Текст книги "Шестая жена короля Генриха VIII"

– Да, теперь я готова назвать вам его, так как теперь безопасно знать это. Тот, кого я люблю, называется Томас Сеймур!

У Екатерины вырвался легкий крик, и она порывисто оттолкнула принцессу.

– Томас Сеймур? – угрожающе воскликнула она. – Как вы смеете любить Томаса Сеймура?

– А почему бы мне и не сметь любить его? – изумленно спросила девушка. – Почему же мне не отдать ему своего сердца, после того как благодаря вашему ходатайству ничто не заставляет меня остановить свой выбор на равном мне по происхождению? Разве Томас Сеймур не является одним из первых людей в этой стране? Разве не взирает на него вся Англия с нежной гордостью? Какая женщина не чувствует особой чести в том, что он удостоит ее взгляда? Разве сам король не улыбается и не испытывает искреннего удовольствия тогда, когда Томас Сеймур, этот юный и сильный, смелый и жизнерадостный герой, стоит рядом с ним?

Каждое восторженное слово девушки, словно кинжал, вонзалось в сердце королевы. Но она совладала с собою и ответила:

– Да, вы правы! Сеймур достоин быть любимым вами, и вам не сделать лучшего выбора! Только неожиданность и удивление заставили меня взглянуть на это иначе, чем оно есть на самом деле. Томас Сеймур – брат покойной королевы, почему же ему не быть супругом принцессы королевской крови?

Елизавета стыдливо покраснела и спрятала смеющееся личико на груди Екатерины. Она не видела, с каким выражением ужаса и муки смотрела на нее королева, как судорожно сжимались ее губы и какая смертельная бледность покрыла ее лицо.

– А он? – тихо спросила она. – Любит вас Сеймур?

Елизавета подняла голову и, удивленно взглянув на королеву, вместо ответа спросила:

– Неужели возможно любить, не будучи взаимно любимой?

– Вы правы! – вздохнув, произнесла Екатерина. – Чтобы быть способным на это, нужно очень унизиться и очень утомиться жизнью!

– Боже мой, как вы побледнели, ваше величество! – воскликнула Елизавета, только теперь заметившая бледность Екатерины. – Ваши черты искажены, ваши губы дрожат…

– Ничего! – с мучительной улыбкой ответила Екатерина. – Треволнения этого дня исчерпали мои силы. Вот и все! К тому же нам грозит новая беда. Король заболел. Он почувствовал внезапное головокружение и почти без признаков жизни упал рядом со мною. Я пришла к вам по поручению короля, и теперь долг зовет меня к ложу моего больного супруга. До свиданья, Елизавета!

Королева сделала приветственный жест рукой и торопливо покинула комнату. У нее хватило мужества скрыть в себе свои душевные муки и с гордо поднятой головой пройти по залам дворца. Пред придворными она хотела быть королевой, чтобы никто не подозревал, какой мучительный пожар сжигал ее душу. Но наконец достигнув своего будуара и будучи уверена, что никто не подслушивает ее и не подглядывает за ней, она превратилась из королевы в тяжко страдающую женщину. Она опустилась на колени и с надрывающим душу стоном воскликнула:

– Господи, Господи, сведи меня с ума, чтобы мне не знать того, что Томас покинул меня!..

XI
Катастрофа

После нескольких дней тайных мук и скрытых слез, после нескольких ночей, проведенных в рыданьях и безутешном горе, Екатерина наконец успокоилась, приняв твердое и непоколебимое решение.

Генрих VIII был при смерти, и, как много ни страдала и ни терпела она благодаря ему, он все же был ее супругом, и она не хотела стать клятвопреступницей и обманщицей у его смертного ложа. Екатерина решила отречься от своей любви, которая была так чиста и так целомудренна, как молитва девственницы, от той любви, которая была так далека, как утренняя заря, и все-таки тем же небесным светом заливала мрачную тропу ее жизни.

Королева хотела принести самую тяжелую жертву: она намеревалась отдать любимого человека другой женщине. Елизавета любила его. Екатерина не желала допытываться, любит ли ее взаимно Томас Сеймур и не была ли клятва, которую он дал ей, королеве, на самом деле только грезой, обманом. Нет, она не верила в это, она не верила, что Томас Сеймур может изменить, способен быть двуличным. Елизавета же любила его; она была юна и красива и пред ней была великая будущность. Екатерина достаточно сильно любила Томаса Сеймура и не желала лишить его этой будущности, предпочитая принести себя в жертву любимому человеку.

Какое могло быть сравнение между ней, изнуренной горем и страданиями женщиной, и юной, жизнерадостной Елизаветой? Что могла предложить она Сеймуру? Уединенную жизнь, любовь и счастье… Когда король умрет и сделает ее свободной, на престол вступит Эдуард VI, и она, Екатерина, будет не более как забытой и затертой вдовой короля, в то время как Елизавета, сестра короля, может быть, принесет в приданое любимому человеку королевскую корону.

Томас Сеймур был честолюбив, Екатерина знала это. Может наступить день, когда он раскается, что не выбрал вместо вдовствующей королевы наследницу престола, и Екатерина решила предупредить этот день. Она хотела добровольно уступить принцессе Елизавете любимого человека, хотела побороть свое сердце и принести эту жертву.

Сжав это сердце руками, чтобы не слышать, как оно плачет и стонет, она пошла к Елизавете и с нежною улыбкой сказала ей:

– Сегодня я приведу вам, принцесса, любимого человека. Король исполнил свое обещание; собравшись со своими последними силами, он подписал вот этот акт, который дает вам свободу выбрать себе супруга не только среди венценосцев, то есть разрешил вам сделать свой выбор, следуя свободному влечению сердца. Я передам этот акт любимому вами человеку и пообещаю ему свое личное содействие и помощь. Король сегодня очень страдает и все больше и больше теряет сознание, но будьте уверены: если он в состоянии выслушать меня, я приложу все силы своего красноречия, чтобы склонить его исполнить ваше желание и дать согласие на ваш брак с графом Сэдлеем. Теперь я пойду принять графа, а потому побудьте в своей комнате, принцесса, потому что скоро Сеймур принесет вам этот акт.

Королева испытывала жгучую боль, словно ее грудь пронзили мечом и медленно поворачивали его. Но она была сильна духом, она поклялась вынести до конца эту муку и вынесла ее. Ни судорога губ, ни один вздох, ни стон не выдали тех мучений, которые она терпела; правда, ее лицо было лишено румянца, а взор печален; но это можно было объяснить тем, что она по ночам бодрствовала у смертного ложа своего супруга и сокрушалась об умирающем.

У Екатерины хватило геройства нежно обнять эту юную девушку, которой она только что принесла в жертву свою любовь, и она с кроткой улыбкой прислушивалась к восторженным словам благодарности Елизаветы.

Без признака слез на глазах королева твердым шагом вернулась на свою половину, и ее голос не дрогнул, когда она приказала дежурному камергеру пригласить к себе обер-шталмейстера графа Сэдлея. Однако она чувствовала, что ее сердце разбито, и с тихой покорностью прошептала:

– Он уйдет, и я умру! Но, пока он здесь, я хочу жить и пусть он не подозревает, как я страдаю!

А Елизавета в это время восторженно ликовала, потому что наконец-то она была у цели своих желаний.

О боже, как медленно и скучно тянулись для нее минуты! Должна пройти еще целая вечность, прежде чем придет к ней любимый человек, который вскоре станет ее супругом!.. У королевы ли он? Может ли она уже ждать его?

Как прикованная стояла Елизавета у окна и не спускала взора с обширного двора. Она знала, что Сеймур должен пройти вот через тот большой подъезд, через ту дверь, чтобы попасть на половину королевы…

Вдруг восторженный крик сорвался с губ Елизаветы…

Вот он, вот он, Томас Сеймур! Вот остановился его экипаж, его лакеи в расшитых золотом ливреях открыли дверцу, и он вышел из экипажа. Как прекрасен и великолепен его вид! Как благородна и горда его высокая фигура, как правильны и красивы черты его цветущего, юного лица! Как надменна и высокомерна его улыбка и каким жизнерадостным блеском горели его глаза!

На минуту взор Сеймура остановился на окнах Елизаветы. Он поклонился ей и вошел в дверь, которая вела во флигель, занимаемый королевой.

Сердце Елизаветы билось так бурно, что она почти задыхалась.

Вот Сеймур достиг большой лестницы… теперь он уже наверху… Вот он входит в покои королевы, проходит первую комнату, вторую, третью. В четвертой его ждет Екатерина.

О боже! Елизавета отдала бы год жизни за то, чтобы слышать, что скажет ее возлюбленному Екатерина и что ответит он ей на эту неожиданную весть; она отдала бы год жизни, чтобы иметь возможность увидеть его восторг, его удивление и радость. Ведь он был так красив, когда улыбался, так очарователен, когда в его глазах горел огонь любви и желания!..

Елизавета была юным, несдержанным ребенком. Ей казалось, что она задохнется, томясь ожиданием; ее сердце сильно билось, в груди замирало дыхание. Счастье сделало ее крайне нетерпеливой.

– Если он не придет сейчас, я умру, – пробормотала она. – О, если бы мне хоть краем глаза взглянуть на него или всего лишь услышать его! – Она вдруг запнулась, ее глаза заблистали, и очаровательная улыбка мелькнула на ее лице. – Да, я хочу видеть и слышать его, – продолжала она. – Но ведь я могу сделать это! У меня есть ключ, который дала мне сама королева и который подходит к замку в дверях, отделяющих мои комнаты от ее. С этим ключом я проберусь в ее спальню; будуар, в котором она, без сомнения, примет графа, расположен возле спальни. Я войду тихо-тихо и скроюсь за портьерой, отделяющей будуар от ее спальни; таким образом, я буду иметь возможность видеть его и слышать все, что он будет говорить!

Принцесса, как ребенок, весело рассмеялась и бросилась к письменному столу, на котором лежал ключ. Она высоко подняла его, словно победный трофей, и с сияющим взором воскликнула:

– Я увижу моего Томаса!

Затем она поспешила к заветной двери.

Елизавета не ошиблась, ее расчеты были верны. Королева приняла графа в своем будуаре. Она сидела на диване против дверей, которые вели в большой приемный зал. Эти двери были настежь открыты, и таким образом, пред ее взором был весь огромный зал. Она могла наблюдать за графом Сеймуром, пока он шел через зал, могла с нежным восторгом любоваться его красотою, его гордой поступью. Но, едва он переступил порог будуара, наступил конец ее счастью и ее сладким грезам, конец ее надеждам и восхищению. Она уже была только королевою, супругой умирающего короля, она не была более возлюбленной графа Сеймура, его будущим счастьем. У нее хватило духа с улыбкой приветствовать его, и ее голос не дрогнул, когда она велела закрыть двери в зал и опустить портьеры.

Граф изумленно взглянул на королеву, но повиновался. Он не понимал, как она смела назначить ему это свидание; ведь еще жив был король и своим костенеющим языком он еще мог произнести смертный приговор над ними.

Почему же Екатерина не ждет до завтра? К утру король уже может умереть, и они могут тогда безопасно и беспрепятственно видеться друг с другом! Тогда уже ничто не может стать между ними. Теперь, когда король был близок к смерти, Сеймур любил только Екатерину. Честолюбие взяло верх над его сердцем, смерть произносила приговор над его двойственною любовью.

Ведь со смертью короля Генриха должна была поблекнуть звезда его дочери, Екатерина же будет вдовой короля, и, без сомнения, ее супруг, лежащий теперь на смертном ложе, назначит ее регентшей до совершеннолетия принца Уэльского. Итак, в течение пяти лет Екатерина будет неограниченной повелительницей, пять долгих лет будет пользоваться королевским авторитетом и властью. Если Екатерина станет его женою, то и он, Томас Сеймур, разделит с ней власть, и королевская порфира, которая будет покоиться на ее плечах, прикроет и его; он поможет ей носить ее корону, которая, несомненно, по временам будет тяжелым бременем для ее нежной головки. В действительности он будет регентом, а Екатерина будет регентствовать только номинально. Она будет королевой Англии, а он – королем этой королевы.

Как опьяняюще гордо звучало это и какие планы, какие надежды связывались с этим! Пять лет власти – разве это не было достаточным временем для того, чтобы подкопаться под трон коронованного юноши и подорвать его авторитет? Разве можно было поручиться за то, что народ, привыкнув к королеве-регентше, не предпочтет и дальше оставаться под ее скипетром, вместо того чтобы доверить его этому слабому мальчику? Необходимо было приучить народ к этой мысли и возвести на престол Екатерину, супругу Томаса Сеймура…

Король был при смерти, и Екатерина, вне сомнения, будет регентшей, а когда-нибудь, пожалуй, и суверенной королевой. Елизавета же всего лишь бедная принцесса, без всяких надежд на престол, так как впереди ее были Екатерина, Эдуард и, наконец, Мария, старшая сестра Елизаветы…

Так размышлял Сеймур, проходя по комнатам королевы. Когда же он вошел в будуар, то уже окончательно был убежден в том, что любит только одну королеву, что только одну ее он и любил. Елизавета была забыта – ведь у нее не было шансов на престол. Ради чего же ему было любить ее?

Как уже было сказано выше, королева приказала ему закрыть двери в приемный зал и опустить портьеры. Но в тот же самый момент, когда граф исполнял ее приказание, всколыхнулась портьера на двери, которая вела в будуар из спальни королевы.

Однако ни Екатерина, ни граф Сеймур не обратили внимания на это. Они были слишком заняты друг другом; они не видели, как портьера продолжала колыхаться; не заметили, как она слегка раздвинулась посредине. Они ничуть не подозревали, что за нею спряталась принцесса Елизавета.

Королева поднялась с дивана и сделала несколько шагов навстречу графу. Только теперь, стоя пред ним и встретившись с ним взором, она почувствовала, как разбито ее сердце. Ей пришлось потупиться, чтобы Сеймур не заметил слез, невольно подступивших к ее глазам.

С молчаливым поклоном королева подала графу руку, но так как Томас Сеймур бурно прижал ее к губам и с нежной страстью взглянул на Екатерину, то ей пришлось собрать все свои силы, чтобы не выдать себя. Она поспешно отдернула руку и, взяв со стола свиток, содержавший подписанный королем новый акт о престолонаследии, сказала:

– Милорд, я пригласила вас сюда, потому что желаю дать вам поручение! Прошу вас передать вот этот пергамент принцессе Елизавете! Но прежде чем вы сделаете это, я хочу вас ознакомить с его содержанием. Этот пергамент содержит в себе только что санкционированный закон о престолонаследии. В силу его принцессы королевского дома более не принуждены вступать в брак обязательно с лицом царствующего дома, даже в том случае, если желают сохранить за собою неограниченные права на престол. Король Генрих дает право принцессам следовать влечению их сердца, и их наследственные права нисколько не будут страдать в связи с этим, то есть если избранный ими супруг и не будет владетельным князем или королем. Вот содержание этого пергамента; вы отнесете его принцессе и, без сомнения, будете благодарны мне за то, что я именно вам поручаю сообщить ей эту радостную весть.

– Почему же вы, ваше величество, думаете, что именно меня особенно обрадует это? – изумленно спросил Сеймур.

Королева собралась с силами, чтобы быть твердой и не терять самообладания.

– Потому что принцесса доверила мне свою любовь и потому что мне известна ваша нежная привязанность друг к другу! – тихо сказала она и почувствовала, как вся кровь отлила от ее лица.

Граф с немым удивлением посмотрел на королеву и затем обвел пристальным взором комнату.

– Нас подслушивают? – тихо спросил он. – Мы не одни?

– Мы совершенно одни, – громко произнесла королева. – Никто не может услышать нас; только Бог – свидетель нашего разговора.

Елизавета, стоявшая за портьерой, почувствовала, как стыдливый румянец прилил к ее лицу, и стала раскаиваться в своем поступке. Но ее словно приковали к этому месту. Действительно, подслушивание низко и недостойно принцессы, но в эту минуту она была лишь юной девушкой, любившей и жаждавшей созерцать любимого человека.

– В таком случае, если мы одни, пусть спадет маска, закрывающая мое лицо, пусть разорвется панцирь, сковывающий мою грудь! Привет тебе, Екатерина, моя звезда и надежда! Ты говоришь, что никто не слышит нас, кроме Бога? Ему известна наша любовь, Он знает, с каким страстным восторгом я ждал той минуты, когда я наконец снова буду с тобою! Господи Боже, уже целая вечность прошла с тех пор, как я не видел тебя, Екатерина, и мое сердце жаждет тебя. Да благослови тебя Бог, что ты наконец снова призываешь меня, Екатерина, моя любовь! – воскликнул граф Сеймур и распростер свои объятья.

Но королева отстранила его и с горечью произнесла:

– Вы ошибаетесь в имени, граф! Вы говорите «Екатерина», а подразумеваете Елизавету! Вы любите принцессу, ваше сердце принадлежит ей, и она тоже отдала вам свое сердце. Граф, я буду покровительствовать вашей любви и, будьте уверены, не прекращу своих просьб и молений до тех самых пор, пока не склоню короля исполнить ваши желания и дать свое согласие на ваш брак с Елизаветой.

Сеймур, усмехнувшись, возразил:

– Это маскарад, Екатерина, и вы все еще не снимаете маски со своего прекрасного лица! Долой эту маску! Я хочу любоваться тобою такой, какова ты в действительности; я хочу видеть в тебе твое прекрасное «я», хочу видеть женщину, которая принадлежит мне, которая клялась мне быть моею и уверяла меня всем святым, что будет любить меня, будет верна мне и последует за мною, как за своим супругом и повелителем. Неужели, Екатерина, ты забыла свои клятвы? Неужели ты изменила своему сердцу? Неужели ты намерена оттолкнуть меня и, как мяч, надоевший тебе, перекинуть меня другой женщине?

– О, я никогда не забуду и не могу быть неверной! – почти бессознательно произнесла королева.

– В таком случае ради чего ты говоришь мне о Елизавете? Ведь ты – моя невеста и жена в будущем, моя ненаглядная Екатерина! Зачем ты говоришь мне об этой жалкой принцессе, которая, как почка к солнцу, тянется к любви и первого встречного считает за солнце, по которому она томится. Что нам за дело до Елизаветы, моя дорогая Екатерина? И зачем нам заниматься этим ребенком в минуты столь долгожданного свидания?

– О, он зовет меня ребенком, – пробормотала Елизавета, – я для него – не более как ребенок!..

Она зажала рот рукою, чтобы не вскрикнуть от гнева.

А между тем Сеймур с непреодолимой силой притянул в свои объятия Екатерину и сказал с нежной мольбой:

– Не избегай меня!.. Наконец наступил час, решающий наше дальнейшее существование. Король при смерти, и наконец-то моя Екатерина будет свободна и получит возможность следовать влечению своего сердца!.. В эту минуту я вспоминаю о твоей клятве. Помнишь ли ты тот день, когда ты указала мне на этот час? Помнишь ли ты, Екатерина, как ты клялась мне быть моей женою и избрала меня своим повелителем в будущем? О, моя любимая, наконец-то с тебя будет снята корона, которая обременяет твою голову!.. Теперь я стою пред тобой, как твой подданный, но через несколько дней я буду твоим господином и супругом и спрошу тебя: «Екатерина, моя жена, сохранила ли ты мне верность, в которой ты мне поклялась, не изменила ли ты своим клятвам и своей любви, сохранила ты мою честь, которая является и твоей честью, незапятнанною и можешь ли с чистой совестью взглянуть мне прямо в глаза?»

Сеймур смотрел на Екатерину гордым и пламенным взором, и под его повелительным взглядом растаяла вся ее крепость и гордость, как тает лед под солнечными лучами. Он снова был господином, повелевавшим ее сердцем, а она – покорной девушкой, счастье которой заключалось в том, чтобы преклоняться пред волею любимого человека.

– Я могу свободно смотреть тебе в глаза, – пробормотала она, – на моей совести нет ни одного греха. Я не любила никого, кроме тебя, и только Господь занимает место в моем сердце рядом с тобою.

Совершенно обессиленная и опьяненная счастьем, она опустила голову на грудь графа и, в то время как он обнимал ее и покрывал поцелуями ее губы, чувствовала лишь, что невыразимо любит его и что для нее нет счастья без него.

Это был сладкий сон, это был миг дивного упоения.

Но это был только миг. Чья-то рука порывисто легла на ее плечо, и хриплый, гневный голос выкрикнул ее имя.

Екатерина подняла взор и встретилась с бешеным взглядом Елизаветы. С смертельно бледным лицом и дрожащими губами и раздувающимися ноздрями стояла перед ней принцесса, и ее глаза метали пламя гнева и ненависти.

– Так вот та дружеская услуга, которую вы мне обещали? – сказала она, скрежеща зубами. – Не ради ли того вы вкрались в мое доверие, выведали мою сердечную тайну, чтобы с иронической усмешкой выдать ее своему любовнику, чтобы насмеяться над достойной сожаления девушкой, которая, на момент забывшись, дала обмануть себя и сочла негодяя благородным человеком? Горе, горе вам, Екатерина! Заявляю вам, что не буду иметь жалости к прелюбодейке, насмеявшейся надо мной и обманувшей моего отца!..

Принцесса была взбешена; она отбросила руку, положенную было Екатериной на ее плечо, и, как разъяренная львица, отскочила при прикосновении своей соперницы. Кровь ее отца кипела и бурлила в ней, и, как истинная дочь Генриха VIII, она затаила в своем сердце только кровожадные и мстительные мысли. Она окинула мрачным взором Сеймура, и презрительная улыбка заиграла на ее губах.

– Милорд, – сказала она, – вы назвали меня ребенком, легко поддающимся обману, потому что он тянется навстречу солнцу и счастью. Да, вы правы, я была ребенком и была достаточно глупа, чтобы принять жалкого лжеца за дворянина, достойного гордого счастья быть любимым королевской дочерью. Да, вы были правы, это был ребяческий сон. Благодаря вам я теперь пробуждаюсь от него; вы превратили ребенка в женщину, которая осмеивает свое юное неразумие и сегодня презирает то, чему поклонялась еще вчера. Между нами все кончено. Вы слишком ничтожны и презренны даже для моего гнева. Однако говорю вам: вы вели опасную игру и проиграете ее! Вы медлили своим выбором между королевой и принцессой, но ни та, ни другая не достанутся вам, потому что одна вас презирает, а другая… взойдет на эшафот.

С резким смехом принцесса поспешила к двери, но Екатерина схватила ее за руку и принудила остаться.

– Что вы намерены делать? – спокойно спросила она.

– Что я намерена делать? – повторила принцесса вопрос Екатерины, и ее глаза засверкали, как у львицы. – Вы спрашиваете меня, что я намерена делать? Я тотчас пойду к отцу и расскажу то, что видела здесь. Он выслушает меня, и его язык еще в силах будет повернуться, чтобы произнести вам смертный приговор! О, моя мать умерла на эшафоте, а ведь она была невиновна. Посмотрим, ускользнете ли от эшафота вы, прелюбодейка!..

– Хорошо, ступайте к своему отцу и пожалуйтесь ему, – сказала Екатерина. – Но прежде вы должны выслушать меня. Я хотела уступить вам человека, которого любила. Своим признанием в любви вы разрушили мое будущее счастье, но я не сердилась на вас. Я понимала вас, так как Томас Сеймур достоин любви. Но вы правы: для супруги короля то была преступная любовь, как бы невинна и чиста ни была она. Поэтому-то я и хотела отказаться от нее, потому-то после первого же вашего признания я хотела молча принести себя в жертву. Так ступайте же и обвините нас пред своим отцом! И не бойтесь, я не отрекусь от своей любви. Я сумею совладать с собой и даже на эшафоте буду считать себя счастливой, так как Томас Сеймур любит меня.

– Да, я люблю вас, Екатерина! – воскликнул граф Сеймур, побежденный и очарованный ее величественным самообладанием. – Я люблю вас так горячо и пылко, что даже смерть вместе с вами кажется мне завидным жребием, и я не променяю его ни на какой престол и корону.

У Елизаветы вырвался крик ярости, и она одним прыжком очутилась у дверей.

Но что за шум раздался за ними? Казалось, что бурная волна вдруг вкатилась в переднюю и, приближаясь к будуару королевы, стала наполнять залы.

Елизавета приостановилась и стала прислушиваться.

Но вот двери растворились, и пред их взорами предстал бледный Джон Гейвуд. За ним были статс-дамы и дворцовые служащие.

– Король умирает! С ним сделался удар! Король при смерти! – кричали все наперебой, выражая свое отчаяние.

– Король зовет вас к себе! Король желает умереть на руках своей супруги! – сказал шут и, спокойно отстраняя порывавшуюся вперед Елизавету, прибавил: – Король никого не желает видеть, кроме духовника и своей супруги, и поручил мне позвать королеву.

Шут открыл дверь, и Екатерина через ряды плакавших и сетовавших придворных служащих и лакеев направилась к смертному ложу своего царственного супруга.