Текст книги "Сказки нового Хельхейма"

– Есть литровые стаканы, – ответил тот. – Двойные, толстые, с крышкой. В таких за полчаса не остынет. Но не дольше! Потом надо быстро пить.

– Давайте три! – просияла Людмила. – Мы его даже раньше выпьем. А кто к столу опоздает, сам себе лютый враг.

– Уже уходим? – почти беззвучно спросила Джини, когда Людмила вручила ей один из тяжёлых горячих стаканов. – Прямо сейчас? Я даже ничего не нарисовала… хотя мне же и не на чём, нечем. Вот я дура дурацкая, без карандаша и блокнота из дома ушла! Может быть, где-нибудь тут продаётся? Давайте я поищу.

На самом деле больше всего на свете ей сейчас хотелось развернуться и побежать – всё равно куда, лишь бы быстро. Чтобы Людмила не догнала. Заодно и проверить, что бывает, когда наваждение исчезает, с тем, кто решил остаться в нём навсегда.

– Не страшно, потом когда-нибудь нарисуете, – отмахнулась Людмила. – А сейчас нам пора. Без десяти двенадцать. Я всегда всех прошу приходить до полуночи, не опаздывать. Глупо было бы самой опоздать. Вам не хочется, я понимаю. Вы же здесь в первый раз! Уйти домой с собственной ярмарки, даже толком не погуляв, труднее, чем со свидания раньше времени убежать. Но во-первых, вы вспомните, куда мы идём. Что бы в мире сейчас ни творилось, наш дом – какой надо дом. А во-вторых, вы сюда однажды вернётесь. Скоро, не скоро – не знаю, не буду врать. Но в свою реальность все всегда возвращаются, это проверенный факт.

Зима, летняя ночь, Рождество

Во двор вернулись тем же путём, каким шли на ярмарку, через калитку в зелёном заборе. Тем же путём, но не факт, что в тот самый двор! Джини, оглушённая всем, что успело случиться за последние полчаса – внезапным превращением двух квартирных хозяев в одну сравнительно небольшую Людмилу, обретённым и сразу же утраченным раем, праздничной ярмаркой, звонким картоном и горячим вином – не заметила, как протоптанная в снегу тропинка потерялась в слегка примятой недавним дождём траве. Просто вдруг, как бы ни с того, ни с сего ощутила, что на неё натурально дохнуло жаром, словно в сауну, не раздевшись, вошла. Только тогда огляделась – во что, интересно, теперь превратился наш двор?

Двор не то чтобы превратился, просто выглядел совершенно по-летнему – георгины и розы на клумбах, трава до колена, на деревьях листва. И сладкий липовый запах, такой густой, что почти осязаемый, хоть в карманы складывай и домой уноси. О Рождестве сейчас напоминали только фонарики в форме снежинок на ветках давно отцветшей сирени, блюдо с праздничными гирляндами, да красные свечи в прозрачных стаканчиках, расставленные на столе.

– Ага, значит Магда раньше всех успела, – заключила Людмила. – Магда любит летние ночи. А кто в Сочельник первым во двор возвращается, того и погода. Такой у нас договор.

Магда привстала, взмахнула рукой, приветливо пыхнула трубкой. Сказала:

– Сегодня моя взяла! Впервые за… за… чёрт, да за сколько? За какую-то страшную вечность.

– За тринадцать, вроде бы, лет, – подсказала Людмила.

– Значит за тринадцать страшных вечностей. Каждый раз меня кто-нибудь вероломно опережал! Но сегодня я прибежала так рано, что это наверное даже немножко нечестно. Сижу тут такая победоносная уже почти полчаса.

– Ну и правильно, – улыбнулась Людмила. – Будет нам сон в летнюю ночь! Только с глинтвейном мы, получается, промахнулись. Зря его притащили. Не по погоде напиток! И вот это обидно. Такого вкусного я давно не пила.

– Не пропадёт! – отмахнулась Магда. – Выпьем, когда расходиться будем. Небось не остынет на такой-то жаре. А вот шипучку из бара «Наздравие» надо прикончить немедленно. Лёд в ведёрке уже почти растаял, а она только ледяная и хороша. Я открываю?

Людмила кивнула:

– Давай!

Магда достала из жестяного ведёрка пузатую бутылку с коротким и очень узким горлом – непривычная, нелепая форма, как будто бутылка шампанского закатилась в комнату смеха и отразилась там в кривых зеркалах. Людмила принялась вынимать бокалы, как фокусница – из своих рукавов, из складок Магдиной шали и просто из-под стола. Один извлекла из Джининого кармана, и это сработало, как хлопок водящего в игре «замри-отомри». Джини сразу вернулась в то, что здесь было вместо реальности, поставила горячий картонный стакан на стол, повесила рюкзак с подарками на спинку стула и наконец-то разделась. Сняла пуховик и кофты, одну за другой, осталась в домашней футболке, застиранной до прозрачности. Подумала весело: дааа, это точно не овердресс.

Сказала:

– Главное, что не Рута первой успела. А то я бы сразу сбежала домой. Я слабачка. Не умею вести органический образ жизни в минус почти миллион.

– Да мы бы все тогда разбежались! – рассмеялась Людмила. – Включая Руту, если не начиная с неё.

Джини тем временем сбросила угги. Боже, как же хорошо босиком! Трава щекотная. И немножко колючая. И сырая от вечерней росы.

Взяла бокал, наполненный чем-то ярко-зелёным, как лимонад «Тархун». Впрочем, на вкус оказалось вполне обычное сухое просекко, очень холодное, чистое счастье в такую жару.

– Жалко, что ваше лето редко бывает, – сказала она Магде. – В июле такими ночами уснуть невозможно, воздуха не хватает, и дом за день прогревается, не успевает остыть. А сейчас – чистое счастье. Среди зимы босиком по траве ходить!

– Да не то чтобы редко, – ответила Магда. – Раз в неделю примерно, под настроение; ну, когда как. Просто вы в это время, скорей всего, крепко спите. Я люблю душистые летние ночи. Но не жаркие дни!

– Магде дай волю, летние ночи стали бы длиннее, чем зимние, – сказала Людмила. – А то и вовсе была бы одна сплошная бесконечная знойная ночь. Зачем нам какое-то солнце? И без него хорошо.

– Чёрт с ним, пусть будет, – великодушно решила Магда. – На пару часов. Для контраста. И деревьям для фотосинтеза. И бельё по-быстрому просушить. – И призналась: – Я бы не отказалась прогуляться тут при солнечном свете. Самой интересно, как моя версия города выглядит днём. Что здесь вообще есть кроме баров, летних кинотеатров и танцплощадок на речных берегах? Но пока ни разу не вышло. Днём мои желания реальности до одного места. Она меня любит исключительно по ночам.

– Да ладно тебе, – улыбнулась Людмила. – Любит, не любит, плюнет, поцелует. Просто ночь – твоё время. Ночью ты сильнее, чем днём.

– Это да, – согласилась Магда. – Я и готовить-то стараюсь только после заката. Днём простая яичница получается как подошва, зато ночью мне удаются даже самые заковыристые торты.

– Хренассе духотища какая! – сказал из темноты низкий мужской голос.

– Капец, – согласился второй голос, повыше, но хриплый и слегка растягивающий слова. – Капитан, это ты устроила? Или новенькая художница?

– Ну здрасьте! – почему-то возмутилась Джини. – Когда я вышла во двор, здесь всюду были сугробы. Как на открытке, классическое Рождество!

– Не серчайте, – сказал хриплый голос. – Это просто гипотеза. Жизнь и авторы детективных романов научили меня, что подозревать надо всех.

– Вы же совсем недавно сюда переехали, – подхватил другой. – Поэтому мы не знали, чего от вас ожидать. Но теперь понятно, по чьей милости мы обречены томиться до загустения, как сиропы на медленном неумолимом огне.

– Эй, давай без критики! – рассмеялась Магда. – Я, между прочим, помалкивала, когда в позапрошлом году кое-кто устроил нам тропический ливень. По случаю светлого праздника Рождества – ледяной.

– Это было очень красиво, – мечтательно сказал хриплый голос. – Рождественские гирлянды переливались в струях и отражались в мокрой земле. Не серчай, Капитан, сама знаешь, мы тогда не нарочно. Хотелось просто какой-нибудь небывалой зашибической красоты. А получилось, что получилось. Сами были не рады, что не удалось по-человечески во дворе посидеть.

Из темноты наконец вышли обладатели голосов, те самые вечно похмельные мужики, которых Джини встречала у Томы. Они были похожи, как братья, только один чуть повыше, а у другого волосы немного темней и длинней, от этого он выглядел взъерошенным, как рассерженный воробей.

– Вы же ещё не знакомы, – спохватилась Людмила. – Это наш Фортунатас.

Второго она никак не представила, как будто его вовсе не было. С чего вдруг такая дискриминация вымышленных друзей? – весело подумала Джини. Но вслух, конечно, не стала шутить. Чёрт их знает, может, им нравится верить, будто один из них – невидимка? Или Фортунатас друга без имени выдумал? Или просто тяжёлая тема, неприятно об этом с чужими вслух говорить?

Она разглядывала новых знакомых, как экспонаты кунсткамеры, каких-нибудь двухголовых летучих мышей. Осознавала, что это невежливо, но прекратить таращиться не могла. Натурально погибала от любопытства: кто из них настоящий? Интересно, а вымышленный в курсе, что он просто выдумка? Или всё-таки нет? Думает, он к Фортунатасу в гости приехал? И задержался, потому что тут хорошо?

– Мы и сами больше не знаем, кто из нас кто, – то ли прочитав её мысли, то ли просто догадавшись, почему она на них так уставилась, сказал один из друзей.

– Это как? – опешила Джини.

– Да просто не знаем, и всё.

– Мы так решили, – объяснил второй. – Договорились не знать, кто из нас Фортунатас, а кто его придуманный друг. И соседей попросили нам не рассказывать. Они-то с Фортунатасом с детства знакомы, могут нас отличить.

– Кстати я уже, пожалуй, и не смогу, – заметила Магда, выдав обоим по бокалу зелёной шипучки. – Различия вижу, но что они означают, не помню. Да и какая мне разница, с кем из вас я в школу ходила. С обоими! Два старых друга лучше одного.

– Ты золото, Капитан, – улыбнулся тот, что повыше. А второй выразительно качнул бокалом – дескать, за это и выпьем.

– Ну ничего себе, – вздохнула Джини. – На вашем месте я бы наверное выбрала точно знать, кто я такая. Или мне только так кажется? На вашем-то месте я никогда не была.

– То-то и оно, – согласился растрёпанный. – Не были. Скорей всего, вообще никто.

– Мы же на самом деле как бы один человек, – добавил высокий. – Фортунатас. Долбанутый, сцуко, поэт. Когда на него – на меня! – находило, и он начинал сочинять, чувствовал себя кем-то другим, незнакомцем, не похожим на того, кем привык быть. Очень себе таким нравился. И иногда мечтал: вот бы этот поэт был совсем отдельным от меня чуваком! С которым можно выпить, поговорить, выйти в город и найти на свои задницы приключения. И просто вместе кино посмотреть. А наш дом такое интересное место; сами уже наверное поняли. Здесь иногда сбываются некоторые мечты из разряда совсем невозможных. Правда, почему-то не все подряд. И обычно не совсем в таком виде, как нам представлялось. Не лучше, не хуже, а просто иначе; по крайней мере, все наши так говорят. Но моя – его, Фортунатаса, наша – мечта однажды сбылась. Выиграл, блин, в лотерею. Всё как заказывал. Получил, что хотел. Это оказалось даже круче, чем грезилось. И одновременно гораздо страшней. Но это как раз не беда. Подумаешь – страшно. Жизнь сама по себе довольно страшная штука. А такая прекрасная, как у нас она далеко не всегда.

Надо запомнить, – подумала Джини. – Заранее представляю, как часто мне придётся это себе повторять.

– Пока мы знали, кто из нас кто, – сказал растрёпанный вариант Фортунатаса, – нам всё время было здорово не по себе. Один боялся сгинуть, снова раствориться в небытии. А второй – что не справится, отвлечётся, да просто как-то не так, не туда однажды утром проснётся, и лучший на свете друг исчезнет по его вине. Бухали мы тогда – страшное дело. Чтобы хоть ненадолго расслабиться и забыть, как обстоят наши дела. Но не забывали, конечно. От знания, кто ты такой хрен избавишься. Просто пьяным быть недостаточно, для этого надо сойти с ума. А у нас обоих психика крепкая, не повезло. Но оказалось, что можно договориться и больше не помнить. Великое дело – правильно составленный договор!

Джини хотела спросить, с кем именно они договаривались. Друг с другом? С домом? С подземными духами? Или с надземными, кто этих духов знает, где они на самом деле живут. В каких инстанциях такие вопросы вообще разруливают? Куда, если что, бежать? Но не решилась. Даже не потому, что боялась показаться бестактной, просто была не особо уверена, что готова услышать ответ.

– Вы только нас теперь не начните бояться, – сказал обладатель низкого голоса. – Мы нормальные чуваки. А что один выдумка, так знаете, придуманные люди обычно получаются даже лучше, чем настоящие. Взять хотя бы книжных героев – один другого прекрасней. Начитаешься книг, и сразу понятно, что хорошего человека проще сочинить, чем родить.

– Но иногда получается без писателей, – невольно улыбнулась Джини. – Вот у нас во дворе все такие прекрасные оказались. Как на подбор!

– У меня одно время была версия, что мы все тут придуманные, – оживилась Людмила. – Что нас сочинил этот дом. Обычные жильцы ему надоели, захотелось кого-нибудь поинтересней – любопытных, весёлых, с хорошей фантазией, жадных до всего необычного. И тогда появились мы – дети, почти одногодки, ровесникам проще дружить.

Вот я бы не удивилась, если именно так и было, – подумала Джини. – Совсем!

– Ну, это всё-таки вряд ли, – нахмурился один из Фортунатасов.

А второй присвистнул:

– Ты раньше не говорила. Ну и заносит тебя иногда!

– Заносит, – согласилась Людмила. – Но уже давно принесло обратно. Я с этой идеей носилась лет двадцать назад. А с тех пор так много всего случилось, что я уже зареклась искать простые понятные объяснения. Всё равно не помогут. Не того масштаба здесь у нас ведётся игра.

* * *

– Эй, мне нужна помощь! – крикнула Тома, высунувшись из окна. – Пока вы жизнь прожигали, я пироги пекла. Их шесть, и они здоровенные. А последние два горячие. Короче, их надо поставить на стол. Нет, в подъезд не идите, я вам не открою, меня там нет дома. Забирайте через окно. И я тоже в окно к вам вылезу. Потому что моя дверь сейчас ведёт в другой двор. А окно, молодец такое, открывается в этот. Очень удобно. Всегда бы так!

Пока доставали через окно пироги и помогали вылезти Томе, во дворе появился не то просветлённый, не то просто подвыпивший Курт, а на столе – удивительной красоты гранёная бутылка с ярко-лиловой жидкостью и какой-то подозрительной клинописью на этикетке, по дизайну похожей на вырезанную из газеты статью; впрочем, сам немец называл содержимое «Limonade». Лимонад из мира грибных домов! Джини надеялась, что пробовать лиловую жидкость её никто не заставит, но с вожделением косилась на бутылку, прикидывая, можно ли будет забрать пустую домой. И Магдину из-под шипучки. И нарвать во дворе георгинов. И нарисовать самый нелепый в мире, зато правдивый рождественский натюрморт.

Разглядывая бутылки, она не заметила, когда и откуда взялись Рута в мешковатом спортивном костюме и неожиданно элегантный – в светлых летних штанах, блейзере песочного цвета, с пёстрым шейным платком – Артур. То ли вместе они пришли, то ли просто одновременно, Джини тоже не видела. Но удивилась не их появлению, а тому, что Рута не в шубе, и на ногах у неё обычные беговые кроссовки, а не какие-нибудь меховые унты. Она же, наверное, в своём ледяном царстве была? Или нет? Вдруг у старожилов уже много разных реальностей, и можно выбирать?

Рута заметила, как Джини её разглядывает, и сразу поняла почему.

– Нет, я не во льдах раздетой скакала, – улыбнулась она. – А гуляла среди занесённых песками руин как бы нашего города. Но на самом деле, конечно, не нашего. Просто немного похожего. Такого, каким он, теоретически, может стать через пять тысяч лет.

– Занесённый песками, – потрясённо повторила Джини. – Через пять тысяч лет!

– Может быть и не станет, – утешила её Рута. – Это же не пророчество. Просто причуда моей фантазии. Воображаемый мир. – И сказала, обернувшись к Людмиле: – Я опять к столу без гостинцев. Свинство конечно, но откуда в моих пустынях их брать. Зато я отнесла туда конфеты из дома. Разложила среди камней. Чувствовала себя полной дурой, но мне всё равно понравилось. Рождественское угощение наизнанку. Все из своих миражей сюда принесли гостинцы, а я – наоборот!

– Красиво, – согласилась Людмила. – И совсем отлично получится, если кто-нибудь там их найдёт.

– Кто? – изумилась Рута. – Там же совершенно безлюдно.

– На людях клином свет не сошёлся. Бывает и другая разумная жизнь. Где нет людей, вполне могут водиться какие-нибудь пустынные духи. Да просто обязаны! Как же в пустыне без них.

– Хорошая такая хозяюшка, – умилилась Рута. – Домовитая! Всегда готова чужую пустыню бесплотными духами заселить, лишь бы полезная площадь не пропадала. И мои конфеты не валялись без толку на древних камнях.

Все рассмеялись и потянулись бокалами к Артуру, который как раз открывал бутылку. С виду, кстати, вполне обычную, в таких и в нормальной человеческой жизни вино продают.

Джини вдруг увидела себя и соседей как бы со стороны. На первый взгляд, обычные люди, встретились поздравить друг друга с Рождеством во дворе. Кто-то нарядный, потому что пришёл из гостей, или собирается в гости, кто-то в домашнем, потому что выскочил на минутку, выпьет и сразу назад. Только смеются, обсуждая духов пустыни. И один пришёл с придуманным другом. А другая из дома в окно вылезала, чтобы в правильное измерение попасть. И в декабре цветут георгины. И в бокалах вино из каких-то вымышленных миров.

– Трудно вам с нами? – сочувственно спросила Тома, заметив непростое выражение Джининого лица.

– С вами как раз легко, – ответила Джини. – Мне трудно с собой. Даже не со всей собой целиком, а только с маленькой частью, которая не справляется с поступающей информацией, поэтому не верит своим глазам и ушам. А остальной мне всё нравится. Верю, не верю, какая разница, главное – я уже с вами, здесь. Не справляюсь, и ладно, это не обязательно. Но конечно очень хотелось бы хоть что-нибудь понимать.

– Ещё бы вам не хотелось! – рассмеялась Тома. – Мне тоже хочется понимать, что здесь творится. Как и всем присутствующим. Добро пожаловать в клуб!

– Вот в это мне труднее всего поверить, – призналась Джини. – Что вы сами ничего пока толком не поняли. За столько лет!

– Поначалу мы ух как всё понимали! – улыбнулась Людмила. – Каждый из нас по здоровенному эзотерическому трактату мог бы на эту тему запросто написать. Но чем дальше идёшь, тем яснее видишь, насколько далёк от настоящего понимания. Оно просто не помещается в человека, не укладывается в слова. Валя мне однажды сказала, что наша реальность хочет измениться. Ну как – «хочет», просто время пришло ей меняться. Как человек неизбежно меняется, когда становится взрослым, так и наша реальность до фундаментальных перемен доросла. И начала понемногу – ещё не вся целиком, а на каких-то отдельных участках. Учится, пробует. Ей пора! А наш дом как раз построен на одном из таких участков. Так получилось. Мы счастливчики. Нам фантастически повезло.

– На одном из участков? – переспросила Джини. – То есть, подобных мест много?

– Много, не много, а больше одного. Где-то в мире сейчас происходит такое же невозможное. Или совсем другое, но невозможное всё равно. Невероятно звучит! Но я уверена, это правда. Прежде всего потому, что разумно. Будь я реальностью, тоже постаралась бы изменяться не в одном, а сразу во многих местах. Не складывать яйца в одну корзину, как в таких случаях говорят. Ну и всё-таки Валечка призрак. Человеческим восприятием больше не скована. Уже хотя бы поэтому в разных тонких материях должна разбираться лучше, чем мы.

– Сама ты призрак! – весело сказал женский голос. – Лишь бы наговаривать на меня.

Голос был молодой, весёлый и звонкий, но к столу подошла старушка. Та самая мисс Марпл из кафе, чей испытующий взгляд заставил Джини засомневаться, не отравила ли она случайно за завтраком пару-тройку богатых кузин.

Впрочем, сейчас мисс Марпл выглядела скорее тщательно одетой и загримированной под элегантную старую леди актрисой, которая вышла из роли, потому что в съёмках наступил перерыв.

– Валечка! – заорали все хором и полезли к ней обниматься. Раздавались бессвязные выкрики: «Ура!» «Пришла такая красивая!» «Ты же выпьешь?» «Всё получилось!» и «Счастливого Рождества!»

– Это наша Валя, – сказала Джини Людмила. – Видите, овеществилась, как я и предсказывала. Во плоти к нам на праздник пришла.

– А. То есть, замогильного воя не будет? – сообразила Джини. – И орать от ужаса, получается, мне не надо? И падать в обморок нет причин?

– Да, испортила я вам праздник! – подтвердила старушка. – Лишила всех развлечений разом. Я – воплощение зла!

– Зашибись у зла воплощение, – согласился кто-то из Фортунатасов.

А Магда сказала:

– За это и выпьем! – и выдала ей бокал.

– И за знакомство! – Валя через стол потянулась к стоящей напротив Джини, та к ней наклонилась; в общем, чокнулись кое-как.

– Круто у вас получается, – сказала Джини. – Мы с подружками из-за сраного карантина с весны не виделись. Слабачки! А вам даже смерть не помеха с друзьями во дворе выпивать.

– Это да, – согласилась Валя. – Я вообще оказалась крутая. Кто бы мне лет сорок назад сказал! Хотя как у меня получилось стать таким высокофункциональным призраком, сама толком не поняла. Не могу сказать, что мечтала об этом с утра до ночи, но бросать игру на самом интересном месте действительно было обидно, что да, то да. Вот я и не бросила. Однажды проснулась, а я уже призрак, ничего руками делать не надо, получилось само. Осталось только освоиться и понять, как эта штука работает. В смысле, новая я. А потом оказалось, что даже телесные ощущения и сопутствующие им возможности иногда ко мне возвращаются. Ненадолго, на пару часов, зато более-менее часто. И без каких-то особых усилий, легко. Достаточно заскучать по супу, кофе и сигаретам. И вот этим дурацким смешным ощущениям: «холодно-жарко», «пахнет», «мокро», «ай, тут стена!» Всегда знала, что этот дом меня очень любит. Но чувство юмора у него, негодяя, то ещё. Даже на мой вкус перебор.

– А что не так с чувством юмора? – удивилась Джини. – Всё же, вроде бы, хорошо?

– Хорошо-то оно хорошо. Но сами видите, как я, воплотившись, выгляжу. Хрупкая пожилая дама, сама респектабельность. Отродясь такой не была.

– Мисс Марпл, – подсказала Джини. Просто не удержалась. Не смогла тактично смолчать.

Валя энергично кивнула:

– Вот именно! При всём уважении, не моя ролевая модель. Не в таком виде я мечтала являться друзьям после смерти. Я бы лучше… да хоть Терминатором. Он большой и красивый. Или нарядной вампиршей с клыками. Это, по крайней мере, смешно.

– Скажи спасибо, что не стала Карлсоном из мультфильма, – усмехнулась Людмила. – Я поначалу, честно говоря, опасалась, что ты можешь превратиться в него.

– Спасибо! – горячо согласилась старушка. – Да, могли бы и дошутиться. Действительно повезло.

Здесь могла бы быть ваша зима

Джини проснулась, когда уже перевалило за полдень. Ничего удивительного, сидели-то почти до утра. Пошла на кухню, нажала кнопку кофейной машины, та бодро зафыркала, в чашку полилась ароматная тёмная жидкость, звонкая тоненькая струя.

Так, – внезапно дошло до Джини, – а я вообще хоть раз меняла в ней капсулы? Купить купила, но упаковка до сих пор нераспечатанная стоит. Я даже воду не подливала! Ни разу за всё это время. Только на кнопку жму. А ей хоть бы что, варит кофе, чашка за чашкой. Ну и дела.

Просто, – подумала Джини таким специальным скучным внутренним голосом, который прежде всегда использовала для рациональных объяснений, – эта кофе-машина моё персональное наваждение. Подарок на новоселье. Я спросонок очень хотела кофе, и вуаля!

Не волшебный дворец из халвы с шоколадом, – думала Джини, глядя, как наполняется чашка. – Не крокодилы, готовые покусать негодяев, не вымышленный друг. И, честно говоря, слава богу, куда бы я дела в этой тесной квартире друзей с крокодилами. А кофеварка – идеальный подарок. Компактный. Полезный в хозяйстве. И с виду совершенно обычный. Такой, чтобы не в первый же день от чудес свихнуться. А только чуть погодя.

Рассмеялась, накинула пуховик, взяла чашку с невкусным кофе непостижимой природы и пошла на балкон. Погода была примерно такая, как в её первый вечер, когда подписали с Диоскурами договор. То ли месяц шардабас, который сама придумала в детстве, то ли просто очень тёплый пасмурный зимний день.

Сидела, вдыхала влажный, по-зимнему сладкий воздух, вспоминала вчерашнюю вечеринку, больше похожую на сновидение, уже и не разберёшься, что действительно было, а что приснилось потом. Артур водил меня за калитку показывать свой удивительный город, или только о нём рассказывал? Скорее второе. Но тогда почему я отчётливо помню узкую улицу, в конце которой стоит здание почты, немного похожее на наш костёл Святой Анны, такая же нарядная неоготика из красного кирпича? А как Курт торжественно произнёс по-литовски, явно специально заранее к случаю вызубрил: «Пагонишка аука»[94]94
  Pagoniška auka – языческая жертва (литовский)


[Закрыть], – плеснул на землю немного лилового лимонада, раздались какие-то странные гулкие звуки, и Людмила мне шёпотом пояснила, что это так смеётся земля? А когда Магда принялась вспоминать, как в детстве мечтала стать капитаном, лучше бы конечно пиратским, но можно и обычным законопослушным капитаном дальнего плавания, если в современном мире иначе никак, в ночном небе появился огромный трёхмачтовый парусник. Не просто облако в форме парусника, а совершенно настоящий, разве что немного слишком красивый, словно с картинки сошедший корабль. Неторопливо проплыл над нашими головами и растворился во тьме. И Магда сказала: «Ну наконец-то мой пиратский корабль во дворе объявился! Впервые за сорок лет».

Да ну, нет, – думала Джини, – это уже как-то слишком. Парусник в небе мне точно приснился. Хотя…

То-то и оно. Ничего здесь не слишком. Почему бы земле не смеяться от лимонада и не плыть кораблю в небесах.

Ну подарки-то я точно наяву раздавала, – думала Джини. – И значит, комплименты соседей тоже были наяву. Рута аж завизжала от радости, вот тебе и училка! Или как раз потому, что училка? Привыкла преувеличенно хвалить малышню? И как же удачно вышло, что Людмила на самом деле одна, потому что Фортунатасов всё-таки двое. И какие бы страсти они о себе ни рассказывали, а в отличие от Михаила и Юджина вовсе не выглядят сиамскими близнецами. Отдельные самостоятельные единицы, нормальные мужики. А что жить друг без дружки явно не могут, так бывают такие дружбы, которые в этом смысле даже хуже любви. В общем, хорошо получилось, что подарков на всех хватило. И что Валя такой – как она сама выразилась? – а, высокофункциональный! – призрак, что в состоянии гвоздь в свою стену забить. Во всяком случае, она собиралась повесить картинку сразу же, как вернётся. И грозила соседям, что до рассвета будет очень страшно, замогильно и призрачно во все стены стучать молотком.

Такая хорошая Валя, – думала Джини. – Как же им всем в детстве с ней повезло! И друг с другом. И с домом. В первую очередь с домом! И мне, получается, тоже. Я же теперь здесь надолго. Или вообще навсегда? Вдруг после смерти тоже тут останусь, как Валя? Ой, мамочки. Ой.

Но на самом деле эта идея не вызывала у Джини никакого протеста. Скорее уж опасение, что как у Вали у неё не получится. С другой стороны, чего заранее беспокоиться. Время-то, по идее, есть.

Вот будет номер, – думала Джини, – если реальность внезапно решит, что уже наигралась, хватит с неё перемен, и застынет в какой-нибудь форме. Окончательно превратится в Томину версию города с морем и вечной осенью. Или в Артурову с неоготической почтой; он ещё говорил, у них там с музыкой всё отлично, в каждом баре по вечерам концерты, даже в маршрутных троллейбусах постоянно играет какой-нибудь эмбиент, а в некоторых по старинке джаз. Или в одну из Рутиных безлюдных пустынь; ох, лишь бы не в ледяную, пустыню с нормальной погодой я ещё как-то переживу. Или в непонятный и поэтому жутковатый город Курта с грибными домами. Или в причудливую сумму всех сразу. Вот интересно, а весь остальной мир подтянется? Превратится чёрт знает во что вместе с нами? Или мы станем отдельной реальностью, другим измерением, городом-призраком? И я никогда не увижу родителей и друзей?

Такая перспектива Джини совсем не понравилась. Не настолько, чтобы начать собирать чемоданы, но достаточно, чтобы панически схватиться за телефон. Хотела позвонить родителям, убедиться, что они по-прежнему есть, но в последний момент передумала. Им же не скажешь: «Привет, мама, папа, вы ещё существуете? Я очень рада, ну ладно, пока!» Придётся нормально поговорить. А о чём? Нет, правда, что им расскажешь? «У меня на столе стоит букет георгинов из сада, прошлой ночью у нас во дворе было лето, такое жаркое, что даже глинтвейн с рождественской ярмарки за четыре часа практически не остыл». Или: «Мои лэндлорды – ну, помните, я рассказывала, братья с огромной разницей в возрасте, два странных и смешных мужика – оказались хозяйкой квартиры Людмилой, она многим в таком виде мерещится… нет, я ещё не была у врача». Или: «Познакомилась с местным призраком, отличная тётка, выглядит как мисс Марпл; правда ей хотелось бы Терминатором, но пока не получается, такая беда». Или даже: «Если я однажды исчезну с концами, не беспокойтесь, это значит, я теперь живу в другом измерении, там хорошо».

Можно конечно щебетать о чём-то нейтральном. К примеру, про растущие цены и карантин, – мрачно подумала Джини. – Вот интересно, смогу ли я хоть десяток связных фраз на актуальные темы вымучить? И услышать пару сотен в ответ? И адекватно реагировать, изображая заинтересованность – новой, счастливой, сбитой с толку, потусторонней, чужой собой? Так себе у нас разговор получится. Не буду сейчас им звонить.

Вместо родителей набрала Михаила. То есть, конечно, Людмилу, ясно же, чей это номер, и у кого телефон. Но ответил ей мужской голос. И впервые на Джининой памяти начал не с извинений, а просто буркнул: «Алё».

– Вы извините, пожалуйста, что я позвонила так рано, – сказала Джини, почти невольно, но с удовольствием пародируя его интонацию. – Я помню, что вы сова. Сама совсем недавно проснулась и сразу подумала: а вдруг вы хотите с утра пораньше зайти, проверить и убедиться, что я не помыла полы?

– Да, это важно, – согласился с ней Михаил. – Мы должны быть совершенно уверены, что вы ничего не мыли. Работать в праздник нехорошо! – И добавил сиплым голосом Юджина: – Арбайтен ферботен[95]95
  Arbeiten verboten – работать запрещено (немецкий).


[Закрыть]. – Но спохватился, что по-немецки ему говорить не положено, и исправился: – То је грех[96]96
  Это грех (сербский).


[Закрыть].

– Тогда приходите, – предложила Джини. – Я вам кофе сварю.

– Рассчитываете, что за чашку кофе я вам объясню все тайны Вселенной? – рассмеялся, будем считать, Михаил.

– Рассчитываю, конечно, – призналась Джини. – Ладно, можно не все. Но хоть половину! И, между проочим, не за одну несчастную чашку, а за целых две.