Текст книги "Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает"

Глава 35

Все, что до этого Евдокия держала в уме как вероятное, теперь стало истинным – Бродяга поставил последнюю точку. А тут и память стала покорной. Память мгновенно ей подсказала все те состояния, которые она скрывала от мужа. Евдокие сразу стало понятно как попадали ножи в квартиры ее подруг – их подкладывала она сама. Евдокия даже смогла припомнить когда и как это было.

«Да-да, – говорила себе она, – у меня участились провалы. Память вдруг взбунтовалась: вот я разговариваю с Евой, потом – провал, а потом я в ванной Ирины себя застаю. И как раз возле шкафа. Тогда я нож и подложила. И тут же забыла об этом. У меня раздвоение личности. Во мне живет страшный, жестокий убийца. Он из меня выходит когда пожелает и от меня же тайком жуткие вещи творит.

А мои сны? Теперь нет сомнений, это не сны! Я действительно бродила ночью по городу! И убивала! Боб правильно все разгадал, только дело не в нем. Это я подложила ему ключи!

Это я набила сундук ножами!

Бедная Пенелопа!

Она догадывалась! Она следила за мной! Боже мой, как я больна! Даже здесь, в Нузе, в чужом незнакомом городе я совершила убийство! Дальше так продолжаться не может! Это надо немедленно прекратить! Я не человек! Я себе не вольна!

Я должна умереть!

Но как?!»

Евдокия остановилась (а она, размышляя, беспрестанно носилась по номеру), хищным взглядом окинула комнату, но придумать ничего не смогла. В голове вертелось только одно: «Надо срочно себя убить! Скорей! Медлить нельзя!»

Как убить себя, она не знала, но была охвачена решимостью нешуточной. Неизвестно чем затея закончилась бы, не откройся внезапно дверь и не войди в номер Кириллов.

Увидев его, Евдокия остолбенела:

– Вы вернулись?

– Вернулся.

«И очень невовремя», – подумала она, восклицая:

– Уже?

– Что значит – уже? – рассердился Кириллов. – Ночь на дворе.

– Ночь?

Евдокия оглянулась на окна – действительно ночь. И темная: на небе ни зведочки.

– Время незаметно пролетело, – расстерянно пролепетала она.

– Незаметно пролетело? – поразился Кириллов. – В гостинничном номере? В чужом городе? Интересно, чем вы таким занимались?

Она прошептала:

– Ничем.

– Ничем?

– Абсолютно.

Мысленно Кириллов отметил: «У девчонки в глазах нечто странное появилось, прямо огонь сумасшествия».

И едва он успел так подумать, как Евдокия метнулась к нему и закричала:

– Умоляю, пожалуйста, подскажите, как покончить с собой?!

«Ну я попал, – испугался Кириллов, – так и есть, сумасшедшая. Что делать? Серый, припоминай, как там Лагутин общался с психами? Надо быстро ее заболтать».

– Слушай, – демонстрируя живость, воскликнул он, – а что это мы все на «вы»?

– Хорошо, перейдем на «ты», – оборвала его Евдокия и жестко повторила вопрос: – Сейчас же скажи, как мне покончить с собой?

«Этого еще не хватало, – подумал Кириллов. – Сейчас начнет вешаться или в ванной топиться. А то еще и вены вскроет себе. Лагутин, помнится, говорил, что в таких случаях главное лишить психа инициативы. А как эту сумасшедшую инициативы лишишь? Разве что самому ее хлопнуть.

Тьфу, что за глупости лезут в мою дурацкую голову? А все она, эта девчонка! И зачем я с ней только связался?»

Кириллову захотелось сбежать, но Евдокия, словно предвидя такой ход событий, ухватила его за рукав и диким голосом завопила:

– Говорите сейчас же, как мне покончить с собой?!

– Проще всего застрелиться, – выдал мгновенный ответ Кириллов и подумал: «Пистолета у нее, слава богу, нет».

Евдокия ответ приняла и очень серьезно.

– Выстрелить в голову я не могу, – посетовала она. – Боюсь испортить лицо.

– Зачем в голову? – удивился он. – Стреляй прямо в сердце.

– Да как же я в сердце-то попаду? Откуда я точно узнаю, где оно расположено?

– Я тебя научу. Найти сердце просто: отмеряешь два пальца ниже соска…

– Да я в коленку себе попаду, – моментально представив эту картину, перебила его Евдокия.

Кириллов с симпатией согласился:

– Да-аа, грудь у тебя отпадная.

– Что ты себе позволяешь?! – возмутилась она. – Как ты смеешь! Я замужем!

– Полагаешь, от этого грудь стала хуже?

– Полагаю, что тебе лучше молчать, раз я замужем! – негодуя, отрезала Евдокия, чем насмешила Кириллова.

Насмеявшись, он ядовито заметил:

– Странная логика, а муж тут при чем? Ты не забыла, чем собиралась заняться? Ты собралась себя убивать, так и не отвлекайся на мужа. Лагутин, кстати, не слишком держит в жизни тебя: о нем ты совсем не подумала. И кто-то еще говорил о любви.

– Да, я говорила, и не врала. Я мужа люблю, поэтому и хочу из жизни уйти. Если Леня узнает, что я натворила…

Продолжить Евдокия уже не смогла. Крикнув:

– Ой, мамочка моя дорогая! – она залилась слезами.

– Да что же ты натворила? – взволновался Кириллов. – Такая славная милая девушка, что ты могла натворить?

– Это ты меня плохо знаешь, – пискнула Евдокия и истерически запричитала: – Он меня не простит, не простит, не простит…

– Простит. Я с Лагутиным в дружбе, честное слово, уговорю, – заверил Кириллов.

– Как уговоришь? – насторожилась она.

– Я скажу, что ты хорошая, добрая, честная, чистая. Что ты не изменяла ему.

– Лучше бы я ему изменяла!

– Ну-уу, это исправить совсем несложно, – усмехнулся Кириллов. – Если помощь нужна, готов предложить.

Евдокия, несмотря на прозрачность намека, не поняла о чем идет речь и воскликнула:

– Да! Мне нужна твоя помощь, но разве ты захочешь помочь, когда узнаешь кто я на самом деле?

– На самом деле ты симпатичная девушка, необычайно добрая и отзывчивая. И потрясающе одинокая.

– Откуда ты знаешь? – ошеломленно уставившись на Кириллова, спросила она.

– Я вижу тебя насквозь, вижу, что у тебя внутри.

Евдокия схватилась за голову:

– О боже, и что там, внутри?

– Я же сказал, – удивился Кириллов, – сколько ж еще повторять. Впрочем, если желаешь, хоть сто раз повторю: ты отличный человечек, трогательный и милый. Жаль, что несчастный.

Такие слова в свой адрес Евдокия впервые услышала и очень невовремя. Ей стало больно.

– Это вы хороший, а я плохая, – прошептала она и с ужасом ощутила необоримое желание все ему рассказать. Все-все, подчистую.

А он, подливая масла в огонь, и по голове ее начал гладить, и по спине, и ласково приговаривать:

– Дуняша, что за глупости лезут в твою милую голову? Самоубийство – дурость невиданная, хватила ты через край. И с чего? Вроде и взрослая ты, а на поверку выходит, что совсем еще маленькая, несмышленая девочка. Даже и думать забудь. Что бы ни случилось, все пройдет, настроение быстро исправится, это я как взрослый и опытный дядя тебе говорю. Лучше поделись своими бедами, я их отведу.

Это было последнею каплей – Евдокия не выдержала, упала к нему на плечо и поделилась:

– Сереженька, у меня страшное горе, я убиваю-юю люде-ей…

Он не понял:

– Что? Что ты сказала?

– Я маньячка-аа…

Кириллов отшатнулся и, схватив Евдокию за руки, слегка встряхнул ее и закричал:

– Что ты болтаешь? Ты соображаешь, что ты болтаешь?

– Да! Я маньячка! – яростно заявила она.

– С чего ты взяла? – растерялся Кириллов.

И из нее полилось: она рассказала про гибель подруг, про гибель мужчин, и про капельки крови, и про то, как память теряла, и про то как подкладывала Ирине и Майе ножи…

Кириллов каждое новое доказательство вины Евдокии встречал в штыки. Он упрямо тряс головой и твердил:

– Ерунда, все притянуто за уши, слышала звон да не знаешь где он…

Евдокия и половины еще не поведала, до Пенелопы и Боба еще не дошла, как Кириллов взорвался:

– Все! Хватит мне! Больше не надо!

– Но почему? – удивилась она.

– Потому что все это вздор! Сама посуди, какое имеешь ты отношения к каплям крови на клавишах Князевой? Ты же в Сочи в это время была!

Опешив, она согласилась:

– Действительно.

– Так и поздравляю тебя! – торжествуя, воскликнул Кириллов. – Остальные твои улики с той же логикой выведены, так почему я должен слушать весь этот бред?

– Потому, что я точно знаю! Я уверена: я – маньячка!

– А я точно знаю, что я король! Я Людовиг четырнадцатый! Ты говоришь, что больна – это я вижу. Мания твоя заключается в том, что ты посчитала себя маньячкой. Это не первый случай. Знаешь сколько маньяков явилось с повинной, когда Джек-потрошитель свирепствовал?

– Сколько?

– Тьма! – Он поразился: – Нет, ну надо же! Вбила в голову глупость и давай себя жизни лишать! Теперь уж точно скажу Лагутину, чтобы он не бросал свою женушку надолго.

– Не смей ему ничего говорить! – взвизгнула Евдокия.

Кириллов испуганно ее успокоил:

– Ладно, не буду, да и Лагутина надо еще найти. Пока у нас не очень-то получается.

Глянув на часы, он взорвался:

– И все, Дуня, хватит. Давай закругляться, глупый у нас разговор, а тебе пора спать.

Увидев на лице Евдокии гримаску отчаяния, он уже мягче добавил:

– Успокойся, я точно знаю, что ты не маньячка, и поверь мне, пожалуйста, на слово. Поверь без доказательств. Все абсолютно не так, как ты думаешь. Я тебя очень прошу, ложишь-ка, дружочек, спать. Вон и Бродяга уже зевает.

– Да как же ты не поймешь, – хватаясь за голову, воскликнула Евдокия. – Нельзя мне спать! Нельзя! Я во сне людей убиваю! А после этого случая я теперь никогда-никогда спать не лягу!

– После какого случая? – насторожился Кириллов.

– Я же самое важное сообщить тебе позабыла, – заплакала Евдокия и, всхлипывая, она представила ему главнейшее доказательство: рассказала про обезображенный труп в кустах, увиденный по телевизору.

– Ты теперь понимаешь, – заключила она, – что не может быть никаких сомнений: я маньяк! Я появляюсь в Нузе и со мной появляется женский труп.

Во время ее рассказа Кириллов мрачнел, глаза его наполнялись ужасом и беспомощностью. Евдокия, по своему истолковав его ужас, настороженно спросила:

– Теперь ты не захочешь мне помогать?

Он молча смотрел на нее и сквозь нее. Было во взгляде его нечто зловещее – Евдокия попятилась и пропищала:

– Сереженька, меня надо или убить, или связать. Пожалуйста, помоги мне.

Кириллов вздрогнул, словно очнулся, и воскликнув:

– Я так и знал! – вылетел вдруг из номера.

Глава 36

Евдокия неслась по ночному городу, растерянно оглядываясь по сторонам – Сергея не было. Не было! Она слишком поздно помчалась его догонять, он ошеломил ее своим восклицанием, порализовал неожиданной выходкой.

– Куда он сбежал? – спрашивала она у Бродяги. – И зачем? Ночью! Один, в незнакомом городе. Эта Нуза, он здесь впервые, он не знает здесь никого…

И тут ее осенило: «А что, если он уехал? Правду узнал про меня и смылся, чтобы проблемы никак не решать. Надо же что-то делать с маньячкой, а что? – Сложный вопрос. Проще сбежать».

Евдокия повернула к гостинице и нашла машину Кириллова на автостоянке. Бродяга автомобиль узнал, приветливо понюхал колеса и со знанием дела посмотрел на хозяйку.

«Теперь уже полный тупик, – оторопела она. – Почему он так странно себя повел, этот Сергей? Что с ним случилось?»

Евдокия посмотрела на пса и спросила:

– Бродяга, скажи, может ты это знаешь?

Бродяга молчал.

– А ну его к черту! – взорвалась она. – Пошли в номер, мой верный пес. Сергей сам найдется.

И с этой фразой Евдокия, набирая приличную скорость, понеслась от гостинницы прочь по темной ночной улице. Бродяга, вывалив красный язык, помчался за ней и быстро ее нагнал, поравнялся и бежал только рядом. Поэтому на ближайшем перекрестке произошло столкновение двух людей и собаки: Бродяга и Евдокия едва не сшибли с ног показавшегося из-за угла мужчину. Он пошатнулся, отпрянул и, глянув на Евдокию, воскликнул:

– Вы?!

– Я, – сказала она, с трудом переводя дыхание и обнаруживая перед собой молодого человека из ее прежних снов.

– Снова вы? – спросил он. – И с вами собака? Здесь? Каким образом?

– А вы как попали сюда? – растерялась она. – И что это – сон или не сон?

– Я и сам уж не знаю, – посетовал молодой человек. – Со мной чудеса творятся такие, что теперь в любое поверю легко.

– Я точно в таком состоянии, – пожаловалась Евдокия.

– А может быть и не поверю, – задумчиво добавил молодой человек и вдруг спросил: – А скажите-ка мне, где мы сейчас находимся?

– В Нузе! – выпалила она.

Он рассердился:

– Вот я дурак, и что в результате узнал? Ведь если вы снитесь мне, то значит вопрос я сам себе задаю. Следовательно сам же и отвечаю. Я-то знаю, где нахожусь, а вы существуете только в моих мозгах. Вы плод моего воображения.

Заключение Евдокие совсем не понравилось.

– Ну уж нет! – закричала она. – Я – это я! Я никакой вам не плод! Это вы снитесь мне! Вот смотрите, можно, возьму вас за руку?

Молодой человек разрешил:

– Возьмите.

Она прикоснулась к его руке, ощутила тепло и очень обрадовалась:

– Вы живой! Значит, живая и я! Я существую, я не ваше воображение!

Он покачал головой:

– Хватайте меня хоть за все места, – бесполезно. Так мы ничего не узнаем. Поверьте мне на слово, вы плод моего воображения, о чем я очень жалею.

– Жалеете? Почему?

– Уж больно хороший плод. Девушка, вы мне нравитесь. Я о вас думаю.

– Честно?

– И честно, и часто. Утром проснусь, а ваш образ перед глазами стоит, ваш тоненький хрупенький силуэт, с прелестным массивом груди. Вы на одуванчик похожи. Жаль, ни разу не видел вас в солнечном свете – только в свете луны. Интересно, какая вы днем? Знаете, похоже я в вас влюбляюсь…

– Влюбляетесь?! Вам же нельзя! Вы же погибнете! – пугаясь, воскликнула Евдокия и осеклась.

«Так вот где я слышала про этот дурацкий шар, который поднимается от живота», – подумала она и вдруг прозрела:

– Нет! Вы не снитесь мне! Вы живой!

Схватив молодого человека за руку, она потащила его к гостинице. Он упирался:

– Куда вы? Куда?

Но шел.

Вытащив его под луч фонаря, Евдокия отпрянула:

– Кириллов?! Ты?! Так я и знала!

Он тоже отпрянул и с теми ж словами:

– Дуняша, ты? Так я и знал!

– Что ты знал? – разозлилась она. – Вторые сутки трешься возле меня, и приметы все налицо: грудь, собака, а черта с два! Ты меня не узнал! Одуванчик-одуванчик! – передразнила она его.

Кириллов оправдывался:

– Дуняша, я подозревал, твоя собака все время кого-то мне напоминала…

– Скажи еще, что меня!

Он обрадовался:

– Правильно, Дуня, тебя! Прости, что путано говорю, но я чувствовал ваше присутствие: ты, Бродяга… Вы были везде. Но почему-то в одно не связалось: твой образ, Дуняша, и образ той необычной девушки, что приходила ко мне в моем сне – эти два образа не сошлись.

Евдокия съязвила:

– Правильно, мы же днем прилично одеты, а ночью – в ночнушке, в пижаме…

Кириллов ее перебил:

– Сейчас и ты в костюме, и я, но друг друга сразу узнали. Нет, дело не в том, что мы ночью встречались, и не в том, что в ночнушке, в пижаме, и не в плохом освещении дело. Дело в другом.

– В чем?

Он, беспомощно разводя руками, ответил:

– Я не знаю.

– Ой!

Евдокия вздрогнула, растерянно огляделась и, схватившись за голову, ужаснулась:

– Господи! До этого ль нам!

Он согласился:

– Да, нам не до этого. Нам Лагутина надо искать.

– Да при чем здесь Лагутин? – воскликнула Евдокия. – О какой ерунде мы сейчас говорим! – изменяясь в лице и бледнея, закричала она.

– А о чем мы должны говорить? – удивился Кириллов и следом за ней побледнел. – Точно! Мы о другом должны говорить!

Она строго спросила:

– Сережа, раз ты настоящий, живой и при этом мужчина из сна, значит ты никогда не врешь?

– Да, я тебе так говорил и могу подтвердить: я не вру. Никогда.

Евдокия всплеснула руками:

– Совсем как мой Боб!

– Он тоже не врет?

– Да, но я о другом. Ты клялся, что знаешь, кто настоящий маньяк.

– Не помню, чтоб клялся, но знаю.

– Тогда скажи мне, Сережа, скажи, ты мне обещал! Ведь ужасный маньяк – это я? Это так? Поэтому ты за мной и следишь?

Кириллов категорически не согласился:

– Я за тобой не слежу. Наши встречи случайны.

– И это вся твоя правда? – удивилась она.

– Не вся, зато чистая правда, – заверил Сергей и начал ее уговаривать: – Дуняша, подумай сама, если бы я за тобой следил, то узнал бы тебя и ночью и днем. А я даже не знал, что твой муж и Лагутин одно лицо. Я имени твоего даже не знал.

Евдокия, подбоченясь, спросила:

– Признавайся, зачем тебе мой Лагутин?

Кириллов поежился и сказал:

– Он мой врач.

– И при этом ты точно знаешь кто настоящий маньяк.

– Точно знаю.

– Быстро в номер! – скомандовала она. – Нам надо поговорить!

– Тебе со мной в номер нельзя, это опасно, – признался Кириллов.

Евдокие стало смешно:

– Ха-ха, хочешь сказать – ты маньяк? Ну так знай, мы толчемся бок о бок вторые сутки, оба маньяки и оба живы. Пойдем разбираться, пока прошу по-хорошему, а то сейчас завизжу.

Под такой угрозой Кириллов нехотя, но пошел. Евдокия с Бродягой шагали сзади конвоем. Едва вошли в номер, она приказала:

– Рассказывай! Только не вздумай опять меня убеждать, что ты маньяк. Все равно не поверю. Ты нарочно будешь так говорить, чтобы я себя не убивала. Так вот, знай, приговор мне вынесен страшной болезнью и обсуждению не подлежит.

– Настоящая чушь! – взорвался Кириллов. – Ты хотела знать правду, так знай: да, я маньяк! Зачем, по-твоему, мне нужен Лагутин?

– Он твой врач.

– Да, но почему он мне срочно нужен?

– Почему?

– Потому, что все уже мне говорило о приближении нового приступа. Я боялся того, что начну убивать. Твой муж все чаще и чаще снимал мои приступы, а на этот раз я не успел. Он уехал, а болезнь моя обострилась. Поэтому здесь, в Нузе, совершилась беда, погибла очередная жертва.

Потрясенная Евдокия воскликнула:

– Так Леня все знает?!

Кириллов вздохнул:

– Увы, да, Лагутин все знает. Он давно меня лечит, ему интересна моя болезнь, он хочет ее победить, но это не просто. Время от времени болезнь обостряется и, если я не успеваю обратиться к нему, то – беда.

Евдокия под напором эмоций сказать ничего не могла, лишь, открыв рот, беспомощно воздух хватала, Кириллов же с жаром заговорил:

– Теперь ты понимаешь, как необходимо мне срочно найти Лагутина. Если не остановить этих приступов, я такого здесь натворю. Даже тебя я могу убить, потому что делаю это во сне. И даже не я это делаю, а тот, второй человек, который подло засел во мне. Им я не владею!

Когда Евдокия окончательно осознала, что убийца не Боб и не она, с ее души упал страшный камень. Жажда жизни к ней сразу вернулась, вернулось и сострадание. Не до конца еще выйдя из шкуры убийцы, Евдокия прониклась к Кириллову жалостью и закричала:

– Сережа, я не брошу тебя! Я тебе помогу! Ждать нельзя! Мой муж не единственный психиатр. Есть и получше. Надо срочно обратиться к другому врачу.

– Что бы он меня тут же и сдал? – ужаснулся Кириллов. – Нет, никому, кроме Лагутина, открыться я не могу. За что я должен сидеть?

Она ядовито заметила:

– И действительно, не за что. Каких-нибудь двадцать-тридцать девиц, чаще легкого поведения. Нет, это совсем не причина.

Кириллов обиделся:

– Ты зря издеваешься. Да, я хочу жить. Понимаю, что мне лучше погибнуть, но… Ты сильнее меня, ты собиралась покончить с собой, а у меня вот рука не поднимается. Впрочем…

Он задумался, в глазах его промелькнул сумасшедший огонь.

– Впрочем, ты абсолютно права! – бросаясь к двери, воскликнул Кириллов. – Да! Я умру! Сейчас же умру!

– Как? – испугалась она.

– Сяду в машину и пущу ее под откос!

Глава 37

Лишь чудом Евдокия успела вцепиться в рукав Кириллова.

– Не делай глупостей! – закричала она. – Убьешь себя – я тоже умру!

Заявление было таким неожиданным, что Кириллов остановился.

– А ты тут при чем? – спросил он.

– Ну как же, я от смерти хорошего человека не спасла, а ведь могла. Как прикажешь мне жить с этим жутким поступком?

Он ошеломленно уставился на нее и молчал.

Евдокия испуганно осведомилась:

– Сережа, в чем дело?

– Ты и правда такая?

– Какая?

– Сострадательная.

– А почему бы и нет? – удивилась она. – Или сердечность и жалость нынче не в моде?

– Я убил твоих лучших подруг! Майю! Ирину! – воскликнул Кириллов и мучительно поразился: – Зачем?! Зачем я сделал это, дурак?!

Евдокия заплакала.

– Да, зачем? Чем они тебе помешали? А почему ты Заю убил, мужа Ирины? – всхлипывая, спросила она. – А чем тебе помешал Миша Казьмин, друг Ирины? А чем Трифонов, Майкин любовник, тебе помешал?

Кириллов ответил с уверенностью:

– Мужчин я не убивал.

– Откуда ты знаешь? – пискнула Евдокия. – Ты не помнишь, ты спал.

– Да, я убиваю во сне, да, я спал и не помню, но зато я точно знаю кто убил мужа Ирины и друга ее, Казьмина. Возможно, и Трифонова.

– Кто?

– Князева Ева.

– Ева?!

Его сообщение так потрясло Евдокию, что бедняжка даже плакать забыла. Она долго сверлила Кириллова пристальным взглядом, а потом заявила:

– Я не верю тебе. Ты придумал.

Он удивился:

– Зачем?

– Не знаю. Про Князеву Еву ты вообще от меня услыхал.

– Выходит, я вру, – рассердился Кириллов. – Мы о ней говорили еще в нашем сне. Я с ней знаком уже много лет, впрочем, это легко проверить. Тебе достаточно Князевой позвонить и спросить в каких мы с ней отношениях.

– Так я и сделаю! – воскликнула Евдокия и схватила мобильный, но номер подруги набирать не поспешила, сначала спросила: – Ева в курсе, что ты маньяк?

– Ну что ты, в курсе только Лагутин, мой психиатр.

– Тогда звоню.

Ева спала. Разбуженная, она рассердилась и хотела обрушиться на Евдокию, но та обезвредила ее чрезвычайным вопросом.

– Ты Кириллова знаешь? – спросила она, и Ева задохнулась от переизбытка эмоций.

Все ее чувства к объекту вопроса были не положительные, из чего Евдокия сделала вывод, что Сергей и подруга знакомы. Когда же Ева вдруг заявила:

– Не вздумай связаться с Кирилловым, я его ненавижу, – Евдокия спросила:

– Ненавидишь за что?

Ева против своей женской логики гневно ответила:

– Этот маньяк пытался добиться от меня невозможного.

– Секса?

– Оргазма.

И тут до Евдокии дошло, что Ева сказала «маньяк».

– Подожди, что ты сказала? – закричала она. – Кириллов маньяк?

– Маньяк, это скажет любой, – уверенно заявила Ева.

Прикрыв трубку рукой, Евдокия ошеломленно шепнула Кириллову:

– Сергей, она про тебя все знает.

Он испугался:

– Откуда?

Евдокия затрясла головой:

– Я ей не рассказывала.

– Ясное дело, ты об этом минуту назад узнала сама.

– Тогда кто же ей рассказал?

Сергей посоветовал:

– Спроси у нее.

Евдокия послушно спросила:

– Евусик, откуда ты знаешь, что Кириллов маньяк?

Ева в ответ рассердилась:

– Ой, господи, Дуся! Нельзя же буквально все так понимать. Я иносказательно выразилась, он сексуально помешанный. Ну знаешь, из тех, которым, легче дать, чем объяснить, что не хочешь.

– Да-а?

Заканчивая разговор с подругой, Евдокия взглянула на Сергея Кириллова совсем другими глазами – полными уважения. Он взгляда ее не понял и настороженно спросил:

– Что Князева обо мне наболтала?

Евдокия его успокоила:

– Ничего плохого. Она заверяет, что ты сексуальный маньяк, но не взаправду, а в самом тривиальном смысле, ну, ты знаешь, «сексуальный маньяк» расхожая фраза. Послушай, – вдруг взволновалась она, – а что, ты и в самом деле такой?

– Какой?

– Сексуально помешанный.

Кириллов с гордостью подтвердил:

– Да, я такой.

Заметив в ее глазах восхищение, он скромно добавил:

– В двадцать семь все такие.

– У меня опыта нет, – огорчилась она.

– И не удивительно. Откуда опыт возьмется, если замуж за стариков выходить.

За супруга Евдокия вступилась.

– Как тебе не стыдно, – возмутилась она. – Рискуя службой, карьерой, Ленечка тебе помогал, а ты так нелестно о нем говоришь.

Кириллов смутился, но возразил:

– Я правду о нем сказал. Леонид Павлович добрый и отзывчивый человек, но страшный зануда и не пара тебе. Я вообще не пойму как получилось, что ты, такая красавица, вышла замуж за черствого человека, – брякнул он и подумал: «Черт возьми, что я говорю? Начал за здравие, кончил за упокой».

На этот раз Евдокия не просто обиделась – она оскорбилась.

– Черствого? – закричала она, переходя на «вы». – Вам ли так говоритить? Вы бессовестный и неблагодарный! А я, дура, хотела вам, свинье, помогать! Вы просто хам! И маньяк!

– Ах вот вы как заговорили! – воскликнул Кириллов и его понесло. – Если бы ваш муж оставил меня в покое, если бы он меня не лечил, все эти зверски убитые девушки были бы живы! Я сто раз хотел сдаться милиции, но он всякий раз меня уговаривал, обещая, что вылечит. Что толку меня лечить? Меня давно пора убивать! А Лагутин все в тайне держал. По-вашему, он делал это по доброте?

Евдокия подперла руками бока:

– А по чему же еще?

– Из жадности и из амбиций. Не стану рассказывать, сколько денег он из меня потянул, но о том, какой он гордец я скажу. Ваш Лагутин мечтал с моим горем, с моей болезнью сделать переворот в науке. Он пичкал меня таблетками, уколы колол, гипнотизировал, а мне становилось все хуже и хуже. Когда я узнал, чем заболел, первым делом в петлю пытался залезть, так нет же, Лагутин вытащил меня из петли и так загипнотизировал, что о смерти я даже думать боюсь. Вот и судите кто убийца: он или я?

Евдокия правильно рассудила – она схватилась за голову и, ужасаясь, воскликнула:

– Мама моя дорогая! Что я услышала! И это мой муж! Да-аа, бабуля была права!

Кириллов с интересом взгляннул на нее и спросил:

– А что утверждала ваша бабуля и по какому поводу?

Евдокия смутилась и буркнула:

– Не скажу. Да и не время теперь. Вы столько всего рассказали. Меня разрывает на части шквал разных мыслей, я совершенно запуталась… Нет, вы же не все еще мне рассказали, – спохватилась она. – Господи, просто голова идет кругом! Говорите сейчас же, что у вас было с Евой?

Он горестно усмехнулся:

– Теперь вас это интересует?

– Только в связи с вашим чудовищным утверждением, – нахмурилась Евдокия. – Или прикажете безропотно слушать поклеп на подругу? Признавайтесь сейчас же, с чего вы взяли, что Заю, Мишу и Трифонова убила Ева?

– С чего я взял? Да я за нею следил. В ту роковую ночь она ездила к Зае. Там они долго о чем-то болтали, спорили. Пока я их ждал, до нитки промок.

– Там – это где?

– Да в карьере, что рядом с мотелем. Я выполз оттуда весь в глине, как собака продрог, но парочку дождаться так и не смог.

«Откуда он знает про мотель и про глину? – подумала Евдокия и тут же нашла ответ: – Ева-болтушка ему рассказала, а теперь он ее же и топит».

– И чем закончилась ваша слежка? – надменно спросила она.

Кириллов пожал плечами:

– В конце концов я простудился, начал кашлять, чихать… Короче, мне надоело, я плюнул и поехал домой, а ранним утром Ева мне сообщила, что Иринин Зая убит.

Евдокия заметила:

– Как она могла вам сообщить то, чего утром даже Ирина не знала.

– У меня есть доказательства, – рассердился Кириллов. – Я трубку не поднял. Еве ответил автоответчик, а я не стер ее слов. Между прочим, Еву за язык никто не тянул, точное время она сама назвала. Она сказала: «Сергей, извини, что беспокою тебя в пять утра, но случилась беда: погиб Иркин Зая. В связи с этим мне срочно деньги нужны. Ты не мог бы к полудню подкинуть мне тысячу долларов. Я буду дома».

Заметив сомнение в глазах Евдокии, Кириллов добавил:

– Вы сами убедитесь, что я не лгу, как только вернемся из Нузы.

– Каким образом?

– Я дам вам послушать кассету с голосом Евы.

– Ага, дадите, если раньше меня не пришьете, – фыркнула Евдокия.

Кириллов на этот раз разъярился:

– Опять вы не верите?! Сколько раз говорить, я не лгу! Я лгать не умею! Да я сейчас докажу! – вдруг крикнул он, хватая телефонную трубку.

– Кому вы собрались звонить? – подскочила к нему Евдокия.

– Другу.

– Зачем?

– Он мой сосед и у него есть ключи от моей квартиры. Он кассету найдет и через десять минут ее вам прокрутит. Голос Князевой, надеюсь, еще не забыли?

Евдокия наконец поняла, что Кириллов ее не обманывает: Ева действительно в тот роковой день звонила ему в пять утра и просила денег.

«Грохнула Заю и, вернувшись домой, позвонила Сергею, – растерянно подумала она. – А перед этим вошла в квартиру Ирины и испачкала туфли глиной. И письмо Ева подбросила, уже после гибели Заи. На Ирину хотела стрелки перевести. В это трудно поверить, но, похоже, все было именно так».

Евдокия устало провела рукой по глазам и попросила:

– Не надо другу звонить. Я вам верю.

– Ну спасибо, – без всякой иронии ответил Кириллов. – Я не ангел, но и чужих грехов мне не надо.

– Допустим, Ева маньячка и убивает мужчин, но зачем ей так срочно понадобились деньги?

– Сам гадаю. Она не в первый раз так много брала взаймы. У нас интрижка была. Похоже, она влюбилась в меня, а я отношения с ней порвал. Теперь, пользуясь моим чувством вины, она постоянно, под любым благовидным предлогом у меня занимает. И ни разу не отдавала. Уверен, на похороны не перепало и сотой части того, что я дал.

– Конечно нет, – заверила Евдокия, – уж я-то знаю. Все оплатил Михаил Казьмин. Похороны – очередной предлог. Но зачем Евке столько денег? Куда она их девает?

– Остается предположить лишь одно: она тратит их на лечение. У нее рецедив. Убила мужа Ирины и, испугавшись, помчалась лечиться. Думаю, ей не легче, чем мне.

У Евдокии мелькнула догадка.

– Помчалась лечиться куда? – испуганно взглянув на Кириллова, спросила она.

Сергей виновато развел руками:

– К вашему мужу, к Лагутину. Я уже говорил: за лечение он немало берет.

– Ева лечилась у Лени? Вы в этом уверены?

– Абсолюно уверен.

– Давно?

– Лет пять, не меньше. Слышал, раньше она ходила в группу к Лагутину…

Евдокия его перебила:

– Правильно, я тоже в той группе была, но Лагутин считал Еву здорой. Он утверждал, что в той группе серьезно больна только я.

– И в чем заключалась ваша болезнь? – поинтересовался Кириллов.

Евдокия смущенно призналась:

– Я не такая как все.

– А в чем это заключается?

Краснея, она пожала плечами; Бродяга, сидящий у ног Евдокии, вдруг встал и слегка зарычал.

«Хозяйка, ты на меня рассчитывай! Я наглецов не терплю!» – прочитал Кириллов в собачьих глазах и поспешно сказал:

– Если не хотите, Дуняша, не говорите. И простите меня за бестактность. Я не должен был этот вопрос задавать.

– Ну почему, – возразила она, – вы от меня ничего не скрыли, и я с вами поделюсь. Вся беда от моей родовой болезни. Меня и Боба отец наградил нехорошими генами. Он сам был здоров и потому не хотел понимать как нам плохо, когда он чрезмерно строг. Из-за его постоянных придирок болезнь наша вышла наружу, а ведь могла и не выйти, будь он поласковей.

– Но в чем? В чем заключается ваша болезнь?

Евдокия вздохнула:

– В том-то и дело, что заключается наша болезнь во всем. Просто в жизни. Мы не умеем терпеть поражений. Всякая мелочь для нас трагедия, которая обостряет болезнь. Вот пример. В детстве я разобрала машинку Боба, а собрать не смогла. Папа меня поругал, и я так расстроилась, что всю ночь не спала. Потом у меня пропал аппетит и приключилась икота. Все закончилось тем, что я ушла.

– Как – ушла? – опешил Кириллов.

– Очень просто, ушла из этого мира. Окружила себя стеной безразличия: молчала, переживая поражение и не замечая вокруг ничего. Мир исчез; я одна для себя осталась. Хуже всего было то, что с возрастом я все больше и больше стала бояться своих поражений и вот тогда-то они на меня и напали. В самый ответственный момент я начинала так бестолково себя вести, что окружающие просто смеялись. Приступы мои участились и в конце концов я поняла, что обречена на одиночество. Ведь сидя дома с книжкой в руках трудно вызвать насмешки сверстников.