Текст книги "Инженер магии"

LXVIII

Слабый огонь в старом, закопченном очаге перевалочной станции лишь слегка согревает полукруг спальных мешков. У единственного, наполовину прикрытого ставнями окна сидит часовой, наблюдая за заснеженным склоном и полоской каменной стены возле дороги. Рядом прислонен лук – правда, со снятой тетивой.

– Пропади пропадом, это патрулирование... Шастаем невесть где, по уши в снегу... Морозим мокрые задницы да гоняемся за призраками. А кругом только сожженные хижины да овины... – ворчание доносится от ближайшего к огню спального мешка.

– Заткни пасть, Ворбан. Хочешь отморозить свой поганый язык, так высунь его и сиди тихо, пока он не превратится в сосульку.

– Вы все разбились на пары и друг друга греете. Вам эта сволочная зима побоку, а я тут один мерзну.

– Сказано тебе, заткнись!

Брид лежит в дальнем углу рядом с Кадарой.

– Попадем ли мы хоть когда-нибудь домой? – шепчет она, почти касаясь губами его уха. – Я так устала от льда и снега.

– Я тоже не в восторге от холода, – подает голос часовой, – но что толку сетовать? Нытьем погоду не исправишь.

– Я еще не видела столько голодающих, стольких обездоленных и столько ворья, – говорит Кадара, придвигаясь к Бриду ближе.

– Тут не обошлось без Белых чародеев.

– Будь они прокляты! Но я хочу домой! Лортрен сказала, что можно вернуться через год.

– Она сказала – «самое меньшее через год». Если, конечно, ты не захочешь перебираться зимой через Закатные Отроги и идти пешком к Сарроннину и Сутии.

– Я понимаю, что мы не можем пройти по чародейским дорогам, но от этого не легче. Порой мне кажется, что я здесь умру. Да, мы можем вернуться через год, но только если найдем корабль. Пропади она пропадом, Лортрен с ее ложью!

– Хорошо Доррину с его дурацкими машинами! У него-то и еда есть, и теплая постель.

– А мне показалось, что там тоже довольно пусто и холодно. В его комнате нет даже очага. Как и у нас, – Брид крепко обнимает ее за плечи.

– Эй, кончайте свои нежности! Я спать хочу, – ворчит одинокий солдат.

– Тебе просто завидно, – тихонько говорит Брид.

– Тут ты в точку попал, малый. Я весь обзавидовался, а еще чуть не околел от стужи.

– Постарайся заснуть, Ворбан. А хочешь, займи мое место и дай поспать мне, – огрызается часовой.

Вокруг очага на время воцаряется тишина.

– Обними меня покрепче, – шепчет Кадара Бриду. – Обними и не отпускай.

Снаружи ветер несет по дороге легкий как пух снег, а под высокими, немигающими звездами эхом разносится отдаленный крик снежного ястреба.

LXIX

– Доррин, – окликает юношу вошедшая в кузницу Рейса. Ваос в это время раздувает меха, а Доррин, с кувалдой в руках, ждет, когда Яррл вынет заготовку из горна. На лице женщины – чуть насмешливая улыбка. – Там приехала твоя подруга. Не иначе, как по важному делу.

Доррин краснеет по самые уши и ничего не может с этим поделать.

– Ей придется подождать, мы тут заняты... – смущенно бормочет он.

– Ты совершенно прав, – ворчит Яррл.

– Она подождет на кухне. На улице слишком холодно.

Кузнец следит за тем, чтобы деталь раскалилась докрасна, после чего умело выкладывает ее на штамп. Доррин тут же начинает бить по ней кувалдой. Хотя за стенами кузницы стоит лютая стужа, к тому времени, когда Яррл возвращает охладившуюся заготовку в горн, с юноши ручьями струится пот.

– Неуклюжая штуковина, – Яррл указывает на остывающий на кирпичах у горна корпус фургонного крана. – Но Гонсар говорит, что с ее помощью легче разгружать фургоны. Что же, ему виднее... – кузнец кашляет и добавляет: – Теперь я болтами займусь. Дело нехитрое, обойдусь одним Ваосом. Ступай, потолкуй со своей... хм... знакомой. А заточить и зафилировать края сможешь завтра.

– Спасибо.

Вытерев лицо рукавом, юноша выходит улицу. Время стоит послеполуденное, а холод такой, что пока Доррин добирается до крыльца, пот на нем успевает застыть. Старательно отряхнув сапоги, Доррин заходит на кухню, где даже теплее, чем в кузнице.

– Помойся здесь, – предлагает жена кузнеца. – Не у колодца же в такую холодину плескаться.

– Спасибо, хозяйка.

– Не за что.

Под взглядом Лидрал он отправляется в угол, где зимой стоит умывальник.

– В умывальнике воды почти не осталось, – со смехом говорит Доррин. – Ты, наверное, нарочно предложила мне здесь помыться, чтобы я притащил ведрышко-другое.

Он направляется к колодцу.

– Садитесь, возьмите по ломтику хлеба, – приглашает Рейса его и Лидрал, указывая на стол. – Я открыла кое-что из заготовок. Тьме ведомо, хватит ли нам припасов до тех пор, когда деревья принесут плоды. Сдается мне, хорошего урожая ждать не приходится, и на рынке изобилия не будет.

Одно из принесенных Доррином ведер ледяной воды она выливает в стоящий на огне большущий чайник.

– Как ты сумела сюда попасть? – спрашивает Доррин, усевшись напротив Лидрал. – Я думал, что ты, как и писала, будешь добираться морем.

Лукавая улыбка лишь подчеркивает темные круги под запавшими глазами и покрасневшее лицо Лидрал.

– Пришлось подсуетиться. Между Квендом и Спидларом ходят корабли, которые не держатся у берега, а уходят в открытое море, где нет такого ледяного крошева. Говорят, это безопаснее. Так или иначе, я привезла сушеной свинины и даже кое-чего получше.

– Она привезла ветчины, – говорит Рейса, не отворачиваясь от кухонного очага. – По нынешним временам это большая редкость. И стоит дорого.

– А будет еще дороже, – замечает Петра.

– Почему? – спрашивает Доррин и тут же умолкает. Ясно ведь, что раз океан к северу и западу от Дью замерз, Спидлар оказался отрезанным от западных торговых путей. Лавировать среди айсбергов, усеивающих море между Спидларом и Слиго, осмеливаются лишь немногие смельчаки. Он ежится, представив себе, каково может оказаться такое плавание. А до раннего урожая или восстановления нормального морского сообщения с Сарроннином и Сутией пройдет месяца три.

– Я думала таким манером подзаработать деньжат, – продолжает Лидрал, сделав глоток пряного, горячего сидра. – К тому же мне вообще не нравится засиживаться подолгу на одном месте, под боком у Фрейдра. Я стала бы путешествовать даже без надежды на особую выгоду, а тут все-таки кое-чем разжилась. Для зимы, да еще такой – совсем неплохо.

– Но дело-то, похоже, рискованное, – замечает Рейса.

– Из-за Фэрхэвена вся нынешняя торговля – один сплошной риск. Причем ты рискуешь лишиться не только денег, но и головы, – отзывается Лидрал, отпивая еще сидра.

Петра ставит кружку перед Доррином.

– На. Сделала, так и быть, для тебя. Но только на сей раз.

– Спасибо. В другой раз можешь сходить за водой.

– Он невыносим, – притворно-жалобным тоном сообщает Петра Лидрал.

– Он мужчина, – отзывается та.

На кухню с потоком холодного воздуха врывается Ваос.

– Ничего не трогай! – предупреждает его Рейса и единственной рукой наливает воду из огромного чайника в тазик. – Умоешься, тогда и за стол сядешь.

Петра добавляет к кипятку немного холодной воды из ведра.

– Но, Рейса, я умираю с голоду.

– Кому сказали – мойся!

Жалобно посмотрев на Доррина, Ваос подчиняется.

– Обед готов? – спрашивает Яррл, плотно закрывая за собой дверь и наклоняясь, чтобы поставить в угол сапоги.

– Будет, как только умоешься, – усмехается Рейса.

– Иногда можно подумать, будто ты прежде была белошвейкой, – ворчит кузнец. – А пахнет-то как здорово!

– Наша гостья привезла ветчину, – сообщает Рейса.

– Настоящую ветчину из Клета, подкопченную на медленном огне, – добавляет Петра.

– Ежели у нее такой запах, то каков же вкус? – мечтательно произносит кузнец, торопливо умываясь и садясь за стол.

Лидрал с Доррином встречаются глазами и улыбаются.

– Что там вытворяют Белые маги? – спрашивает кузнец, щедро накладывая себе ветчины.

– Пытаются отрезать Спидлар от всего мира, но на сей счет особо в объяснения не вдаются. А вот о строительстве новых судов объявляют во всеуслышание.

– Ну что вы все о грустном, давайте хоть поедим с удовольствием, – предлагает Рейса.

Ваос не сводит глаз с блюда, которое передается сначала Лидрал, потом Доррину и Петре.

– На, угощайся, – Петра ставит блюдо перед ним.

– Спасибо, госпожа Петра.

Ваос берет два верхних кусочка, но продолжает пожирать блюдо глазами.

– Возьми еще, чертенок.

Упрашивать Ваоса не приходится.

– Хорошая ветчина, – с чувством произносит Ваос.

– А вот я, – улыбаясь, возражает Лидрал, – люблю жареные овощи и бобы. Тем паче, что в дороге ими не полакомишься.

Опустошив свою тарелку и допив сидр, Доррин поворачивается к Лидрал:

– Мне надо кое-что закончить в кузнице. Давай поговорим там.

– Под грохот молота?

– Нет, я займусь только филированием и полировкой.

– Он никогда не прекращает работать, – суховато замечает Рейса.

– Во всяком случае, никто не видел его без дела, – поддерживает ее Петра.

– Даже я, – добавляет со своего конца стола Ваос.

– Помолчал бы лучше, – добродушно отмахивается от него Доррин.

– Как раз это и делает человека настоящим кузнецом, – говорит Яррл. – Работа, а не пустая болтовня.

Все три женщины смотрят на кузнеца, но тот продолжает невозмутимо жевать.

– Дай мне хотя бы надеть куртку, – просит Лидрал. – Я, знаешь ли, не выросла среди вечных снегов.

Доррин мог бы указать на то, что климат на Отшельничьем много мягче, чем даже в Джеллико, но он предпочитает промолчать. Потом они идут в кузницу, где юноша зажигает лампу и открывает ларь с железными деталями для игрушек.

– Тебе не холодно? – спрашивает он.

– Так... не очень.

Присев на табурет, юноша крутит ногой педаль, окунает первую деталь в шлифовальную пасту и приставляет ее к точильному камню. Резкий звук заставляет Лидрал поморщиться.

– Как ты это выносишь?

– Привык, наверное, – отвечает юноша, продолжая под взглядом Лидрал обтачивать и полировать темный металл.

Закончив, он складывает детали в ларь и вытирает руки висящим возле станка рваным полотенцем.

– У тебя есть готовые игрушки?

Карие глаза Лидрал на один миг встречаются с глазами Доррина.

– В моей комнате есть несколько, вроде той первой. Они не такие простые, как эти. Дать тебе одну?

Задув лампу, он выходит на холод и дожидается Лидрал, чтобы закрыть за ней дверь в кузницу.

– Сейчас, при нынешних обстоятельствах, мне такую штуковину не продать, но как только лед сломается, я рвану в Ниетр. Это в горной Сутии, довольно далеко от Рильята, так что дотуда добираются лишь немногие торговцы. Тропы паршивые, такие узкие, что повозка не пройдет. Правда, оно, может, и к лучшему: за пару вьючных лошадей на каботажном судне запросят меньше.

– Неужто дела так плохи? – спрашивает Доррин, зачерпывая из колодца ледяной воды и поливая ею руки.

Лидрал ежится:

– Неужели тебе не холодно?

– Да, даже меня пробирает.

В каморке Доррина Лидрал, продолжая ежиться, садится на кровать. Юноша закутывает ее в покрывало.

– Надо же, у тебя руки уже теплые.

– Занимаясь целительством, я кое-чему научился, – отзывается он, садясь на жесткий стул.

– У тебя в комнате настоящая стужа, – ворчит Лидрал, поплотнее заворачиваясь в выцветшее стеганое покрывало. – Ты, должно быть, в родстве с горными котами или еще кем-нибудь из тех, кто рыскает на морозе. О чем ты спрашивал? Ах да! Дела плохи. А ты даже не ответил на мое письмо.

– Я послал тебе ответ.

– Как?

– Как ты и говорила. Через Джардиша.

– Правда? – переспрашивает Лидрал, стараясь поудобнее устроиться на жесткой койке.

– Правда. Должен признаться, что отправил я его всего восемь дней назад, но все-таки написал и отправил. Я ведь не ждал тебя так скоро.

– Не ждал?

– В своих письмах ты говорила о весне.

– Тогда я еще не знала про быстроходные суда контрабандистов.

– Я тоже. Так как насчет модели? – спрашивает Доррин, вставая.

– Сейчас я не могу тебе заплатить.

– И не надо. Мы можем поступить, как в прошлый раз. Это другая модель.

– Если такая же хорошая, как та...

– Это тебе судить, – говорит Доррин, доставая предмет примерно в локоть длиной.

– Что за штуковина?

– Корабль. Заводишь вот так, наматываешь шнур на колесико...

– А это что? – Лидрал указывает на корму.

– Винт. Вроде крыльев ветряка, только толкает воду.

– Не понимаю – как он действует?

– Когда он вращается, – поясняет Доррин, – корабль отталкивается от воды и движется в этом направлении. Я смастерил его, чтобы посмотреть, сработает ли эта идея. Правда, было бы лучше, будь у меня побольше резины для шнура, но где ее взять? Резину делают только в Наклосе тамошние друиды.

– Я слышала. Хотя сама так далеко на юг не заезжала.

– Когда я построю корабль в натуральную величину, у него будет настоящий двигатель.

– Двигатель?

– Машина, которая будет вращать винт, как эта резинка.

– Но с резинкой вроде бы проще.

– Да, однако она годится только для модели, а никак не для настоящего судна.

– А почему ты хочешь продать эту вещицу?

– Я сделал другую, получше. Не на резинке, а на стальной пружине.

– Ты меня изумляешь.

Доррин молчит, уставясь на грубые половицы.

– Ты работаешь в кузнице. Ты целитель и делаешь прекрасные игрушки...

– Модели.

– Пусть... Неважно, – она умолкает, а потом спрашивает: – Почему ты мне писал?

– Потому... потому что я о тебе думал.

– Присядь-ка рядом. Пожалуйста.

Доррин садится на краешек койки и Лидрал тут же придвигается к нему поближе.

– Я приехала повидать тебя. Не затем, чтобы заработать. И не затем, чтобы вести учтивые разговоры.

– Я знаю. Просто чувствую себя... слишком молодым...

Не дав юноше договорить, она заключает его в удивительно крепкие объятия, и он чувствует тепло ее губ.

– Я скучал по тебе, – говорит Доррин после долгого поцелуя.

– Я тоже. И не настолько уж я старше тебя. Во всяком случае, для любви наша разница в возрасте не помеха.

– Но...

– Посмотри на меня так, как смотришь, когда ты занят исцелением.

Доррин и без того видит, как глубоко укоренена в ней гармония.

– Теперь ты понимаешь?

Он крепко обнимает ее, и их губы сливаются вновь. Как и их тела. И их души.

LXX

– Ты невозможен... После такой ночи... – губы Лидрал касаются губ Доррина.

– Эта ночь была только началом.

В дверь стучат. Доррин поднимает голову. Стук повторяется.

– Это Рейса. Если вы, голубки, способны оторваться ненадолго друг от друга, то, может, встанете и прогуляетесь на гору? Я забыла предупредить, что сегодня Ночь Совета.

– Ночь Совета?

– Праздник. Скоро начнут пускать фейерверки.

Доррин с Лидрал переглядываются и покатываются со смеху.

– Фейерверки... Нам тут только фейерверков и не хватает... – бормочет Лидрал, натягивая рубаху.

– А что, – говорит Доррин, – по-моему, под фейерверк совсем неплохо было бы...

Лидрал запускает в него сапогом, но он уворачивается.

– Ладно, раз одно с другим не совместить, выйдем на морозец и посмотрим, что тут у них за фейерверки.

Доррин нарочито стонет, однако надевает рубашку и натягивает сапоги. Когда оба уже одеты, он берет ее лицо в ладони и припадает к ее губам.

– Считай это первым залпом.

Рейса с Петрой стоят на вершине холма, откуда видны замерзшая река и гавань.

– А, отважились-таки вылезти на холод?

– Э... да... – запинаясь, отвечает Доррин.

Женщины обмениваются понимающими взглядами. Доррин заливается краской.

Взлетает сигнальная ракета. Вспышка света на миг очерчивает четкие тени облетевших деревьев. Лед на реке Вайль сверкает, как серебро.

– Красиво, – голос Лидрал едва слышен за треском разрывающихся ракет. – А в честь чего все это?

– Празднуют юбилей основания Совета. Правда, если они не найдут способа противостоять Белым магам, Совет протянет недолго.

Доррин старательно размышляет о ракетах: что приводит их в движение и не может ли энергия черного пороха заставлять работать машины?

Очередная ракета с треском взрывается, осыпая бархатную ночь дождем алых искр.

– Маги не торопятся, – медленно произносит Лидрал. – Они осмотрительны и никогда не действуют нахрапом. Но зато когда начинают действовать, предпринимать что-либо, как правило, уже поздно.

Следующая ракета распускается золотистым цветком. Доррин сжимает руку Лидрал, и та отвечает на его пожатие. Небо над гаванью снова озаряется вспышкой. Рейса заходится в кашле.

– Пойду-ка я домой, – говорит она. – Что-то слишком холодно.

Остальные молча дожидаются пуска последней ракеты.

– Глупо устраивать фейерверки зимой, – замечает Петра, притопывая озябшими ногами перед тем, как повернуть к дому. – В такую стужу только под одеялом и прятаться.

Лидрал и Доррин, переглянувшись, зажимают рты, чтобы не покатиться со смеху.

– Доброй ночи, Петра, – говорит Лидрал, когда они подходят ко двору. – Поблагодари мать за то, что она рассказала нам про фейерверки.

– И вам доброй ночи, голубки, – тепло отзывается Петра перед тем, как исчезнуть за дверью кухни.

– Она славная, – Лидрал вновь сжимает руку Доррина, и они идут по промерзшему двору к его комнате.

– Да, славная. Но ты у меня особенная.

– Вроде фейерверка?

Они снова смеются.

– Мне холодно, – говорит Лидрал, заворачиваясь в стеганое одеяло.

– Может, тебе еще фейерверк требуется?

Их губы снова встречаются.

Фейерверк...

LXXI

Доррин и Лидрал стоят у сарая, на холодном, но ярком утреннем свете.

– Хочешь взять Меривен? – спрашивает он.

– Твою драгоценную кобылу? – она двусмысленно усмехается. В ответ Доррин быстро наклоняется и швыряет в нее пригоршню колючего снега.

– Ты!.. – она бросается к нему и подставляет губы для поцелуя. Он закрывает глаза, наклоняется к ней... и кубарем летит в утоптанный снег. Доррин хохочет. Лидрал подбегает и протягивает ему руки в рукавицах, однако вместо того, чтобы встать, юноша валит ее вниз, себе на колени. Они целуются снова... и снова. Потом он встает, легко поднимая Лидрал.

– А ты силен! С виду и не скажешь.

– Это благодаря работе в кузнице. Так тебе нужна Меривен?

– Нет. Я возьму пони, которого купила.

– Чем сегодня займешься?

– Торговыми делами. Посмотрю, нельзя ли здесь приобрести недорого что-нибудь путное на продажу. У меня на такие вещи чутье. В торговле оно значит не меньше, чем в кузнечном деле.

Доррин открывает дверь сарая. Держась за руки, они заходят внутрь и снова целуются.

– Тебе что, не надо к целительнице? – говорит Лидрал, слегка отстраняясь.

– Еще как нужно, – вздыхает он. – Опять иметь дело с голодными детишками и сломанными костями.

– Сломанными костями?

– Да, причем всегда женскими. Бедняжки уверяют, что это несчастные случаи, но я-то знаю: они врут. Их бьют мужья. Время нынче тяжелое, и они срывают злобу на беззащитных.

– И ты ничего не можешь поделать?

– А что? Они ведь не уйдут от своих мужей. Куда им податься, особенно в такую зиму? Женщины терпят, а мужчины безобразничают еще пуще. Так уж повелось... Взять хоть тебя – ты одеваешься и ведешь себя, как мужчина. А почему ты не можешь быть торговцем, во всем оставаясь женщиной?

– Мне думается, потому, что люди до сих пор боятся Предания.

Доррин вручает ей потертую коричневую попону, а когда Лидрал набрасывает ее на спину серого пони, умело прилаживает седло и затягивает подпругу.

– Ишь ты! Со времен нашей первой встречи ты в этом поднаторел. И не только в этом, – ухмыляется Лидрал.

Доррин заливается краской.

– А вот краснеешь ты так же, как и раньше... Я могла бы справиться и сама. Мне доводилось заниматься этим до того, как ты вообще узнал, что такое лошадь.

– Знаю, конечно, справилась бы. Мне просто нравится делать это для тебя.

Вручив ей поводья, Доррин начинает седлать Меривен, но неожиданно восклицает:

– Тьма!

– Что случилось?

– Посох забыл. Надо будет его забрать, – говорит он, надевая на Меривен недоуздок.

– А ты знаешь, что это тебя выдает?

– Что?

– Недоуздок. Говорят, никто из великих не использовал удила. Отец рассказывал, что и Креслин тоже.

– А откуда он знает?

– По семейным поверьям, Креслин когда-то нанимался к нашему давнему предку охранником. Вот почему Фрейдр так рьяно обихаживает в Джеллико Белых, – она усмехается. – Толку-то...

– Нам, наверное, пора, – говорит Доррин, глядя на дверь сарая. Она тянется к нему, и они снова целуются.

– Потом... – задыхаясь, шепчет Лидрал.

– Обещаешь?

Она молча улыбается. Доррин открывает дверь и смотрит ей вслед, пока она не сворачивает с главной дороги. Тогда юноша выводит Меривен и закрывает дверь.

– Поехали, – говорит юноша, щелкая поводьями. – Надо поспешить, а то Рилла будет недовольна.

LXXII

Оглядев сарай, но не увидев нигде серого пони Лидрал, Доррин быстро расседлывает Меривен и спешит в свою комнату, где снимает рубашку, заляпанную, когда он смешивал мед с пряностями. Теперь ее нужно стирать, а зимой, в стужу, это занятие не из приятных. Вздохнув, юноша натягивает рубаху, в которой работает в кузнице, размышляя при этом о фейерверках и о том, удастся ли ему разжиться каммабарком или черным порохом. А коли удастся, где все это хранить? Может, в старом погребе, что ниже по склону от домика Риллы?

– Добрый день, мастер Доррин, – говорит Ваос, поднимая голову от точильного камня.

– Добрый день.

– Хорошо, что ты сегодня пришел пораньше, – говорит Яррл, отправляя в горн железный прут, над которым работал.

– А что? – спрашивает Доррин, устанавливая штамп на глину возле наковальни.

– Тут заезжал мелочной торговец... Виллумом его кличут.

Яррл берется за щипцы и кивает в сторону мехов. Ваос, поняв без слов, что от него требуется, берется за рычаг.

– Он говорил, будто ты обещал ему игрушку или что-то такое, – бурчит кузнец, вытаскивая заготовку из огня.

Прежде чем она оказывается на наковальне, Доррин уже держит наготове кувалду.

– В общем, этот малый собирается в Фенард, – бормочет кузнец, снова отправляя железяку в огонь. – И хотел узнать, не сделаешь ли ты для него несколько своих вещиц. Обещал по серебренику за штуку... особливо, если будут кораблики. Ты что-нибудь понял во всей этой белиберде?

Известие о том, что Виллум заезжал за игрушками и предлагал неплохие деньги, не может не радовать. Сдержав желание присвистнуть, юноша машинально отмечает, что огню требуется больше воздуха. Ваос, вздохнув, налегает на рычаг.

– Ему нравятся мои игрушки, – говорит Доррин. – Я уже сделал для него фургончик, мельницу и лесопилку. Можно смастерить и кораблик, но это немного труднее. Нужно ведь, чтобы он плавал.

– Железный корабль потонет. И даже деревянный, если у него много железных деталей, – ворчит Яррл.

– Не обязательно. Пустое ведро же не тонет.

Яррл помещает заготовку на наковальню, и Доррин начинает наносить размеренные удары.

Пару раз юноша оглядывается; ему кажется, что кто-то вошел.

Однако никого, кроме них троих, в кузнице нет.