Текст книги "Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает"

Глава 33

Евдокия была в отчаянии – вместо одной проблемы, образовалось целых две: острая необходимость сообщить мужу о предстоящей беде теперь конкурировала с потребностью оказать помощь полузнакомому человеку. Евдокия была уверена, что над жизнью Сергея нависла с угроза, поэтому она перестала плакать, перекатила мужчину на пассажирское сидение, а сама уселась за руль.

Добравшись до ближайшей дорожной гостиницы, Евдокия сдала Кириллова на попечение дежурного врача и попыталась «автостопом» уехать в Нузу, но безуспешно. Несколько часов она махала руками на трассе, но решительно всем было с ней не по пути. Вообще-то машины останавливались часто и очень охотно, но едва выяснялось, что в ближайших кустах гнездится Бродяга (уже откормленный, но все еще неприглядный), водители резко меняли маршрут.

– Не попути, – словно сговорившись, утверждали они, брезгливо косясь на пса.

С Бродягой на руках, усталая и голодная Евдокия вернулась в мотель и с ужасом узнала, что последний свободный номер был сдан семейной паре буквально минуту назад.

– Из-под самого носа перехватили, – огорчилась она и горестно спросила у дежурного: – И что же мне теперь делать?

Тот, пожимая плечами, ответил:

– Попытайтесь найти место в ближайшем мотеле, но предупреждаю, это далеко.

Заметив на лице Евдокии досаду, дежурный добавил:

– Еще могу предложить вам переночевать в вашей машине на нашей автостоянке. Автостоянка хорошо охраняется.

– В том-то и дело, – вздохнула она, – что у меня нет здесь машины.

– Но я же видел, как вы ставили автомобиль на нашу автостоянку.

– Ставила, но не свой. Я всего лишь довезла до вашего мотеля отравленного мясом человека.

– Тогда не знаю, чем вам помочь, – развел руками дежурный, – ближайший населенный пункт в сорока километрах, там вы могли бы…

Закончить фразу он не успел – его оборвал телефонный звонок. Дежурный поспешно схватил трубку и тут же передал ее Евдокии.

– Кажется, это вас, – сказал он не очень уверенно. – Вас Дуня зовут?

– Да, а кто меня спрашивает? – удивилась она.

– Тот, отравленный мясом, которого вы привезли.

– Кириллов?

– Совершенно верно, Кириллов.

Евдокия схватилась за голову:

– Господи, я про него забыла! Так он здесь? Как он себя чувствует?

– Значительно лучше, – ответил дежурный. – У него легкое отравление.

– Ничего себе легкое! Он сознание потерял!

– Доктор сделал ему укол и посоветовал остаться в мотеле. Кириллов возражал, а когда выяснилось, что продолжать путешествие он не может, то взял номер люкс. Кстати, он просит вас подняться к нему. Кажется, вы забыли вернуть ключи от его машины.

– Точно! – вспомнила Евдокия. – Его ключи у меня! Мама моя дорогая, просто чудо, что я вернулась! – ужаснулась она.

Кириллов лежал в кровати. Он выглядел лучше, но был бледен и очень сердит.

– Куда вы пропали? – воскликнул он, едва Евдокия шагнула к нему на порог.

– Я пыталась на попутке в Нузу уехать, – честно призналась она.

– С моими ключами? – поразился Кириллов.

– Да, простите, я как-то забыла, но я бы вернулась, клянусь вам, я честный, порядочный человек…

– Порядочный? Вы бросили здесь, меня, одного! Больного! Беспомощного! Улепетнули с моими ключами! А про пса своего не забыли! И она еще разглагольствовала о любви!

Евдокия, сгорая от стыда, лепетала:

– Простите, я слишком рассеянная, я случайно, это все от того, что я очень спешу…

И вдруг она вспомнила, что оставила в автомобиле свои покупки: брючки, платья, табуретку! Много чего!

От чувства вины не осталось следа.

– Не кричите на меня, – рявкнула Евдокия, – в вашей машине мое барахло! Все, что я в магазине купила! Там брючки и табуретка!

– И что из этого следует? – опешил Кириллов.

– А то, что я не воровка.

– Ха! Мадам не воровка! – взорвался он. – Что мне с того? Она прихватила ключи от машины и оставила детские штанишки цвета поноса да пару колхозных платье! И табуретку! Я может быть вас удивлю, но на табуретке не уедешь в Нузу, а я должен быть там еще до ночи, иначе беда!

– И у меня беда! – воскликнула Евдокия.

– У меня беда значительно больше! – рявкнул Кириллов.

– А у меня бедее вашей беда!

Он зло рассмеялся:

– Знаю я эту беду. Ваша беда случилась тогда, когда ваша мамаша отказалась делать аборт!

– Мамаша моя давно умерла!

– Не удивительно, я тоже скоро умру! Так будет со всяким, кто свяжется с вами!

Евдокия заплакала – Бродяга завыл – Кириллов смутился.

– Простите, – смущенно промямлил он, – день с утра не заладился, но вы-то не виноваты, а я, негодяй, срываю на вас свое зло. Вы добрая, хоть и смешная.

– А вы не негодяй, – сквозь слезы пискнула Евдокия, – я тоже немного здесь виновата, а не заладился день и у меня.

– Не заладился – слово не то, – с чувством воскликнул Кириллов, – день просто пропал. Сначала мне нервы мотала чокнутая секретарша, адрес не хотела давать. Потом чертова жена за нос водила…

– Ваша жена?

Он презрительно фыркнул:

– Чужая, откуда у меня возьмется жена. Чужая жена меня за нос водила, не могла сразу правду сказать. Потом сумасшедшая баба толкалась в дверях, потом – снова жена… Если бы она сразу все толком сказала… А теперь я опоздал! И непременно будет беда!

– О-о, как я вас понимаю! – согласилась с ним Евдокия, вытирая глаза. – У меня все примерно то же: сначала муж меня донимал…

– Чей муж?

– Разумеется мой, чужому бы я не позволила. Слушайте дальше: муж только за дверь, а тут и какой-то придурок звонит и давай мне пудрить мозги. Из-за него я в одной комбинашке на улицу выскочила, а тут новый урод в подъезд меня не пускает, держит в двери. Насилу отбилась. Бегу домой, еще один сумасшедший встает на моем пути. Времени отнял немеряно, и конечно я опоздала! И теперь будет беда! У Ленечки моего будет беда! Беда! Беда!

– Какая беда? – меняясь в лице, воскликнул Кириллов.

– Если бы я только знала! – схватилась за голову Евдокия. – Думаю, страшная! Не сказал же придурок! Заладил: беда да беда, а что за беда – неизвестно.

Кириллов прозрел:

– Поздравляю вас! Придурок тот – я!

– О чем вы? – опешила Евдокия.

– Это я вам сегодня утром звонил. Точнее не вам, вашему мужу.

– Это вы мне звонили? – поразилась она и, ехидно поджав свои пухлые губы, заключила: – Значит чертова жена – это я!

Кирилов без всякого чувства вины развел руками:

– Уж простите! Урод – тоже я! Это с вами мы не могли разминуться в двери, а все потому, что вам захотелось войти туда первой как раз в момент, когда я практически в дверь эту благополучно вошел. Зачем вы меня обратно тащили? Зачем выбивали мой чемодан?

Евдокия бросила на пол пса, подперла руками бока и завопила:

– Ах вот оно что! Значит я – сумасшедшая баба!

Кириллов презрительно гмыкнул:

– Гм, а почему бы и нет, если я сумасшедший? Так меня обозвать! – Он поразился. – И за что? Всего лишь культурно спросил где живет господин Лагутин. Этим я времени отнял немеряно? Да я секунды вас не держал!

– А я вам толково все рассказала! Если бы вы не толкались в двери, а сразу поехали в аэропорт со своим чемоданом, то Ленечка был бы сейчас не в Нузе, а дома, теперь же беда! Беда! Беда! – завопила в отчаянии Евдокия.

– Да уж, беда, – пригорюнился и Кириллов.

– Постойте, – очнулась она, – а что за беда? Вы хоть мне расскажите, а то я ношусь, незнамо за чем.

– Беда, не то слово. Все ужасно. Просто кошмар. Но, вы простите, это секрет и не мой. Точнее, не только мой. Я не могу вам сказать. Поверьте мне на слово: если к утру не найду вашего мужа…

Он замолчал, темнея лицом.

– То что? – упавшим голосом спросила Евдокия.

– Отвернитесь! – гаркнул Кириллов.

Она растерялась:

– Зачем?

– Я должен одеться! Немедленно! Отвернитесь, а еще лучше выйдите! Я должен срочно одеться и ехать! Сейчас же! Сейчас же в Нузу!

– А я?

– Вам-то ехать зачем? – удивился Кириллов.

– Чтобы мужу сказать о беде.

– Об этом скажу ему я, а вы возвращайтесь домой. Теперь, когда все обнаружилось, ехать со мной вам не нужно. И вы, и ваш пес мне обуза.

– Ах вот вы как! – рявнула Евдокия и, хлопнув дверью, покинула номер.

Бродяга (он остался с Кирилловым) истошно завыл, ей пришлось вернуться.

– Вы бессовестный, – крикнула она, забирая из номера пса. – Бессердечный! Я пешком пойду в Нузу! Я на брюхе туда поползу!

– Но зачем? – удивился Кириллов, поспешно втряхивая себя в костюм. – Что за глупости? Это за каприз. Вряд ли ваш муж одобрил бы это решение.

Евдокия, услышав про мужа, рассвирепела.

– А с чего вы взяли, что я слушаюсь Леню во всем? – завопила она. – Я сто раз все нарушила из того, что он мне наказал! И не смейте меня ругать! Да, я такая! Я не живу, я нарушаю! Все и всегда!

– Да? Вы такая? – удивился Кириллов. – Непохоже, вы наговариваете на себя.

– Почему это?

– А потому, что вы сами мне хвастались своим счастьем, и я сделал вывод, что вы из тех женщин, которые… Впрочем, не буду вас обижать.

Евдокия демонстративно отвернулась от Кириллова, будто беседа с ним – пустяк, ерунда. Тиская напуганного внезапной разлукой пса и целуя его, она засюсюкала:

– Ах ты Бродяжка мой, мой ты бедненький, думал, тебя уже бросили, оставили с неудачником…

– Я, между прочим, преуспевающий бизнесмен, – гордо вставил Кириллов.

Делая вид, что не слышит, Евдокия продолжила:

– Бедный песик, ты думал, что тебя оставили в этом ужасном номере…

– Номере люкс, между прочим, – крикнул Кириллов.

Евдокия на этот раз обернулась, прожгла его злыми глазами и тоном угрозы потребовала:

– Соблаговолите закончить обидную фразу, которую вы невзначай обронили. Какой вы сделали вывод насчет меня?

– Какая вам разница, – отмахнулся Кириллов.

– Ну уж нет, договаривайте, – взвилась она. – Из каких я, по-вашему, женщин? Из каких? Из каких?

– Видит бог, я пытался замять, но вы сами на скандал напросились. Хотите знать из каких вы женщин?

– Да, хочу знать!

– Что ж, получайте. Отвечу курьезом из жизни. «Ты слишком рассчетлива и холодна, – сказал муж и добавил в отчаянии: – Видимо, пора тебе изменять». И в этот же день жена ночевала вне дома. Когда она вернулась, муж удивленно спросил: «Ты где была?» «Твое приказание выполняла», – спокойно сообщила жена.

Евдокия остолбенела:

– Так я из таких?

– Именно!

Она снова отбросила пса, подперла руками бока и, наступая, с угрозой спросила:

– Значит я из тупых, послушных и хитрых?

– Так мне кажется, – уже менее уверенно подтвердил Кириллов.

– И поэтому вы не хотите меня брать с собой?

– Не поэтому.

– А почему?! Сейчас же мне отвечайте! – грозно приказала она и для пущей убедительности притопнула ногой.

Кириллов поежился и согласился:

– Хорошо, не кричите, так и быть, я возьму вас с собой.

Евдокия мгновенно преобразилась.

– Вот и спасибо большое, – сказала она, вновь хватая на руки пса и с нежностью его всюду целуя. – Ах ты мой бедненький, ах, мой халосый, снова досталось тебе, снова тебя уронили, – приговаривала она.

Бродяга, оказавшись у хозяйской груди, успокоился и почти замурлыкал.

«Смотри, я на тебя рассчитываю», – говорили его глаза.

Евдокия шепнула в мохнатое песье ухо:

– Я знаю, Бродяжка, знаю.

Кириллов, с грустной улыбкой глядя на парочку, строго сказал:

– Едем прямо сейчас. Думаю, к середине ночи окажемся в Нузе.

– Постараемся вам не мешать своей болтовней, – заверила Евдокия.

– Болтайте, мне это нравится, – усмехнулся Кириллов и добавил задумчиво: – Может, и к лучшему, что беру вас с собой.

Глава 34

Когда тронулись в путь, Евдокия спросила:

– Как же это случилось, что вы не узнали меня? Не узнали четыре раза!

– Можно подумать, вы узнали меня, – ядовито заметил Кириллов. – Не узнали четыре раза.

– Я рассеянная и на мужчин не смотрю.

– А я, как нормальный мужчина, не могу родную сестру узнать, если она поменяет прическу.

– У вас есть сестра? – оживилась Евдокия.

– Нет, это я для примера сказал. Как я мог вас узнать, когда вы были раздетая и…

Кириллов внимательно посмотрел на нее и закончил:

– Уж не знаю какой вы были, но теперь вы совсем не такая.

– Я изменила прическу, – съязвила Евдокия, – и надела костюм, и накрасилась.

– Ну вот, кто же после таких превращений сможет, простите, узнать в вас ту сумасшедшую, которая имеет привычку носиться по улице в одной комбинации?

– Мой муж всегда меня узнает.

– Надеюсь, это ему не трудно. Впрочем, – Кириллов смерил ее придирчивым взглядом и с улыбкой продолжил: – теперь, пожалуй, и я вас смог бы узнать по…

Он замялся, подбирая слова.

– По узким бедрам и огромному бюсту, – подсказала ему Евдокия.

Он вздохнул:

– Вы снова обиделись.

– Нисколько, таким образом все меня узнают. Но почему вы не хотите сказать про вашу беду? – вдруг спросила она.

Кириллов нахмурился:

– Если вы будете меня доставать…

– Молчу-молчу! – поспешила заверить его Евдокия и тут же задала новый вопрос: – Но почему вы боитесь любить? Это совсем не страшно и очень приятно.

– Неужели? А вы-то откуда знаете? – удивился Кириллов.

– Ну как же, и я в некотором роде как бы была влюблена. Я и сейчас очень даже, кажется, влюблена.

Евдокия сделала паузу и сердито добавила:

– В своего мужа.

– Вот именно, что «в некотором роде», «как бы» и «кажется» да еще в своего мужа. Так мог бы и я завести себе как бы жену и любить ее в каком-нибудь роде. На это меня хватает пока. Вроде.

Видимо, он попал в самую точку – Евдокия обиделась и ей (это всего удивительней) нестерпимо захотелось ему надерзить.

– Знаете что, – сжимая кулачки, закричала она, – вы тут выпендриваетесь, рисуетесь, оригинала из себя корчите, а я все про вас знаю!

– Знаете что? – удивился Кириллов.

– Знаю, что вы все придумали!

– Придумал? Что?

– Придумали эту вашу любовь!

Он рассердился:

– С чего вы взяли?

– С того, что вашу байку я слышала и, кажется, слово в слово, точь в точь. «Внизу живота появляется шар, раскаленный и очень тяжелый», – передразнила его она и рассмеялась: – Занятнейшая история, чистой воды плагиат, а вы просто врун.

– Я никогда не лгу! – бледнея, воскликнул Кирилов.

Евдокия обрадовалась:

– Ну, что я говорила! Человек, который не врет! Никогда! Уникум! Все это я тоже слышала, только не помню где… А правда, где я все это слышала? – задумчиво спросила она, и тут неожиданно выплыло важное, судьбоносное.

Выплыло то, что мучило Евдокию давно среди всех этих странных событий. Фраза, сказанная Кирилловым, уже давно не давала Евдокие покоя – ее мучила цитата из Тагора. Ее вообще многое мучило: страх за мужа, смятение мыслей, невозможность расставить все по своим местам – разложить по полочкам…

И несчастный Боб страшно мучил, и череда ненормальных событий – как возникли они? Куда ведут Евдокию? К чему?

Оглянуться она не успела, а уже едет в Нузу – не мучительно разве? Брат – маньяк, а она едет в Нузу! А вдруг Боб Еву убьет? А Евдокия табуретки и брюки себе покупает, и о Тагоре болтает с полузнакомым мужчиной…

Все не так! Хаос, полный разброд! И эта фраза еще…

Над ней надо подумать, а думать как раз и некогда. И некогда, и некогда – новое и новое все происходит, наростает, наслаивается на старое…

И совпадения. Странные совпадения! Их много! Слишком много!

И совпадения ли они?

Евдокия вдруг замолчала и изменилась в лице. Тишина (для Кириллова уже непривычная) повисла гнетуще – он с опаской спросил:

– Что случилось?

– Ваша фраза, – прошетала она, – ваш Тагор.

– «Что я есть – я не вижу; что я вижу – тень моя», вы это имели ввиду?

– Господи, – пискнула Евдокия, – вы правы! Как я сама не додумалась?

– До того, до чего и Тагор? – усмехнулся Кириллов.

– Именно! – закричала она. – Что я есть – я не вижу; что я вижу – тень моя! Это так просто и так ужасно! Боб винит себя зря!

– Боб, это муж?

– Боб – это брат! – воскликнула Евдокия.

– Ах да, муж у нас Леонид, – вспомнил Кириллов. – С вами я даже это забыл. Видите как вы меня заболтали, – посетовал он.

Она не ответила, погрузившись в раздумия, погрустнела и замолчала. И молчала так долго, что Кириллов забеспокоился и сам уже начал вопросы ей задавать, но Евдокия упрямо молчала.

Впрочем, «упрямо» – неверное слово. Она просто не замечала Кириллова, словно забыла о нем, отдавшись своим страшным мыслям. С этими мыслями Евдокия незаметно уснула и не проснулась даже тогда, когда въехали в Нузу.

Кириллов отыскал в Нузе отель, достал документы из сумочки Евдокии и пошел устраивать ее на ночлег. Свободный номер остался один, и дежурный долго не хотел его отдавать Кириллову для Евдокии.

– Вы понимаете, что я не хочу ее зря будить. Какая вам разница? Я же плачу.

– Тогда номер себе и берите.

– А нельзя оформить на нас двоих?

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что она женщина, а вы мужчина. Вот скажите, кто она вам?

– Она мне сестра, – без запинки солгал Кириллов.

– А фамилии разные, – глядя в паспорт Евдокии, заметил дежурный.

– Правильно, сестра моя замужем.

– Но и отчества ваши разные.

– Правильно, мы брат и сестра лишь по матери. Мы от разных отцов.

Дежурный, хитро улыбаясь, спросил:

– А где доказательства?

Кириллов вздохнул с облегчением:

– Ах вот вы о чем. Так бы сразу мне и сказали, – и быстро сунул купюру в его кулак.

Номер незамедлительно был предоставлен. Кириллов бережно внес спящую Евдокию в спальню и положил ее на единственную кровать, а сам до утра, чтобы не дай бог не уснуть, отправился гулять по городу.

Когда Евдокия проснулась, у нее под боком дремал Бродяга, а за окнами было светло. Она глянула на часы и, подхватываясь с кровати, испуганно закричала:

– Уже полдень!

– Наконец-то вы проснулись, – услышала она из соседней комнаты голос Кириллова. – Не каждый умеет так «на массу давить». С такими способностями без всякой тенировки можно на пожарника экзамен сдавать.

Евдокия выскочила из спальни (благо спала в одежде) и возмутилась:

– Как вам не стыдно? Что значит – на массу давить?

– Давить на массу – значит крепко и долго спать, – накручивая диск телефона, просветил ее Кириллов. – У вас это мастерски получается.

– Да, – согласилась она, – сама удивляюсь. Обычно я так долго сплю, принимая лекарства, но вчера ни одной таблетки не проглотила. А почему вы не разбудили меня?

– Еще и я сейчас окажусь виноватым. С какой стати я должен был вас будить?

Евдокия опять возмутилась:

– Как – с какой стати? А кто будет спешить? А Ленечку кто искать будет?

– А я, по-вашему, чем сейчас занимаюсь? – удивился Кириллов. – Или вы лучше знаете как его разыскать? Тогда подключайтесь, доставайте мобильный и – вперед. Желаю удачи.

Она растерялась:

– Куда – вперед?

Сергей покачал головой:

– Не понимаете. Ну тогда не мешайте тому, кто понимает. Половину гостиниц я уже обзвонил, о Лагутине там не слыхали.

– И что же делать теперь?

– Дальше звонить. Берите справочник, будем звонить в две трубы.

Вскоре выяснилось, что ни в одной из гостиниц города Лагутин не регестрировался. Взялись за общежития – результат все тот же. Кириллов позвонил в аэропорт и проверил получал ли Лагутин багаж – ответили: получал.

Евдокия обрадовалась:

– Значит в Нузу Ленечка прилетел.

Кириллов с ядовитой усмешкой уставился на нее и спросил:

– Ну, и где ваш Лагутин? Зачем ему этот город? Какие у него здесь дела?

Она пожала плечами:

– Он сказал, что летит на важную встречу.

– Значит надо искать психиатров и у них узнавать про вашего мужа, – сделал заключение Кириллов и начал искать.

От помощи Евдокии на этот раз Сергей отказался. Она сидела рядом и хмурилась – мысли все те же, что и вчера: фраза Тагора. Картины в связи с этой фразой рисовались ужасные – Евдокия так глубоко в свои горькие думы ушла, так увлеклась, что начала подстанывать и поохивать. Бродяга ей вторил. Кириллова это смущало. Сначала он вида не подавал, но в конце концов не выдержал и спросил:

– В чем дело? Почему вы скулите? Может, у вас зубы болят?

Евдокия сказала:

– Хуже! – и разрыдалась.

Кириллова слезы ее поразили. Он подумал: «Ну вот, началось. Зря я с бабой связался!»

И начал ее успокаивать, от чего Евдокия только громче и жалобней завывала. Бродяга тоже не отставал. Это Кириллову надоело.

– Я вижу, вы заняты, – сказал он, – так не стоит вам и мешать. Я, пожалуй, пока спущусь в ресторан и пообедаю. Точнее, поужинаю – четыре часа. Не возражаете, если возьму собаку с собой? Или одной вам выть будет скучно?

Услышав такие крамольные речи, Евдокия выть прекратила, открыла рот и с минуту молчала – горе словно сняло рукой. На смену мятежным страданиям пришла твердая ярость. Евдокия прижала к себе Бродягу и завопила:

– Как вы смеете так со мной обращаться? Вы бесчувственный грубиян!

– Возможно и грубиян, – усмехнулся Кириллов, – но не бесчувственный. Утром вашего пса гулять выводил и кормил, вы же этим не озаботились. Теперь ему пора ужинать и снова гулять. Рискую вас удивить, но пес не игрушка, он живой, ему изредка надо какать и писать. И прилично питаться, он старый и очень больной. Шерсть у него не в порядке, вы же его не лечите. И вообще, вы частенько о друге своем забываете. И за что он вас, только, любит?

Евдокия вскрикнула «ой!», расцеловала пса и горестно запричитала:

– Мой Бродяжка, мой милый, мой старичок, прости меня, дуру!

– С дурой подмечено правильно, – согласился Кириллов, – но «прости» в рот не положишь. В этой гостинице есть ресторан. Мы с Бродягой его опробовали и не отравились пока.

Втроем – Евдокия, Бродяга, Кириллов – отправились в ресторан.

В холле их встретил дежурный и поинтересовался у Кириллова как спалось ему и его сестре. Когда дежурный скрылся из вида, Евдокия спросила:

– Сережа, у вас здесь сестра?

– У меня вообще нет сестры, я вам уже говорил, – напомнил Кириллов.

– Тогда о ком же шла речь?

– О вас. В отеле остался всего один номер. Казалось бы, повезло, но нас не хотели селить вдвоем. Пришлось врать, что мы брат и сестра. Вы, надеюсь, не против.

– Конечно нет, – заверила Евдокия и подумала: «Но у меня есть уже брат. Это Боб. Зачем мне новые родственники?»

Мысли о Бобе вернули ужасное настроение. За ужином Евдокия размышляла о себе, о Пенелопе, о брате. Ничего хорошего в размышлениях не было – Евдокия паниковала.

Кириллов не замечал ее состояния, он был погружен в свои размышления. Казалось бы, чего проще отыскать приезжего в Нузе, в небольшом городке – ан нет. Словно сквозь землю провалился Лагутин, никто и нигде не слыхал про него.

Впрочем, нет, один психиатр о Лагутине кое-что слышал, но только как о хорошем враче. У Кириллова даже мелькнула мысль, а не пахнет ли здесь адюльтером, не к любовнице ли приехал в Нузу Лагутин?

«Во всяком случае эта версия многое объяснила бы, – подумал Кириллов. – Зачем ему нужен отель, если есть где остановиться. Точно, надо по злачным местам Лагутина поискать. Если он приехал к зазнобе, то должен ее развлекать».

Сергей здраво решил, что при таких обстоятельствах помощь супруги в поисках блудного мужа крайне опасна, поэтому, выйдя из ресторана, он твердо сказал:

– Здесь наши пути расходятся. Есть у меня одно дельце, так что, прощайте. К полуночи я вернусь.

Она растерялась:

– Прощайте? Вернетесь к полуночи? А я что, по-вашему, делать должна?

– До полуночи не так уж много осталось, – успокоил ее Кириллов. – Вернитесь в номер, погуляйте с собакой, сходите в кино. Я не знаю, займите делом себя, в конце-то концов.

И, не дожидаясь ее возражений, он быстро и сердито ушел.

Евдокия с Бродягой вернулись в номер.

– Это ужасно, ужасно, – твердила она, – зачем он сбежал? Мне нельзя одной оставаться.

Оставаться одной ей действительно было опасно. В номере она погрузилась во мрак своих мыслей, и сразу все выводы, казавшиеся химерическими рядом с Кириловым, обрушились на Евдокию жестокой реальностью. Кириллов своим присутствием как бы ей говорил: «Нет-нет, ты ошибаешься, такого быть не должно, так не бывает».

Теперь же некому было это сказать, и Евдокия поверила всем своим страшным мыслям.

– Мама моя дорогая! – взвыла она. – Так и есть, это я! Я! Я!

Открытие было столь невыносимо, что срочно требовался уход – уход из комнаты, из отеля, из города… Даже из этого мира! Из жизни!

Охваченная кошмарным своим состоянием, напуганная и беспомощная, Евдокия металась с воплями по комнатам номера – Бродяга трусил за ней.

«Ты можешь на меня рассчитывать, – говорили его глаза. – Я очень хочу помочь, но что делать, не знаю, я не понимаю тебя, подскажи».

Евдокия в глазах не читала, Бродягу не замечала, ей было плохо, ужасно и нестерпимо.

«Надо включить телевизор,» – вдруг решила она, без всякой надежды, что это ее отвлечет.

Действительно, какое-то время она бессмысленно смотрела в экран – шли местные новости. Диктор со скорбным видом о чем-то рассказывал, но Евдокия его слова пропускала мимо ушей и не в силах была сконцентрироваться – суть уходила. О чем идет речь она поняла только тогда, когда на экране крупным планом возникла картинка: дорога, кусты, а в них обезображенный женский труп.

– Это я! Я! – взвизгнула Евдокия и выключила телевизор.

Визг ее переполнил комнату. Бродяга, испуганно строя горбы, попятился; шерсть его встала дыбом.

«Даже собака знает кто я», – обреченно подумала Евдокия.

Ноги ее подкосились, силы разом ушли, но новая мысль окатила горячей волной, открывая второе дыхание. И снова Евдокия заметалась по номеру.

– Конечно, пес знает! – вопила она. – Ему ли не знать, он же был рядом со мной! Он все время был рядом, и ночью и днем!

Бродяга уже не пятился – мешала стена, в которую он смятенно ввинчивал свой тощий зад с трусливо поджатым хвостом. Евдокия к нему приблизилась и, глядя прямо в собачьи глаза, строго спросила:

– Признавайся, Бродяга, кто убийца? Кто маньяк? Ты же знаешь!

Пес действительно знал, но хозяйке он не ответил. Стыдливо отвернув свою добрую морду, пес промолчал. Он был русским, а у русских молчание – знак согласия. Евдокия, памятуя об этом, приняла немой знак за согласие пса с ее страшными мыслями.

– О, нет! Нет! – хватаясь за сердце, воскликнула Евдокия. – Это слишком жестоко!