Текст книги "Золотая молния"

Глава 40

Когда такие вещи происходят в полумраке маленькой задней комнаты салуна, память людей обостряется. Проблема заключается в том, что их воображение активизируется. Поэтому из двадцати пяти человек, находившихся в стенах этой комнаты, лишь двое поведали истории, согласующиеся между собой до мельчайших подробностей. Так, мудрому суду обычно бывает непросто докопаться до истины по горячим следам происшедшего. Один вспоминает одно, другой другое. И никто не помнит всей последовательности событий.

Такими же были и показания людей, присутствовавших в маленькой темной задней комнате в городке Шеннон в Калифорнии.

Впоследствии они отчаянно пытались восстановить всю картину. Но свидетели уже начали думать, а это значит – возникали особые комбинации памяти и ума, которые дополняли друг друга и, наконец, образовали весьма фантастическую историю.

Менневаль, войдя в заднюю комнату салуна, помедлил несколько секунд, остановившись перед окном, хотя, стоя так, он заслонил большую часть света, падавшего на карты игроков в покер. Некоторые из картежников были грубыми людьми, в обычное время они запротестовали бы. Однако запротестовали бы, если бы действительно интересовались карточной игрой.

Но эти люди лишь заполняли покером минуты ожидания. Когда мужчины взглянули на странное лицо Менневаля и его серебристые волосы, покрывавшие голову словно тонкая шелковая шапочка, они решили не приставать к незнакомцу с пустыми разговорами.

Поэтому Менневаль беспрепятственно осмотрел комнату, лица игроков, заметил, как они небрежно поднимают карты, словно люди, совершенно не заинтересованные своим занятием, и странная усмешка изогнула уголки его губ. Он напоминал самого дьявола, наблюдающего за ничтожными делишками человеческих существ, недостойных ни благословения, ни проклятия… Казалось, что Менневаль разгадал их и презирает их. Наконец, его взгляд остановился на Оливере Кроссоне.

Молодой человек не пошевелился, хотя, когда Менневаль вошел в комнату, началась некоторая суета и перемещения. Он остался сидеть неподвижно, сложив руки на коленях, похожий на ребенка. Казалось, юноша полностью поглощен собственными мыслями, а слабая улыбка на его губах напоминала о женщине, старающейся быть вежливой, но совершенно забывшей, зачем ей это нужно.

Итак, Кроссон сидел в углу, когда Менневаль прошел через комнату и заговорил с ним:

– Вы здесь один, молодой человек?

Оливер вздрогнул и вскинул глаза на незнакомца.

– Один?… Да, полагаю, что я один. – Он произнес это странным тоном, словно всегда был один и находил странным, что данный факт нуждается в комментариях.

– Я присяду, – сообщил Менневаль и поставил стул рядом с Кроссоном.

Многие из присутствующих впоследствии сожалели, что тогда не напрягли свои уши и не записали каждое слово разговора, потому что в итоге смогли вспомнить лишь обрывки беседы, к тому же первые фразы которой были произнесены довольно тихо. Двое или трое мужчин вошли в заднюю комнату чуть позже и отметили для себя, что Менневаль сидит рядом с молодым Кроссоном.

Внезапно Менневаль заговорил громче, а когда встал, в его голосе зазвенел вызов.

– Значит, вот что привело тебя сюда? – закричал он.

– Я должен был это сделать, – вежливо ответил молодой человек. – И поэтому пришел.

– Ты пришел ради убийства! – возразил Менневаль. – Ты пришел ради убийства, потому что оно сидит в тебе. Убийство в твоей крови! Ты внушаешь отвращение, как дикий зверь, вот что я о тебе думаю.

Сказав это, он чуть наклонился вперед и дал Оливеру пощечину. Удар оказался настолько слабым, что не мог бы причинить боль даже нежной коже ребенка. Точнее, это был не удар, а простое оскорбление, и юноша, казалось, мгновенно осознал эту разницу. На удар он ответил бы прыжком тигра. И разве нашелся бы человек, способный ему сопротивляться? Даже сам Менневаль не смог бы этого сделать, поскольку стал уже не тот, что был когда-то.

Но Менневаль не ударил его. Он оскорбил Оливера. Поэтому молодой человек, распрямившись как пружина, в ту же секунду выхватил револьвер.

Выхватил, но не выстрелил, поскольку, дав пощечину, Менневаль повернулся к нему спиной и направился к двери. Он не спешил, даже не думал торопиться, а спокойным, размеренным шагом покинул комнату и прошел в переднюю часть салуна.

Там на стене, над качающимися дверями висели старые часы. Проходя под ними, Менневаль заметил, что стрелки показывают без десяти двенадцать. Увидев это, он удовлетворенно кивнул. Затем, через качающиеся двери, вышел на слепящий белый полуденный свет.

А здесь уже, отбросив достоинство и медлительность, помчался будто испуганная кошка к своей лошади. Он не привязал ее к длинным брусьям, тянувшимся у входа в салун. Лошадь ждала хозяина за углом салуна. Там он вскочил в седло и в то же мгновение вонзил шпоры в ее бока. Конь перелетел через ограду, пронесся через задний двор, преодолел еще одну изгородь и затем вынес седока на открытое место в долине.

Тем временем Оливер еще несколько секунд стоял будто пригвожденный. Кое-кто успел подумать, что молодой человек ждет возвращения обидчика, чтобы вступить с ним в схватку. Другие вообразили, что дрожащее тело юноши и багровое пятно на его лице свидетельствуют о непреодолимом страхе, лишившем Кроссона способности двигаться.

Но все ошибались!

Оливера заставила окаменеть невыносимая ярость. Что только не происходило с ним в его дикой жизни, однако оскорбили его личное достоинство впервые. Он не мог этого понять. Вместо понимания его охватило слепое негодование.

Ярость овладела им, будто неудержимый горный поток. Кроссон забыл, ради чего проделал такой длинный путь в Шеннон, забыл даже о самом Лайонзе. Не существовало больше никаких проблем, никаких событий, кроме того, что его публично оскорбили, а обидчик безнаказанно удалился.

В следующую минуту из горла Кроссона вырвался тихий стон. Молодой человек дико огляделся по сторонам и наконец бросился к дверям.

Оливер пробежал без остановки через переднюю комнату салуна, лишь отметив, что его обидчика там нет, затем оказался на залитой солнцем улице. В рядах лошадей, стоящих у коновязи, свободных мест не было. Но здесь находился его белый жеребец с серебристыми хвостом и гривой.

Озадаченный юноша бросился за угол салуна и увидел в отдалении большого черного жеребца, перепрыгивающего изгородь. Через мгновение он исчез из виду в тополиной роще. Теперь лишь по счастливой случайности выстрел из револьвера мог бы достичь цели.

Ярость молодого человека была так велика, что он готов был броситься в погоню за вновь обретенным врагом на своих двоих. Но тут обдумал свои действия получше.

Люди, высыпавшие из салуна, видели, как юноша какое-то время постоял в изумлении, затем его лицо исказилось от гнева и он бросился к коновязи. Там молодой человек отвязал белую лошадь, прыгнул в седло и направил животное прямо к изгороди. Конь легко преодолел ее, пронесся через двор, перелетел второй барьер и, наконец, исчез вместе с всадником в серебряном блеске тополиной рощи, повторяя путь беглеца.

Только тогда наблюдавшие все это мужчины позволили себе отвести глаза от Кроссона и посмотреть друг на друга. Однако никто не произнес ни слова. Уж слишком быстро вслед за оскорблением произошли не менее привлекательные побег и преследование. Все это требовало некоторого осмысления.

Дальнейшие события разворачивались следующим образом. Вначале из дверей гостиницы вышел Честер Лайонз, одетый в приталенное пальто, и пошел вдоль улицы, держа трость в левой руке, затянутой в перчатку. На правой руке по понятным всем причинам перчатка отсутствовала. Лайонз вышел в назначенное время, однако опасность, по крайней мере на несколько минут, уже покинула Шеннон.

Затем внизу улицы, заполненной любопытными возбужденными наблюдателями, появился еще один человек, который, казалось, торопился не опоздать на какую-то встречу. Человек был очень стар, с развевающимися седыми волосами, в одежде из потрепанной оленьей кожи, и сидел на неуклюжем прихрамывающем муле. Решимость и спешка светились в его глазах. Старик дико оглядывался по сторонам, а подъехав к салуну, где толпа была гуще всего, резко остановился.

Вышедший в этот момент Рейнджер сразу узнал Питера Кроссона.

Глянув на улицу, Левша заметил и приближающегося Лайонза. За ним спешила, почти переходя на бег, Нэнси, решившая вмешаться, если дуэль станет неизбежной.

Все они оказались у салуна в тот момент, когда Питер Кроссон произнес хриплым усталым голосом:

– Джентльмены, могу я спросить, не видели ли вы в этом городе молодого человека на бежевой лошади? Я полагаю, это Шеннон?

Бармен тоже вышел на улицу и стоял там, упираясь кулаками в широченные бока. Именно он ответил незнакомцу:

– Мы видели парня на бежевой лошади. Он пробыл здесь только день, однако шума успел наделать. Он тебе нужен?

– Это его отец, – торопливо прошептал Рейнджер. – Не говорите ни слова!

– Его отец? – прогремел бармен, соизволив все же чуть понизить голос. – Они похожи не больше, чем ястреб и ворона.

– Я должен немедленно увидеть Оливера Кроссона. Я обязан немедленно его увидеть! – сказал старик.

Кто-то из толпы, не слышавший предупреждения Рейнджера, указал на тополя:

– Вон туда он уехал. Идите по следу и вскоре найдете кровь.

Глава 41

Питер Кроссон негромко застонал:

– Он ранен? Его изгнали из города?

– Пока не ранен, но скоро будет… Если только не убьет своего соперника, – пояснил бармен. – Он должен был встретиться ровно в двенадцать с Честером Лайонзом. Но тут пришел другой джентльмен, его зовут Менневаль, и дал парню пощечину. Потом джентльмен умчался из города, а парень понесся за ним.

Это объяснение потрясло старика, как попадание пули, как удар дубинкой. Он закачался в седле, закрыв лицо руками.

Можно было подумать, что ему хочется укрыться от новых ужасных подробностей. Но и сказанного оказалось достаточно. Неожиданно Кроссон пошатнулся, затем упал вперед, на шею терпеливого мула, еще немного – и лежал бы на земле.

Однако несколько пар рук успели его подхватить.

Нога старика выскользнула из стремени. Кроссон был в глубоком обмороке. Его глаза закрылись, лицо стало смертельно бледным. Люди перенесли его в тень веранды. Там подложили ему под ноги сложенное пальто, чтобы поднять их выше головы, заставили проглотить солидную порцию бренди.

Старик закашлялся и открыл глаза.

– Ох, Оливер! – пробормотал он. – Ох, Оливер! Мой бедный мальчик!

– Послушайте, – вмешался добродушный бармен. – Малыш еще не умер. И, судя по всему, что мы слышали о нем и видели своими глазами, он и не будет убит.

Питер, пошатываясь, встал.

– У кого из вас самые быстрые лошади? – вдруг закричал он. – Скачите за ними так быстро, как можете. Догоните их! Остановите их во имя Господа! Это самое ужасное убийство! Менневаль отвлек его, но он никогда не будет с ним драться. Это будет отцеубийство. Вы меня слышите? Почему вы застыли вокруг меня как каменные изваяния? Отцеубийство! Он настоящий отец Оливера!

Его слова пронзили мозг Рейнджера словно удар молнии. Но пока, не двигаясь, он стоял и вспоминал все, что случилось прежде, все, что подтверждало теперь слова старика, вдали раздался вой, заставляющий застыть кровь в жилах, – вой волчьей стаи.

Рейнджер знал, что это за волки, знал, кто ведет их и кого они преследуют.

Черный жеребец Менневаля был превосходным конем, но сейчас Левша внезапно понял, что ни лошадь, ни человек не смогут убежать от Оливера и его стаи в этом краю крутых гор и заросших лесом ущелий.

Траппер продолжал стоять словно пораженный громом, раздумывая о случившемся. На некоторое время жизнь Лайонза спасена; но ценой за это, возможно, окажется убийство Менневаля собственным сыном.

Между тем жители Шеннона незамедлительно отреагировали на призыв старика.

Те, у кого были хорошие лошади, поспешили привести их. Кто-то же должен догнать молодого Кроссона, или молодого Менневаля, если таково его настоящее имя! Кто-то же должен рассказать ему правду! Подобная новость может свести с ума. Слишком уж она невероятна!

А Питер Кроссон продолжал говорить:

– Сам Менневаль никогда не скажет мальчику правду. Только по одной причине он заставлял меня выдавать себя за отца Оливера, велел мне стать его отцом, дать ему мое имя – он считал, что его имя слишком запачкано, на нем лежит проклятие. Да, да, на нем лежит проклятие, и сегодня это проклятие начнет действовать, а я потратил впустую двадцать лет моей жизни! Он уехал. Он бросил меня, он уехал. Да простит его Господь! Ох, Оливер, бедный мальчик, бедный мой мальчик!

Старик сел на один из стульев, выстроившихся вдоль стены веранды, и начал медленно раскачиваться из стороны в сторону, предаваясь своему горю.

Остальные, переполненные ужасом, прилагали все усилия, чтобы как можно быстрее помчаться по следу. Но Рейнджер не спешил. Учитывая превосходный ход лошади Менневаля, охота, вероятно, будет долгой. Если ему удастся продержаться до темноты, опасность на время отступит. Но удастся ли продержаться?

Левша угрюмо оценил ситуацию и тщательно все обдумал, затягивая подпругу у своей лошади. Животное ворчало и выкатывало покрасневшие глаза. Наконец траппер сел в седло.

Вскоре дюжина лучших всадников на отборных лошадях с грохотом помчалась по камням, вздымая клубы пыли, вслед за молодом Кроссоном. Ладно, возможно, им повезет… Возможно, повезет! Но Рейнджер очень в этом сомневался.

Теперь стая молчала. Волки беззвучно преследовали по лесу свою жертву.

Левша не стал покидать Шеннон с шумом и грохотом, подобно остальным всадникам. Он сделал все гораздо спокойнее. Открыл ворота и даже задержался, чтобы запереть их за собой. После этого пустил коня легким галопом, и тот стал легко взбираться вверх по склону. Затем мустанг перешел на рысь и даже на самых крутых участках продолжал двигаться тем же аллюром, потому что там всадник бежал рядом.

Рейнджер последовал примеру Оливера. Дыхание и сила мустанга ему еще очень пригодятся, когда понадобится приблизиться к молодому человеку во время заключительной скачки.

Поначалу след казался довольно простым. Среди преследователей хватало людей с острым зрением, а полдюжины тяжело ступающих волков и лошади со всадниками не могут не оставить на земле отпечатков.

Часа три Левша тоже двигался по следу, изнывая от жары, пробираясь через густые облака пыли, с трудом преодолевая в некоторых местах густые заросли кустарника. За это время он не увидел ни человека, ни лошади. Затем начал настигать кое-кого из лихих добровольцев Шеннона.

Один человек упал и сильно расшибся. Он сидел, баюкая вывихнутую лодыжку, и лишь мрачно взглянул на Рейнджера, когда тот проехал мимо.

Потом Левша миновал человека, чья лошадь растянула сухожилие и стояла теперь, осторожно приподняв больную ногу. Этот всадник любил свою лошадь. Он причитал возле нее, покачивая головой, и посмотрел на проезжавшего Рейнджера глазами полными тревоги.

Левша молча ехал дальше.

С каждым мгновением ему все больше нравился его мустанг. Когда накануне он выбрал этого чалого жеребца с некрасивой головой из полусотни крепких верховых лошадей, то поверил его пружинистым ногам и чертикам в глазах. Шаг мустанга напоминал грохот безрессорной повозки по грубым булыжникам. Галоп мула представлялся сладчайшей музыкой в сравнении с его галопом. Мустанг легко проделал трехчасовой путь из Шеннона, тогда как лучшие спринтеры городка начали постепенно возвращаться. Чалый не выказывал ни малейших признаков усталости.

Сам траппер беспокоился значительно больше, чем его лошадь. Он спешивался и шел пешком по крутым склонам, когда они становились действительно крутыми. Карабкаться было непросто – его лицо багровело, легкие словно наполнялись огнем, перед глазами стоял черный туман. Но всякий раз, подходя к очередному утесу, траппер слезал с лошади и лез вверх, словно индейский воин, а мустанг легко двигался за ним, удерживаемый петлей лассо.

Рейнджеру дорого стоили его усилия, но зато удалось сберечь лошадь. И после трех часов скачки она оставалась сравнительно свежей, в то время как самые быстрые и самые дорогие жеребцы Шеннона один за другим поворачивали назад.

Траппер наткнулся на группу из трех всадников, сидящих на берегу ручья, в котором их лошади охлаждали ноги. Всадники негромко проклинали и эту скачку, и собственную неудачу. Они кисло посмотрели на Левшу, проехавшего мимо них на стодолларовом мустанге.

Один из мужчин заявил:

– Я сам вырастил это животное и продал его перекупщику за пятьдесят долларов. А оно, как видите, переплюнуло эти купающиеся в ручье семьсот пятьдесят долларов сплошных проблем.

Рейнджер приободрился, услышав эти слова, эхом донесшиеся до него.

Остальные всадники – прекрасные спринтеры городка тоже возвращались. Если бы они, подобно Левше, последовали примеру Оливера Кроссона, то вряд ли сейчас оказались бы в таком положении.

Вскоре Рейнджер почувствовал, хотя и не был в этом до конца уверен, что остался один. Он ехал уже пять часов подряд, и его мустанг скакал с терпением хорошего мула.

К концу пятого часа след полностью исчез. В поисках его Левша поехал по кругу. Но прежде чем завершил этот круг, далеко впереди на северо-западе услышал вой волка, одинокий вой, прервавшийся на середине.

Рейнджер закрыл глаза, анализируя направление, откуда пришел звук, затем указал в ту сторону правой рукой. Открыв глаза, взглянул вдоль вытянутой руки и обнаружил, что она указывает прямо на отвесный склон горы.

Траппер покачал головой. Конечно, блуждающее эхо волчьего лая могло подвести его. И все-таки следовало поверить трюку, успешно использованному уже не раз.

Он подъехал к подножию стены, и вблизи она перестала быть отвесной. На ней оказались маленькие складки, похожие на ступеньки. Тем не менее подъем был опасен. Только настоящий сорвиголова отважился бы подняться по такому склону верхом на лошади. Но Рейнджер привязал мустанга на длинный повод, собрался с силами, и конь, словно горный козел, последовал за ним наверх, мудро ступая там, куда ставил ногу его хозяин. Им приходилось двигаться зигзагами, но в конце концов они выбрались на вершину. Усилия не пропали даром – там было множество знаков на поверхности камня.

Рейнджер заметил следы двух лошадей. Он пришпорил мустанга, и тот двинулся бодрым шагом.

Дорога больше не шла вверх, но стала такой неровной, что двигаться приходилось медленно. А там, где это было возможно, мустанг переходил на рысь, хладнокровно преодолевая препятствия. Так они ехали до тех пор, пока не наткнулись на нечто, заставившее их остановиться. У Левши замерло сердце.

Глава 42

Дело в том, что Рейнджер увидел ущелье, узкое вверху, с отвесными стенами, покрытыми зелеными и коричневыми живыми и мертвыми пятнами мха и лишайника. По дну ущелья бежала вода с таким гулким и отдаленным звуком, какой исходит из ствола шахты. Внизу ширина ущелья достигала трех или четырех сотен футов, но кверху стены сближались, между ними было только футов сорок. При взгляде вниз расстояние казалось огромным, а ручей выглядел совсем узким, то и дело меняющим цвет с белого на коричневый. Поток несся с ужасной скоростью. Если бы кто-то упал вниз с такой высоты и в его избитом теле осталось бы хоть немного жизни, ручей быстро отнял бы ее.

Рейнджер спешился. Он стоял на краю пропасти, смотрел вниз и немного вздрагивал. И тут увидел мост.

На самом деле это был не мост. Поперек ущелья лежало огромное дерево. Скорее всего, оно упало так случайно. А может, какой-то человек специально срубил его? Сделал глубокий надрез на обращенном к ручью стволе дерева, затем дождался благоприятного ветра и повалил? Потом выровнял ствол дерева на ширину примерно в два фута…

Так или иначе, теперь ствол стал мостом.

Рейнджер ухватился за края бревна и попытался его раскачать. Ствол лежал ненадежно.

После этого Левша отошел назад и посмотрел на лошадь. Угловатый чалый насторожил уши и, казалось, понял, о чем думает хозяин. Траппер снова повернулся лицом к ручью и вдруг задумался, почему он здесь оказался. Его нанял Менневаль, но вовсе не для выполнения подобных заданий. Менневаль пригласил его поехать вместе в Шеннон. Однако ему вовсе не приказывали пробираться по пересеченной местности и по ненадежным мостикам с риском для жизни.

И тогда он вспомнил.

Сын преследует отца, а отец не нанесет ответного удара. Так сказал старый Кроссон, и он, должно быть, прав. Питер говорил с ужасающей уверенностью человека, близкого к смерти. Старик не ошибался. Менневаль убегал от мальчика только затем, чтобы увести его от Лайонза. Он предложил Оливеру собственную жизнь, лишь бы тот не убивал Честера, а значит, не стал жертвой судебного преследования и отверженным в глазах добропорядочных граждан.

Рейнджер подумал о Менневале так же, как о нем говорил весь великий белый Север, – чужак, одинокий волк, тайный преступник, отважный и высокомерный сорвиголова. Люди объясняли, что Менневаль способен сотворять невероятные вещи лишь потому, что он совершенно не обращает внимания на две вещи. Во-первых, на свою собственную жизнь, во-вторых, на жизни других людей.

Тем не менее сейчас Менневаль предлагал свою жизнь молодому человеку, он отдавал ее за Оливера.

Рейнджеру показалось, что он помнит, не очень точно, а смутно, какие-то рассказы и легенды о людях, убивших своих детей или убитых ими. Он не мог восстановить подробности. Только отметил про себя, что такое уже бывало и готово случиться вновь.

Как же ему добраться до них вовремя, чтобы предотвратить трагедию? Даже напрягая все свои силы, он наверняка опоздает.

Так говорил себе Левша, сокрушенно покачивая головой. А когда посмотрел на мост, тот показался ему таким же узким, как лезвие ножа.

Но он понял, что решится и на эту авантюру! Да, он не давал слова это делать. Его не нанимали совершать подобные подвиги. Это выходило за пределы контракта. И все же зажал в руке конец лассо и двинулся к концу бревна.

Взобравшись на мост, Рейнджер почувствовал, что дрожит. Однако двинулся дальше. Добрался до конца лассо и натянул веревку. Он не мог тянуть слишком сильно, опасаясь удвоить опасность и оказаться в пропасти, разверзшейся внизу, куда даже не осмеливался смотреть. Голос ущелья, сдавленный рев потока, гремел в его ушах, однако Левша старался не думать о его почти бездонной пропасти.

Мустанг потянул лассо на себя. Конь дернул головой, и Рейнджер закачался. Он присел, его колени задрожали и ослабели, но когда снова натянул веревку, то почувствовал, что мустанг подчинился.

Тогда траппер отважился оглянуться и увидел, что конь ступил на конец бревна, осторожно, легко, словно собака или дикий козел. Внезапно его переполнила нежность к бессловесному животному. Мустанг не знал о целях и побуждениях своего хозяина. Ему хватило того, что таков его приказ, и он выполнил команду.

Конь ступил на мост и пошел по нему, тщательно ставя ноги одну за другой, нащупывая путь, словно двигаясь в кромешной тьме.

Билл шел впереди, скорчившись, иногда поглядывая вперед. Бревно дрожало и раскачивалось с удесятеренной силой под весом лошади и ее пружинистого шага.

Наконец траппер добрался до середины моста. Он опасался, что дерево прогнется. Путь до противоположной скалы казался бесконечным, впрочем, и обратная дорога была такой же. Левша невольно глянул вниз. А пока его взгляд скользил по белым камням на дне ущелья и гневно ревущему потоку, он почувствовал, что теряет равновесие и падает. Шум вызвал у него головокружение.

– Я умру! – заявил сам себе Рейнджер. – Я должен умереть сражаясь!

Он заставил себя двинуться вперед. Мост стал раскачиваться меньше. Внезапно Левша представил себе, как его пересекал молодой Кроссон, легко пробежав по стволу, а его лошадь рысью следовала за ним, пока длинное дерево качалось и дергалось по всей своей длине.

Бедняга Менневаль! Разве он сможет убежать от такого юноши? Подумав так, Левша неожиданно выпрямился. Когда в мире есть такие люди, как Оливер, и они совершают такие поступки, унизительно идти на поводу у собственного страха! Дальше он пошел по мосту длинными упругими шагами и, очутившись на противоположной скале, почувствовал себя гордым и сильным. Мустанг последовал за ним, одним прыжком преодолев оставшийся путь. Затем конь повернул голову, посмотрел назад и фыркнул, словно смеясь над побежденной опасностью.

Однако Рейнджер пообещал себе, что, чем бы ни закончилось нынешное путешествие, он не вернется в Шеннон этим путем. Он сел в седло. Местность стала более ровной. Деревья поредели. Мустанг прибавил скорость, двигаясь скачками, которым лошади на западе учатся инстинктивно.

Вскоре конь и всадник снова начали карабкаться вверх. Деревья становились все меньше ростом. Иногда сквозь листву или между рядами сосен Рейнджер видел голые скалы, вздымавшиеся выше границы леса.

А в лесу постепенно темнело, но там, где деревья росли реже, было еще довольно светло. Солнце исчезло из виду, однако оно пока не опустилось за горизонт. Его цвет изменился, яростная белизна потускнела, и теперь все вокруг заполнял розово-золотистый свет. Рейнджеру показалось, что Господь свирепо радуется трагедии, готовящейся развернуться перед ним. Возможно, там, в горах, человек уже умер!

Склон стал более крутым, Левша снова спешился. Он очень устал. Ему не раз приходилось проделывать длинные путешествия на Севере, но никогда с такой скоростью. Однако он двигался вперед и говорил себе, что ему нужно истратить оставшиеся силы до последней капли, чтобы иметь шанс вмешаться вовремя. Только он, Рейнджер, может произнести два слова, способные погасить ярость молодого человека: «Это твой отец».

При мысли об этом Левша глубоко вздохнул. Он не просто оказывал услугу Менневалю. Все человечество станет его должником, если ему удастся своевременно остановить этих двоих, потому что тогда Рейнджер спасет мир от самого жуткого преступления – злодеяния, сама мысль о котором внушает ужас.

Он одолел очередной склон и увидел перед собой маленькие тонкие деревца. Внезапно за его спиной раздалось фырканье лошади.

Сердце Рейнджера сжалось. Неужели обогнал беглецов? Ведь некоторое время он шел не по следу, а лишь руководствуясь инстинктом, считая, что преследователь и преследуемый движутся именно в этом направлении.

Левша оглянулся, всмотрелся в сумрак ущелья и увидел всадника с тонкой мальчишеской фигурой, ничуть не уставшего и элегантного. Его конь был великолепен. Да и всадник не хуже. Возможно, какой-то молодой человек решил срезать дорогу, стремясь спуститься в одну из западных долин прежде, чем ночь закроет высокогорные тропы?

Всадник окликнул траппера тонким, нежным голоском. Рейнджер потряс головой и протер глаза, которые чуть не полезли на лоб, когда он припомнил отвесную стену и раскачивавшееся над пропастью бревно.

Но сомнений не оставалось. Позади него ехала девушка. Именно Нэнси Лайонз скакала сейчас прямо к нему, размахивала рукой и приветливо улыбалась.

Левша взял ее за руку и долго сжимал, изумленно глядя на всадницу.

– Нэнси! – наконец проговорил он. – Нэнси! Боже всемогущий! Нэнси, как вы могли добраться сюда без крыльев?

Потом посмотрел внимательнее. Одежда девушки была разорвана и покрыта пылью. Лошадь тоже истекала кровью, сочившейся из десятков порезов.

– Мы упали пару раз, но все же здесь. Этот мост совсем не шоссе, верно? Ну что же вы, Левша? Я молилась весь день. Давайте посмотрим, ответит ли мне Господь!

И она проехала вперед, понукая свою великолепную лошадь.

Рейнджер последовал за ней с такой скоростью, на какую еще был способен его мустанг. Однако ему с трудом удавалось держаться за превосходным конем, к тому же несущим меньший груз.

Ущелье кончилось. И сразу же исчезли последние деревья. Розово-золотой свет солнечного заката превратил горные вершины в нечто невероятно прекрасное.

Всадники сейчас находились выше границы леса, но над ними еще оставались низкорослые изогнутые стволы плакучих ив и других выносливых деревьев. Левша и Нэнси окинули горы быстрыми внимательными взглядами.

– Там! – воскликнула девушка.

Но ее надежда оказалась сильнее, чем зрение.

– Там! – возразил Рейнджер.

Он сделал жест рукой, и высоко наверху всадники увидели стаю волков, бегущих по горному хребту, а за ними человека на лошади, чьи хвост и грива вспыхивали словно серебро.