Текст книги "Сказки нового Хельхейма"

Увертюра

Зима

Квартира была ужасная.

Район шикарный, почти не затронутый переменами край городского центра, утопающий в зелени – летом, понятно, что не сейчас. И дом соответствующий, маленький, трёхэтажный, окружённый скорее садом, чем просто двором. Старый, конца позапрошлого века, толстые стены из мелкого, когда-то наверное светлого, а теперь потемневшего от времени кирпича. Всё, короче, как надо, но квартира – заплакать и убежать. Две смежные комнатки узкие, как пеналы, обклеенные одинаковыми обоями цвета бледной поганки, такая же узкая кухня, крошечный душ и совсем уж микроскопическая прихожая, где мог поместиться на выбор или один человек, или его пальто. Правда к этой клетушке прилагался огромный, площадью чуть ли не в половину квартиры балкон, отчасти прикрытый самодельным навесом, причём выходил он не на проезжую улицу, а во двор. Зима когда-нибудь – скоро, скоро! – закончится, – напомнила себе Джини, – а летом на этом балконе будет отличная жизнь.

Но самое главное, квартиру сдавали фантастически дёшево. Такие цены на жильё в центре Вильнюса были лет пять-шесть назад, когда Джини сюда только приехала. Сейчас за эти деньги можно найти нормальную просторную квартиру со всеми удобствами разве что в старой советской панельке где-нибудь в Северном Городке – отличное место, чтобы уже к февралю скоропостижно повеситься там от тоски.

Джини знала о ситуации на рынке недвижимости не понаслышке, а по горькому опыту. Она уже полтора месяца искала квартиру, потому что хозяева нынешней внезапно решили её продать и даже нашли покупателя; съехать надо было до Нового года, а сегодня – пятое декабря.

Ситуация патовая, хоть домой возвращайся, благо в Вильнюсе Джини уже ничего не держало, все её рабочие планы накрылись даже не медным тазом, а ведром с антисептиком, какой смысл продолжать тут сидеть. Вернуться домой было самым простым и разумным решением, но уезжать отсюда ей не хотелось. Дома Джини с нетерпением ждали любящие родители, заранее предвкушающие, как они будут её опекать, воспитывать и утешать, бывшие друзья и приятели, с которыми непонятно, о чём теперь разговаривать, и примерно такие же идиотские карантинные ограничения, как везде. Впрочем, оставаться ей тоже не особо хотелось. За этот неполный год без настоящей работы, разбросанных по миру друзей и свободы передвижения она разлюбила – не то чтобы именно Вильнюс, а сразу всё в целом, весь мир вообще. Куда бы Джини сейчас с удовольствием переехала, так это на другую планету. Потому что на этой, судя по тому, что пишут в новостях и рассказывают знакомые из разных стран, приятных для жизни мест больше нет.

Однако с космическими перелётами дела обстояли даже хуже, чем с обычным туризмом. И шансы на прибытие инопланетян, готовых гостеприимно похищать на опыты всех желающих, объективно, были крайне невелики. Поэтому Джини решила сыграть с судьбой в лотерею: найдётся до конца года жильё по карману в нормальном районе, ладно, останусь, нет – чёрт с вами, поеду домой.

Когда выбираешь из двух почти одинаково безрадостных вариантов, лотерея – самое то. Она, как минимум, повышает твой статус: ты уже не просто беспомощно мечешься панической курицей, а играешь в азартные игры с судьбой. А сдаться и уехать домой в таком контексте означает не «быть никчемной слабачкой», а просто «выполнить договор».

Словом, когда не можешь изменить ситуацию, измени её описание. Не ври себе, не придумывай, строго придерживайся фактов, но романтизируй эти чёртовы факты, насколько хватит воображения, переосмысливай их, украшай, возвышай. Джини всегда так делала, и это работало – в том смысле, что неизменно поднимало ей настроение и придавало сил. А иногда получалось вот как сейчас – судьба ухмылялась с добродушным злорадством: «Ну всё, дорогая, допрыгалась! А если ты у меня в эту сраную лотерею выиграешь? Посмотрим, как ты тогда запоёшь!»

На событийном уровне ухмылка судьбы выглядела как внезапное появление на сайте недвижимости очень дешёвой квартиры в центре. Как и следовало ожидать, совершенно ужасной. Зато без гонорара агенству, договор напрямую с хозяевами. И дозвонилась им с первой попытки. И позвали смотреть сегодня же, не откладывая. И балкон. Какой здесь балкон!

Хозяева произвели на Джини примерно такое же впечатление как квартира. На первый взгляд, ужас кромешный, на второй – ладно, не такой уж кромешный, на третий – да нормальные чуваки. Не крепко сбитая тётка с плотно сжатым ртом-скобкой и несгибаемым намерением оставить тебе под залог на хранение весь нажитый несколькими поколениями её предшественниц хлам, не алкаш, который забудет о договоре, как только пропьёт аванс, не холёный сорокалетний юноша с бородой Артаксеркса, полагающий, что люди, достойные божественной привилегии регулярно пополнять его банковский счёт, непременно должны быть позитивными некурящими веганами – уже хорошо.

Хозяев было двое. Маленький старичок с благообразным тонким лицом, изъяснявшийся сиплым надорванным басом; с явно родного русского он почему-то всё время сбивался не на литовский, как многие местные, а то на какой-то незнакомый славянский[1]1
  Судя по нижеследующим репликам деда, на сербский.


[Закрыть], то на очень плохой английский; впрочем, во всех вариациях речь его была обильно украшена популярным в народе артиклем «бля». Второй, совсем молодой – его сын? внук? чем чёрт не шутит, любовник? смех смехом, но они всё время держались за руки, как детсадовцы на прогулке, честное слово, держались, так не бывает, нет! – в общем, плечистый громила баскетбольного роста с тёмным, почти шоколадным загаром и всклокоченной шевелюрой, не стриженой, минимум, год. Этот говорил тихим интеллигентным голосом и постоянно за что-нибудь извинялся. Иногда – просто так, ни за что.

– Да, бля, всё будет нормально, не брини[2]2
  Не переживай (сербский).


[Закрыть], донт вори, – сипел старик. – Сада че сви бити, бля, добро[3]3
  Теперь все будет в порядке (сербский).


[Закрыть]. Янг леди клевер энд бьютифул[4]4
  Сlever and beautiful – умная и красивая (английский).


[Закрыть], ей, бля, у нас будет гут, вери гут!

– Извините его, – вкрадчивой скороговоркой частил громила, – он взволнован, я, собственно, тоже взволнован, мы оба рады, что на наше объявление сразу откликнулись именно вы; извините пожалуйста, ради бога, скажите, будет ли вам удобно подписать договор завтра после обеда? Но если вам нужно больше времени на обдумывание, вы его несомненно получите, извините мою торопливость, мы ни в коем случае не хотели бы как-то на вас давить.

– Да нечего тут обдумывать, – честно сказала Джини. – Понятно всё. Балкон шикарный и район мой любимый. Хоть сейчас могу подписать договор.

– Ну и хорошо, бля, – обрадовался старичок. – Па добра[5]5
  Очень хорошо (сербский).


[Закрыть]. Олрайт!

Потом громила ещё добрых четверть часа извинялся, многословно объясняя, почему у них нет при себе ни договора, ни паспорта, ни других каких-то нужных бумаг, зато завтра в обед бумаги непременно появятся, и тогда они всё распрекрасно подпишут. Слушая его оправдания, Джини подумала скучным внутренним голосом, предназначенным для рациональных объяснений: да понятно всё, у них ещё куча просмотров назначена, с такой ценой могут себе позволить придирчиво выбирать жильцов. Хотела сказать на прощание что-нибудь прибавляющее ей очков, вроде: «Вы не беспокойтесь, у меня документы в полном порядке, вид на жительство совсем недавно продлила аж на пять лет», – или: «Я не буду шуметь и водить гостей», – или даже: «Если хотите, я могу заплатить вперёд за три месяца». Но вместо этого она почему-то спросила: «А гвозди в стены у вас забивать можно?» – и получив утвердительный ответ, удовлетворённо кивнула, словно генеральной миссией её жизни было вбить в чужие стены как можно больше гвоздей.

Попрощалась: «До завтра», – без особой надежды, что ей действительно перезвонят, и пошла к выходу.

– Извините, а как вас зовут? – спросил вслед вежливый громила.

– Джини, – сказала Джини. И, спохватившись, что не знакомится в баре с новым приятелем, а вступает в деловые (business, бля) отношения, поспешно добавила: – Это просто производная от «Евгении», меня папа так с детства зовёт.

– Югинка[6]6
  Одна из производных от имени Евгения в украинском языке.


[Закрыть], бля! – непонятно, но жизнерадостно высказался старик.

– Очень приятно, – тепло улыбнулся громила. – Вы с моим братом, получается, тёзки. Он Юджин. А я – Михаил.

С братом, значит. С такой разницей в возрасте – брат?! Резвый какой у них был папаша. Или просто бессмертный? Точно, бессмертный и резвый. Как Зевс, например.

Попрощалась с Михаилом и Юджином, которых окрестила про себя Диоскурами, вышла из подъезда во двор, летом, вероятно, уютный, утопающий в зелени, а сейчас – ну, как всё и везде бесснежной зимой. В синих прозрачных сумерках, которые здесь в декабре считаются днём, трагически чернели голые ветки деревьев, мотылялись на зимнем ветру бельевые верёвки, где висело одинокое светло-серое полотенце, украшенное рельефными, как бы выдавленными в ткани буквами: «HOME HOME HOME HOME». В центре двора стоял ветхий как музейная мумия стол, окружённый разнокалиберными колченогими стульями, на одном сидела румяная толстуха в белом полушубке и ярком цыганском платке, курила, причём не простецкую сигарету, а трубку, как какой-нибудь кинематографический капитан. Приветливо взмахнула рукой, звонко крикнула:

– Добрый день!

Джини смутилась – наверное она меня с кем-нибудь перепутала? – но вежливо ответила:

– Добрый.

– Вы же из девятой, новенькая соседка? – спросила толстуха с трубкой.

– Пока ещё не соседка. Не знаю, чем дело закончится, – честно ответила Джини.

– Да отлично всё будет! – заверила её та. – Хозяйка у вас золотая. Я из третьей квартиры, Магда. Будем с вами дружить.

Это было как-то – ну, непривычно. Нормальные люди обычно так себя не ведут. «Будем дружить» в устах напористой незнакомки звучит почти угрожающе, но сейчас Джини даже обрадовалась. Сразу же видно, что отличная тётка. Может и правда подружимся, когда… если я буду здесь жить.

Уже на улице до неё дошло, что толстуха сказала: «хозяйка». А у меня-то хозяева, – думала Джини. – Диоскуры-бля. Два мужика. Значит тётка просто с кем-то меня перепутала. Может, в этом доме сразу две квартиры сдаются? Ладно, какая разница. Главное, она пообещала: «отлично всё будет». Это явно был добрый знак.

Подумав про добрый знак, сама удивилась, осознав, как сильно ей хочется жить в этом доме, дружить с соседями, весной развести цветы на балконе, пить там кофе, возможно, повесить гамак. Это я зря, – огорчилась Джини. – В делах, которые целиком зависят от чужих решений, есть только один способ остаться в сильной позиции: сохранять безразличие. Должно быть всё равно! Желания делают нас уязвимыми. Я это всё уже проходила, в последний раз буквально вот только что, этой весной. Спасибо, макнули мордой в счастливое детство, напомнили, как бывает, когда решения взрослых внезапно крушат твои планы, валяют песочные замки – сиди, хоти сколько влезет, не будет тебе ничего.

А с другой стороны, как же давно я ничего не хотела так сильно, всем сердцем, – думала Джини. – Уже почти забыла, как это здорово – волноваться, искать всюду добрые знаки, мечтать, как всё будет, если получится, авансом, заранее быть счастливой, словно мечты сбылись. Всё-таки желания воскрешают. Оно того стоит, даже если кончится пшиком. Хотеть – хорошо.

Остаток дня Джини, конечно, промаялась. Гадала, сдадут ей эту квартиру, или всё-таки нет? Я этим Диоскурам, вроде, понравилась, – неуверенно думала Джини. – Но они какие-то странные, хрен поймёшь, что творится у них в головах. Может, что мы с дедом тёзки, сработает? Вдруг этот дед – такой же суеверный дурак, как я? Тоже всюду ищет добрые знаки? Было бы хорошо. Да что там, просто отлично было бы. Квартира, конечно, ужасная, но всё-таки в центре города. И балкон ничего себе. И цена. Цена! Даже если мои подработки, не дай бог, закончатся, такую оплату я ещё год потяну. А потом может быть, всё изменится. Границы снова откроются, люди ездить начнут? Ну должно же когда-то? Не может быть, что этот ужас навеки. Год – это очень много. Мир, давай исправляйся! Мне надо, я жду.

Полночи предсказуемо ворочалась с боку на бок, но всё равно подскочила затемно, в несусветную рань. На нервной почве одним махом доделала сразу три книжки-раскраски, от которых её тем сильней тошнило, чем ближе надвигался дэдлайн. Закончила их к полудню, и сразу, как бы призом за сделанную работу зазвонил телефон. «Извините, ради бога, если я слишком рано вас беспокою, – тихим голосом усталого библиотекаря сказал младший из Диоскуров. – Но нам необходимо согласовать наши планы. Скажите, пожалуйста, вам будет удобно в половине третьего встретиться? Чтобы подписать договор».

«Ез, бля!» – торжествующе подумала Джини. Но вслух, конечно, ответила спокойно и сдержанно: «Да».

Дальше было, как в старой комедии – упал, очнулся, гипс. Метафорически, разумеется, так-то Джини не падала. И вместо гипса, когда очнулась, у неё был стандартный годовой договор аренды с правом продления, который она то ли на радостях, то ли просто от недосыпа подписала, даже толком не прочитав, хотя прежде всегда опасалась стать жертвой мошенников, сколько раз снимала квартиру, столько, отдавая аванс, тряслась и договор перечитывала натурально водя пальцем по строчкам, чтобы никаких хитрых фатальных приписок не пропустить. А сейчас подмахнула, не глядя, и полезла за кошельком, обалдев от восторга, что Диоскуры не требуют от неё залог в размере месячной платы. Обычная практика, все так делают, но дед отмахнулся: «Донт, бля, вори, не требамо[7]7
  Нам не надо (сербский).


[Закрыть]!» – а громила вежливо извинился, вообще непонятно за что и жестом фокусника извлёк – естественно, из кармана, но Джини показалось, из воздуха – бутылку просекко, принёс из кухни бокалы, налил, а в качестве тоста задвинул телегу про лунный день Лошади, по его словам, идеальный для заключения договоров; впрочем, – поспешно добавил он, – вчерашний день, когда мы познакомились, тоже был очень хороший, двадцатый, Орёл. Не то чтобы Джини верила в лунные календари и прочую астрологию, но в тот момент она натурально выдохнула с облегчением: ну, значит точно всё будет отлично. Если уж даже Луна за меня!

Зима, шардабас, зима

Потом всё как-то внезапно закончилось – и просекко, и Диоскуры, и световой день. Джини осталась одна в своей новой квартире, в синей вечерней декабрьской тьме. Хотела найти выключатель, но вместо этого рухнула на сладко пахнущий мебельным складом диван и заплакала – не по какой-то причине, а просто от избытка впечатлений и сложных чувств.

Плакала, как в детстве, пока не уснула. Когда проснулась, вокруг была уже не предвечерняя синяя, а настоящая угольно-чёрная, глаз выколи, тьма. Нашарила выключатель, щёлкнула; верхний свет Джини не особо любила, всегда освещала свои комнаты лампами, расставленными по углам, но здесь он оказался неожиданно к месту, был квартире к лицу, даже выцветшие обои-поганки в этом свете выглядели сдержанно перламутровыми, как июньское небо перед дождём.

– Прости, дорогая квартира, – вслух сказала сонная Джини. – И вовсе ты не ужасная. А очень даже прекрасная. А что тесновато, так это… просто мне надо худеть!

Сказала и сама рассмеялась от неожиданности. И, кажется, весь дом вместе с ней. Во всяком случае, ощущение у Джини было такое, словно не одна в пустой квартире хохочет, а в компании старых друзей.

На часах была всего половина восьмого, получается, не так уж долго спала, хотя сейчас казалось, целую вечность, и теперь не просто проснулась, а практически заново родилась. Даже как пили просекко с лэндлордами, Джини помнила смутно, а всё остальное – вообще в тумане, словно это не настоящая жизнь, а кино, которое смотрела вполглаза, всё время отвлекаясь на другие дела.

Повинуясь дремучему инстинкту цивилизованного горожанина – проснулся, иди на кухню – Джини туда пошла, хотя на завтрак рассчитывать не приходилось: с собой-то из дома ничего не взяла. Однако на кухне обнаружился маленький капсульный кофейный аппарат. Джини машинально нажала на кнопку, машина бодро зафыркала. Едва успела схватить с полки чашку и подставить под тонкую струйку. Надо же, – умилённо думала Джини, – Диоскуры мне кофе оставили! Даже если нечаянно, всё равно они ангелы. Хостс, бля, оф хэвен[8]8
  Hosts of heaven – небесное воинство (английский).


[Закрыть]. Зевс молодец, что их породил.

С чашкой кофе в руках обошла всю квартиру, удивляясь, что теперь, когда деньги уплачены, и пути назад нет (формально, конечно, есть, но совсем уж несовместимый с бюджетом и здравым смыслом), квартира стала в её глазах не хуже, как обычно бывает, а лучше, чем в первый визит. Комнаты небольшие, но вовсе не настолько фатально узкие, как сперва показалось. А проблему с хранением барахла, накопившегося за пять с лишним лет оседлой жизни, прекрасно решает почему-то не замеченный при первом осмотре встроенный шкаф. И из хозяйской мебели, спасибо боже, только маленький письменный стол и диван. Плюс складные кухонные табуреты. И всё! Ни старых ковров, ни сервантов с витринами, ни чёртова «мягкого уголка». Всё-таки я реально выиграла в лотерею, – подумала Джини. – Это не шутка была.

Открыла дверь на балкон, просто убедиться, что замок нормально работает; сидеть в декабре снаружи – ищи дурака. И натурально застыла от удивления: когда шла сюда, на улице был традиционный декабрьский ветреный ноль, о котором в прогнозах обычно пишут «по ощущениям минус восемь», – и, к сожалению, не врут. А сейчас оказалось – ну, не то чтобы лето, но гораздо теплей, чем она ожидала. Навскидку, плюс десять. И южный ветер; то есть, чёрт его знает, с какой стороны он дует, но по-весеннему тёплый и влажный. Всегда бы так было зимой!

На радостях вытащила на балкон табурет, уселась и закурила; на широких перилах нашлась красивая старомодная пепельница из цветного стекла. Удивилась, что с балкона совсем не видно соседнюю улицу, только двор и деревья, за которыми что-то темнеет – видимо, гаражи. Причём снизу эти деревья казались не особо высокими. Уж точно не до третьего этажа. Но получается, ещё как до третьего, даже выше, всё закрывают; собственно, правильно делают, – думала Джини. – Летом они будут зелёные, вообще красота!

Сидела там, пока не замёрзла – ветер тёплый, а всё-таки очень сырой. Гулять в такую погоду можно нараспашку, без шапки, но если сидеть неподвижно, зябнешь; ладно, для декабря всё равно немыслимо хорошо.

Для декабря, прямо скажем, фантастика, – думала Джини, запирая балкон. Видимо, лунный день вот настолько сегодня удачный. Даже погода – огонь.

Ещё немного побродила по новой квартире, прикидывая, что здесь куда; на самом деле, толку в таких прикидках немного, просто уходить не хотелось. Но надо. Не сидеть же тут до утра. То есть, можно, конечно, сидеть, никто в шею не гонит. Но дома остался компьютер, а в нём – работа. И ещё дома еда. Еда! Вот чего мне сейчас не хватает для счастья, – сообразила Джини. И начала собираться: работа не волк, зато голод не тётка. А если и тётка, то с тяжёлым, вздорным характером. Бессмысленно ей возражать.

В последний момент спохватилась – так, а документы? Где тут мой договор? Диоскуры, конечно, зайчики. И лунный день сегодня отличный. А всё-таки договор на аренду и расписку про деньги лучше не бросать где попало, а всё время носить с собой.

Взяла со стола договор и чуть не грохнулась в обморок, увидев, что хозяйкой квартиры в договоре значится некая Людмила… Людмила Дьявайте. Что?!

Однако была и вторая бумага, копия нотариальной доверенности на имя Михаила Дьявайтиса. Перечитав её раза три и кое-как распознав примерно половину литовских слов, Джини наконец вспомнила, как неистово извинялся в ходе переговоров громила, объясняя, что хозяйка квартиры сейчас в отъезде. Вроде, она их сестра, плюс один к папашиной резвости. Причём, судя по общей фамилии[9]9
  В литовской мифологии „Дьявайте«– дочь верховного бога Диеваса, «Дьявайтис», соответственно, его сын. При этом окончания слов соответствуют традиционным окончаниям женских и мужских литовских фамилий, т. е., формально – нормальные фамилии, правильно всё.


[Закрыть], папа у них реально, без шуток Зевс.

Надо же, самое главное я забыла, – изумлялась Джини. – Самое стрёмное! Вот это расслабилась, так расслабилась. Хорошо поспала. Как я согласилась чёрт знает с кем подписать договор аренды? Они мне свои документы вообще показывали? Если даже показывали, я их не сфотографировала, вот молодец, ай да я… Ладно, чего уж теперь. Деньги всё равно отдала. Доверенность, вроде, нормально выглядит. Похожа на настоящую. По крайней мере, печатей на ней до хрена. И лунный день сегодня удачный… тьфу ты! Чем мне поможет Луна? Она планета, ей пофиг. Луна ни за что ответственности не несёт.

Джини нарочно накручивала себя по старой привычке – не расслабляйся! Беспокойся! Думай, что будешь делать, если завтра окажется, что здесь живёт хозяйка Людмила и никаких квартирантов не ждёт. Уезжала на дачу, вернулась, знать ничего не знает – какие деньги? С кем, простите, у вас договор?

Ей всегда иррационально казалось, что если эмоционально вложиться в гипотетически возможную неприятность, то она не случится. Как в институте иногда за хорошую посещаемость и активность в ходе занятий автоматом ставят зачёт.

Что-что, а накручивать себя Джини умела, опыт в этом деле у неё был большой. Но сейчас получалось не особенно убедительно; положа руку на сердце, не получалось вообще ни черта. Тревожные мысли глухо бубнили, как соседское радио за стеной, а вся остальная Джини существовала отдельно от них, по-прежнему очень довольная новой квартирой, исполненная детского доверия к Диоскурам и мирозданию в целом, а потому спокойная, как удав. Даже не стала звонить Михаилу-громиле, хотя тот предлагал обращаться в любое время, они с братом живут в соседнем подъезде и всегда готовы помочь. Это, кстати, тоже проблема, хуже нет, когда хозяева съёмной квартиры живут в том же доме. Даже если нормальные и не лезут, всё равно сам факт их соседства ощущается как контроль, – думала Джини, но почему-то сама этим мыслям не верила. Как чужой назойливой тётке, которая зачем-то залезла в твою распрекрасную голову и начала там тревожно квохтать.

Сунула договор и доверенность в ящик стола – делать не хрен, туда-сюда с ними таскаться – оделась, проверила, закрыты ли краны и окна, погасила свет, негромко сказала вслух: «Спокойной ночи, завтра приду. И чтобы мне никакой Людмилы! Теперь я тут живу».

* * *

В подъезде было темно. Сперва Джини пробиралась наощупь, крепко держась за перила, но чем ниже она спускалась, тем становилось светлей. На первом этаже стало вообще всё прекрасно видно, потому что входная дверь была нараспашку, а во дворе горел одинокий, но яркий фонарь.

За столом, где вчера курила толстуха, сидели четверо, лиц отсюда было не различить. Пока Джини мучительно размышляла, надо ли здороваться с незнакомцами, если ты теперь их соседка, или лучше не стоит, один из них приветливо взмахнул рукой и сказал: «Добрый вечер», – а другой попросил: «Извините пожалуйста, подойдите к нам на минуточку, если вас это не затруднит», – и Джини сразу узнала одного из своих лэндлордов. Ну или всё-таки – время покажет – удачливых аферистов. С другой стороны, – оптимистически подумала Джини, – если они аферисты, им сейчас, наверное, надо не на месте преступления околачиваться, а куда-нибудь в Аргентину с моими деньжищами удирать?

Дед тоже был тут. При виде Джини он просиял и объявил всем собравшимся:

– То Югинка. Мы факин лаки, счастливчики. Тако добра девойка[10]10
  Хорошая девушка (сербский).


[Закрыть] будет, бля, теперь жить у нас. – И спросил Джини: – Хочешь чаю, тёзка? Имамо термос[11]11
  У нас есть термос (сербский).


[Закрыть], фул, бля, оф пёрфект ти[12]12
  Full of perfect tea – полный отличного чая (английский).


[Закрыть]!

– Ну, раз пёрфект, давайте, – согласилась Джини.

Дед немедленно вручил ей детскую пластиковую кружку с тигрёнком, полную очень крепкого горячего чая с лимоном и ромом. Джини попробовала и восхищённо выдохнула:

– Ух! Отлично вообще!

– Рада, что вам нравится, – сказала сидевшая рядом с дедом женщина, симпатичная, остроносая, похожая на лису, хотя не рыжая, а брюнетка; ну, значит, на чернобурую. – Я этих красавцев долго учила правильно заваривать чай.

– Кровь пила вёдрами, – подтвердил невзрачный мужичок средних лет в спортивном костюме. – То мы чай покупаем какой попало, то храним не как полагается, то вдруг с какого-то перепугу нельзя его заливать крутым кипятком. Рута вообще ужасная. Берегитесь! А то сами не заметите, как она вас чему-нибудь возьмётся учить. И научит, будьте спокойны. Вопрос – чему?

Рута-чернобурка рассмеялась, явно довольная тем, как её представили. И успокоила Джини:

– До Рождества можете не особо беречься, я пока в школе над детьми издеваюсь. Но на каникулах вполне могу заскучать.

– Вы извините, пожалуйста, что мы сразу так запросто, – сказал Джини громила-Диоскур. – Просто мы все с детства знакомы. Давно здесь живём. И уже как-то привыкли, что каждый сосед – по умолчанию старый друг.

– Здорово, – улыбнулась Джини. – Как в какой-нибудь детской книжке. Я всегда героям завидовала, когда в книге описывалось, какой у них дружный двор. Думала, в жизни так не бывает.

– Да всё бывает, – заверила её чернобурка. – Просто что-то всегда и со всеми, а что-то так редко, что считается невозможным. Но иногда для некоторых возможно всё.

– У меня сегодня весь день такой получился, – призналась Джини. – Когда уже перестаёшь понимать, что возможно, а что нет. И кстати, о невозможном, – сказала она Диоскурам. – Спасибо за кофе! Когда вы ушли, я присела на диван на минуточку, и сама не заметила, как уснула. Проснулась, пошла на кухню, а там кофеварка. Вроде, мелочь, а всё равно невозможная. Я так удивилась! Два раза осматривала квартиру, а её не заметила. Но главное чудо даже не это, а что в машине были и капсула, и вода. Я на такое вообще не рассчитывала, машинально кнопку нажала, а она – фыр-фыр-фыр! И кофе полная чашка. Выпила и как заново родилась.

Диоскуры озадаченно переглянулись. Наконец громила сказал:

– Вы нас извините, пожалуйста. Мы и сами не заметили, что у вас на кухне осталась кофемашина. Вроде всё лишнее постарались оттуда убрать. Надеюсь, она занимает не слишком много места? Если вам не нужна и мешает, скажите, мы можем забрать, у нас кладовка большая. Но если нужна, то пусть остаётся, – поспешно добавил он. – Извините, если вам показалось, будто я хочу её у вас отобрать!

– Пусть остаётся, – решила Джини. – Я вообще-то капсульный кофе не очень. Но сегодня ваша машина мне практически жизнь спасла.

– Вери гут, бля! – обрадовался дед.

Джини была с ним совершенно согласна. Лучше не скажешь, причём обо всём сразу, включая тёплую, как на юге погоду, соседские посиделки во дворе на раздолбанных стульях, кружку с тигрёнком и налитый в неё крепкий чай.

– Как же здорово, – сказала она. – Какой, вы говорили, лунный день? Двадцать первый?.. Хотя двадцать первый лунный день раз в месяц бывает, а так хорошо всё-таки гораздо реже. Счастье, что хотя бы не «никогда»! Но чтобы ещё и погода такая шикарная, теплынь посреди декабря…

– Это вам спасибо, – совершенно серьёзно ответил громила. А дед ласково просипел:

– Твой подарочек, сенкью, бля!

– Вряд ли погода моя заслуга, – улыбнулась Джини. – Вот чего я точно не умею, так это циклонами управлять.

– Ещё чего не хватало, такой ерундой заниматься! – неожиданно возмутился громила. Но тут же спохватился: – Извините, пожалуйста, моё возмущение; разумеется, оно было направлено не на вас. Я уверен, что вам бы в голову не пришло грубо менять погоду по своему усмотрению. Она сама изменилась. Но специально для вас. Вы же любите тёплые зимы?

– Очень, – кивнула Джини. – Даже больше, чем лето… Нет, вру, лето всё-таки круче. Но как же приятно его дожидаться, когда такая зима!

Допила чай, поставила кружку на стол и вдруг сказала, хотя в жизни не думала, что однажды станет болтать с посторонними о подобных вещах:

– Когда я была маленькая, придумала волшебное королевство; на самом деле, почти все дети что-то такое придумывают, ничего удивительного тут нет. Но главное, я же сперва решила, что у меня там будет вечное лето! А потом поняла, что так оно всем надоест. Всё одинаковое надоедает, даже хорошее. Даже мороженое, если есть его на завтрак, обед и ужин изо дня в день. И тогда придумала такое волшебное время года – тёплую зиму, которая наступает внезапно, в любой момент. И длится, пока деревьям не надоест жить без листьев, деревья в моём королевстве были самые главные, не помню, почему я так решила, но все важные вопросы зависели от них…

– А как же весна и осень? – спросил мужичок в спортивном костюме. – Нехорошо получается, если совсем без них!

Он говорил таким деловитым тоном, словно Джини не рассказывала о своих детских фантазиях, а представляла комиссии под его руководством проект изменения климата на Земле.

– Сейчас мне самой так не нравится, – улыбнулась Джини. – Но в детстве я весну и осень совсем не ценила. Не понимала, в чём их смысл и кайф. Так что смешной в моём королевстве был климат: длинное лето-лето-лето, хлоп! – внезапно зима. Но тёплая, чтобы в шубу не кутали и не заставляли носить тяжёлые сапоги. И короткая, всего на неделю. Или вообще дня на три. У этой короткой тёплой зимы даже было какое-то специальное название, жалко, не помню. На «Карабас-Барабас» похоже, но точно не «карабас»…

– Шардабас, – негромко сказал громила.

– Что? – растерялась Джини. – Как вы сказали? Ой, господи. Точно же! Месяц шардабас! Но откуда вы знаете? Быть такого не может! Я никому не рассказывала. И сама давным-давно всё забыла… почти.

– Извините, – вздохнул громила. – Я не нарочно. Просто я почему-то часто угадываю. Некоторые знакомые думают, я их мысли читаю. Но я не настолько бестактный! Извините меня, пожалуйста. Я нечаянно угадал.

Джини только головой покачала. Сказать на это ей было нечего. Ей даже подумать было нечего. Оставалось только сидеть и молчать.

– Да не берите в голову, – сказала ей Рута-чернобурка, подливая ей чаю из огромного термоса. – Мы все тут немножко странные. Вы, кстати, тоже. И это скорее приятная правда обо всех нас.

– Ну вообще, да, – согласилась Джини. – Сама иногда думаю, что странности – лучшее, что во мне есть.

– Так именно! – обрадовалась Рута. – И во мне тоже. Во всех.

Джини кивнула и уткнулась носом в кружку. Ей, с одной стороны, было страшно неловко, что так разоткровенничалась с незнакомцами. Хуже того, с соседями. Это не попутчики в поезде, не выйдешь на своей станции, не денешься от них никуда! А с другой стороны, она была почти неприлично счастлива. Всю жизнь о чём-то таком мечтала. В смысле, легко сходиться с людьми и болтать с ними не о скучном-необязательном, а о важных и интересных вещах. Например, о волшебном королевстве Джин-Джини, названном, разумеется, в честь своей королевы, а как же ещё.

– Хорошо, что мы познакомились, – сказал, поднимаясь, мужичок в спортивном костюме. – Будете переезжать, зовите на помощь. Или если закажете что-то тяжёлое, курьеры сейчас завели моду бросать покупку внизу у подъезда, дальше не несут, хоть стреляй. Типа у них санитарные ограничения ради нашей же безопасности; на самом деле, просто паршивцы ленивые, рады, что можно грузы больше по лестницам не таскать. Короче, если что, не стесняйтесь, сразу зовите меня. Я Артур, живу в четвёртой квартире. В том подъезде, код простой – два нуля.