Текст книги "Инженер магии"

CXLVI

Спидларские силы закрепились на склоне холма, обращенного к юго-западу. Именно по этому склону поднимается к стенам Клета дорога из Элпарты. Восточный фланг оберегают нависающие над рекой крутые утесы, западный – непролазные топи. Дальше, за болотом, – скалы, валуны, расщелины да крошащиеся уступы.

Высокие серые облака делают утро тусклым и хмурым. Легкий ветерок, колышущий знамена Белых сил, несет с сожженных полей запах гари. В стане хаоса переливчато поют рога.

После второго сигнала под белыми знаменами вспыхивает пламя. Огненный ручей, стремительно разрастаясь в реку, несется вверх по склону и расплескивается, ударившись о земляную стену. Вверх поднимается лишь несколько струек сального дыма. Голая земля не питает огонь, и он сходит на нет. Вторая огненная атака тоже заканчивается безрезультатно.

И тогда земля содрогается.

Кони спидларских воинов бьются и ржут. Доррин усмехается: Брид сумел предугадать тактику чародеев. Земляные валы – не каменные стены, их сотрясением не раскрошишь.

Вновь трубят рога, и рать под пурпурными знаменами движется вверх по склону. Несколько мгновений – и вражеская волна обрушивается на первую, обшитую досками траншею, где засел отряд спидларской пехоты, вооруженной копьями и алебардами. Враг полагает, что атакует передовое заграждение, однако в действительности бойцы должны лишь сделать вид, будто принимают бой, а потом спешно отступить по коммуникационным окопам выше по склону, к основным укреплениям.

Доррин надеется, что они успеют покинуть опасную зону прежде, чем он начнет действовать.

Обрушившиеся на первую линию траншей галлосские силы легко отбрасывают немногочисленных защитников, захватывают передовые укрепления и растекаются по окопам. Доррин дергает за шнур, который заключен в длинный деревянный короб, засыпанный землей. Рывок привел в действие огниво, и запалы, протянутые к рассредоточенным по склону зарядам, занялись.

– Бежим! – кричит он двум находящимся рядом с ним солдатам, и они срываются с места, словно за ними устремились в погоню демоны света.

Пурпурные знамена уже поднялись до середины склона. Немногочисленный спидларский заслон осыпает наступающих стрелами – не столько чтобы остановить их, сколько чтобы раззадорить.

Доррин нервно покусывает нижнюю губу: ему хочется верить, что Брид отдал необходимые распоряжения и все его люди отойдут вовремя. Пусть враги идут в атаку на чучела, снабженные деревянным оружием. Потом он обхватывает голову руками и садится на дно траншеи, страшась того, что должно случиться сейчас.

И тут оглушительно грохочет взрыв. Вся нижняя половина склона холма взлетает на воздух. Глиняный пол убежища Доррина подскакивает, деревянная обшивка стен лопается, разлетаясь острыми щепками.

– Свет! – в ужасе кричит один из солдат.

Второй лишь хрипит – два острых обломка дерева вонзились ему в живот и в горло. Боль в глазах Доррина такова, что юноша едва удерживается от того, чтобы вцепиться в них ногтями. Вдобавок ему в плечо впилась большая острая щепка. Задета, к счастью, только мякоть. Юноша осторожно вытаскивает деревяшку, находит в маленькой торбе пластырь и аккуратно накладывает на рану. Лишь после этого Доррин позволяет себе высунуться из полуобвалившегося окопа и взглянуть, во что превратился склон холма – на массу развороченной, обожженной, смешанной с кровавыми ошметками земли. Белая волна ужаса накатывает на него, и он сползает на дно укрытия, проваливаясь в беспамятство.

– Где он?

Слова доносятся словно бы издалека. Должно быть, спидларцы осматривают наблюдательный пункт Доррина – точнее то, что от этого пункта осталось. Голова его раскалывается, и он не имеет ни малейшего представления о том, сколько времени здесь провалялся.

– Свет! Ты только глянь, эка ему досталось!

– Да, бедняга похож на подушечку для булавок, – второй голос холоден.

– Где Доррин?

Узнав голос Лидрал, юноша силится открыть глаза, но, хотя и чувствует на лице солнечное тепло, его по-прежнему окружает непроглядная тьма. Коснувшись пальцами трепещущих век, Доррин убеждается, что они подняты. Просто он ничего не видит.

– Эй, там вроде один жив! Рукой шевельнул.

– Никак это кузнец...

Доррин кашляет, выплевывая желчь и глину, и, с помощью Лидрал, принимает сидячее положение. Голова его то гудит, то наполняется жгучим огнем. Лидрал вливает сидр ему в рот.

– Что... там? После взрыва...

– Ничего, – отвечает Лидрал. – Галлианцы, которые уцелели, унесли ноги в свой лагерь.

– Ага, – добавляет один из сопровождающих женщину бойцов, – только вот уцелеть из двух тысяч удалось разве что паре десятков.

– Две тысячи! – ахает юноша.

– Теперь ты понимаешь, почему военачальник так нуждался в твоей помощи? – звучит из темноты другой голос.

С помощью чувств Доррин пытается получить представление о тех, кто его окружает. В сумраке слепоты он едва различает размытые изображения Лидрал и троих солдат.

– С тобой что-то не так? – обеспокоено спрашивает женщина. – Ты на меня не смотришь!

– Я не вижу. Ни тебя, ни... вообще ничего.

– Дело дрянь! – восклицает один из бойцов.

– Нужно вывести его отсюда, – говорит Лидрал.

– Мы поможем. Хоть на руках вынесем, ведь это он избавил нас от галлосских головорезов.

Опираясь на плечо Лидрал, Доррин ковыляет вдоль развороченного окопа, понятия не имея, в каком направлении движется. Задолго до вершины холма силы покидают юношу. Его начинает бить дрожь, а каждый шаг отдается в голове приливом боли.

Откуда-то издалека слышны крики и конское ржание. Доррин пытается сделать еще шаг, но навалившаяся всей тяжестью тьма опрокидывает его на сырую землю.

CXLVII

– Ну и атака! Две тысячи бойцов канули во Тьму! – рычит от бешенства Джеслек, глядя на развороченный склон противоположного холма, похожий на обгорелое, вспаханное и политое кровью поле.

– Это была твоя идея, – замечает Ания.

– Ну и что? Я тоже могу ошибаться.

– Да ну? Никогда бы не подумала!

– Фидел, – Джеслек оборачивается к бородачу. – Собери новобранцев и брось их в атаку на том же самом месте.

– Что?

– Насчет этих проклятых мин мы достоверно знаем только одно – их не могло остаться там, где они уже взорвались. В любом другом месте могут оказаться другие заряды. А если мы станем мешкать, враги могут заново заложить их и на этом склоне.

Фидел кивает – против такой логики возразить трудно.

– Даже этот, будь он проклят, кузнец не может ничего сделать, не затратив на это времени. Значит, наша задача в том, чтобы этого времени ему не дать. Командуй наступление. Ударь в том же самом месте. Брось все силы на прорыв и ни в коем случае не останавливай атаки.

– Будет исполнено!

– Атакуй безостановочно.

Джеслек снова оборачивается к полю боя. Ания переглядывается с Фиделем, и бородатый маг направляется к штабной палатке.

CXLVIII

Земля под его ногами дрожит, в голове звучат лязг металла, яростные крики, вопли раненых и проклятия, но хуже всего наполняющая сознание острой болью ужасающая белизна.

Он чувствует на губах что-то прохладное.

– Выпей это, Доррин. Пожалуйста...

Повинуясь ласковому голосу, он отпивает несколько глотков и, если только ему не чудится, боль чуточку отступает.

– Доррин!

Юноша узнает голос Брида.

– Он ослеп! – резко произносит Лидрал. – Теперь ты доволен?

– Доволен?

– Ты ведь этого добивался! Всякому понятно, что Черный целитель не может произвести такие разрушения и при этом не пострадать! Даже ваш хваленый Креслин, при всем своем могуществе, оставался незрячим большую часть жизни!

Брид тяжело вздыхает.

– Возвращайтесь на позиции, Белые возобновили натиск, – бросает он солдатам, а когда те уходят, оборачивается к Лидрал и Доррину: – Что еще мне оставалось? Противник и сейчас вдесятеро превосходит нас, так что с поля боя я, скорее всего, не вернусь.

– Прости.

– Да ладно... Все мы делаем не что хочется, а что приходится. Отвези Доррина в Дью, только езжай не через Клет.

– Я могу ехать верхом, – говорит Доррин. – Чувства могут заменить зрение, конечно, не в полной мере, но хоть как-то.

– Нечего тебе трястись в седле, – возражает Лидрал. – Ты нуждаешься в отдыхе, а повозка запросто свезет двоих.

– Позаботься о нем, Лидрал. Мне пора, – Брид снова вздыхает, и Доррин, хоть и незрячий, улавливает что-то вроде печальной улыбки. – Ты сделал больше, чем кто-либо другой, Доррин. Да убережет тебя Тьма!

Доррин пытается сесть, но его голову вновь пронзают белые иглы, и он теряет сознание, а когда приходит в себя, шум битвы слышится ближе.

– Доррин, ты должен встать... Мне тебя не снести.

Медленно, не делая резких движений, он все же садится.

– На, попей воды.

Лидрал подносит к его губам кружку. Вода, пусть и тепловатая, помогает: головная боль становится не такой резкой.

– Попробуй встать! Обопрись на меня и попробуй! – настойчиво повторяет Лидрал.

Кузнец поднимается. Колени дрожат, но ноги его держат.

– Теперь пошли.

Она поддерживает его, и они ковыляют по склону подальше от звуков боя.

– У тебя на плече кровь, – замечает она.

– Щепка попала. Это ерунда.

– Точно?

– Сущая ерунда. Куда больше меня беспокоит зрение. Машина-то так и не отлажена.

– Машина? В такой момент ты можешь думать о машине?

– А о чем мне думать? О том разрушении, которое я учинил?

Уловив чувствами Меривен и свой посох, Доррин, спотыкаясь, бредет по мокрой земле к лошади. Позади стучат копыта. Доррин пытается потянуться чувствами ко всадникам, но белые иглы вновь вонзаются в череп, и ему остается лишь надеяться, что это скачут спидларцы.

– Вон тот кузнец-целитель и торговка, – доносится чей-то голос.

– Тебя Лидрал зовут? – спрашивает кто-то другой.

– Да, – отвечает женщина. – О... тьма! – в ее голосе Доррину слышится испуг.

– Ты возьмешь с собой нашего командира? – спрашивает тот же незнакомец.

– Конечно. Кладите ее в повозку.

– Кадара? – хрипло допытывается Доррин.

– Она ранена. Без сознания, – отзывается Лидрал.

– Нам пора возвращаться, – говорит один из солдат. – Белые наступают, и военачальнику нужен каждый боец.

– Я о ней позабочусь, – заверяет Лидрал.

Протянув руку, Доррин касается лежащей без чувств Кадары. Усилием воли он отгоняет собственную боль и выискивает ее повреждения. У нее сломана ключица, рассечено предплечье, а за ухом глубокая колотая рана.

– Доррин, – тревожится Лидрал, – ты не можешь...

– Многого не могу, но кое на что еще способен, – ворчит он. – Кровотечение уже остановилось. Нужно отсюда выбираться.

Он поворачивается к привязанной кобыле.

– Меривен...

Лошадь ржет.

Нетвердо ступая по неровной скользкой земле, Доррин приближается к лошади, гладит ее по шее и берется за поводья.

– Поеду верхом.

– Как? Ты же не видишь дороги.

– Я чувствую тебя. Буду следовать за тобой, вот и все.

Пальцы его обхватывают посох, и на миг перед ним предстает вытоптанный, грязный луг. Головная боль утихает, остается лишь жжение в плече. Правда, длится это недолго, боль и слепота тотчас возвращаются. Однако у него появляется надежда. Возможно, сосредоточение на гармонии позволит ему восстановить зрение.

– Ну ты и упрямец, – бормочет Лидрал, поднимая откидной борт повозки и взбираясь на сиденье.

– Тебе бы этому радоваться. Как Кадара?

– Белая как мел, но дышит.

Доррин направляет Меривен следом за повозкой, катящейся по разбитой, в рытвинах и колдобинах дороге.

Повозка подпрыгивает на ухабе, и Кадара стонет. Доррин закусывает губу.

– Кто там? – слышится голос, принадлежащий, видимо, постовому.

– Это Черный кузнец... он ранен, – говорит кто-то другой.

– Но ведь не велено никого пропускать.

– Ты что, решил попробовать задержать этого малого?

Ответа не следует. Повозка, еще несколько раз качнувшись, выезжает на дорогу. Доррин пытается сориентироваться, но приступ боли заставляет его бросить эту затею, и он следует за повозкой, полностью положившись на Лидрал и Меривен.

CXLIX

– Вот они, кертанские ублюдки, – бормочет Киррас.

– Твоя задача – удержать две первые линии, – напоминает Брид.

На глазах у военачальника, наблюдающего через бойницу земляного вала, кертанские знамена падают на землю, а новобранцы – те, которые уцелели после спидларской контратаки, – разбегаются. Белые выпускают огненные стрелы, но спидларцы успевают укрыться под защитой земляных укреплений, почти не понеся потерь. Брид удовлетворенно кивает – пока все идет неплохо. Потом он бросает взгляд на другого отрядного командира – Риднера.

– Я готов.

Позади обоих командиров отряда стоят оруженосцы со щитами из черного железа. Брид снова смотрит в бойницу. Жаль, что дьявольских устройств Доррина не хватает.

Солнечное утро снова оглашается трубным зовом.

– Они явно не хотят давать нам передышку, – замечает Киррас.

– Да, даже после этого, – с кривой усмешкой отзывается Брид, указывая на обгорелый, развороченный склон.

Не успевает смолкнуть сигнал, как золотистые знамена начинают продвигаться вверх, к Спидларским укреплениям. Несмотря на град стрел, кифриенские новобранцы захватывают нижнюю из трех линий.

– Перебросьте туда новобранцев Биллы, – решает Брид.

– Но мы оголим правый фланг.

– На флангах они не атакуют... пока.

Киррас кивает оруженосцу и вместе с ним покидает укрытие. Вскоре офицер возвращается.

– Подкрепление на подходе, – докладывает он.

Брид видит, как войско под золотистыми знаменами приближается ко второй линии обороны, но застревает перед ней, когда обстрел, неожиданно для нападающих, становится вдвое интенсивнее.

– Готовься, – говорит Брид Кирросу. – Сейчас они наверняка бросят конницу направо и попытаются прорваться там. Выжди до последней возможности и бросайся вперед. Завяжи рукопашную, тогда им будет трудно использовать огненные шары.

– Будет исполнено, командир.

– Скоро я последую за тобой, – тихо произносит Брид, когда Киррос уходит.

Риднер хмурится, жуя губу.

Брид снова смотрит в щель. Как он и предсказывал, галлосская конница идет в атаку на правом фланге, где склон не столь обрывист и крут, как в центре или слева. Горстка всадников падает под стрелами, но Белые чародеи забрасывают укрытия лучников огненными шарами, и обстрел прекращается. Уцелевшие лучники не решаются высунуться из траншеи, чтобы прицелиться.

– Надо подпустить их поближе, – говорит Брид второму командиру.

Галлосская конница обходит справа линию земляных укреплений и обрушивается на пехоту, кажущуюся беззащитной, но в этот миг два спидларских конных отряда стремительно атакуют врага с тыла.

Выскочив из укрытия, Брид с длинным мечом в руке бежит вниз по склону и командует затаившимся воинам:

– К бою! Ударьте по золотым знаменам! К бою!

Лучники поднимаются из окопов и осыпают кифриенцев градом стрел. Брид, пригибая голову и перескакивая через мертвые тела, мчится к правой верхней линии обороны.

Вдогонку ему летят огненные шары, но он успевает спрыгнуть в траншею.

– Быстро к центру! – приказывает он находящимся там воинам.

Какой-то сержант пытается возражать, но огонь в глазах командира заставляет его умолкнуть. Он ведет людей в указанном направлении, а Брид уже несется назад, к наблюдательному пункту, возле которого ждет отряд Риднера. Взлетев в седло, военачальник мчится к правому флангу. Риднер со своими следует за ним.

– В атаку!

Риднер выхватывает меч, и его бойцы устремляются вниз по склону. Галлосские всадники пытаются преградить им путь. Дважды вспыхивает меч Брида, и двое врагов падают наземь.

– Стрелки! – грохочет голос военачальника. – К бою!

Выскочившие словно из-под земли лучники чуть ли не в упор выпускают стрелы по кифриенцам, продолжающим штурмовать центр позиции.

Однако Белые отвечают огненными шарами. Раздаются вопли, вверх по склону ползет маслянистый дым, однако потери обороняющихся не так уж велики. Лучники залегают в траншеях, конные отряды Кирраса и Риднера спешно отступают за земляной вал, где соединяются с Бридом.

– Выждем, пока они не поднимутся к вершине, – говорит военачальник. – Надо подпустить их как можно ближе.

Киррас мрачно кивает. Риднер вытирает свой окровавленный клинок тряпицей и засовывает обратно за пояс.

Трубный зов посылает на штурм очередную вражескую волну. На сей раз атакует в основном конница.

Особенно силен натиск на правом фланге, где Белые, потеряв лишь троих своих и почти не встречая сопротивления, стремительно продвигаются вперед, грозя оказаться в тылу у защитников центра.

– Пора! – командует Брид и пришпоривает коня. Его клинок сверкает как молния. Трое врагов падают прежде, чем успевают понять, что грозный воитель врубился в их ряды.

– Колдовство!

– Белобрысый демон!

Спасаясь от неумолимого клинка Брида, вражеские всадники бросаются врассыпную, но их настигают мечи последовавших за своим вождем спидларцев. Еще немного – и Белые обращаются в бегство.

– Назад! – кричит своим Брид. Он успевает уклониться, но опалившая его волосы огненная стрела поражает Риднера. Тот вспыхивает как факел.

Тех, кто собирается вокруг Брида в укрытии, насчитывается теперь меньше полного отряда. Направив коня на помост, к земляному заграждению, укрепленному изнутри бревнами, военачальник приподнимается на стременах. Хидленские части пытаются зайти с фланга, а внизу начала перегруппировываться Белая кавалерия.

– Стрелки! – командует военачальник. Стрелы летят навстречу вражеским всадникам, но уже спустя мгновение лучникам приходится залечь, спасаясь от чародейского огня. Тем временем хидленцы напирают, стараясь завершить свой обходной маневр.

Брид пристально наблюдает за всеми этими передвижениями.

Труба снова посылает перестроившихся всадников на приступ.

И вновь Брид подпускает их совсем близко, после чего врывается в их ряды, сея смерть, и командует своим отступление к вершине. Вместе с ним успевает отойти лишь горстка кавалеристов. Десяток укрывшихся за верхним валом лучников выбивают из седел рвущихся вперед Белых всадников, но как только те откатываются, на позицию стрелков обрушивается огненный дождь. А после огненного обстрела следует атака кифриенской пехоты: солдаты врываются в траншеи, схватываясь с уцелевшими и добивая раненых. Развернув коня, военачальник Брид мчится вниз по склону в гущу врагов. Киррос с четырьмя бойцами следует за ним, порубив на своем пути два десятка врагов. Белые бегут, но как только между ними и спидларцами образуется разрыв, чародеи вновь пускают в ход огонь.

Выпрямившись в седле, Брид бросает взгляд в сторону дороги на Дью, и в этот миг огненная стрела прожигает его насквозь. Объятый пламенем, воитель успевает сразить мечом последнего пехотинца и умирает с горькой усмешкой на губах.

Уже смеркается, когда на вершину, все защитники которой сложили головы, поднимаются вожди победителей. Они шествуют под белыми знаменами мимо обугленных тел, усеивающих склон.

Рыжеволосая Ания, мимоходом приглядевшись к одному из павших, ступает на прогалину следом за Джеслеком.

– Мы не можем позволить себе еще одну такую победу, – заявляет командующий объединенными войсками. – Наши потери составили не менее половины армии.

– Свыше двух третей, – подсказывает из-за его спины кто-то из штабных.

– Больше никаких сражений не будет, – заявляет Джеслек, – разве что мелкие стычки. У них не осталось бойцов.

– Свет свидетель, хочу надеяться, что ты прав.

– Я прав, – отрезает Джеслек. – Первым делом мы займем всю речную долину, а здесь оставим лишь небольшой заслон, оберегать дорогу на Дью. Сам Дью займем после того, как в наших руках окажется Спидлария.

– Как прикажешь.

Ания переглядывается с Фиделем. Лицо Керрила остается бесстрастным.

CL

Повозка скрипит. Доррин потирает лоб, гадая, какое расстояние они одолели.

– Выпей глоточек... пожалуйста... – Лидрал смачивает губы Кадары и растерянно обращается к Доррину: – У нее жар, а она не может даже глотать.

Доррин направляет Меривен к фургону, медленно спешивается и спрашивает:

– Можно мне немножко?

– Пей... вот.

Отпив воды, юноша касается посоха, стараясь впитать в себя прохладную тьму гармонии, а потом пробегает кончиками пальцев по лбу Кадары, передавая ей это ощущение.

Раненая стонет, однако остается в беспамятстве. И пить по-прежнему не может.

– Сколько мы проехали? – интересуется Доррин.

– Примерно четверть пути, как раз до поворота к лагерю углежогов. Скоро придется устроить привал. Темнеет, а я не могу видеть в темноте, как ты.

– Это раньше я мог, – поправляет юноша.

Слышится шорох. Лидрал роется в повозке, а потом вручает что-то Доррину.

– Держи. Это хлеб и сыр.

Он медленно жует, прислушиваясь к шелесту листьев и птичьим голосам.

– Готов? – сращивает через некоторое время Лидрал.

– Вполне.

На ощупь он взбирается в седло, и все начинается сначала. Повозка скрипит. Меривен всхрапывает. Кадара стонет...

Повозка и всадник тащатся по рытвинам и колдобинам дороги до тех пор, пока Лидрал не сворачивает в проем в придорожной ограде и не останавливает повозку на придорожной прогалине.

– Все. Ехать дальше я не могу.

– Ну и ладно, – сонно бормочет Доррин, покачиваясь в седле.

– И ты тоже не можешь. Слезай.

Он повинуется, почти не сознавая, что делает.

– Расседлать лошадь сможешь?

Доррин нащупывает подпругу.

– А Кадару подержать сумеешь? Мне постелить надо.

Юноша приподнимает на удивление легкое, горячее тело, а Лидрал тем временем расстилает одеяла.

– Клади сюда.

Юноша так и делает, но при этом морщится и тихонько стонет.

– Тебе больно?

– Ерунда, терпимо.

Боль в его плече и впрямь несравнима с болью Кадары.

– Тебе нужно подкрепиться и попить.

Не ощущая вкуса, Доррин жует черствый хлеб и пьет воду, после чего укладывается под повозкой. Он засыпает, но просыпается задолго до рассвета.

Слыша легкое посапывание Лидрал и шелест придорожных деревьев, он улыбается. Ему вспоминается, что такие деревья завелись в этих краях после того, как великий Креслин изменил климат и в нагорьях стало выпадать мало дождей.

Голова болит уже не так сильно, однако зрение еще не восстановилось.

– О... нет! Тьма, нет! Брид... не оставляй меня! – стонет в бреду Кадара. – Не надо... негодяи... белые ублюдки...

Мгновенно пробудившись Лидрал поворачивается и пытается успокоить раненую:

– Не бойся! Все в порядке. Мы с тобой...

– Где... кто?

– Я Лидрал. Мы здесь с Доррином.

– Брид... где он?

– Остался в Клете, – Лидрал осторожно встает, стараясь не задеть Кадару. – Сейчас я дам тебе воды.

– Ни за что не оставляйте там... рука... больно...

– Скоро заживет, – уверяет Доррин.

– ...уложила четырех поганцев... больно... Брид, где ты?

– Выпей вот это, – говорит Лидрал. Доррин садится:

– Можешь ты достать мой мешок? Там у меня немного звездочника.

– О чем ты раньше думал... ох, прости!

– Трудно думать, когда у тебя башку огнем жжет, – Доррин шарит в мешке, узнавая на ощупь, в каком пакете какое снадобье. – Вот... сумеешь посыпать ей на рану, а потом наложить повязку?

– Мне нужно зажечь свечку.

Доррин подает Лидрал пакет с заживляющим порошком.

– Ох, Свет!.. жжется... – стонет Кадара.

– Готово, – сообщает Лидрал. – Я ее перевязала. Что еще?

– Надо развести это в воде и как-то в нее влить. Сумеешь?

– Попробую.

Лидрал возится с посудой.

– Кадара, открой пожалуйста рот, – слышится через некоторое время.

– Как горько... словно яд. Ты хочешь меня отравить?

– Перестань, это лекарство! Тебе станет легче.

Некоторое время Лидрал продолжает бренчать посудой, а потом возвращается на место и ложится между Доррином и Кадарой.

– Спасибо, – говорит Доррин, касаясь ее руки.

– Спи, – шепчет она, пожимая его руку в ответ.

Со временем юноша засыпает, а просыпается лишь от утреннего щебета птиц. Голова почти прошла, а вот зрение так и не вернулось.

Лидрал уже встала и тихонько, стараясь не потревожить спящих, поит лошадей.

Доррин выбирается из-под повозки, делая все, чтобы не приложиться к ней макушкой.

– Остался хлеб с сыром. Угощайся, – предлагает Лидрал.

– Спасибо, – взяв у нее ломоть хлеба и кусочек сыра, он присаживается на низкую каменную ограду и спрашивает: – Ты все еще пользуешься сырорезкой?

– Так гораздо удобнее. Признаюсь, меня и по сей день бросает в дрожь при виде ножа, – отвечает Лидрал, садясь рядом с ним.

– Прости.

– Ты не виноват, – Лидрал касается его щеки.

– Хотелось бы в это верить. Но они схватили тебя из-за того, что ты любила меня.

– Я и сейчас тебя люблю, невозможный ты человек, – говорит Лидрал, сжимая его запястье. – Как бы хотелось, чтобы ты смог увидеть деревья на холме! Роса на их листьях сияет в солнечном свете так, что они кажутся серебряными...

– Мне бы тоже этого хотелось.

Некоторое время они сидят молча.

– Кадара все еще спит, – нарушает молчание Лидрал. – Это хорошо?

– Хорошо. Но нам придется разбудить ее, чтобы она приняла лекарство и попила. Ей нужна вода.

– Хочешь еще хлеба с сыром?

– А нам хватит на всю дорогу?

– Должно. Мерга собирала меня в дорогу так, словно я еду не в Клет, а на край света. Хлеба у нас аж четыре каравая.

Лидрал встает, чтобы собраться в дорогу, а Доррин погружается в мысли о хаосе и гармонии.

Некоторые люди веруют в гармонию, словно в Бога, но Бог этот кажется не рассудительным мудрецом, а упрямым формалистом. В противном случае как могли бы хорошие люди страдать из-за того, что им, во имя добра, приходится использовать не лучшие средства? Или же средство важнее цели? Всегда?

Взять Фэрхэвен. Хотя Белым Городом правят приверженцы хаоса, порядка там больше, чем где-либо в Кандаре. Преступность мала, и народ, похоже, позажиточнее тех же спидларцев. Только ли потому, что Фэрхэвен обогатился за счет завоеваний?

– Доррин, если мы хотим добраться до Дью без... без нежелательных происшествий...

Юноша понимает. Неизвестно, не поскачет ли в скором времени по этой дороге вражеская конница.

Как и вчера, первое прикосновение к Черному посоху возвращает ему зрение – но влажная от росы трава и темная зелень ласкаемой рассветными лучами листвы предстают перед ним лишь на миг. Мир снова поглощает мрак, и он отворачивается, чтобы Лидрал не увидела подступающих к глазам слез.

Почему гармония так далека от справедливости? Чистая гармония не в состоянии одолеть хаос, и любая попытка Доррина сконцентрировать силу гармонии для борьбы с хаосом оборачивается для него наказанием. Та же судьба постигла и Брида – Белые и спидларские купцы совместно покарали его за одаренность и приверженность гармонии.

Может быть, дело в том, что смерть есть конечная форма хаоса – так сказать полное отрицание человеческой гармонии? В конце концов, как бы ни упрекали его родные и Лортрен, Доррин ни разу не пострадал из-за использования гармонии для изготовления машин. Да и изготовление орудий убийства не навлекало на него особых бед. Чего, впрочем, не скажешь об их использовании.

– Доррин, помоги мне положить Кадару в повозку.

Юноша склоняется над раненой и, превозмогая боль в плече, поднимает ее.

– ...больно... не оставляй меня...

Доррин чувствует, что Кадаре чуточку лучше, но жар так и не сошел, а владеть правой рукой она сможет нескоро. Может быть, вообще никогда.

В кронах дубов бодро щебечут птички. А вот Доррину не до веселья.