Текст книги "Вечная Индия. Духовный путеводитель"

Чему учил гуру Нанак?

Гуру Нанак противопоставлял искреннюю любовь к единому Богу и людям кастовому, ритуалистическому и книжному формализму. Он говорил: «Не едой мы оскверняемся, а злыми мыслями». Уподобляясь лотосу, вырастающему из грязного ила с незапятнанными лепестками, человек должен сохранять чистыми свои помыслы, и потому «йога заключается не в рваной одежде, не в палке йога, не в посыпании тела пеплом… Только тот знает путь, кто пребывает среди нечистот мира и остается отстранен и незапятнан».

Поначалу у него было мало учеников и последователей. Его окружала лишь небольшая группа приверженцев, которых он называл сикхами – учениками. Они трепетно внимали своему гуру и повсюду следовали за ним. Со временем сложилась значительная община, в которую входили самые разные люди, индусы и мусульмане.

В отличие от индусских аскетов и мусульманских святых, гуру Нанак не искал тишины и уеди нения, не предавался изнурительным постам и длительным медитациям на лоне умиротворяющей природы. Напротив, он отправился в самую бурлящую людскую гущу, в города и селения, положив тем самым начало традиции, которой потом следовали все сикхские гуру: ни один из них не призывал к уходу от мирской жизни, провозглашая достойным образом жизни лишь упорный труд, активную жизнь и взаимную помощь.

Около четверти века гуру Нанак бродил по стране, общаясь с буддистами, джайнами, суфиями, йогами, произнося проповеди и слагая гимны во славу единого Бога, который не воплощен в рукотворных изваяниях, а присутствует повсюду в мире, являясь высшим нравственным принципом каждого человека. По легендам, его сопровождали мусульманин музыкант Мардана и индус Бала, записывавшие гимны учителя.

Осуждая многобожие, гуру Нанак отрицал равным образом и индусскую, и мусульманскую обрядность, выступая против ритуалов, которые считал бессмысленными. Не щадил он и жрецов, алчных мздоимцев. По всей вероятности, гуру Нанак был талантливым проповедником, энергичным и умеющим убеждать в своей правоте аудиторию. Был он и не менее талантливым поэтом, а это не могло не стяжать ему славу во всем Пенджабе.

Отличаясь недюжинным педагогическим даром, он предпочитал учить других собственным примером. Сломать привычный стереотип поведения – вот что лучше всего может убедить в бесполезности и бездумного служения идолам, и неразумного подвижничества, и паломничеств.

Поведение вероучителя явно подрывало устои традиционного кастового общества.

Рассказывают, будто однажды он со своими учениками ночевал в доме разбойника-мусульманина, наставляя его на путь истинный, а в другой раз разоблачил жадного богача-индуса. Попав во время странствий в большую деревню, он принял приглашение на скромный ужин к человеку из низкой касты и отклонил приглашение на роскошный ужин богача. Когда же его спросили о причине выбора, он будто бы взял в одну руку хлеб со стола бедняка, а в другую – богача и сильно сжал их в кулаке. Из хлеба бедняка начало капать молоко, символизирующее честный труд, а из хлеба богача закапала кровь, напоминающая кровавый пот работавших на него людей.

В другой раз гуру Нанак убедил паломников не приносить пищу, предназначенную для поминания предков, так как ее все равно присвоят себе нечестные жрецы. Увидев, как индусы-паломники совершают обряд поминания усопших предков и брызгают водой в сторону восходящего солнца, гуру тут же начал брызгать водой в обратном направлении. Он объяснил, что это он поливает свои поля в Пенджабе: «Ведь если вы окропляете водой умершего, который теперь живет на небе, то еще легче мне полить какое-нибудь место на земле».

Однажды он, подобно библейскому Моисею, добыл воду из скалы, чтобы освободить жителей селений от диктата взбалмошного факира, присвоившего себе единственный колодец. Как-то раз гуру улегся спать ногами к Мекке. Мулла, увидевший это, обвинил его в богохульстве, но Нанак будто бы ответил ему: «Ты думаешь, что если я сплю ногами к дому Бога, то проявляю непочтительность. Но попробуй повернуть их в такую сторону, где бы не обитал Бог».

Конец жизни гуру Нанак провел в Картапуре, Городе Создателя. Он сам возвел его в качестве некоего, выражаясь современным языком, координационного центра. Участок земли для него на правом берегу реки Рави ему подарил какой-то богач, обратившийся в сикхскую веру. Там и начала складываться сикхская община, в организации которой было много общего с исламскими суфийскими орденами.

Поначалу обрядово-ритуальная сторона сикхизма была сведена к минимуму. Для вступления в общину последователи гуру должны были пройти своеобразный ритуал инициации: выпить воды, в которой были омыты стопы гуру – обычно только один палец. Адепты новой веры поднимались до рассвета, совершали омовения и собирались в храме на молитвенные собрания сангаты, а гуру давал наставления в вере. Написанные им утренние молитвы, известные под общим названием «Джапджи», и сейчас остаются основополагающими в сикхизме:

 
Есть только один Бог,
Вечная истина – имя его.
Создатель всего,
Не боящийся ничего и ничему не угрожающий…
…Милостью гуру ставший известным людям.
 

Служба заканчивалась до восхода солнца, и все отправлялись заниматься своими повседневными делами. Вечером сикхи вновь собирались, читали религиозные стихи и пели молитвенные гимны киртаны, пользуясь при этом народным разговорным языком панджаби. Он был родным каждому, в отличие от древнего санскрита, знание которого оставалось прерогативой брахманов, арабского языка медресе или персидского языка, утвержденного при дворе мусульманских правителей.

Гуру Нанак раскрыл двери храмов и для женщин, мудро полагая, что таким образом он проложит путь своей религии в каждую сикхскую семью. «Как вы можете утверждать, что женщина стоит ниже мужчины, когда она дает жизнь царям и пророкам?» – говорил он. Эта линия раскрепощения женщин была продолжена его преемниками, один из которых назвал женщин «совестью мужчины».

После богослужения сикхи совместно трапезничали. Это был недопустимо дерзкий вызов индуистской кастовой системе: кастовые правила ритуальной чистоты и оскверненности особенно строги в вопросах о том, кто и с кем вместе может вкушать пищу.

Установленный гуру Нанаком обычай совместных трапез, на которых собирались все желающие вне зависимости от касты, возраста, пола и религиозной принадлежности, позже стал для сикхов одной из важнейших традиций. Он и сейчас не утратил своего значения.

Ныне, как и прежде, два раза в сутки, утром и вечером, сикхи собираются за совместной трапезой в молельных домах и рассаживаются без всякого соблюдения кастовых различий. Сикхские храмы или молельные дома гурдвары, то есть «врата гуру», стали строиться по мере роста численности общины. Они становились центром ее религиозной и социальной жизни.

Храмы имеют входы с четырех сторон – символ открытости для всех желающих.

Зная, что приближается час его ухода, гуру Нанак передал священное учительство своему последователю. Им стал тридцатипятилетний гуру Ангад, скромный и благочестивый. После ряда испытаний он получил благословение гуру Нанака, который предпочел его своим сыновьям. Гуру символически посадил преемника на свой трон и раскинул над его головой балдахин Духовного Владычества. Тем самым он показал, что тот же Божественный свет, который освещал путь ему, воплотится теперь в другом теле. На челе Ангада был начертан тот же знак тилак, и печать перешла в его руку из руки гуру Нанака.

Сам же гуру Нанак в 1539 году покинул этот мир. Его последователи-индусы хотели кремировать тело учителя, а мусульмане – похоронить. Когда незадолго до смерти самого гуру спрашивали о его решении, он ответил, что индусы пусть положат цветы с правой стороны его тела, а мусульмане – с левой. Чьи цветы наутро будут свежими, те и смогут распорядиться телом по своему усмотрению. Гуру накрылся покрывалом. Когда утром его подняли, тела под ним не оказалось, но те и другие цветы были свежими.

На месте смерти учителя построили индуистский храм и мусульманскую мечеть, но их смыли полые воды реки Рави, что было истолковано как желание Нанака принадлежать всему миру. Таким было последнее чудо, явленное первым сикхским гуру, и так родилась новая религия.

Ее установления выкристаллизовывались долго и формально были закреплены в священном каноне «Ади Грантх», составление которого началось спустя более полувека после смерти Нанака. Около трех тысяч строк в нем написаны первым вероучителем сикхизма. Свое учение он излагал не в виде сухих догм, а в форме предельно искренних и глубоко эмоциональных гимнов, молитв и песнопений, слова которых были наделены живой творческой энергией. Преемники и последователи гуру Нанака лишь развивали его учение, практически не внося в него глубоких и значительных изменений.

В центре учения гуру Нанака – образ единого Бога, существование которого как самоочевидной реальности в традиционных условиях индийского Средневековья не требовало никаких доказательств. Скорее наоборот, там, в противоположность европейской ситуации, потребовались бы весьма серьезные доказательства отсутствия бытия Бога. «Толкуй об одном Боге, Нанак, откуда быть второму?» – постоянно спрашивал он.

Бог раскрывается каждому, а потому всеобщее фундаментальное равенство людей как порождений божественной силы не подвергается сомнению. Отсюда выводится и возможность установления одинаковых для всех нравственных норм, которые и были выражены в триединой формуле «трудиться, делиться плодами своих трудов и помнить имя Бога».

Подобное предпочтительное служение одному Богу не ставит под сомнение существование других божеств, но им отводится роль некоего мифологического фона. Они выступают в роли статистов в грандиозной божественной игре: «Как разыгрывает он свои пьесы, никто сказать не может, даже боги не могут высказать по этому поводу никакого суждения», – говорит один из последователей Нанака, гуру Арджун, в своем сочинений «Сукх мани», излагающем основные догматы сикхской религии.

Этого единого вездесущего Бога не представляют в человекоподобном образе, скорее он – божественная энергия, сила, ничем не порожденная, ни отчего не зависящая и не обладающая вообще никакой конкретной формой:

 
Тысячи глаз являются твоими глазами,
Но ты не имеешь ни одного.
Тысячи ликов – твои лики,
Но ты не имеешь своего.
Тысячи стоп являются твоими,
Но ты не имеешь ни одной.
Тысячи носов – твои,
Но ты не имеешь носа.
 

Эта божественная сила, параматма, предстает во множестве форм видимого, явленного мира; они-то и есть объективно существующий мир, открытый и доступный человеческому познанию.

Наставник-гуру – одно из проявлений этой силы, принявшей человеческий облик для блага мира. Но наивысшая ее форма – имя Нам, которое нужно повторять, вкладывая в это повторение всю силу любви к Богу как к возлюбленному, супругу, другу, то есть захватывая весь диапазон этого чувства.

В то же время Бога можно назвать Безымянным, но больше всего ему подходит имя Сатнам, то есть Вечная и абсолютная истина. Гуру Арджун в «Сукх мани» называет Бога «недостижимым, безграничным, непостижимым», «таинственным и вне всяких измерений», так что никто не может сказать, как далеко простирается его власть, и потому, обращаясь к богу, он заключает: «Не в силах человек петь тебя!»

Постоянное повторение имени Бога, непрерывная мысленная сосредоточенность на нем приводили к тому, что вся жизнь сикха воспринималась – и им самим, и его окружением – как непрекращающееся деяние во имя возлюбленного Бога, как нескончаемое жертвоприношение ему.

В психологическом плане подобные установки развивали привычку к бескорыстному, не заинтересованному в результате действию, к равному приятию всего, что бы ни происходило, и воспитывали другие, весьма ценимые в ин дийском обществе качества религиозного человека.

Светильник веры

После смерти гуру Нанака сикхизм распространялся по всему Пенджабу со скоростью пожара. Сикхская община увеличивалась численно и территориально, одновременно рос и авторитет гуру. Преемники Нанака, словно передавая друг другу светильник веры, дополнили и развили его учение. Они также именовались гуру – для сикхов это понятие наполнено особым смыслом: они верят, что все их учителя, воплощенные в разных людях, едины в духе.

По традиции считается, что гуру Ангад, наследник гуру Нанака, изобрел священный шрифт гурмукхи, то есть «из уст гуру», которым записаны священные книги сикхов. Тем самым была укреплена и идея пенджабского национализма: введение шрифта должно было еще больше отделить сикхов от индусов, чей священный канон написан на санскрите.

Считается также, что именно этот гуру ввел бесплатные кухни лангары, где бок о бок сидели богатые и бедные, знатные и низкорожденные, индусы и мусульмане. Сам же гуру лично наблюдал за приготовлением пищи, закрепляя равенство и братство сикхов, отрицавшее кастовую иерархию. Редкие до бровольные подношения от общинников он расходовал главным образом на содержание лангаров, продолжая внедрять в жизнь идею слияния каст.

Когда для гуру Ангада в 1552 году подошел срок завершить земную жизнь, он, несмотря на протест сыновей и родственников, передал учительство следующему гуру, семидесятитрехлетнему Амар Дасу, хотя ученик был старше учителя на двадцать пять лет. Главным принципом выбора было беспрекословное повиновение воле гуру и беззаветное служение Богу.

И в самом деле, третий гуру, кажется, имел безупречную репутацию: «Этот гуру Амар Дас был очень хороший, святой человек; говорят, что за всю жизнь никто не видел его рассерженным… Хотя мусульмане много изводили… Амар Даса и его учеников, он никогда не обращался к ним с резкими словами, но в душе своей молился об их благополучии, потому что считал, что все беды и все радости исходят от Бога», – говорили о нем.

Но пен джабские брахманы жаловались падишаху на его действия: «Он рассаживает всех своих последователей в ряд и заставляет вкушать пищу из своей кухни, не считаясь с кастой и независимо от того, являются ли они джатами, бродячими певцами, мусульманами, брахманами, кшатриями, метельщиками, сторожами или плотниками».

Когда ученики Амар Даса спрашивали его, сколько же им еще терпеть тиранию мусульман, он будто бы ответил: «Терпите ее всю жизнь, потому что мстить противно истинной вере; помните также, что нет подвижничества, равного терпению, и нет счастья, равного снисходи тельности, и нет греха большего, чем завистливость, и долга важнее долга милосердия, и оружия лучше, чем мягкость». Эти слова служили прекрасной пропагандой идей сикхского учения, тем более что они подкреплялись активной миссионерской деятельностью: Амар Дас отправил более ста миссионеров в разные концы страны.

Росту популярности сикхизма немало способствовали и последующие гуру. Они также направляли миссионеров в разные концы страны, возводили гурдвары, строили города, поощряли развитие торговли и ремесел. При пятом гуру, Арджуне, руководившем общиной с 1581 по 1606 год, сикхская религия приобрела вполне законченные формы. Духовный наставник теперь безоговорочно обожествлялся. Гуру Арджуну приписываются слова: «Знайте, Бог и гуру – одно и то же».

Со временем сикхи превратились в сплоченную, влиятельную и сильную организацию, хотя их первоначальная простота и иконоборчество постепенно отходили в прошлое. Правители империи Великих Моголов, в состав которой в XVII–XVIII веках входил Пенджаб, воспринимали их как серьезную угрозу своему трону. При Арджуне, имя которого стало символом ненависти к Моголам, сикхи впервые вступили в открытое столкновение с империей, отказавшись выплатить единовременный военный сбор.

Арджуна обвинили в том, что он не только посеял смуту своими речами, но еще и помог мятежному принцу Хосроу, внуку Акбара, претендовавшему на императорский трон.

Пятого гуру заточили в тюрьму и жестоко пытали, сажая на раскаленную железную сковороду, посыпая обнаженное тело раскаленным песком и окуная в кипящую воду. Рассказывали, что он сносил все пытки, оставаясь невозмутимым. На вопросы единоверцев, почему он не уничтожит негодяев, обладая сверхъестественными силами, отвечал, что показывает пример терпения и упования на Бога.

В мае 1606 года его убили. По преданию, мучители собирались зашить тело гуру в свежую бычью шкуру, чтобы тот задохнулся, но учитель попросил разрешить ему совершить омовение в водах реки Рави. Рассчитывая, что обожженное тело будет нестерпимо болеть в воде, палачи разрешили омовение. Но когда гуру погрузился в воды реки, «свет слился со светом», и его тела нигде не нашли.

В борьбе с Моголами росло военное могущество общины и выковывался тот боевой дух, который с той поры всегда отличал сикхов. Теперь их вера распространялась не мирным путем, а утверждалась силой оружия. При десятом гуру, Гобинде Сингхе, у сикхов появилась настоящая военная организация.

Он стал главой общины девятилетним мальчиком, унаследовав вместе с властью чувство жгучей ненависти к Моголам и необоримое желание восстановить справедливость. К этому времени община сикхов просуществовала уже полтора столетия, но качеств, которые хотел видеть в ней ее основатель гуру Нанак, она так и не приобрела.

Первоначальные пуританские основы были почти забыты, кастовые различия продолжали существовать, родственники гуру вели нескончаемые распри, а чиновники отличались корыстолюбием и мздоимством. Такое незавидное наследство досталось гуру Гобинде, человеку неистощимой энергии и огромного религиозного энтузиазма.

В детстве и юности ему пришлось скрываться от преследования делийских властей в горной крепости Анандпур. Даром времени он не терял: занимался воинскими упражнениями, изучал языки, писал стихи и другие литературные произведения. С конца 80-х годов XVII века гуру Гобинд начал готовиться к серьезной борьбе с могольским правителем Аурангзебом. Падишах пытался делать шаги к примирению, но получил резкий отпор: «Я не люблю гулять по дороге, по которой ползет змея, подобная вам», – будто бы ответил ему гуру Гобинд.

Однако без крепкой воинской организации нельзя было рассчитывать на успех, и Гобинд Сингх это прекрасно понимал. Он не мог не видеть и внутренних противоречий в самой общине. Требовались серьезные преобразования, и гуру Гобинд на них решился.

Самым важным среди них было создание хальсы (от арабск. «чистый»). Произошло это 30 марта 1699 года, в весенний праздник Бай сакхи, знаменующий начало нового года, в Ананд пуре, где собралась вся сикхская община. По легенде, гуру Гобинд обнажил меч перед собравшимися и провозгласил: «Преданные друзья мои, есть ли среди вас кто-нибудь, готовый пожертвовать жизнью по моему призыву за гуру и дхарму?» Первого вызвавшегося из толпы гуру увел в шатер и вернулся оттуда с окровавленным мечом; из-за дверной завесы хлынула кровь.

Толпа еще не пришла в себя, когда гуру вновь спросил, кто готов пожертвовать жизнью ради веры. Вызвался еще один смельчак, которого гуру увел в шатер, и через минуту оттуда снова полилась кровь. Пять раз гуру взывал к толпе с одним и тем же вопросом, пять смельчаков вышли к нему, и каждый раз гуру возвращался из шатра с окровавленным мечом. Замершая толпа с ужасом наблюдала, как из-под полога вытекает алая кровь.

И тогда гуру вывел всех пятерых, безоглядно последовавших его зову, целыми и невредимыми. Убиты были козы, заранее приведенные в шатер, а тяжелое испытание потребовалось гуру для того, чтобы выявить самых преданных. Их он назвал Панч Пьяре, то есть «пять возлюбленных». В память об этом событии в каждой процессии сикхов можно видеть пятерых героев, облаченных в праздничные шелка и несущих мечи на плече. Они были первыми посвящены в хальсу, и гуру Гобинд совершил над новообращенными обряд инициации, затем введенный для всех.

По его велению принесли железный сосуд с водой, и его супруга, оставшаяся девственной, Сахиб Деви, бросила туда тростниковый сахар. Гуру размешал жидкость обоюдоострым ножом, изготовив таким образом амриту – специальный напиток, и дал «пяти возлюбленным» испить пять горстей этой воды, пятью горстями побрызгал им волосы и пятью – глаза, а они каждый раз повторяли приветствие, славословящее хальсу. Хальса, таким образом, в некотором смысле была «рождена девой», а члены ее воспринимались как «дети» гуру Гобинда и его жены.

Церемонию посвящения в хальсу после пяти первых сикхов прошел и сам гуру Гобинд. Так была создана воинственная сикхская община, братство равных, бескорыстно готовое к самопожертвованию. В ней сохранялся прежний религиозный стиль с осуждением паломничества и аскетизма, индуистских и мусульманских ритуалов жизненного цикла, с запретом самосожжения вдов и убийства новорожденных девочек, а также с признанием равенства мужчин и женщин.

Членам хальсы запрещалось употреблять вино, табак и наркотики. Они должны были прибавлять к своему имени титул сингх, то есть «лев». Каждый сикх должен был следовать правилу «пяти К». Так сложился облик сикха кешдхари, то есть сикха с длинными, нестрижеными волосами.

С тех пор сикхи, прошедшие обряд посвящения, не бреются и не стригутся в отличие от сикхов сахадждхари, то есть сикхов, не вступивших в хальсу и стригущих волосы. Выражение «бритый сикх» носит примерно такой же пренебрежительно-оскорбительный характер, как русское староверческое «скоблено рыло», адресованное другим христианам.

Десятый гуру был последним в цепи сикхских учителей. Он упразднил пост гуру, в руках которых сосредоточивалась духовная и светская власть. Отныне истинным, вечным и неизменным гуру стала считаться священная книга «Ади Грантх» в мистическом единстве с хальсой.

Хальса как военный орден утратила свое значение в середине XIX века, когда английские колонизаторы аннексировали Пенджаб: сикхам стало больше не с кем воевать. Но, как это ни парадоксально, именно британское владычество в Индии спасло сикхскую хальсу от ослабления, грозившего перейти в полное исчезновение.

Колониальные власти не могли не оценить прекрасных боевых качеств сикхских солдат. «Если бы сикхи соединились с нашими врагами, никакая человеческая сила не спасла бы нас», – говорил английский губернатор Пенджаба Лоуренс. При создании новой индийской армии власти обратились прежде всего к сикхам и создали особые сикхские полки, следовавшие правилам хальсы. Армия стала быстро крепнуть и пополняться новыми членами.

Англичане восприняли сикхизм как аналог христианского протестантизма и пробудили интерес к нему и к собственному прошлому у самих сикхов. Обратиться лицом к своей религии и ее истории заставляла и быстро меняющаяся с приходом англичан действительность. Чтобы выжить, сикхизму требовалась модернизация. И она произошла. Создавались общества сабхи, пропагандировавшие «истинный сикхизм» и стремившиеся возродить идеи прежних гуру.

Быстро «вписаться» в современную рыночную экономику сикхам помогли качества, которые пестовались у них веками: энергия, предприимчивость, отношение к труду как к религиозному долгу, осуждение религиозно мотивированного нищенства, коммерческая ориентация и пренебрежение к астрологии, часто сковывавшей индуистов в их хозяйственной деятельности. Уже в 80-х годах ХХ века сикхский Пенджаб стал самым богатым и по многим показателям самым развитым штатом в Индии.

Но вместо долгожданного покоя сикхи стали испытывать растущее недовольство и почти иррациональный страх изоляции и угрозы со стороны ин дуистского большинства. Они решили, что находятся в рабском положении и что им угрожает ге ноцид. Страхи быстро превращались в реальность. Образованные сикхи уезжали в другие города Индии или даже за ее пределы – в Англию, США, Канаду, Австралию, арабские страны, считая, что на родине они терпят дискрими нацию.

На арену борьбы вышли экстремисты, не гнушавшиеся прибегать к террору. Они убивали ни в чем не повинных индусов, стараясь создать однородное сикхское население. Ответом стала операция «Голубая звезда» – штурм индийской армией в 1984 году сикхского Золотого храма, во время которого погибло много людей.

И хотя в том же году храм по приказу правительства Индиры Ганди был восстановлен, сикхов до сих пор не покидает чувство унижения оттого, что их святыня была осквернена. Жертвой их мести пала Индира Ганди: ее убили ее же охранники – сикхи Сатвант Сингх и Беант Сингх, которых она отказалась уволить вместе с другими сикхами своей охраны, чтобы у них не возникло чувства, будто им не доверяют или будто она боится.

Ритм отношений между сикхами и индусами напоминает раскачивание маятника, когда безнадежно-напряженные тупиковые ситуации меняются спокойными перемириями. Сикхизм становится скорее политическим движением, чем религией. Соединение религии и поли тики возводится теперь в статус догмата сикхской веры.