Текст книги "Моя любимая – Кикимора. Сказки для взрослых"

Следствие ведет Леший

Приближался праздник Купалы. И колдовали хозяйки над самим главным сладким напитком, когда-то подаренным богом Крышенем людям. На травах и меде долго настаивался этот напиток, который называли сурьей, и хранился он до срока в темных погребах. Мудрость и силу, и удачу получали те, кто хлебнет из общей чаши. Страшным наказанием станет для духа и смертного, если обнесут его во время пира и чаша по велению бога их Велеса мимо него передана будет. Не только люди, но и духи каждый раз вкушали напитка божественного и ждали дня этого с большим нетерпением.

Накануне праздника что-то случилось с лежебоками чертями. Понять, что с ними стало пока было невозможно, но они носились, как угорелые по лесу, все ломали, топтали, бросались грибами и дурели все больше.

Их ловили, привязывали к осинам, запирали в болоте, да разве удержишь чертей, на то они и черти, чтобы из любой дырки вылезти, от любой осины отвязаться. Сдурели почти все черти, а никаких других духов не хватит, чтобы всех их поймать и утихомирить. Тогда стали сгонять их к оврагу, толкали туда, и волки Велесовы, оскалив зубы, охраняли в этой огромной яме взбесившихся чертей. Уж выскочить оттуда в волчью пасть они не решались. Поглядывали, глазами темными зыркали и друг друга отчаянно колотили.

Пришел к оврагу Леший, взглянул на чертей и стал он с Федором гадать, что такое со всеми сразу сделаться могло? Долго бы они гадали, если бы не подоспела Кикимора Оксана. Она и поведала им о таинственному происшествии.

Кикимора рассказала, что они узнали от чародея Мрака о мухоморах, вернее, подсмотрели, как собирал он их да отбирал для каких-то своих нужд. Когда ушел он к себе, бросились черти за мухоморами, отобрали молодые да ядреные, и наелись их до отвала. Ждать долго не пришлось, и дурь на них напала самая настоящая. Сначала лежали они неподвижно и мычали что-то про себя, словно песни какие сочиняли, а потом вскакивать и прыгать начали, кто выше подпрыгнет и дальше улетит. Налетали на деревья и друг на друга, но от этого только еще больше веселились и непонятно чем радовались.

Вот и нарастало их веселие неизмеримое накануне праздника. Конечно, все знали, что тот, кто празднику рад, заранее веселиться начинает, но ведь не до такой же степени.

Только к вечеру удалось выловить всех чертей и в овраг согнать. Костры на краях его развели, волков усадили дальше охранять и строго-настрого наказал им Федор оврага не покидать, если жизнь дорога.

Но черти уже и сами уморились, побитые и яростные падали они друг на друга, потому что места было маловато и так теплее, и засыпали мгновенно, так, что храп стоял на всю округу.

Сидели духи около оврага рядом с волками и судили и рядили, что с ними дальше делать надо.

Приближался праздник, Соловей, в прошлом году стащивший на празднике русалку, и обращенный за это в ворона, должен был снять оперенье черное и вернуть назад несчастную русалку, а что еще с этими делать прикажете?

Еще с тем разобраться до конца не успели, а тут уже эти покоя никакого не дают. И всех их в ворон не оборотишь.

И было вынесено решение (предатель Федор его поддержал), что сурьи они на празднике не получат ни капли. И вроде бы наказание не страшное, но это как сказать и прикинуть. Об этом утром сообщили проспавшимся, но страшно хмурым и усталым чертям, которые начали в себя приходить и не знали, что им делать и куда деваться.

Сколько они не клянчили, не просили его, он оставался неумолим.

– Но как так, – возмущался бес Егор, – это по какому праву, ведь те, кто не попробует сурьи потом всю жизнь будет несчастен, и ничего у него клеится не будет. Ты не можешь с нами так поступить.

– Еще как могу, и все остальные меня поддержат, – отвечал им Федор.

Он был неумолим, ни у кого из несчастных чертей не возникло сомнения в том, что именно так он с ними и поступит.

– Это только на один год, – успокоил его Леший, – но радости и счастья от вас всегда не особенно много было, потому не изменится ничего. Год лучше, год хуже. Соловей вообще в шкуре ворона пролетал, и не клянчил ничего, надо мужественно все принимать. Умели шкодить, и отвечать придется.

– Так еще хуже будет, хотя и хуже уже некуда, – не сдавались самые отчаянные черти.

– У нас и без того мозгов не много, сами говорили, а за этот год и остальные выветрятся.

В голосах их слышалась угроза, они и сами боялись того, о чем говорили.

– Это напиток для мудрости, – вмешался Федор, – а надо признать, что Вам это никак не грозит. Хуже уже и не будет.

– Будет, будет, – уверял Захар, – сам увидишь и еще пожалеешь.

В том, что это была не пустая угроза, духи убедились очень скоро.

Но пока они были насмешливы и все заодно, черти почуяли настоящую беду, и надо бы успокоиться, чтобы хоть как-то утряслось, да не тут оно было. Черти все яростнее обсуждали предстоящий праздник.

И мало того, что им придется трезвыми оставаться, и несчастья к себе притягивать, так еще и насмешничать над ними станут остальные, когда напьются досыта, а им больше достанется, и веселиться начнут от души.

7.– Если предыдущие были хорошими, – не мог успокоиться Егор, -то что еще такое в этот-то случиться может, чего с нами прежде не приключалось.

Черти решили обмануть и духов и небеса. Они долго спорили о том, как это сделать, но неожиданно все стихло.

Они вроде бы успокоились после этого, но видимость всегда бывает обманчива, а у чертей особенно. Если взглянуть на них, то в те дни можно было подумать, что они побузили и примирились со своей несчастной долей. Кто-то и примирился, но далеко не все.

Черти подозрительно замолчали. Тихон уже сожалел о строгости наказания, но понимал, что провожать их никак нельзя, иначе они сядут на шею и больше не слезут. Федор оставался неумолим, он и слушать ничего не хотел о том, чтобы как-то смягчить им наказание.

– Если мы отступим и пойдем у них на поводу, они еще и не такое устроят, потом никаких волков для порядка не наберемся. Леший понимал, что он прав, да и труднее ему против своих идти, но ведь жаль бедных чертей.

Впрочем, какие они бедные и несчастные, черти вскоре показали им сами. Они куда-то исчезли, но никто не обратил на это внимания -черти исчезали всегда, затишье было перед бурей. Только хватились они чертей, как все и началось.

Прибежал Домовой Спиря в полной растерянности и ярости. Он волок за хвост одного из чертей, который визжал и упирался яростно, поднимая на уши весь лес, но Домовой крепко держал его, что совсем не было на него похоже.

Тихон понял, что в то время они уже что-то натворили. И стал Леший расспрашивать, что же случилось такое:

– Мы его из погреба достали, – говорил Домовой, – но он там не один был, – Домовой задыхался от ярости, – правда, остальным сбежать удалось. А этот замешкался, вот и попался.

Тихон взял черта за шкирку и хорошенько тряханул, тот чуть не вывалился из своей шкуры и стал визжать еще сильнее, подвывая.

– И что ты интересно в погребе делал? – допрашивал его Леший, хотя вопрос был излишним. Но тот мог и не отвечать, все было понятно и без слов. К празднику готовилась сурья, и в погреб они именно за ней и лазили.

Черт рыгнул, от него пахло сладким и тягучим напитком.

– Хочешь сказать, что они все выпили и не лопнули? – спросил его Тихон, оглядывая обпившегося черта со всех сторон.

– То, что они не выпили, повыливали в землю и испортили, у нас нет больше напитка, – только и сказал Домовой, совершенно убитый этим происшествием.

– А кто празднику рад, – лепетал Василий в тот момент, – но дальше не договорил, потому что еще раз Тихон его хорошенько тряханул и отбросил в сторону на приличное расстояние. Он летел так, что только пятки сверкали.

Леший смотрел на Домового:

– И что нам теперь делать? – спрашивал он.

– Я не знаю, у нас нет напитка, совсем, ничего не осталось, даже страшно подумать, что будет со всеми весь этот год– конец света.

Он больше ничего не мог договорить и задыхался от боли и ярости.

Стали появляться и те, которым удалось вовремя сбежать, они выглядывали из кустов и хотели посмотреть на то, что тут происходило, и подслушать, что им теперь будет.

Остальные черти едва ноги волочили, они напились досыта, и их больше ничего не волновало в этом мире, они отмахивались от Лешего и уварачивались от Домового и были всем довольны.

И самое главное – с ними ничего сделать нельзя было. Конечно, после их отдадут под суд, но праздник от этого не выиграет. Такого не бывало еще никогда.

– Это Тихон виноват, – вопил Егор, – если бы он с нами считался, то мы бы не совершили такого, и шкурой своей не рисковали, и к Чернобогу бы в черный список не попали.

Но на всякий случай он держался от них на приличном расстоянии.

Леший и на самом деле считал себя во всем виноватым, и даже не скрывал своего разочарования от всего, что происходило вокруг.

Когда наступил день праздника, Тихон собрал и запер всех чертей так, что они и пикнуть не успели в тот момент. Они слышали только праздничные крики и ничего не могли поделать. Ярило очень удивился, когда заметил, что на празднике не было большинства чертей.

– Куда вы их запрятали, какой без них праздник, – спрашивал он, и Тихон устыдился своей жестокости.

В разгар праздника их все-таки выпустили, и выкатили небольшой бочонок.

Черти смотрели, ничего не понимая:

– Он стащил его у соседей, – говорили одни другим.

Но, услышав такие слова, Тихон не поскупился на затрещины. Они еще смели его в чем-то обвинять.

Ярило понял, о чем они шепчутся и повернулся к ним, радостно улыбаясь.

– Это я одолжил еще немного сурьи у богов, да разбавил потом, не оставлять же из-за вас людей без напитка, – говорил Ярило.

Черти были пристыжены самим богом и так и оставались трезвыми, как стеклышко, им из нового бочонка ничего не досталось.

– Для Вас и без того год будет замечательным, – шутил Бог страсти.

Но Тихон и они сами знали, что их ждет суд скорый, как только праздник отшумит. Ходили и бродили они угрюмыми и совершенно трезвыми, и думали о страшной несправедливости, которая царит в мире.

А вокруг продолжалось веселье, да такое, что никому не удавалось удержаться от песен и плясок.

Год обещал быть удачным для всех, кто опробовал божественного напитка.

Соловей и Болотница

В тот миг, когда хотел Соловей еще что-то у Соловья спросить, а ведь так много ему надо было и узнать и сказать, над тишиной болот плач Болотницы и раздался, и так жалобно и протяжно забывала она, что и окаменевшая за это время душа Соловья не выдержала.

– Что же там такое случилось? – вырвалось у него.

Только улыбнулся в полутьме Водяной, он всегда о духах привык хорошо думать, и радовался тому, что Соловей не разочаровал его.

– А ты, это, не особенно прислушивайся. – Много разного после твоего ухода происходило тут. Уж не припомню был ли тогда Болотный. Водяной его недолюбливал до сих пор, хотя это так на него не было похоже.

– А потом и появились девицы его, красавицы писанные, конечно, он всегда верил в то, что красота спасет мир, вот и подбирал таких.

– И что? – поинтересовался Соловей, – он все еще косился невольно в ту сторону, откуда и раздавался этот душераздирающий плач.

– А ничего, только красота может спасти мир, если она душевной да доброй будет, а такая, как у девиц его, она только губит все на пути своем.

Соловей грустил, он вспомнил жену свою – ведьму настоящую, которая сбежала от него, бросив детишек малых.

Странно, что это было почти первое из того, что он и вспомнил теперь, но никуда от грустных воспоминаний все одно ему не деваться.

А Водяной между тем продолжал.

– Болотный и в ус не дует, а ведь если хорошо посмотреть на дно болотное, то сколько там молодцев добрых осталось, той красотой прельщенных, даже воевода один есть Никифор.

А дело было так, надоела ему, видать жена постылая, а может просто влюбился он в молодую да шуструю, да и отправился с ней в лес соседни, в заповедный наш, то они девиц своих не водили, а там, где ты прежде обитал, всякое случалось, тем более, с Соловьятами твоими всегда договориться можно было.

Привести -то привел, не знаю, что между ними там случилось, приключилось, только коварная Болотница Агата вот так и рыдать начала, может завидно ей стало, что простой девке тело воеводино и ласки достались, а ей нет, кто ее знает, а может еще что такое было.

Только встрепенулся наш Никиша, забыл о деве своей, и пошел он на тот плач, как зачарованный.

– И что? -спросил Соловей, хотя он и сам уже догадывался о том, что было, да и Водяной проговорился, но хотелось услышать эту историю еще раз из его уст.

– А ничего, девка пикнуть не успела, только руки к нему протянула, а уже и не ухватила, стоял он на одной кочке, а потом на другую прыгнул, тут она и появлюсь – блистательная, красивая была до жути, любого свести с ума могла, а тут много усилий и не потребовалось. Пошел он, ничего не видя, и не слышала, на этот свет дивный, да так и остался где-то. Даже не крикнул, когда тонуть начал.

Болотный знал, что мы ему спасибо не скажем, спасти его пытался, да разве возможно такое?

Так и оставался он на дне болота, а кто-то еще говорит, что красота спасет мир, я давно ведал, что может она только погубить его, и не будет по-иному.

Замолчал Водяной, и Соловей молчал. Болотный уже бесшумно появился, и лег на воду рядом с ними, чтобы взглянуть на звезды. Был он парнем толстым и мирным, а как услышал, что о нем говорят, так и двинулся сюда, в болоте своем никак усидеть не мог, да и на проснувшегося Соловья ему шибко посмотреть хотелось, а может и за болотницу заступиться, хотя на нее никто и не наподдал особенно. Так, только для острастки рассказывал истории свои Водяной.

И когда плач прямо над головами этой троицы раздался, они невольно посмотрели на широкую ветку березки, где она и сидела, словно русалка какая, но даже если тебе и удалось место русалки на дереве занять, от этого ты только болотницей всей одно и останешься.

Соловей отважился все-таки на нее взглянуть, хотя понимал, что не стоит этого делать.

И при свете луны увидел одно – она была не только очень красивой, но еще и одинокой и страшно несчастной.

Он хотел спросить у Водяного можно ли так притворяться, но не решился, да и не было его уже поблизости, они с болотным решили оставить своего гостя вместе с красавицей, в вдруг эти двое найдут друг друга, ведь перед ними не смертный был, и у Соловья есть своя голова на плечах.

А самое главное, разве может его кто-то оставить, если он что-то задумал, да и в одиночестве оставаться наверное, еще хуже, чем в объятиях Болотницы.

Как бы там не было. Но потянулся к ней душой Соловей. И стал он незаметно убегать от озера на то самое болото, где она обитала, только его и видели.

Что там такое между ними было – кто его знает, только плач слышался все реже, а потом стих и совсем.

Одно знали Водяной и Болотный, и сказочнику рассказали, когда он снова у них появился, что очень сильно изменился в момент своего второго пришествия Соловей, теперь уже никто и не помнил его клички Разбойник, и не свистел он совсем, только разве что от радости немного посвистывал. И уж язык не повернулся бы ничего дурного о нем сказать.

Бывает ли такое? Наверное.

И только Кот Барс не особенно поверил даже Водяному, хотя тот никогда прежде его не обманывал, да и теперь не собирался.

Но кот был осторожным и самым недоверчивым в мире созданием.

Кроме кота был и еще один из тех, кто не поверил Соловью – дух Ильи появился негаданно нежданно тут, чтобы на противника своего вечного взглянуть.

– Не тревожь его, – потребовал бес Федор, если ты скитаешься, это вовсе не значит, что и Соловей должен тут быть, не начинай все заново.

Ослушаться беса герой не посмел. Но так и ходил где-то поблизости и все надеялся увидеть Соловья и убедиться в том, что он так и оставался лютым ворогом, с которым надо бороться.

– Все воюет, бедняга, – говорил черт Федор Водяному.

– Да, нет ничего страшнее, чем хоть однажды в этот мир воином прийти, тогда точно никакого тебя сна и покоя не будет.

Но ни один Илья был у них под присмотром, вскоре они о нем забыли, потому что много еще чего случилось да приключилось

Сопенрничество талантов

Там, где столько духов разом поселились всегда что-то случается. Вот и на этот раз столько шуму и гама была, что вскоре все позабыли даже о проснувшемся Соловье и уже не гадали о том, что с ним делать надо и куда его девать.

И шум этот, как выяснилось вскоре был вовсе не разыгравшимся ветром, перед страшной бурей– такое тоже случалось, но не на этот раз.

– Что это у вас там творится? – спрашивал Соловей, когда вместе со всеми рванулся к поляне, с трех сторон лесами окруженной – именно там сходились у них в одном месте лес мертвых, дремучий и заповедный лес, и потому там разное в разные времена и происходить могло.

Но кажется никто Соловья не слышал, и отвечать ему никто не собирался, хотя остальные духи знали или догадывались, что там такое происходит.

А все оказалось очень даже просто, вот и русалка пожалела его да и рассказала на ходу, что давно уже это у них длится – Полевик с Овинником поделить не могут дочь водяного.

Еще больше удивился Соловей. Ведь он точно помнил о том, что это та самая девица, они же не умирали и не рождались снова, которая когда-то в черта влюбилась да так и осталась одинокой, как только Перун на облака его к себе забрал во время страшной грозы.

– А что, она за это время успела в кого-то влюбиться? – спросил Соловей, он не собирался вмешиваться, пусть эту парочку без него разнимают.

Овинник всегда лютым нравом отличался, и за меньшее мог кого угодно побить так, что ноги не унесешь, а тут и подавно.

– Да потому и бьются, что никого из них она не выбрала, ни один и ни другой ей не нужен, – уже Кикимора в разговор их влезла как всегда бесцеремонно.

Еще больше удивился Соловей, как можно драться, зная, что девице и на тебя и на соперника твоего наплевать?

– Злость их берет, и кажется им, если один куда пропадет да исчезнет, то второму точно легче от этого станет.

Как вскоре выяснилось, и у духов, не только у людей бывает безответная любовь, и что самое главное – ты не только сам в дурацком положении оказался, так еще и на чужой свадьбе тоже погулять не придется.

Вот беда -то какая, так беда.

Но пока Соловей уяснял да смотрел на то, что теперь творится, Леший и черт Федор – они всегда впереди были в таких делах, уже растащили женихов несчастных в разные стороны, и хотя те рвались, да пинались, но деваться им все равно было некуда, держали их духи остальные очень крепко.

– Да ей просто нравится, – Кикимора твердила, когда из-за нее духи дерутся, и кому такое не понравится, вот и морочит голову каждому из них, ты смотри еще не впутайся, хотя Велес и любит троицу, но не смешите духов честных.

Соловей и сам удивился ее проницательности, хотя чему было особенно дивиться, она всегда судьбы определяла, и Мокашь много им дала, и многому научила, чтобы они от всех остальных Берегинь отличаться могли.

Овинник вопил, что он Полевика все-таки побил, и пусть кто-то скажет, что это не так.

Никто ничего такого сказать не решился, побил не побил, а зачем им в такое впутываться надо было.

№№№№№№

Тогда Яга и призвала дочь Водяного к себе.

Она удивленно на нее посмотрела, словно не понимала, что требуется от нее.

– Ты бы дева наша уж жениха себе нашла, а то пока ты свободна, вон чего они творят-то, а как станешь замужней, так и к другим перекинутся.

– А что мне делать, если ни один из них не по нраву мне, – со слезами на глаза стала говорить она.

– Хорошо, коли так, только и про княжича думать не смей, не для тебя он, попомни мое слово, одно дело смертный, -век его краток, но совсем другое, никогда не быть дочери водяного счастливой с ним, сколько уже кот Баюн вам таких сказок рассказывал. Может он и хорош, и пригож, только они люди, и много чего в душах их такого намешано, что там ты самым несчастным созданием и сделаешься,

– А любовь? – невольно вырвалось у нее.

– А что любовь, на меня полюбуйся, только одной любовью и жила, и что стало, вон Лада как молода и прекрасна, потому что никогда и никого не любила, а ведь она моей старшей сестрой была, а поставь нас рядом.

Слезы высохли на глазах девицы, впервые она такое от самой Яги услышала и даже содрогнулась от всего, что было сказано. Нет, она послушает ее мудрого совета, она никогда и никого не будет любить.

– А Кикимора не послушает, она уже влюбилась, – мурлыкнул рядом кот.

Яга ему что-то сказать хотела, только не успела, заполыхало, затрещало что-то прямо рядом с их избушкой.

Когда все они туда, в лес высочили, пожар уже бушевал вовсю, и было понятно, что это Овинник его разжег как -то, когда за полевиком гнался, а тот крался за девицей.

Леший уже успел схватить одного за ногу, а второго за хвост и потащил в овраг, сбросил, словно деревья, ветром поломанные.

– Пикнуть попробуйте у меня тут.

И сам бросился с остальными пожар тушить. А он все разгорался от порывов ветра.

Разрыдалась девица наша, когда все угасло. И стала она ругать и того и другого.

А они только из ямы своей косятся на нее, да ворчат что-то про себя от обиды и горести. Надышались дыма, совсем ополоумели видать, и что только с такими делать.

Но ничего успокоились немного, и делом занялись, стали себе других невест подыскивать.

Только в сторону трех лесов с опаской смотрели, думали навсегда там их леший в овраге оставит, и шагу ступить не даст. Так порой и заканчивается любовь то потопом страшным, а то пожаром.

И чего только не бывает у духов, на и у людей порой такое же случается, на то она и жизнь наша странная да разнообразная.

Волк он навсегда одиночкой и оставался.