом, который считал, что женщины существуют только для того, чтобы доставлять удовольствие мужчинам.

Как-то раз он пожаловался мне, что в один прекрасный день женщины обретут власть над компанией «Форд мотор» и погубят ее. Именно это, по его словам, произошло с компанией «Галф ойл». Еще он добавил, что у тринадцати внуков в семействе Фордов больше акций, чем у него вместе с братом и сестрой, причем самое страшное то, что из этих тринадцати внуков семь девочек и только шесть мальчиков. В этом-то и заключалась, на его взгляд, вся проблема, так как женщины не способны ничем управлять.

Мэри, как всегда, раскусила его с самого начала. Она часто говорила мне: «Алкоголь лишает его всех тормозов, и тогда проявляется его подлинное обличье. Будь осторожен, этот человек опасен!»

Кстати, Мэри была одной из немногих женщин, к которой он относился без пренебрежения. Однажды, на пятидесятилетнем юбилее нашей близкой подруги Кэти Керран, Генри и Мэри ввязались в длинную дискуссию, когда все остальные уже изрядно захмелели. В тот вечер Генри был трезв, потому что был за рулем, а Мэри не пила из-за своего диабета.

Речь зашла о совещаниях высшего руководства, которые обычно проводились на фешенебельных курортах. Когда Мэри сказала Генри, что на эти совещания стоило бы приглашать и жен, Генри не согласился:

– Вам только и нужно, что похвастаться друг перед другом своими нарядами. Единственное, что вас интересует, – это платья и драгоценности.

– Вы совершенно неправы, – ответила она. – Если бы жены были с вами, то вы бы вовремя ложились спать, а не шатались по округе. Счета за выпитое спиртное были бы вдвое меньше, а на следующее утро все отправлялись бы на заседания, где им и положено быть. Вам удалось бы сделать намного больше, если бы вы брали с собой жен.

Он не пропустил этого разговора мимо ушей. На следующий день он сказал мне: «А у твоей жены голова на месте». С Генри можно было иметь дело, только когда он был трезв. В это время из него можно было веревки вить. Мэри это всегда удавалось без каких-либо неприятных последствий для себя.

Генри всегда старался выглядеть утонченно и по-европейски. Он умел быть весьма обаятельным человеком. Он даже кое-что смыслил в винах и искусстве.

Но все это было лишь видимостью. После третьей бутылки вина весь лоск с него слетал. Он буквально на глазах превращался из доктора Джекиля в мистера Хайда[7]7
  Герой романа Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда», проявляющий то хорошие, то плохие качества. – Прим. перев.


[Закрыть].

Зная, до какой степени Генри способен напиваться на всяких официальных мероприятиях, я старался держаться от него подальше. Оба моих наставника – Бичем и Макнамара – всегда предостерегали меня: «Держись от него подальше. Стоит ему напиться, и попадешь в беду из-за пустяка».

Похожий совет дал мне однажды и Эд О’Лири: «Вас не уволят, если вы потеряете миллиард долларов. Зато вас уволят однажды ночью, когда Генри будет пьян. Он назовет вас макаронником, и вы с ним сцепитесь. Запомните мои слова: это произойдет из-за какого-нибудь пустяка. Поэтому держитесь подальше от линии огня».

Так я и старался делать. Но чем больше проявлял себя Генри, тем яснее мне становилось, что это не просто хам.

Поворотный момент в моем отношении к этому человеку наступил в 1974 году на заседании руководства, посвященном программе расового равенства. Тогда я увидел Генри Форда в его истинном свете. Каждый сектор должен был отчитаться о своих достижениях в приеме на работу и продвижении по службе негров. Выслушав все доклады, которые, скажем прямо, не производили особого впечатления, Генри разгневался: «Только болтать и умеете». Затем он разразился прочувствованной речью, в которой призывал делать как можно больше для негров. Он даже заявил, что премии руководителям скоро будут начисляться в зависимости от их успехов в этой области. «Только таким образом, – завершил он свою речь, – появится хоть какая-то гарантия, что вы наконец-то оторвете свои задницы от стульев и сделаете все необходимое для нашей чернокожей общины».

Его выступление было таким трогательным, что у меня даже слезы на глаза навернулись. «Видимо, он прав, – подумал я. – Наверное, мы все же недорабатываем. Если шеф настроен так решительно, то и нам надо действовать поэнергичнее».

Когда совещание закончилось, мы пошли обедать в столовую для руководящего состава. Я, как обычно, сидел за одним столом с Генри. Едва мы уселись, он тут же разразился проклятиями в адрес чернокожих. «Чертовы выродки, – возмущался он. – Целыми днями ездят по набережной перед моим домом. Ненавижу их и боюсь. Я даже думаю переехать в Швейцарию, где этого отродья и в помине нет».

Этого момента я не забуду никогда. У меня волосы встали дыбом. Этот человек только что чуть не довел меня до слез, а часом спустя обрушивается на черных с проклятиями. Так это все, оказывается, только для отвода глаз, а в глубине души он их ненавидит.

Именно тогда я понял, на какого подонка работаю. Национальная нетерпимость плоха сама по себе. Это я понял еще в Аллентауне. Но там школьники и не пытались скрывать ее. Генри же был больше чем шовинистом. Он был еще и лицемером.

На публике он изображал из себя самого прогрессивного бизнесмена в мире, но за закрытыми дверями демонстрировал свое пренебрежение ко всему и вся. До 1975 года единственной этнической группой, по поводу которой Генри не злословил в моем присутствии, были итальянцы. Однако вскоре он полностью наверстал упущенное.

Глава 10
1975-й Роковой год

В 1975 году Генри Форд начал методично, из месяца в месяц осуществлять заранее задуманный им план по моему уничтожению.

Прежде он предоставлял мне определенную свободу действий, но в том году у него появились боли в груди, и выглядел он неважно. Именно тогда король Генри понял, что он тоже смертен.

Он превратился в настоящего зверя. Вероятно, первая его мысль была следующей: «Не желаю, чтобы этот итальянский выскочка захватил власть на фирме. Что же станет с моим семейным бизнесом, если у меня будет сердечный приступ и я умру? Никто не успеет и глазом моргнуть, как он прокрадется сюда ночью, снимет с фасада вывеску с моей фамилией и назовет компанию “Якокка мотор”. Что же будет с моим сыном Эдселом?»

Раз уж Генри решил, что я намереваюсь завладеть его фамильными сокровищами, ему ничего не оставалось, как избавиться от меня. Но у него не хватало смелости действовать в открытую и своими руками делать эту грязную работу. Кроме того, он знал, что не сможет сам с этим справиться. Поэтому он начал действовать методами Макиавелли, чтобы путем систематической травли вынудить меня уйти.

Первый пробный шар Генри запустил в мое отсутствие. В начале 1975 года я на несколько недель в составе делегации крупных бизнесменов отправился в турне по Ближнему Востоку, организованное журналом «Тайм» для лучшего понимания сути проблем между Израилем и арабским миром.

Когда 3 февраля я вернулся в Америку, то с удивлением обнаружил, что в аэропорту имени Кеннеди в Нью-Йорке меня встречает мой помощник Чалмерс Гойерт.

– Что стряслось? – спросил я.

– У нас большие проблемы, – ответил он.

Проблемы действительно оказались серьезными. Гойерт описал мне невероятные события, случившиеся в мое отсутствие. Несколько дней назад, когда наша делегация проводила встречу с Фейсалом, королем Саудовской Аравии, король Генри неожиданно созвал экстренное совещание руководства.

Последствия этого совещания сказываются еще до сих пор. Генри выразил обеспокоенность по поводу ситуации в ОПЕК. Этот человек, приписывающий себе заслугу возрождения «Форд мотор» после Второй мировой войны, едва сдерживал страх. Арабы настолько взвинтили цены на нефть, что они уже становились непосильными.

Генри был убежден, что неизбежен очередной крупный экономический кризис, поэтому приказал вычеркнуть из программы разработки новой продукции 2 миллиарда долларов. Этим своим решением он лишил финансирования разработку многих автомобилей, которые помогли бы нам сохранить конкурентоспособность, в частности создание малогабаритных машин и автомобилей с передним приводом.

Во время этого совещания Генри объявил: «Я стану для компании вторым Сьювеллом Эйвери». Аналогия была достаточно зловещей.

Сьювелл Эйвери был главой фирмы «Монтгомери уорд». Это был ультраконсервативный менеджер, который принял решение не выделять больше денег на конструкторские разработки после Второй мировой войны, так как был уверен, что близится конец света и Америка обречена на гибель. Его решение оказалось роковым для компании «Монтгомери уорд», так как фирма «Сирз» разгромила ее в конкурентной борьбе.

Заявление Генри вело к аналогичным последствиям и для нас.

Что касается меня, то я без труда догадался о скрытом смысле этого поступка. Генри ждал, пока я окажусь за тысячи километров, чтобы на совещании узурпировать мои полномочия и ответственность и выступить против всего, во что я верил.

В тот день Генри нанес компании колоссальный ущерб. Небольшие переднеприводные модели «Топаз» и «Темпо», которые поступили в продажу в мае 1983 года, должны были появиться на рынке пятью годами раньше, когда покупатели настоятельно требовали именно таких машин. Однако вплоть до 1979 года компания «Форд» даже не планировала отвечать на нефтяной кризис 1973 года.

Я был в ярости. Страны – члены ОПЕК только что ясно дали понять, что без малолитражных машин мы погибнем.

«Дженерал моторс» и «Крайслер» спешно создавали свои компактные модели. А глава «Форд мотор» просто спрятал голову в песок.

Каждый месяц после заседания совета директоров ко мне, как часы, заявлялся с визитом Франклин Мэрфи, старейший член совета, бывший ректор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, председатель правления компании «Лос-Анджелес таймс – Миррор» и главное доверенное лицо Генри Форда.

Мэрфи всегда давал мне искренние советы, но не насчет того, как руководить компанией, а как вести себя с Генри.

«Ему сейчас нелегко, – сказал он мне как-то раз. – Надо относиться к нему со снисхождением. У него чертовские неприятности с женой».

Все мы знали, что брак Генри с Кристиной близок к распаду. Совсем недавно его арестовали в Санта-Барбаре за вождение машины в пьяном виде, причем вместе с ним была его подружка Кэти Дюросс. А Кристина в это время находилась в Катманду вместе со своей подругой Имельдой Маркос – первой леди Филиппин.

Спустя несколько дней я заболел гриппом и поэтому по воле судьбы не участвовал в совещании, которое было посвящено невероятному случаю.

Четырнадцатого февраля Генри в мое отсутствие собрал совещание для обсуждения «индонезийской ситуации». Очевидно, он поручил вице-президенту компании Полу Лоренцу выплатить «комиссионные» в размере 1 миллиона долларов некоему индонезийскому генералу. Взамен «Форд» получал контракт на 29 миллионов долларов по строительству наземных станций спутникового слежения.

Но когда сведения об этом «комиссионном вознаграждении» просочились за пределы компании, Генри послал двух своих людей из Дирборна в Джакарту, чтобы сообщить генералу, что мы подобные методы ведения бизнеса не приемлем.

Лоренц работал под моим руководством. Услышав об этом инциденте, я тут же вызвал его к себе в кабинет.

– Пол, – спросил я, – какого черта вам понадобилось предлагать этому генералу миллион долларов?

Пол был очень порядочным человеком и толковым работником. Кроме того, он отличался лояльностью и поэтому никого не хотел подставлять.

– Это была ошибка, – сказал он мне.

– Ошибка? – переспросил я. – Никто не передает миллион долларов по ошибке.

Пол молчал. Когда я начал настаивать на ответе, он сказал:

– Но не думаете же вы, что я мог сделать такое по собственной воле?

– Что вы имеете в виду? – спросил я. – Вы хотите сказать, что кто-то приказал вам это сделать?

– Нет, конечно, – ответил Пол, – но председатель правления вроде бы сделал такой намек, сказав: «Там такие дела по-другому не делаются».

Конечно, американские корпорации, ведя свой бизнес в странах третьего мира, порой используют систему взяток. Но, насколько мне известно, на «Форде» такие вещи были невозможны.

Как только пресса пронюхала про неудавшуюся попытку подкупа, в фирме была развернута кампания полного засекречивания. Она имела не меньший размах, чем попытки замять «Уотергейтское дело». Была проведена чистка всех архивов. Проводились специальные совещания, чтобы скоординировать аргументы в оправдание содеянного.

У нас не было другого выхода, кроме увольнения Пола Лоренца, и, как обычно, выполнение этого задания было поручено мне.

«Я уйду без шума, если вы не станете портить мой послужной список, – сказал мне Лоренц. – Но знайте, что я тут ни при чем. Вы ведь понимаете, что я никогда бы этого не сделал, если бы не указание с самого верха».

Я хорошо знал Пола и верил, что он говорит правду. Спустя несколько дней Генри косвенно признал свою вину.

«Видимо, я создал у Лоренца впечатление о правомерности этой выплаты, – сказал он мне. – Похоже, я ввел парня в заблуждение».

Спустя полтора года я как-то просматривал списки на премирование и, к своему удивлению, обнаружил, что Генри выписал Полу Лоренцу премию в 100 тысяч долларов.

– Я ведь его уволил, – сказал я Генри. – Как же вы можете выплачивать ему премию?

– Да ладно, – ответил Генри. – Он был неплохим парнем.

«Уотергейт» повторялся вновь. Лоренц взял на себя чужую вину, а босс позаботился о вознаграждении за это.

И в этом случае пресса обошлась с Генри очень мягко. Точно так же поступил и суд. Спустя два года меня вызывали в министерство юстиции для дачи показаний под присягой по этому делу. Генри по этому поводу так и не вызвали. Я не знаю, каким образом ему удалось отвертеться.

Той же зимой мы объявили, что наши убытки по итогам четвертого квартала 1974 года составили 12 миллионов долларов. Сами по себе эти убытки были незначительными. По сравнению с тем, что происходило в автомобильной промышленности с 1979 по 1982 год, с потерей 12 миллионов компанию можно было только поздравить.

Однако начиная с 1946 года еще не было случая, чтобы «Форд» нес убытки. Так, вдобавок к пошатнувшемуся здоровью и семейным неурядицам, у Форда появился еще один повод для беспокойства. В результате его паранойя стала проявляться в еще большей мере.

В то время моим секретарем была замечательная женщина Бетти Мартин. Если бы наша система не была насквозь пропитана шовинизмом, Бетти наверняка стала бы вице-президентом. Она справлялась с работой лучше, чем большинство моих сотрудников-мужчин.

Бетти всегда была в курсе дела, когда случалась какая-нибудь сомнительная история. Однажды она зашла ко мне и сказала: «Я только что узнала, что каждый раз, когда вы оплачиваете телефонный разговор кредитной карточкой компании, о его содержании сразу же узнает мистер Форд».

Еще недели через две она сказала: «У вас на столе всегда хаос, поэтому я иногда, уходя домой, пытаюсь навести порядок. Я всегда точно помню, куда что кладу, но на следующее утро все опять перевернуто вверх дном. Такое повторялось не один раз, и я думаю, что вам следует об этом знать. Не думаю, что уборщицы прикасаются тут к чему-нибудь».

Я пришел домой и сказал Мэри: «У меня неприятности». Бетти Мартин обладала здравым умом и терпеть не могла сплетен. Она бы никогда не рассказала мне подобного, если бы не сочла, что все это очень важно. Назревали неприятности, и, как всегда, секретарши узнавали обо всем первыми.

Затем стали происходить еще более странные события. Десятого апреля на ежемесячном заседании правления мы в ответ на недавно понесенные убытки приняли решение сократить дивиденды по итогам квартала на 20 центов за акцию. Одно только это позволяло сэкономить 75 миллионов долларов в год.

Однако в тот же день Генри повысил зарплату директорам с 40 до 47 тысяч долларов в год. Так он попросту нейтрализовал решение совета директоров.