Текст книги "Из Парижа в Бразилию по суше"

Глава 9

– Эй, джентльмен! Эй!..

– Эй, на корабле! Эй!..

– Мы прибыли!

– Отлично! Я очень рад.

– Если вы хотите сойти на землю, то поспешите.

– Я только об этом и мечтаю, капитан! Будьте столь любезны, чтобы приказать вашим людям подтянуть канат и опустить шар на палубу.

– Это исключено.

– Почему?

– Пассажиры высаживаются сами, без помощи моих матросов. Для чего и существует трап, соединяющий палубу с набережной. Они проходят по нему – и до свидания!

– А как же вещи?

– Багаж складывают в трюм. При помощи строп, закрепленных у основания мачты, его вытаскивают наверх и выгружают на пристань.

– Мой шар – тоже багаж.

– Это вы так считаете, но не я. Я называю багажом лишь то, что находится на палубе или в трюме.

– Не оставите же вы меня вечно висеть на высоте десяти метров привязанным к пароходу!

– Оставить вас висеть над моим пароходом?.. Нет, не оставлю. Помочь же вам спуститься – дело совсем другое.

– Но это же настоящая западня! Гнусная проделка!

– Тише, джентльмен, успокойтесь. Я подрядился довести вас за десять долларов от Ситки до устья реки Ситкин. Свое обязательство я выполнил, так что будьте добры, спуститесь и покиньте мое судно вместе с другими пассажирами.

– Вы же понимаете, что сам я без вашей помощи не смогу этого сделать.

– Тогда уплатите еще один доллар.

– Я дам вам его.

– Плата вперед!

Выслушав ультиматум, предъявленный ему наглым вымогателем, Жак Арно, держась за край корзины, качавшейся над волнами, словно майский жук на веревочке, попытался справиться с охватившим его гневом. Утомленный довольно оригинальным способом пересечения водного пространства, наш путешественник стремился поскорее опуститься на твердую землю, но столь гнусный шантаж откладывал желанный миг на неопределенно долгое время.

Оба собеседника, один высоко в воздухе, а другой внизу на палубе, вынуждены были кричать, чтобы слышать друг друга. Когда надсадный голос донес до Жака решительное требование мошенника, тот решил, что у него не остается иного выхода, кроме как опять заплатить вперед.

– К счастью, у меня как раз остался один доллар, – проворчал он. – Последний.

– Вы слышали, джентльмен? – повторил капитан. – Платите вперед, или я отвязываю канат.

– Это уж слишком… Получается, я должен верить вам на слово, вы же мне – нет.

– Но ведь это я вам нужен, а не вы мне. Когда мы поменяемся ролями, я тоже буду платить вперед.

– Ну что ж, пусть так!

Без лишних разговоров Жак завернул доллар в кусок подкладки, вырванной из своей шубы, аккуратно завязал его в узелок и как можно осторожнее бросил на палубу.

Однако бедолага не рассчитал, что волны, плескавшиеся в устье реки, без устали раскачивали хрупкое суденышко. И когда он разжал пальцы, державшие монету, корабль по воле рока качнулся как раз в сторону, противоположную той, куда падал сверток Жака. Доллар, ударившись о борт, соскользнул в волны, и его всплеск горьким эхом долетел до ушей нашего воздухоплавателя.

Американец невозмутимо наблюдал за случившимся.

– Это не считается, – сипло крикнул он. – Давайте другой доллар, или я отвязываю вас.

– Но у меня больше нет денег! – взмолился Жак.

– Нет денег!.. Что ж, тогда отчаливайте!..

Мошенник – а мы помним, что за утреннее представление он получил без ведома Жака кругленькую сумму в двести долларов (ну а каждый доллар – это 1,084 франка), – вытащил длинный охотничий нож и одним взмахом обрубил канат, полностью освободив себя от забот о человеке, который совсем недавно сумел всего за час туго набить ему кошелек.

Аэростат стремительно взмыл на значительную высоту, и задувший очень кстати западный ветер понес его в глубь страны. Однако положение нашего героя не стало от этого менее опасным. И вот почему. Когда он приступил на корме парохода к подготовке шара к подъему, то с удивлением и возмущением обнаружил в бутыли нефть вместо заказанного им горючего жира. Сам ли он был виноват, не сумев как следует объяснить капитану, какое топливо ему требуется? Или, напротив, у прощелыги были свои соображения на этот счет, и он с бесцеремонностью, достойной истинного янки, заменил животный жир минеральным продуктом?.. Конечно, Жак должен был бы сразу же потребовать от плута объяснений, хотя, скорее всего, претензии его вряд ли были бы удовлетворены.

Жак малодушно трусил только перед бортовой и килевой качкой и болтанкой, но в остальном, как мы не раз имели случай убедиться, был отважен и смел зачастую до безрассудства. Беспокоясь о сомнительной жидкости, содержавшейся в глиняной бутыли, не более чем если бы это была влага, столь дорогая глотке чукчи, он лишь слегка видоизменил нагревательное устройство, чтобы уменьшить риск пожара, а затем хладнокровно поджег нефть. Шар стремительно наполнялся, и навигатору некогда уже было разбираться в своих эмоциях. Ну а потом аэростат поднялся в воздух и восемь часов двигался на буксире у корабля. Вечно невозмутимый Жак, казалось, совершенно забыл о том, что один лишь сильный порыв ветра может так качнуть корзину, что опрокинет его сосуд с горючим. Для сохранения хладнокровия в подобных обстоятельствах требуется немалое мужество, почти что героизм. Действительно, нетрудно догадаться, каковы были бы последствия подобного происшествия, которое могло произойти каждую минуту. От опрокинувшегося сосуда с горючим воздушный шар тотчас бы загорелся, и несчастный воздухоплаватель оказался бы перед выбором: прыгнуть в воду или быть заживо зажаренным.

Счастливый, что так дешево отделался, в восторге от одной лишь мысли, что через минуту он ступит на твердую землю и, наконец, избавится от соседства этой зажигательной торпеды, Жак пришел в бешенство, когда американец перерезал трос и тем самым, помимо всего прочего, лишил его стального якоря. Тяжесть и без того нелегкого положения аэронавта усугублялась теперь невозможностью нормального приземления.

Вдали он заметил факторию, к которой нес его дувший с моря ветер. Опуститься в каком-нибудь обитаемом месте стало бы для него настоящим избавлением. Но как это сделать? Что нужно предпринять, чтобы приостановить полет?

Время торопило. Необходимо было срочно принимать решение.

Открыть клапан – минутное дело. Шар начал медленно снижаться. Все ближе и ближе частокол вокруг торгового центра… Жак не сомневался, что, будь у него якорь, он бы благополучно приземлился, тем более при таком слабом ветре. Но без этого простого и в то же время столь необходимого приспособления встреча его с землей вряд ли будет приятной.

До фактории оставалось не более трех километров, а аэростат все еще летел над бескрайним зеленым массивом на высоте около сорока метров.

Внезапно лес оборвался, уступив место обширной поляне, посреди которой толпилась оживленная группа пестро разодетых людей. Крикливые наряды, замысловатая зловещая раскраска и неистовые выкрики ясно свидетельствовали о том, что это было за сборище.

– Индейцы! – воскликнул Жак. – Мне повезло. Если только, как я надеюсь, эти бездельники не имеют относительно меня тех же замыслов, что и их сородичи атны с Купер-Ривер… Однако, увлекшись дикими плясками, они, похоже, даже не заметили меня. – И тут взгляд воздухоплавателя упал на распростертых на земле пленников. – Теперь мне понятно, отчего так расшумелись эти краснокожие дьяволы: сейчас прольется кровь.

Шар быстро приближался к площадке и через минуту должен был оказаться как раз над Перро и Отцом Врачевания, который уже заканчивал вычерчивать на лбу охотника зловещую линию для снятия скальпа.

Разглядев находившегося в беспомощном положении богатыря, Жак содрогнулся, мороз пробежал у него по коже.

– Гром и молния, – взревел он нечеловеческим голосом, – канадец из Нулато!.. Ну а кто тогда другие пленники?.. Да это же связанные, словно скотина перед убоем, Жюльен и Алексей!.. Как же помочь им?.. Я готов распороть этот проклятый шар, лишь бы поскорей спуститься к ним на помощь!.. Впрочем, кажется, у меня есть кое-какое средство… Правда, один шанс из ста, что при этом я не переломаю себе кости, но в случае неудачи я, по крайней мере, смогу утешиться тем, что, не сумев спасти друзей, погиб вместе с ними.

Не теряя ни минуты, Жак, великолепный в своем праведном гневе, ударом кулака сломал хрупкое сооружение, коим являлось его нагревательное устройство, и горящая нефть вырвалась на свободу. Труба, проводившая нагретый воздух, лишившись защиты из жестяного кожуха, мгновенно воспламенилась. Нижняя часть шара, сухая, словно пакля, находясь в непосредственной близости от лампы, загорелась столь же стремительно. И через несколько секунд оболочка из бордюша уже пылала и трещала буквально в нескольких футах от головы бесстрашного воздухоплавателя.

К счастью, прочная шелковая сетка пока еще выдерживала огонь. Ее густые ячейки защитили от языков пламени верхний слой оболочки, образовавший своего рода свод, превратившийся внезапно в импровизированный парашют, на котором Жак и опустился вниз. Приземление хотя и было жесткое, но завершилось довольно успешно.

Ему повезло, ибо он предусмотрительно уцепился руками за край корзины, чтобы не запутаться в такелаже. И в тот момент, когда горящий шар рухнул на землю, отважный аэронавт благодаря серьезным занятиям гимнастикой успел вовремя отскочить в сторону.

От удара о землю бутыль с остатками нефти разбилась, и ее содержимое огненными брызгами накрыло толпу краснокожих. Восторженные крики тотчас же сменились завываниями от боли. Ослепленные, обожженные и напуганные этим необъяснимым для них явлением, бездельники бросились на землю, призывая на помощь всех маниту[128]128
  Маниту – у североамериканских индейцев – добрый или злой дух, существо, обладающее сверхъестественными свойствами.


[Закрыть] сразу и протягивая в отчаянии руки к небу, наславшему на них такую страшную бродячую звезду.

Оболочка из бордюша уже пылала и трещала буквально в нескольких футах от головы бесстрашного воздухоплавателя

Со стороны же бледнолицых раздались удивленные возгласы, сменившиеся затем криками радости.

– Жак!..

– Алексей!.. Жюльен!.. Я не ошибся!.. У кого-нибудь из вас есть нож?

– У меня, сударь, на поясе, – раздался голос Перро.

Через минуту веревки были перерезаны. Все пятеро пленников встали, расправили затекшие конечности и могли хоть сейчас приступить к отмщению. Их ружья, заряженные, с запасом патронов, все еще валялись под тентом: краснокожие, опьяненные первым успехом, даже не подумали завладеть ими.

Перро, взяв в руки свой карабин и нежно поглаживая ствол и деревянное ложе любимого оружия, облегченно вздохнул. Быстро, одним взглядом, оценил окружающую обстановку, запечатлевшую последствия величайшего разгрома. И заметил своего заклятого врага, Отца Врачевания, которого, похоже, внезапно поразило безумие. Негодяй, привыкнув обманывать своих соплеменников с помощью различных трюков и переодеваний, злоупотребляя тем самым их доверчивостью, не смог вынести зрелища пылавшего шара, который он счел подлинным проявлением могущества сверхъестественных сил.

Достойный траппер, ничуть не смягчившись при виде обезумевшего врага, неумолимый, как и все, кто живет в этих малонаселенных краях и в области правосудия подчиняется только закону грозного судьи Линча[129]129
  Линч Уильям (1742—1820) – американский расист, отстаивавший право толпы самовольно, без следствия и суда, расправляться с лицами, заслуживающими, по ее мнению, смерти. Подобный самосуд, получивший распространение в США с XVIII века, стал называться по имени его идеолога «судом Линча».


[Закрыть], поднял карабин, взял краснокожего на мушку и приготовился размозжить подлецу голову. Хотя столь стремительное исполнение приговора обычно внушает европейцам отвращение, наши друзья не стали мешать: у себя дома каждый волен поступать так, как ему нравится. К тому же и кровавая полоса на лбу канадца не располагала к излишней снисходительности.

Неожиданно, к глубочайшему удивлению путешественников, Перро с тихим смехом опустил оружие.

– Не сто́ит напрасно тратить порох и пулю, – произнес он своим тягучим голосом. – Опасность миновала, так что давайте-ка позабавимся, как это принято в этой благословенной стране.

– Что вы хотите этим сказать, отважный мой Перро? – спросил Жюльен.

– А то, что теперь вы уже можете обнять своего друга, который, так кстати свалившись с неба, вызволил вас из этой заварушки… Да я и сам не прочь крепко пожать ему руку… А потом неплохо бы поговорить нам по душам, тем более что индейцев и след простыл.

– Но разве краснокожие не могут вернуться и снова напасть на нас?

– Нет, это исключено: у них тут будет столько хлопот, что они позабудут о нас.

– Что вы имеете в виду?

– Эти мерзавцы чиликоты переоделись в дикарей из других племен, чтобы грабить безнаказанно… Ну, словно жулики, нарядившиеся жандармами перед тем, как идти на дело… И все бы прошло у них гладко, если бы не остальные аборигены, не имеющие ничего общего с гнусной шайкой. Среди индейцев много честных людей, и к тому же им просто не выжить без факторий. Вот эти-то краснокожие и сыграют роль полиции. Прямо скажу, не хотел бы я оказаться в шкуре чиликотов!

– Вы уверены в этом?

– Так же, как и в том, что когда-нибудь мы все умрем… Вы небось никогда не видели, как снимают скальп?

– Нет, и честно говоря, не имею такого желания.

– Но ведь вы путешествуете для того, чтобы все видеть!

– Конечно, но не подобные процедуры.

– Дело ваше. Однако должен заметить, что такая возможность предоставляется не каждый день.

– Вот как!

– Да, сейчас снимают скальпы только в книжках, сочиненных в Европе, ну и, может быть, еще где-нибудь в глухих, уголках Скалистых гор.

– Но, Бога ради, объясните, почему вы считаете, что нам предстоит лицезреть этот мрачный спектакль?..

– Взгляните-ка сами! Я уже давно твержу вам об этом, – прервал друзей торжествующим тоном канадец. – Видите? Они идут сюда…

– Кто?

– Черт подери, да остальные дикари, что расположились лагерем возле английской фактории!

– Кто же успел предупредить их о случившемся?

– Это, месье, так же просто, как выкурить трубку. У англичан только что открылись торги. Краснокожие, собравшиеся перед факторией, конечно, заметили ваш шар, летевший в их сторону. А всем известно, что индейцы – любопытнее малых детей. И, завидев ту самую луну, о которой все говорят на сотни лье в округе, они тотчас забыли про товары. Пусть же первая выкуренная мною трубка будет и последней, если я ошибаюсь!

– Кстати, – спросил Жюльен, – куда же делся американский факто́р с двумя помощниками-метисами?

Перро рассмеялся беззвучно:

– Видите вон те «тюки», что шевелятся так, будто в них завернуты какие-то животины? Держу пари, что мерзавцы связали этих троих самым отвратительным рваньем… Глядите!.. Ну, что я вам говорил? Другие краснокожие их освобождают… Этих-то я знаю… Индейцы из Арк-Форта. Неплохие ребята!.. Вот и появился американский факто́р!.. И метисы!.. Ух, как они злы!.. Хоп!.. А это уже дело неважнецкое! Хозяин и его служащие недовольны и схватились за карабины!.. Па-па-пам!.. Двое чиликотов лежат на земле, третий захромал… Э!.. Три головы уже ощипаны!.. Три красных колпака!..

– Как, с них уже сняли скальпы?![130]130
  В примечании к парижскому изданию этого романа Л. Буссенар пишет: «Чтобы сохранить вещественное доказательство своей победы, краснокожий снимает скальп с убитого им или взятого в плен врага. Для этого он, вооружившись ножом, делает вокруг черепа надрез и затем с силой сдирает с головы несчастной жертвы соответствующий участок кожи вместе с волосами. Этот отвратительный обычай, который, к счастью, уходит в прошлое, присущ, как мне кажется, лишь североамериканским индейцам. Путешественники, исследовавшие Южную Америку, о скальпировании не упоминают. Я и сам беседовал на сей предмет со многими индейцами, проживающими в экваториальной зоне, и все они на мой вопрос, известна ли им сия практика, давали отрицательный ответ».


[Закрыть] – в ужасе воскликнул Жак.

– Именно! – с неподражаемым хладнокровием ответил канадец. – Вы только послушайте… как вопит тот, кто только ранен!.. Паф!.. Американцы еще стреляют, а краснокожие уже скальпируют… Да что там говорить, я, пожалуй, пойду посмотрю.

– Вы хотите поучаствовать в этой кутерьме?! Вы, Перро, такой серьезный человек?! Неужели вы и в самом деле пойдете туда?

– Да, пойду, хоть и рискую ненароком заработать увесистый тумак… Смотрите, там палят уже со всех сторон! Те, кто пришел позже, стреляют как сумасшедшие, но совершенно наугад… Впрочем, иначе и не бывает. Я не знаю никого, кто бы с таким удовольствием бабахал впустую, как это делают индейцы…

– Однако писатели создали им репутацию метких стрелков.

– Столь же фальшивую, как и мексиканские монеты, – вступил в разговор Жак. – Слышите, как свистят пули? Эти полоумные в конце концов перестреляют и нас.

– Полно, ежели это и случится, то не сегодня, – произнес, помолчав, Перро. – Чиликоты получили по заслугам. Те, кто не взят в плен и не оскальпирован, – а таких немного, – удрали… В общем, с ними покончено.

Этот разговор, который занял в нашем повествовании так много места, продолжался всего несколько минут, ибо события после драматического приземления Жака Арно в вихрях пламени развивались с невероятной быстротой.

Трое друзей и их отважные спутники-канадцы, спасенные столь чудесным образом, смогли наконец, обнявшись после долгой разлуки, рассказать друг другу о своих приключениях, произошедших с тех пор, как все они тем или иным способом покинули форт Нулато. Предоставляю читателям самим догадаться, стал ли Жак героем дня и был ли он чествован остальными как их спаситель.

Впрочем, спутники Жака были не единственными, кто благословлял его поистине фантастическое появление. Краснокожие, покинувшие английскую факторию и словно сумасшедшие бросившиеся навстречу воздушному шару, очутились прямо перед американским складом, который чиликоты за недостатком времени не успели разграбить. Пронырливый американец не преминул воспользоваться этим обстоятельством и, вовремя до краев наполнив виски большие стаканы, предложил их выдохшимся от бега и сражения воинам. Краснокожий очень чувствителен к знакам внимания, особенно в виде горячительной жидкости, и становится в ответ необычайно общительным и гораздо более сговорчивым, тем более если при этом виски без конца течет из бочки в бутылку, а из бутылки в его глотку. За добрым стаканом нашлось время поговорить и о делах. Индейцы похвастались шкурками, что остались в палатках возле английской фактории. Американец расписывал достоинства своих товаров, дал им пощупать лучшие из них и потом показал дюжину карабинов с дешевой отделкой самого дурного вкуса, но зато сияющей!., ослепительной!., позолоченной!.. Этого краснокожие уже не выдержали: каждый захотел иметь у себя такое ружье, ибо никогда ни один индеец с Великих озер не держал в руках столь сверкающего оружия. Они тотчас же побежали назад к английской фактории, с не меньшим проворством, чем бросились навстречу луне, и быстро приволокли все запасы мехов на спинах своих жен.

Теперь англичанин стоял на пороге разорения. Вот они, превратности войны, пусть и коммерческой!

Что же касается краснокожих, то они вскоре уже гарцевали на великолепных диких конях, несравненных скакунах, быстрых как ветер и необычайно выносливых.

Американец расписывал достоинства своих товаров

– Ах, месье Жюльен, – невольно вырвалось у Перро при виде этого живописного эскадрона, с ураганной скоростью пронесшегося мимо них, – как было бы хорошо и нам заиметь по такой лошадке! Наступила весна, вот уже два дня стоит теплая погода, снег растаял и ехать дальше на санях просто невозможно.

– Так в чем же дело? Кто вам мешает купить шесть лошадей за мой счет?

– Индейцы ни за что не продадут их.

Услышав ответ охотника, американец с видом человека, для которого время – деньги, заявил:

– Джентльмены, через десять минут у вас будет шесть лошадей.

– Спасибо, – ответил Жюльен. – И раз уж вы сами пожелали заняться их приобретением, то я заплачу за них любую названную вами сумму.

– Вы получите их задаром.

– Но…

– Я ваш должник. Я обязан вам жизнью, а компания из Сент-Луиса – огромной прибылью. Поэтому не отвергайте моего предложения.

– Смотри-ка, – шепнул Жак на ухо другу, – глядя на него, я, кажется, примирюсь с этими янки. Ради него я прощаю мерзавцу-капитану, чей пароход тащил мой шар на буксире, те малоприятные минуты, что мне пришлось по его милости провести в воздухе, тем более что, к счастью, все кончилось благополучно.

– Кстати, – заметил Жюльен, – ты же прибыл сюда почти что на корабле…

– Ах, довольно об этом! Одно лишь воспоминание о качке, которую я пережил на борту этой проклятой ореховой скорлупки, что всю дорогу швыряла мне в лицо клубы дыма пополам с пеплом, повергает меня в ужас.

– Но ведь пока ты находился на борту и наполнял свой покойный монгольфьер, у тебя же не было морской болезни, ни единого приступа!

– Черт побери, и в самом деле! Хотя этот морской скакун так и подпрыгивал на месте.

– Выходит, ты обрел наконец тот самый иммунитет, который я давно хотел тебе привить, пусть даже ценой собственного состояния?

– Увы, нет! Такие болезни не излечиваются.

– Значит, оказавшись на берегу даже крохотной речушки, ты опять откажешься переплыть ее на лодке?

– Но ведь речушку можно перейти и вброд…

– А если нет брода?

– Тогда переправлюсь через нее вплавь…

– А если вместо реки перед тобой окажется вдруг открытое море?..

– Ах, мой бедный шар сгорел! – жалобно простонал Жак вместо ответа.

– Господа, – резко перебил их американец, – можете выбирать ваших коней…

Глава 10

Индейские лошади были несравненными верховыми животными, так что факто́р «Пушной компании» из Сент-Луиса сделал своим гостям и спасителям поистине бесценный подарок.

Нельзя сказать, что они дорого ему обошлись, совсем наоборот. Хитроумный американец, заметив пламенное желание, вспыхнувшее в глазах краснокожих при виде карабинов, решил извлечь из этого двойную выгоду. Как человек, знающий, что чем выше цену он назначит, тем более желанным покажется его товар покупателям, одним из условий продажи ружей коммерсант поставил предоставление ему шести лошадей на выбор. И он не ошибся. Подобное беззастенчивое требование свидетельствовало в глазах индейцев лишь о высоком качестве предлагаемого товара. Лошади были отданы беспрекословно – сразу же после того, как тщательный осмотр их удовлетворил и заядлого спортсмена Жюльена де Клене, и опытного охотника канадских лесов Перро.

Однако американский факто́р отнюдь не собирался отказываться и от бизоньих шкур, предложенных ему краснокожими. Лошади были, так сказать, «затравкой» перед началом большой торговли. И, зная, что индейцы не могут не поторговаться, он небрежно бросил, что в общем-то шесть лошадей за дюжину карабинов – это такие пустяки, что о них нечего и говорить.

Дело было слажено ко всеобщему удовольствию, и ловкач-торговец сумел извлечь значительную прибыль, оплатив, даже не развязав кошелька, долг благодарности своим спасителям.

Коммерция и чувства слились воедино: услуги – в де́бет[131]131
  Дебет – в приходо-расходных книгах: счет поступлений и долгов данному учреждению.


[Закрыть], благодарность – в кре́дит[132]132
  Кредит – в бухгалтерии – правая сторона счета, открываемого какому-либо учреждению или лицу, на которую заносятся поступившие на его счет и причитающиеся ему к уплате суммы.


[Закрыть], шесть диких коней получены, баланс сведен, остается лишь приятное воспоминание. И больше никаких янки.

Ранним утром шестеро всадников тронулись в путь. Каждый вез с собой на четыре дня припасов – сушеное мясо и сухари в количестве, вполне достаточном для наших путешественников, половина из которых была записными охотниками.

Оставив позади реку Ситкин, они направились на юго-восток и, двигаясь вдоль телеграфной линии, связывавшей Ситку с Сан-Франциско, преодолели за четыре дня около трехсот двадцати километров, отделяющих устье указанной реки от форта Стейджер, расположенного на реке Скена, у подножия Скалистых гор.

Неутомимые мустанги, казалось, не знали усталости. Всадники же были вконец изнурены четырехдневным переходом, во время которого они, не имея предварительной подготовки, проделывали ежедневно по двадцать лье. И поэтому землепроходцы в полной мере оказали честь великолепным кроватям и обильному столу английской фактории, где им был оказан поистине радушный прием.

После двадцатичетырехчасового отдыха путешественники покинули Стейджер. Двухдневный переход до форта Бальбин, в ста двадцати километрах на юго-восток, показался им теперь приятной прогулкой. Последующие сто шестьдесят километров до форта Принс-Джонс были пройдены ими за два с половиной дня.

Наши друзья спешили достичь золотых приисков Карибу.

Наступило пятнадцатое мая. Повсюду бушевала весна. Природа, истомленная суровой зимой, наконец проснулась и с удвоенной энергией принялась возрождать самое себя.

В окрестностях Карибу, расположенного на пятьдесят третьей параллели, то есть на той же широте, что и Ливерпуль, температура зимой падает так низко, что нам в Европе просто невозможно представить. Смена зимы и весны происходит здесь необычайно резко. Впрочем, эта особенность является привилегией – если только в этом можно усмотреть какую-либо привилегию – любой северной части Североамериканского материка, где зимой замерзает ртуть, а летом термометр достигает нередко тридцати пяти градусов выше нуля.

Суровые зимы поражают нас больше всего, потому что свирепствуют они на тех широтах, на которых в Европе в то же время года температуры весьма умеренны и сильных холодов практически не бывает. Так, в Нью-Йорке, расположенном на той же широте, что и Неаполь (Нью-Йорк – на 40°42′ северной широты, и Неаполь – на 40°51′), температура зимой может опускаться до двадцати – двадцати трех градусов ниже нуля по Цельсию. В Чикаго, находящемся, как и Барселона, на сорок первой параллели, зимой иногда бывает двадцать пять – двадцать шесть градусов ниже нуля. В Квебеке, на 46°47′ северной широты, что лишь немногим южнее Нанта, широта которого – 47°13′, термометр показывает часто тридцать градусов ниже нуля. Более того, в Сан-Франциско, на 37°48′ северной широты, или на один градус южнее Лиссабона, холода достигают тридцати трех – тридцати четырех и даже тридцати пяти градусов ниже нуля по Цельсию. Но более всего удивительно, что в Пембине[133]133
  Пембина – город на западе Канады.


[Закрыть], возле сорок девятой параллели, то есть на широте Парижа, которая, как известно, равна 48°50′, ртуть в термометре нередко замерзает зимой, поскольку температура опускается более чем на сорок два градуса ниже нуля по Цельсию! Таковы же минимальные зимние температуры в Якутске и Нижнеколымске.

За жгучими морозами, которые, к счастью, менее продолжительны, чем сибирские, и равны последним только по интенсивности, стремительно наступает необычайно теплая весна, а за ней – жаркое лето. Так что злаки успевают в местном климате прорасти, взойти и созреть.

По мере того, как наши путники продвигались с Крайнего Севера на юг, они все явственнее замечали изменения в природе, восхищавшие всех, и особенно Жака Арно. Бывший супрефект округа Сена совершал подобное путешествие впервые. Покинув Европу и с тех пор не видя ничего, кроме заснеженных просторов, где то тут, то там торчали, словно забытые в снегу метлы, одинокие деревья, чаще всего сосны, отягощенные инеем, он теперь восторгался при виде цветущих фруктовых садов, окружавших фактории. Там росли чудесные абрикосовые деревья с розоватыми цветами, низкие яблони, все в белом цвету, раскидистые вишни, чьи ветви топорщились белыми гроздьями и горделиво возвышались над нежным ковром из трав, изукрашенным цветами, над которыми весело порхали пестрокрылые бабочки.

Но вскоре эти островки обработанной земли, затерявшиеся посреди бескрайнего леса, эти неприметные оазисы, отвоеванные человеком у дикой природы, остались позади. Друзья вступили под величественные своды дикого канадского леса, где горделиво высились огромные дубы, раскинувшие могучие ветви над кряжистыми стволами с красноватой и белесой древесиной.

То там, то тут появлялись великолепные американские вязы (Ulmus americana), высотой более ста футов и восемнадцати – двадцати футов в обхвате, гладкоствольный бук (Fagus americana), белый (Fraxinus americana) и черный (Fraxinus sambucifolia) ясень, упорно заселяющий влажные почвы, тонкоствольная сикомора, с голыми ветвями и листьями, словно запятнанными свернувшейся кровью, гигантские каштановые деревья с дуплистыми стволами и вечнозеленый лавр. Назовем также великолепную белоствольную березу (Betula populifolia), липу (Tillia americana), платан (Platanus occidentalis), одно из самых больших лиственных деревьев Америки, четыре вида орешника, растущего буквально повсюду: Caria alba, с чешуйчатой скорлупой, Juglans cinerea, или масляный орех, черное (Juglans nigra) и гладкое ореховое дерево, – и конечно же клены: сахарные, известные под названием красных кленов, пушистые, горные, крапчатые, или яшмовые, и негундо. Изящные кленовые листья удивительно сочетаются с листвой других деревьев, ибо это растение, как никакое иное, умеет уживаться со своими соседями.

Хвойные деревья произрастают отдельно, высокими купами, образуя участки густой зелени, кажущейся особенно темной на фоне лиственных деревьев, только что обрядившихся в весеннее одеяние. Преобладают такие породы, как белая сосна (Pinus strobus) – лесной гигант, достигающий порой высоты в двести футов, канадская ель (Abies canadiensis), Picea balsamifera – хорошенькое низкорослое деревце, из которого производится знаменитый канадский бальзам, Larix americana, или американская лиственница, предпочитающая, подобно белому кедру (Cupressus thyodes), влажные и болотистые почвы и обычно свидетельствующая своим присутствием о наличии поблизости любопытного травянистого растения со съедобными семенами, именуемого диким рисом, или водяным куколем.

Наконец, по краям полян, где имеется достаточно света и воздуха, встречаются американская лещина (Corylus americana), красная (Sambucus pubens) и черная (Sambucus canadensis) бузина, хрупкая мушмула[134]134
  Мушмула – кустарник из семейства розовых.


[Закрыть] с пурпуровыми цветами, смородина, брусника, рябина.

Ехавший во главе отряда Перро в непроходимых зарослях девственного леса чувствовал себя как дома и всегда находил ту единственную, едва заметную тропинку, которую торжественно именовал дорогой, так что путешественники без особой усталости быстро продвигались вперед. В самом деле, прогалины, какими бы заросшими они ни были, необычайно облегчают путь, ибо чаща нередко становится для путешественников поистине непреодолимым препятствием.

Перечисленные нами деревья растут там отнюдь не тем густым, но все-таки проходимым лесом, к которому привыкли мы у себя в Европе. Мало кто способен выбраться из чащобы девственного леса, где произрастают гигантские, не знающие топора, многовековые деревья, которые, отмирая, падают на землю и надежно преграждают путь.

Достигающие колоссальных размеров ели, кедры и туи, чьи макушки теряются в вышине, напоминают колоннады соборов. У корней же топорщится молодая поросль в ожидании того момента, когда она сможет наконец занять место какого-нибудь свалившегося от старости великана. Мертвые деревья громоздятся повсюду, образуя завалы высотой два-три метра. Чудовищные стволы, подгнившие и оттого рухнувшие на землю, постепенно превращаются в трухлявый перегной, поросший мхом. Врастая в землю под собственной тяжестью, они рассыпаются под грузом других деревьев, столь же могучих, но упавших позднее. Сильные, полные соков деревья, выкорчеванные последней грозой, предстают перед путником горами земли, осыпающейся с их повисших в воздухе корней. В этом хаосе живые стволы подпирают стволы давно отмершие, засохшие деревья с облетевшей корой соседствуют с зелеными исполинами, покрытыми лишайниками, гладкоствольные деревья лежат вперемежку с ветвистыми, лесные гиганты и карлики падают то плашмя, то под углом, а успевшая разложиться древесина служит им мягкой подстилкой.