Текст книги "Здесь и сейчас"

Ведь существует только здесь и сейчас.

Доктор Клаус Амелунг… А его я больше не встречала, только слышала от Агнет, что они планируют летом поездку в парижский Диснейленд. Оливер, узнав эту новость, сразу тоже захотел, принялся меня уговаривать, но мне эта идея не пришлась по душе: провести законную неделю отпуска в компании всезнающего сноба я была не готова. Да нас, собственно, никто и не приглашал. Что ж, у каждого своя жизнь. Я пообещала сыну, что мы придумаем себе поездку не хуже.

Все встало на свои места. Так, по крайней мере, мне хотелось думать. Потому что все, да не все. Что-то изменилось. Слегка, неуловимо, подспудно, не вмешиваясь активно в жизнь, но тревожа, регулярно подергивая меня за подол.

С некоторого времени меня стало нестерпимо, жадно тянуть в Россию. Я просыпалась с мечтой об этом и с ней засыпала. Я смотрела Наташины фотографии и хотела оказаться там, по другую сторону компьютерного монитора. Я переставала переключать телевизионные каналы, когда слышала заветное слово. Свелось к тому, что моей любимой программой стали новости, и членов русского Кабинета министров я различала лучше, чем немецких политиков. И тогда я предложила сыну поехать летом в тур по России.

Предложение было встречено на «ура», пусть это и не Диснейленд. Оливера, кстати, тоже начинала интересовать эта страна, особенно он захотел посмотреть на белые ночи, в которые светло, словно днем. Мы покопались в Интернете, посоветовались с Наташей и выбрали теплоходный вояж из Москвы в Петербург с посещением старинных русских городов. Я собралась уже пойти в турфирму и оплатить путешествие, но Наташа перепутала все планы.

– Таня, – обратилась она ко мне, отламывая вилкой кусочек яблочного пая, – я слышала, что ищут переводчика с русского. Не хочешь подзаработать?

– Не шути, – отмахнулась я, – если я худо-бедно понимаю язык, то это еще ничего не значит. – Мне, может быть, даже хотелось, но я старалась здраво смотреть на вещи. – Я совсем не умею писать на русском. К тому же у меня работа в магазине.

– Это не постоянная занятость, а всего несколько дней. Нужно переводить на симпозиуме. А писать, думаю, не придется, только синхронный перевод. С этим у тебя все в порядке.

– Ты что, меня уговариваешь? – рассмеялась я, не веря в реальность предложения. – Нужно уговаривать заказчиков. Не думаю, что из всех кандидатур выбрали бы меня, без опыта работы.

– А у них безвыходное положение: их постоянный переводчик в последний момент заболел, поэтому они срочно ищут хоть какого-то. Обратились к нам, но у нас сейчас все люди заняты. Я сказала, что у меня есть знакомая переводчица, и пообещала спросить.

– Так и спроси у нее. – Зачем было говорить об этом мне?

– Я и спрашиваю. – Наташа обратилась ко мне, как к несмышленому ребенку. – Я имела в виду тебя.

Вот ведь! Мне не пришло в голову: я сама у себя не ассоциируюсь с профессиональным переводчиком.

– А ты действительно думаешь, что я справлюсь? Как-то не хотелось бы опозориться. А сколько заплатят?

– Нормально заплатят, хорошо.

– А какая тема этого сборища? Там же, наверно, всякие специальные технические термины…

– Никаких технических терминов. Это полицейский симпозиум, что-то связанное с угрозой терроризма. Полицейские обычным языком разговаривают, это тебе не у нас на верфи.

Я с сомнением покачала головой: откуда мне знать, как говорят полицейские между собой?

– Танька, не тупи! – сердито бросила мне по-русски Наташа. Она часто называет меня Танькой или Танечкой, говорит, что это русское производное от моего имени. Потом умоляюще добавила: – Танюша, ну ты хоть меня спроси, где будет симпозиум.

– Ну где? В Бремене? Нет, в Берлине?..

– Не хочешь ты угадывать, – расстроилась Наташа. – В Петербурге!

– Где-е?! Ты шутишь. – Я даже рассердилась на нее. – С этого надо было начинать! Почему ты сразу не сказала?

– Потому что я хочу, чтобы ты в первую очередь совершенствовалась как профессионал, – важно возразила противная Наташа. Мне даже захотелось треснуть ее по голове. – Да и знаешь, не факт, что тебе удастся поглядеть город. Клиенты разные бывают, от некоторых на шаг не отойдешь. Обычно на мероприятиях такого уровня предлагают культурную программу: экскурсию, балет, но по желанию клиентов, а не переводчика. Хорошо, если будет баня – это чисто мужское развлечение, тогда у тебя будет свободное время…

– А я ночью, пока он спит. – Я была готова согласиться. Больше того, мне страшно захотелось поехать. – И мне ведь может повезти с клиентами, да? Вдруг они захотят на экскурсию и в театр?

– Вот, другое дело. Молодец. Тогда я завтра позвоню и скажу, что ты согласна.

– А сегодня можно позвонить? Вдруг они до завтра кого-нибудь найдут.

Наташа расхохоталась:

– Можно и сегодня. Сейчас позвоню, это в Бремене.

Оказалось, что лететь в Петербург нужно уже послезавтра утром, именно поэтому господа полицейские не предъявляли завышенных требований. Они даже не поинтересовались наличием у меня документов на право работать переводчиком, главное, чтобы переводить могла. Более того, заверили, что иметь дело придется всего с одним человеком, который, по их словам, совершенно вменяемый.

Гюнтер меня отпустил – я сделала упор на то, что хорошо заплатят, – хоть и проворчал, что я лезу в пасть к русскому медведю. Он посоветовал мне никуда не выходить за пределы гостиницы и бизнес-центра, а также не пить воду из-под крана и питаться осмотрительно. Оливер четыре дня мог пожить у них с Вейлой.

Оливер сильно удивился – он тоже не видел в матери переводчика, – даже не расстроился в преддверии разлуки и попросил привезти из России печенья, которое понравилось ему у Наташи. Мне стало грустно от мысли, что сын все меньше во мне нуждается, но я не подала вида и со своей стороны заверила, что не потрачу времени зря и разведаю все те места, что мы с ним хотели посмотреть летом.

Следующий день я провела в Бремене, занятая оформлением документов, получением визы и покупкой делового костюма. Костюм обошелся недешево и был, на мой взгляд, чересчур облегающим, но продавщица заверила, что это именно то, что нужно. Новый имидж потребовал также новых туфель и строгих зимних ботинок – не могла же я явиться на симпозиум в кроссовках. В обувном, оглядывая себя со всех сторон в зеркало, вспомнила про прическу и следующие два часа провела в парикмахерской, так что к вечеру, когда нужно было заглянуть в полицейское управление, чтобы забрать документы и получить командировочные, я была совершенно измотана, но идеально подстрижена и покрашена.

Девушка в полицейском управлении передала мне объемный конверт с документами, билетами на самолет и материалами по симпозиуму, пожелав мне счастливого пути и хорошего времяпровождения в России. На мой вопрос, когда же смогу познакомиться с клиентом, она ответила, что, скорее всего, мы встретимся с ним в самолете – нам взяты билеты в соседние кресла.

Приехав домой, я сделала еще одну вылазку – отвезла Оливера к Гюнтеру и совершенно обессиленная вернулась.

– Мама, привези мне оттуда бутылку кваса, – хитренько попросил Оливер на прощание, – я приклею этикетку от колы и подсуну Расти Мюллеру. Вот будет умора!

Дома налила себе большую кружку кофе и уселась на кухне с желанием ознакомиться с программой симпозиума. Уже первая страница не внушала оптимизма – я не понимала значения и половины терминов, слабым утешением служило только то, что попадались и вполне удобоваримые темы докладов. Действуя методом исключения, я попыталась вычислить того, с кем придется иметь дело, чтобы узнать тему нашего научного сообщения. Одного за другим я отмела Карло Булаччи из Рима, Франсуа Мальве из Сорбонны, господ Иванова, Шляпко и Моисеенко из России – все они должны были выступать в первый день. Зато программа второго дня повергла меня в шок: в этот день заседание начиналось выступлением Клауса Амелунга из Бременского центра судебной психиатрии с темой, абсолютно не поддающейся пониманию. Психологические аспекты чего-то там, особенности личности кого-то там в условиях каких-то действий… Но мне было уже не до темы, с лихвой хватило самого докладчика.

Внезапно показалось, что меня со всех сторон окружают интриганы и любители зловредных козней: Наташа, с чьей легкой руки образовалась командировка и которая ни словом не обмолвилась насчет потенциального клиента, девушка из полицейского управления, что приложила все силы к тому, чтобы мы встретились только в самолете, продавщица и парикмахер, решившие выставить меня на посмешище в стиле «барышня из офиса», ну и, разумеется, сам доктор. Вот уж не думала, что окажусь в его компании в чужой стране, да еще с невыполнимой миссией.

Интересно, как лучше позориться: в компании неизвестных людей или при дружеской поддержке знакомых? В том, что фиаско мое как переводчика неизбежно, я больше не сомневалась.

– Наташа, – простонала я в трубку телефона, – Наташа, я не могу, я должна отказаться. Что мне делать?

Наташа, должно быть, уже спала, потому что долго не могла взять в толк, что случилось.

– Таня? Танечка, ты что, заболела?

Очень хотелось сказать, что я просто при смерти, но обманывать Наташу я не могла:

– Нет, я здорова. Только я сейчас прочитала программу симпозиума… Наташа, я ничего в этом не понимаю! Как я буду переводить, если даже не знаю, о чем идет речь?

– А, это… – протянула она сонным голосом, – не бери в голову, доклады переводятся отдельно, тех переводчиков предоставляет принимающая сторона. Твоя задача – обычный перевод. Бытовой, так сказать. Ну и всякие вопросы-ответы в индивидуальных беседах с коллегами. Не бойся, это только кажется страшным, в первый раз всегда так.

– Я не могу, – упрямо повторила я.

– Не глупи, ты подведешь людей. И меня, кстати, тоже, ведь это я тебя рекомендовала. Запомни, что я тебе говорила: у тебя с синхронным переводом все в порядке. Я бы не стала предлагать, если бы не знала, что ты справишься. – Наташа окончательно проснулась и поднажала на больное: – Таня, это же Петербург! Ты ведь мечтала, забыла? Сама мне рассказывала, что ты с мыслью о нем засыпаешь и просыпаешься…

– Я лучше летом, с Оливером, я потерплю…

– А деньги, Таня? Тебе хорошо заплатят, купишь Оливеру что-нибудь нужное, а?

Это, конечно, был сильный аргумент. Но меня все равно сильно смущала сложившаяся ситуация.

– Наташа, – я решила не скрывать очевидного, – понимаешь, я ведь знакома с тем, с кем вместе лечу…

– Ну вот и отлично! Очень удачно все складывается, а ты капризничаешь. Он классный мужик, я его видела. Сама бы с ним полетела, честное слово. Кстати, не подозревала, что ты с ним знакома.

– Я с ним не просто знакома, – простонала я, – я с ним спала, он меня в одних трусах видел…

– Что-то я не понимаю, – удивилась подруга. – Если ты с ним спала, как ты выражаешься, то он должен был видеть тебя без трусов.

– Да нет, не то, что ты думаешь!

Я не хотела кому-нибудь рассказывать о своем позоре – про то, как напилась и позвонила Амелунгу, как он тащил меня пьяную, раздевал и укладывал спать, – но Наташе пришлось рассказать.

Вместо того чтобы сопереживать, она только хохотала и на прощание пожелала мне в Петербурге увидеть без трусов доктора Амелунга. Сочувствия я так и не дождалась. А еще подруга называется!

Стоит ли говорить, что заснуть мне в эту ночь не удалось. С модной прической и кругами под глазами я утром вышла из дома и поехала в аэропорт, как на каторгу, с тайной надеждой, что еще не все потеряно, – еще был шанс, что по дороге сломается машина, и я опоздаю. Машина не сломалась.

Клауса Амелунга я встретила недалеко от стойки регистрации. Он совершенно не удивился, увидев меня с чемоданом. Остановившись взглядом на моих волосах, он вынес вердикт:

– Доброе утро, Таня. Вы прекрасно выглядите.

Никаких намеков на то, прошедшее, ни одного слова, и от этого я чувствовала себя только хуже: уж лучше бы сразу напомнил, обозначил, так сказать, мое фиаско – я бы покраснела, пережила и оправилась. Но доктор элегантно подхватил меня под локоток и направил к стойке регистрации, где девушка в униформе обворожительно улыбалась пассажирам. Мне бы послушно проследовать за ним, а я вместо того растопырилась, выставив перед собой чемодан, и спросила в лоб:

– Доктор, скажите, вы давно узнали, что мы летим вместе?

– Вам, Таня, как ответить? Честно или соврать? – Он рассмеялся, а я не видела ничего смешного. Потом предложил: – Давайте я красиво совру, хотите? Вы удовлетворитесь, и мы спокойно пойдем на посадку.

Что он собирался соврать? Что ничего ни сном ни духом, только две минуты назад понял? Что приложил все немыслимые усилия, чтобы мы полетели вместе? Ох, пойди разбери! Должно быть, точно так он ведет себя на работе с преступниками – находит к ним ключики и легко отпирает замочки. Входит в доверие и пользуется этим, все доброжелательно и с улыбочкой. И опыт в этом деле у него о-го-го какой, мне не тягаться.

– Не хочу, пойдемте, – сердито буркнула я, подхватывая чемодан. Получилось не очень ловко, и колесиком я наехала доктору на ногу. Он невольно поморщился. Извиняться я не стала.

Мы летели уже больше часа и не сказали друг другу ни слова. Ну, то есть не совсем молчали, так, дежурные фразы. «Где вам удобнее сесть?», «Разрешите, я возьму журнал?», «Вам сок или воду?».

Я начала мучиться: невозможно ведь провести так несколько дней, мы окончательно возненавидим друг друга.

– Доктор Амелунг, – набралась я смелости, – я понимаю, вам, может быть, неприятно, что именно я досталась вам в переводчики, но, поверьте, я и сама не знала. Но я постараюсь вас не подвести. Вы не думайте, говорят, что у меня получается синхронный перевод. И я знаю, как нужно себя вести на подобных переговорах, – мне моя подруга рассказала, а она настоящий профессиональный переводчик.

Доктор, впрочем, мог быть другого мнения: он казался совершенно безмятежным и банально смотрел кино на большом экране. А скорее всего, он даже не думал меня ненавидеть. Мне в его жизни отводилась слишком малая роль, чтобы вызывать сильные эмоции.

– Можете называть меня просто Клаусом, – равнодушно заметил он, не отрывая взгляда от экрана.

Я опешила: чего ради я тут вылезаю из себя, если он даже не собирается идти на деловой компромисс? Или, может быть, он в наушниках не слышит, как я перед ним распинаюсь?

– Доктор Амелунг!

Доктор откликнулся на призыв, вынул из ушей пластмассовые кругляшки и развернулся вполоборота ко мне.

– Таня, – проникновенно повел он, – я знаю, что в ваших глазах выгляжу фанфароном и набитым индюком, к тому же старым… Не перебивайте. Но я, поверьте, рад тому, что лечу именно с вами. И мне все равно, какой там вы переводчик, он мне не нужен.

– Как?

– Я хорошо владею английским, а все подобного рода мероприятия проводятся с переводом на английский. Да я и не рассчитываю узнать там много нового – это не совсем моя тема. Я выступлю с докладом, а потом просто хочу встретиться со своим старым русским знакомым, судебным психиатром, и обсудить несколько вопросов, а заодно неформально пообщаться. Это он настоял на приглашении меня в Петербург. Так что я не доставлю вам хлопот, и у вас будет достаточно свободного времени. И вы можете свободно посещать все мероприятия культурной программы, которые положены мне.

– А вы? – Неловко как-то пользоваться чужими привилегиями.

– А я уж как-нибудь по-стариковски, с господином Моисеенко. – Мне послышалась ирония в его голосе. – Таня, я был в Петербурге уже дважды, я видел почти все достопримечательности…

– Как? – Какой несносный человек! Моему возмущению не было предела. – Вы были здесь и мне не сказали? Вы же знали, что это для меня важно!

– Для вас, Таня, важно совсем другое, и чужие впечатления не имеют к этому никакого отношения, – менторским тоном принялся поучать доктор. – Я хотел было отказаться от переводчика и вообще от поездки, но когда узнал, что моей спутницей будете вы, то решил не отказываться…

Нет, он специально все делал так, чтобы я оставалась у него в долгу? Или просто потешался надо мной? Не спорю, поводов и для того и для другого было больше чем достаточно.

– Спасибо вам, доктор Амелунг, – покорно поблагодарила я.

– Можете называть меня Клаусом.

Что тут скажешь? Остаток пути мы провели в молчании.

Мои услуги не понадобились в аэропорту, так как сразу на выходе нас ждал господин Моисеенко. Мужчины сразу перешли на английский язык, и тут уже я нуждалась в переводчике, так как почти им не владею. Мои услуги не понадобились и в гостинице – там тоже все свободно объяснялись по-английски.

Я действительно оказалась никому не нужна. Да это было и кстати – ступив на землю, я словно одурела в стремлении сразу впитать в себя дух Петербурга, да побольше. Мнилось, что, выйдя из здания аэровокзала, я моментально окажусь на берегу Невы или на Невском проспекте, погружусь в потрясающую атмосферу города, который я знала, как свои пять пальцев, совершенно не зная его. Но все вышло по-другому. Нас встретило неуютное, пронизанное всеми ветрами заснеженное поле, плохо вычищенное шоссе, заваленное по бокам горами грязного снега, поток немытых машин, несущихся мимо невзрачных нежилых построек. В Петербурге было ужасно холодно, так что я еле сдержалась, чтобы не испортить укладку, напялив вязаную шапочку. Просто замотала повыше шарф и поскорей нырнула в машину.

– Простите, Таня, – по-русски обратился ко мне господин Моисеенко, – мы совсем оставили вас без внимания. Что поделаешь, мы давно не виделись с Клаусом. Кстати, вы можете называть меня просто Павлом.

Я поймала в зеркале заднего вида его взгляд и молча улыбнулась. Мне не хватало уверенности, чтобы начать беседу с носителем языка. Это ведь не Наташа.

– Разочарованы? – За окном промелькнул автосалон, ничем не отличающийся от подобных на моей родине. Он угадал мои мысли. Должно быть, по унылому лицу. – Потерпите чуток, мы выезжаем на Московский проспект. Тут тоже мало интересного, но поживее…

Я увидела первую достопримечательность – памятник каким-то людям, увенчанный высоченной колонной. Я поинтересовалась.

– Это монумент в честь победы нашего народа в Великой Отечественной войне. – И поправился, чтобы мне было понятнее: – Во Второй мировой.

Я испытала неловкость: всем понятно кто с кем тогда воевал. Мы, немцы, до сих пор храним чувство вины за события тех лет.

Видимо, Павел тоже понял двусмысленность ситуации, потому что преувеличенно бодро перевел разговор:

– Я сейчас отвезу вас в гостиницу, вы оставите вещи, и поедем ко мне. Моя жена приготовила праздничный обед.

Я отдавала себе отчет в том, что не имею к данному торжеству ни малейшего отношения и удостоена приглашения только в качестве бесплатного приложения к Амелунгу. Да мне и не хотелось туда. Конечно, это была блестящая возможность оказаться в русской семье, посмотреть житье-бытье, поговорить, но мне не хотелось. Может быть, когда-нибудь в другой раз, не сейчас. Я вежливо отказалась, сославшись на усталость и головную боль, меня никто особенно не уговаривал. Прислонив голову к стеклу, я закрыла глаза.

Они о чем-то разговаривали между собой, мне не мешало – я не понимала ни слова.

– Таня, – тихо позвал меня спереди Павел.

Я сделала вид, что сплю.

– Таня! – вторил ему Амелунг. Ладно, в конце концов, я как бы на службе. Мои глаза открылись.

И тут произошло это. Прямо на глазах улица раздвинулась, дома расступились, и автомобиль вылетел на площадь. Конная статуя императора, Исаакиевский собор, «Астория» окружили меня, закружившись в величественном хороводе. Мне даже не нужно было сообщать названия этих достопримечательностей – я узнала их, не видя прежде. Я во все стороны завертела головой, пытаясь рассмотреть, но уловила лишь общие контуры, мы ехали дальше. Прямо простиралась скованная льдом, закованная в гранит Нева. От избытка впечатлений я тоненько пискнула, и мои спутники рассмеялись. Доктор что-то тихо сказал Павлу, тот утвердительно качнул головой, машина повернула, замедлила ход и остановилась.

– Таня, выходите, – скомандовал Моисеенко, заглушая двигатель.

– Что, уже приехали? – Я не видела ничего напоминающего отель, пусть и самый маленький.

– Нет, но просто можно выйти и немного постоять. Вам ведь хочется? – Он был преисполнен внутренней гордости за свой город. Это было заметно невооруженным глазом. И бальзамом на сердце стала моя реакция. – Клаус говорит, что у вас особое отношение к нашему городу, это так?

Слишком долго было объяснять, да и ни к чему. Я просто кивнула и вышла из машины.

На площади у еще одного конного памятника императору отчего-то прогуливались несколько свадебных пар в окружении гостей. Неистовый холод не пугал оголенных невест, чуть прикрытых мехами, они несли охапки цветов к подножию монумента.

– Здесь недалеко свадебный дворец, – пояснил Павел. – У нас считается хорошей приметой, когда жених и невеста идут сюда после регистрации.

– Я знаю, – ответила я. Почему-то я это знала.

Я пожалела, что оказалась без цветов. А впрочем, я не невеста.

Повернувшись к Неве, я ощутила, как в лицо ударил порыв обжигающего, ледяного ветра. Руки свело холодом. О том, чтобы фотографировать сейчас, не было речи, пальцы не слушались. Но ощущение, тем не менее, было непередаваемым. Город раскинулся вширь, вольготно и смело, выставив напоказ все свое великолепие. Он был разрезан рекой, соединен пунктирами мостов, и в этом городе чудесно пахло водой – тот запах, что я так люблю.

Мужчины мужественно мерзли в ожидании, пока я наслажусь панорамой. Павел благородно молчал, не пускаясь в объяснения, он понимал, что мне сейчас это не нужно.

Окончательно продрогнув, я повернулась к спутникам, тут же поспешившим затащить меня обратно в автомобиль. Павел, похоже, сделал крюк, чтобы прокатить меня по городу, прежде чем мы остановились у отеля. Отель был тезкой города и располагался в удачном месте с видом на Неву. Из наших двух номеров только один имел панорамный вид и был предназначен для доктора Амелунга, но Клаус щедро уступил его мне, поселившись в номере с видом во двор. Первым делом я позвонила Оливеру, рассказала, как долетела, поинтересовалась настроением. Сын даже не думал скучать, он жил своей жизнью, наполненной важными событиями, на фоне которых материнский отъезд всего лишь досадно нарушал некоторый ее уклад. Только сообщил мне, что Гюнтер плохо себя чувствует и брюзжит.

До самого вечера я стояла у окна, пробуя найти знакомые черты. И мне казалось, что я их нашла. За окном повалил густой снег, очертания города на другом берегу размазались, стали нечеткими, и это только больше притягивало меня, словно возвращало в состояние сна. Умом понимая, что необходимо разобрать вещи, сходить перекусить, я как будто приклеилась к стеклу.

– Таня, зря вы не поехали. – После уверенного стука в дверь на пороге моего номера вырос довольный Клаус Амелунг. – Было ужасно вкусно, я объелся, как удав. Русская кухня – это что-то! А вы, я так полагаю, ничего не ели, да?

Доктор, как мне показалось, был немного нетрезв, и это состояние удивительно ему шло. Но говорить об этом я не стала – могло получиться двусмысленно после моей памятной алкогольной выходки. Еще решит, что я сама пропойца и поощряю себе подобных.

– Я вам привез с собой, вот, жена Павла передала пакет. Это, так сказать, ваш ужин. Только не вздумайте отказываться и ешьте, пока оно еще теплое.

Пакет от жены был размером с хорошую подушку и вмещал множество разномастных пластиковых контейнеров со всякой снедью. Клаус нырял в пакет рукой и, словно фокусник, выуживал оттуда новые и новые коробочки, расставляя в ряд на столе, снимая крышки.

– Садитесь, Таня, ешьте. – Он торопил меня и настаивал, и я внезапно ощутила острое чувство голода.

Запахи из коробочек исходили поистине фантастические, и желудочный сок принялся вырабатываться с удивительной силой. Я цепляла вилкой содержимое каждого контейнера и по очереди отправляла в рот. И действительно, почему я отказалась поехать в гости – все блюда удались фрау Моисеенко на славу?

– Вкусно, да? Ведь вкусно, скажите? – не унимался доктор Амелунг, словно моя гастрономическая оценка имела отношение лично к нему.

– Угу. Очень, – с набитым ртом кивнула я.

– Таня, а что вы делали все это время? – с удивлением поинтересовался он, заметив мой неразобранный чемодан.

– Ничего, – я пожала плечами, не переставая жевать, – смотрела в окно.

– Все время? Зачем?

Как я могла ему объяснить зачем? Что он мог понимать?

– Зачем стоять у окна, если можно пойти туда, – пояснил он, делая головой движение в сторону окна.

Я недоуменно подняла брови: куда пойти? Как пойти?

– Вот что, – решительно скомандовал он, – доедайте, одевайтесь и пойдем в город. Гулять пойдем.

Я попыталась выразить протест, рассекая вилкой воздух: поздно уже, темно на улице, холодно.

– Время детское. Этот город поздно ложится спать.

Прямо у меня из-под носа он забрал еду, закрыв крышками контейнеры, сходил в прихожую и вернулся с моей курткой в руках. Мне оставалось только нырнуть руками в заботливо подставленные рукава.

– Медный всадник, – смешно выговаривая слова, сообщил он по-русски собравшемуся отъезжать таксисту.

Нас отвезли по указанному адресу, и мы снова оказались в том месте, где были днем. Только теперь памятник одиноко стоял в лучах подсветки, женихи с невестами отправились праздновать свадьбы.

– Почему сюда? – полюбопытствовала я у доктора.

– Отсюда я знаю дорогу до Невского, – доверительно сообщил мой добровольный гид.

Город действительно не спал. Может быть, только витрины магазинов притушили огни. Питейные же заведения, наоборот, распахнули двери и гостеприимно переливались всеми цветами радуги. Перед входом в каждое громоздились, залезая колесами на тротуары, массивные внедорожники, по большей части черные. Мы шли какими-то улицами, разглядывая похожие на дворцы дома, потом вышли на набережную узкой речки и пошли вдоль ажурной чугунной ограды. Странное дело, я тоже знала дорогу до Невского, и знала название речки – канал Грибоедова, – и, казалось, многое помнила, пусть и смутно. Мы вышли к монументальному сооружению с великолепной колоннадой и двумя симметричными памятниками посередине заснеженного сквера – Казанскому собору – и пошли дальше, к Спасу-на-Крови. Ноги сами вели меня туда, к нашему старому дому, где когда-то мы жили в двух комнатках коммунальной квартиры. Туда, где вместо дверной ручки была привязана веревочка. Мы прошли мимо Михайловского театра и пошли по Ракова, которая теперь почему-то носила другое название. Новое название на табличке нисколько меня не смутило – я абсолютно точно знала, что это наша старая улица.

К вечеру в городе потеплело, стих ветер и холод не казался больше таким пронизывающим. Клаус Амелунг что-то говорил, но я никак не могла взять в толк его слова. Он, видно, понял это и замолчал, лишь иногда нарушая тишину ни к чему не обязывающими комментариями – обрывочными сведениями из истории города, почерпнутыми им из экскурсий. Установившееся между нами молчание нисколько не тяготило меня и, кажется, ему не мешало тоже.

По мере приближения к дому сердце билось все сильнее и ноги становились ватными. Когда мы остановились у арки, мне пришлось даже опереться на руку своего спутника.

Дальше путь нам был закрыт, вход во двор преграждали металлические ворота с кодовым замком. Я растерялась и подняла глаза на Клауса: так стремиться сюда, чтобы уткнуться носом в решетку.

– Погодите, Таня, – успокоил он, – давайте постоим немного, кто-нибудь будет заходить, и мы попросим разрешения войти во двор.

Действительно, не прошло и пяти минут, как к воротам подошла женщина средних лет, приложила к кодовому замку монетку ключа.

– Извините, можно нам войти? – дрожащим от волнения голосом попросила я.

Женщина обернулась, подозрительно оглядела нас с Клаусом.

– Я раньше жила в этом доме… – пустилась я в объяснения.

– Ничего не знаю, я вас впервые вижу. – Женщина оттерла меня мягким боком норковой шубы, приоткрыла ворота ровно настолько, чтобы протиснуться в щель, и закрыла калитку перед нашими носами.

Пришлось снова бросить умоляющий взгляд на Амелунга, словно он мог чем-то мне помочь. Он беспомощно развел руками. В это время калитка приоткрылась, и на улицу вышел пожилой господин с малюсенькой собачкой на поводке. Клаус обратился к нему с каким-то вопросом по-английски. Странное дело, но мужчина понял и даже ответил, между ними завязалась беседа. Собачка недовольно потянула хозяина за поводок, тоненько гавкнула и покорно уселась у моих ног в ожидании прогулки. Клаус что-то рассказывал, кивая на меня, из его рассказа я уловила всего одно знакомое слово – «Германия».

– Проходите, девушка, милости прошу, – пригласил мужчина, предупредительно распахивая передо мной калитку. – Я, правда, не слышал, чтобы тут остался кто-то из прежних жильцов. Лет двадцать назад все квартиры выкупили, коммуналки расселили.

– Спасибо большое, – поблагодарила я, проникая во двор. – Мне никто не нужен, я хочу только посмотреть.

От прежнего унылого двора-колодца мало что осталось: асфальт заменили разноцветной тротуарной плиткой, на месте мусорных баков росли молодые пушистые елки, растения на клумбе были бережно укрыты на зиму, новые деревянные скамейки блестели толстым слоем лака. Все вычищено от снега и ухоженно. Массивные двери всех подъездов венчали не менее массивные ручки, о привязанных веревочках здесь не могло быть и речи.

– В какой квартире вы жили? – поинтересовался мужчина.

Я назвала номер и, задрав голову, принялась глазами отыскивать окна. Все окна нашей старой квартиры были темны и задернуты шторами.

– О! В этой квартире сейчас живет актриса драматического театра. Коломейцева, может быть, вы слыхали?

Мне осталось лишь пожать плечами, современный русский театр был мне незнаком.

– Она сейчас на гастролях, а то мы бы с вами обязательно сходили к ней в гости. Она чудесная женщина и моя приятельница. Вы непременно должны приехать сюда еще раз, чтобы мы сходили к ней в гости. Ей будет чрезвычайно интересно поглядеть на прежних жильцов…

Вежливый и гостеприимный старичок начал мешать мне разговорами, хотелось просто молча постоять наедине с собственными мыслями. Я сделала несколько шагов вперед, чтобы оторваться от непрошеного собеседника. Невежливо? Возможно, но никто сейчас мне не был нужен. Клаус Амелунг принял удар на себя, вступая в беседу с мужчиной. Перейдя на другой язык, тот даже не сбавил темпа, продолжая все так же жизнерадостно тараторить.

Я стояла и пыталась проникнуться чувством сопричастности, извлечь из глубины души нечто, что, если стряхнуть с него нафталин, сейчас повязало бы меня с этим двором, и с этим домом, и с окнами на третьем этаже. Но нужная мне эмоция никак не находилась. Я так стремилась сюда, а, попав, не могла нащупать внутри себя ощущения, что вернулась домой. Да, все вокруг было мне знакомым, но не было родным, как бы я того ни хотела. Сродни тому, что я чувствую, приехав, например, в Мюнхен: мне все там известно, я провела там несколько далеко не худших лет, мне приятно приезжать туда, но ощущения, что вернулась домой, не возникает.