Текст книги "Седьмой этаж"

– Да… это очень интересно, – протянул Пётр. – А этот рисунок?

– Я просто нарисовала девушку такой, какой её себе представляла, но я точно помню, что бабушка именно так её и описывала – золотисто-рыжие волосы, зелёные глаза.

Пётр совершенно отчётливо представил себе знакомые изумрудно-зелёные серьёзные глаза, которые словно в самую душу ему глядят. У него мурашки побежали по коже.

– Петенька, а ты что чай-то не пьёшь? – благодушно поинтересовалась тётя Света, отрывая Петра от его мыслей.

– Я пью, – улыбнулся он и покладисто отхлебнул из чашки. – А как ты сказала, твоя бабушка называла земного ангела?

– Вирефия. Я хорошо это помню, потому что мне в детстве очень нравилась эта история, и я не раз просила бабушку пересказать мне её ещё разок. Почему-то мне приятно было верить в то, что на земле могут жить ангелы.

* * *

– Вирефия. Такое странное название, – пробормотала Лин. – Ты думаешь, эта история – правда?

Они сидели с Петром вдвоём в холле друг напротив друга. Он во всех подробностях пересказал ей историю про земного ангела, здорово её озадачив.

– Лин, посуди сама. Разве могут быть такие совпадения? Если верить этим сведениям, ты происходишь из рода, в котором раз в несколько столетий рождается девочка с определёнными признаками, которая способна оживлять мёртвых. Ты, ведь, оживила Каролину, и ты полностью подходишь под описание, – взволнованно говорил Пётр. – Ты – вирефия. А та девушка из истории, она, вероятно, была твоей предшественницей. Она как раз жила несколько столетий назад. Насколько я понял, этот дар передаётся через несколько поколений по женской линии. Я думаю, та девушка могла обосноваться среди обычных, у неё могла родиться дочь, затем внучка, правнучка. Я думаю, что твоя мама и есть её правнучка, хоть она и не подозревает о том, что происходит из магического рода. Эти способности могли только по материнской линии тебе передаться, насколько я понял.

Лин напряжённо молчала какое-то время, потом отрицательно помотала головой.

– Петь, это не может быть правдой. Ну, сам подумай. Какой же я ангел? Смешно даже! Я человек!

– Ну… да, я тоже ангелов как-то по-другому всегда себе представлял. Конечно, ты не ангел, ты человек, – согласился Пётр, в душе радуясь этому факту. – Просто способности у тебя уж очень… необычные. Будем считать, что земной ангел – это просто красивая метафора. Но в остальном-то всё сходится. У тебя такие же способности, как у той девушки, и внешность, и отметина.

– Ты считаешь, я и человека могу оживить? Как-то это слишком… невероятно, – пробормотала Лин.

Пётр пожал плечами.

– Похоже на то.

Лин нервно поёжилась.

– У меня нет никакого желания проверять это на практике… Я ничего не понимаю… Зачем это? Петь, ты думаешь, я должна исполнить какую-то миссию? – спросила она немного испугано. – Такие способности… Это слишком серьёзно. Для чего они мне даны? Это же не может быть просто так…

Он какое-то время смотрел на неё, размышляя над её вопросом.

– Ты знаешь, Лин, мне кажется, совсем не обязательно, что ты наделена ими, чтоб исполнить какую-то конкретную сложную миссию, – уверенно произнёс он, наконец. – Если уж на то пошло, то магам тоже даны довольно серьёзные способности, но вопрос о том, для чего именно они нам даны, сродни вопросу о смысле жизни, как мне кажется. Возможно, ты такая, какая есть, просто потому, что ты такая, и всё тут, – ободряюще улыбнулся он. – Ну, а если у тебя есть какое-то конкретное предназначение, значит, ты его исполнишь, потому что это в любом случае не тобой определено. Так стоит ли беспокоиться по этому поводу? Живи спокойно, познавай себя, разбирайся в своих возможностях и поступай так, как сердце тебе подсказывает. По-моему так, – пожал он плечами.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – улыбнулась она, испытывая значительное облегчение. – Так значит, я вирефия… Наверное, мне придётся к этому привыкнуть.

Глава 9. Работа для ангела.

Лин снова снился тёмный лес и яркий свет, проникающий сквозь густые ветви. Она ощутила лёгкость и желание слиться с этим светом. Лин устремилась к нему… и проснулась.

В комнате было темно. Лин висела в ночной сорочке между кроватью и потолком. На этот раз она не испугалась. У неё было странное ощущение, что она что-то делает не так. Она понимала, что срочно должна куда-то лететь. Но её тело было слишком тяжёлым для этого. Она закрыла глаза, припоминая свои ощущения из сна. Ярко-белый свет. Она должна слиться со светом. Сама должна стать этим светом. Она вдруг ощутила ту невероятную лёгкость и свободу, которую уже испытывала в своих снах. В одно мгновение её тело утратило свою материальность.

Через секунду Лин оказалась в каком-то странном месте. Она находилась в центре очень просторной комнаты, в которой было несколько одинаковых кроватей и прикроватных тумбочек, выставленных в ряд. В одном из углов стояла белая раздвижная ширма. Тусклый лунный свет проникал в комнату через высокие окна, ложась на пол ровными квадратами. Пахло лекарствами и ещё чем-то не особо приятным. На одной из кроватей лежал на боку, поджав под себя ноги, ребёнок. Больше в комнате не было ни души. Лин вернула себе материальную форму, что, к некоторому её удивлению, оказалось совсем несложно, сделала несколько шагов, осторожно ступая по холодному полу босыми ногами, и склонилась над ребёнком, немного опасаясь того, что он мёртв. Но её опасения оказались напрасными, ребёнок просто спал. Это была девочка лет десяти-одинадцати. Вид её заострившегося личика со впалыми щеками и тощей ручонки, высунувшейся из-под одеяла, заставил сердце Лин сжаться от жалости. Девочка мерно посапывала во сне, но во всём её облике была какая-то ужасная болезненность.

Лин осторожно взяла её за тоненькое запястье. На неё вдруг нахлынула целая буря эмоций. Совсем не детских, жутких, невыносимых, раздирающих душу. Лин в один миг всё поняла. Эта комната – лазарет в детском приюте. Родители девочки погибли в автокатастрофе. Ребёнку не под силу справиться с такой потерей. В этой девочке осталось только одно желание – умереть. Лин охватило такое отчаянье, словно это была её собственная боль, её собственное желание. На миг ей показалось, что справиться с этим невозможно. Жёсткий, удушающий комок подступал к горлу и слёзы застилали глаза. Липкий холодный сумрак неумолимо вползал в сознание, пропитывая мысли и чувства страхом и безнадёжностью, словно смертельный яд. Всё вокруг казалось погружённым во тьму, и эта комната, и весь мир вокруг. Всё яркое, тёплое, живое онемело, застыло, словно покрылось непробиваемой ледяной коркой. На мгновение Лин показалось, что она обречена на гибель в этой вечной мерзлоте, которая поработила её тело, остудила сердце, отравила разум. Но в этот самый миг в её душе внезапно обнаружилось что-то удивительное. В самой её глубине таилась крохотная горячая искра, которая вдруг вспыхнула, разгорелась в ней, словно факел. Изо всех сил сопротивляясь мраку и холоду, Лин вспомнила о свете. О ярко-белом свете, пробивающемся через тёмную непролазную чащу. Она – часть этого света. Лин почувствовала как из девочки и из неё самой капля за каплей уходят боль и отчаянье, и возвращается желание жить.

Она осторожно отпустила детскую ручку. Ещё раз взглянула на просветлевшее личико и перенеслась к себе в комнату.

Лин залезла в кровать, натянула одеяло до подбородка и лежала так, размышляя о том, что с ней произошло. До этой ночи она с опаской относилась к своему дару, а сейчас неожиданно вспомнила, как Глеб сказал ей, что это может оказаться самым лучшим, что в ней есть, и ей вдруг подумалось, что, возможно, он прав.

* * *

До Нового года оставалось всего три дня. Иван Калиткин сдымил из офиса пораньше. Он всё ещё не купил подарок для своего трёхлетнего сынишки и намеревался срочно исправить эту непростительную оплошность. Оббегав несколько магазинов детских товаров, прилавки которых после традиционного предпраздничного нашествия многочисленной покупательской орды выглядели основательно разграбленными, он нашёл наконец то, что искал. Его сын мечтал о радиоуправляемой машинке, и Иван пообещал, что за хорошее поведение Дед Мороз принесёт ему эту самую машинку под ёлку.

Иван направлялся домой с приятным чувством выполненного долга, заботясь лишь о том, как незаметно для сына протащить в дом коробку с подарком. Уже совсем стемнело. Он свернул на свою улицу. Освещение тут было отвратным, горели всего один фонарь в конце квартала, да тусклые лампочки над входами в подъезды. У ближайшего подъезда явно творилось что-то не то. Там толпились подростки. До Ивана донеслись звуки потасовки. Он подошёл поближе и разглядел, что трое парней повалили на землю четвёртого и охаживают его ногами со всей дури.

Ивану ситуация не понравилась. Он предусмотрительно поставил на заснеженный газон свою коробку и окликнул парней, подступая ближе:

– Эй, герои, кто ж так дерётся-то?! Втроём на одного – это любой дурак может! А ну, живо оставьте его в покое!

Парни отвлеклись от своего занятия и повернулись к Ивану.

– Тебе чего, дядя, жить надоело? – угрожающе заявил один из них. – А ну, вали отсюда, пока цел!

– Не надоело, конечно, – задорно ответил Иван. – Я отвалю, если вы уймётесь.

– Щас мы сами тебя уймём, – со злостью выдал тот же задира и сплюнул в сторону.

– Ну, давайте, подходите, – развёл руки в стороны Иван, побуждая их к действиям.

Иван был рослым и крепким тридцатидвухлетним мужчиной, имел армейский опыт и неплохо владел приёмами рукопашного боя. Он не сомневался, что сумеет справиться с этими недомерками, поэтому ему не было страшно, когда они втроём двинулись на него. Четвёртый, за которого он вступился, воспользовавшись ситуацией, отполз в сторону.

Иван легко уклонялся от ударов и быстро раскидал нападавших, как щенят. Одного он отправил головой в сугроб, другого обратил в бегство, хорошенько поддав ему под зад ногой напоследок. Третий валялся, поскуливая, в снегу на газоне. Иван подошёл к пострадавшему, который так и сидел на земле, держась за голову.

– Эй, пацан, ты как? Встать можешь? – поинтересовался Иван, протягивая ему руку.

В этот самый миг он услыхал какой-то шум за спиной, но прежде, чем успел повернуться, почувствовал острую боль под левой лопаткой. У Ивана всё вдруг поплыло перед глазами, он покачнулся и рухнул лицом вперёд.

* * *

Лин едва переоделась в ночную рубашку, как почувствовала, что ей снова следует куда-то лететь. Прошло чуть больше недели с того дня, как она побывала в приюте.

– Да что ж такое-то? Ночнушка – это что, спецодежда для ангела? Стоит её надеть, как меня так и тянет куда-то, – возникла у неё ироничная мысль.

Она сосредоточилась и уже через секунду оказалась на заснеженной безлюдной тёмной улице. Недалеко от входа в подъезд лежал лицом вниз крупный мужчина в чёрной кожаной куртке. Лин не сразу материализовалась, поскольку и в бестелесном состоянии способна была мыслить и оценивать ситуацию. Она видела жутковатое лоснящееся тёмное пятно, разливающееся по поверхности куртки. Рядом с телом тоже натекла целая лужа крови. Лин стало страшновато от этого зрелища, но ей необходимо было исполнить то, зачем она сюда пришла. Вокруг не было ни души. Лин материализовалась. В бестелесном состоянии она не чувствовала холода, а сейчас её сразу стала бить мелкая дрожь. Да уж, стоять в одной ночнушке и тапочках на морозе – удовольствие сомнительное.

Она присела возле тела и положила ладонь на спину мужчины, стараясь не касаться кровавого пятна. Сосредоточилась на своих ощущениях. Больно ей не было. Мужчина был мёртв и ничего не чувствовал. Его душа, цельная, не задетая ни злом, ни обидами, пребывала в состоянии полной прострации и готова была уйти. Но Лин чувствовала, что эту душу непременно следует удержать. В Лин всколыхнулась какая-то мощь, которую она уже достаточно умело направила к своей ладони. Свет озарил тело человека.

– Вивификаре, – произнесла Лин.

Свечение угасло. Лин ощутила ладонью движение в теле. Человек дышал. Она сделала своё дело и могла уходить. Через секунду Лин была в своей комнате. Она стучала зубами, продрогнув на морозе до костей. У неё мелькнула мысль, что впредь она будет умнее и в ночнушке больше никуда не полетит.

* * *

Иван поднялся на четвереньки и помотал головой, приходя в себя. Потом, покряхтывая, принял вертикальное положение. Он никак не мог понять, что с ним такое. Огляделся вокруг. Сообразил, что находится на своей улице, недалеко от дома. Непонятно только было, почему он до него не дошёл и почему оказался лежащим на земле у этого подъезда. Он опустил глаза вниз и обнаружил тёмное пятно на снегу. Из-за тусклого освещения было плохо видно, что это такое. Иван присел на корточки и совершенно отчётливо разглядел, что это кровь. Целая лужа крови. У него по коже побежали мурашки. Внезапно он вспомнил, как подошёл сюда, протянул руку избитому парню и почувствовал пронзительную боль под лопаткой. Иван вывернул левую руку назад и судорожно ощупал спину. Тут же вляпался во что-то липкое. Он поднёс ладонь к глазам, и его передёрнуло – ладонь была в крови. Иван прислушался к своим ощущениям. У него абсолютно ничего не болело. Тогда он скинул с себя куртку и обнаружил на ней разрез, будто её пробили широким острым предметом, вероятно, ножом. Ко всему прочему, куртка была в крови. Иван ничего не понимал. Он швырнул куртку на землю, очистил снегом руки и ещё раз ощупал спину. Свитер и рубашка тоже были дырявыми и окровавленными, но на самой спине он не обнаружил на ощупь никаких повреждений. Совершенно сбитый с толку, он очистил снегом куртку и натянул её на себя. Не забыл прихватить свою коробку, которая, к счастью, так и стояла на газоне, и поплёлся домой, по дороге ломая голову над этой загадкой. Пока ехал в лифте, взглянул на часы. Время было довольно позднее. Его сын наверняка уже видел десятый сон, так что можно было не заморачиваться насчёт коробки. Зато теперь ему надо было как-то спрятать от жены свою спину.

Ивану повезло. Жена открыла ему дверь, чмокнула в щёку, забрала коробку с машинкой и сразу побежала на кухню разогревать ему ужин. Иван по-быстренькому сунул куртку в шкаф и спрятался в ванной, закрывшись на замок. Стянул с себя свитер и рубашку. Ну, так и есть – и на свитере, и на рубашке дырки и кровавые пятна. Иван повернулся спиной к зеркалу. Кроме того, что кожа был запачкана кровью, никаких повреждений обнаружить ему не удалось. Он залез под душ, смыл с себя кровь и ещё раз заглянул в зеркало. Ничего нового. У него жутко разболелась голова от напряжённого мыслительного процесса. Он скрутил в узел рубашку со свитером и засунул их с глаз долой под ванну, намереваясь выбросить в мусоропровод, когда жена уснёт. Потом напялил банный халат и пошёл на кухню ужинать, думая о том, что непременно купит завтра билеты и свозит сына в цирк, не дожидаясь, пока тот станет постарше.

* * *

Праздники прошли относительно спокойно, если не считать того, что Лин пришлось ненадолго слетать в какую-то квартиру и позаботиться об одной уже немолодой женщине, от которой ушёл муж прямо в канун Нового года. Бедняга заперлась в своей пустой квартире и готова была с горя наглотаться таблеток под бой курантов. Кроме мужа, у этой женщины никого из родни не было, друзья и знакомые были не в курсе событий и в праздничной суматохе не скоро бы её хватились.

Когда Лин перенеслась в место назначения и обнаружила, что её подопечная находится в полном сознании, она немного растерялась. Какое-то время девушка обдумывала, как исполнить то, зачем она сюда пришла, не испугав хозяйку квартиры своим внезапным появлением. Женщина сидела за накрытым праздничным столом, судорожно комкая в руках салфетку и глядя сквозь пелену слёз невидящим взглядом в одну точку перед собой. Лин бесшумно материализовалась за её спиной и осторожно прикоснулась к её плечу. Женщина вздрогнула, почувствовав прикосновение, но уже в следующую секунду она забыла об этом ощущении. Лин подлечила в больной душе глубокие раны и ушла, оставшись незамеченной.

В один из дней во время сессии Глеб обратился к Лин с необычной просьбой. В клинике, несмотря на все его усилия, умер пациент. Лин перенеслась вместе с Глебом в больницу и попыталась использовать свой дар, но, когда она прикоснулась к телу, поняла, что не в её власти что-либо изменить. Тут всё было так, как должно было быть. Она объяснила это Глебу, и они уже собрались возвращаться в общагу, но у неё вдруг возникло странное чувство.

– Глеб, тут есть кто-то, кому я могу помочь, – озадачено сказала она. – Надо его найти.

Они вместе вышли из палаты и пошли по больничному коридору.

– Вот, тут, – остановилась Лин у одной из дверей.

– Тут парнишка, который оказался втянутым в одну нехорошую историю с применением тёмной магии, – сказал Глеб. – Он и сам пострадал от заклятья, и оказался причастным к довольно трагическим событиям. Тяжёлый случай. У него и физических повреждений хватает, и душевная травма очень серьёзная.

– Я войду? – спросила Лин.

– Да, конечно, – согласился Глеб.

Лин осторожно толкнула дверь. В палате была всего одна кровать. На ней лежал паренёк. На лице и на руках, вытянутых вдоль туловища поверх одеяла, были обезображенные ожогами участки. Лин подумалось, что парень, должно быть, чуть младше её самой. Его отрешённый взгляд был устремлён в потолок. Он никак не отреагировал на появление в палате людей. Лин приблизилась к кровати и осторожно прикоснулась к его плечу. Парень чуть вздрогнул от прикосновения, но не изменил позы и продолжал тупо смотреть в потолок. Глеб наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Он видел, как Лин закрыла глаза, замерла в напряжении, словно прислушиваясь к чему-то. Потом лицо её побледнело и исказилось гримасой боли. Глебу стало жутко не по себе. Ему ужасно захотелось оттащить её от этого парня, пожалеть, успокоить, и он не без труда сдержал свой порыв. Через несколько минут лицо Лин просветлело. На лице парня тоже отразились какие-то эмоции, взгляд стал осмысленным. Он повернул голову и взглянул на Лин. Она ему улыбнулась. Его губы чуть дрогнули в ответ. Когда Лин молча пошла к выходу, он провожал её взглядом.

Глеб вышел следом за Лин в коридор и какое-то время серьёзно смотрел в её лицо, не говоря ни слова.

– Нелёгкая у тебя миссия, – сказал он наконец напряжённым тоном. – Как я понимаю, ты всё пропускаешь через себя? Честно говоря, я не думал, что это так… Как-то это… неправильно…

– Глеб, у меня есть силы, чтоб с этим справиться, а им нужна помощь, – перебила его Лин. – Это нормально.

Глеб озадачено пожал плечами. Потом подумал ещё. Профессиональный интерес к процессу оказался сильнее эмоций, и он поинтересовался:

– А почему его ожоги не исчезли? Я думал, ты сразу лечишь и тело, и душу.

– Нет, только душу, – ответила Лин. – Думаю, физические повреждения исчезают только в том случае, когда они несовместимы с жизнью, которая прервалась раньше отведённого срока. От меня ему была нужна помощь другого рода.

– Да, наверное, это так, – согласно кивнул Глеб. – Ну что, домой?

– Ага. Догоняй, – задорно улыбнулась Лин и тут же растворилась в воздухе.

Глеб усмехнулся и телепортировался в общагу.

Глава 10. Решительные действия.

Зимние каникулы Лин провела дома с родителями. В своё время у них с Никитой на каникулы были совместные планы, и эти десять дней могли бы быть очень счастливыми. Ей сложно было не думать об этом, но она старалась. В общаге ей как-то проще было отвлекаться от таких мыслей, а тут всё напоминало ей о нём, заставляя душу ныть. С чужой душевной болью она способна справиться за считанные минуты, а вот с собственными чувствами всё обстоит гораздо сложнее. Она не ангел, она человек. Всего лишь человек, со всеми вытекающими последствиями. Настоящие ангелы, вероятно, совершенно свободны от собственных душевных проблем, которые тянули бы их к земле, сковывая крылья. Она не ангел. Для ангела в ней слишком много земного.

Лин вернулась в общагу за день до начала нового семестра. Остальные ребята тоже уже приехали. Сразу собрались всей командой в холле, шумели, делились впечатлениями от отдыха и обменивались новостями. Допоздна, правда, не стали засиживаться, у всех были ещё какие-то небольшие дела. Лин нужно было раскидать по полкам вещи и собрать сумку к завтрашнему учебному дню. Она сразу этим занялась, чтоб вовремя лечь спать. Лин быстро со всем управилась и пошла в душ. На обратном пути завернула на кухню, чтоб глотнуть воды. Перешагнула порог и потрясённо застыла на месте. Никита в футболке и спортивных брюках стоял у плиты к ней спиной и что-то там жарил на сковородке. Это было настолько невероятно, что у Лин даже мелькнула мысль, что она ошибается, и этот парень просто очень похож со спины на Никиту. Но он обернулся, почувствовав её присутствие, и их глаза встретились. Никакой ошибки не было. Она пару секунд стояла, уставившись на него в замешательстве, потом резко развернулась и выскочила из кухни.

– Лин, постой!

Он догнал её в коридоре и схватил за руку.

– Ну, пожалуйста, Лин, не убегай, – сказал он просительным тоном. – Мы же с тобой взрослые люди. Неужели мы не можем нормально поговорить?

Лин сердито высвободила свою руку и пару секунд молчала, не глядя на него. Сердце часто и больно сокращалось в груди.

– Что ты тут делаешь? – вдруг резко спросила она, повернув к нему лицо и глядя на него крайне недоброжелательно.

– Лин, я перевёлся в университет. Вот, только переехал сюда. Не стал сразу к тебе заходить, подумал, поздновато уже сегодня… Я теперь буду жить на этом этаже… рядом с тобой, – сказал он, от волнения выдыхая слова так, словно только что пробежал стометровку. – Я хочу всё исправить, Лин.

– Серьёзно? – со злой иронией поинтересовалась Лин. – Выходит, перевестись в универ оказалось не такой уж сложной задачей. Тебе надо было только захотеть. Что ж ты раньше не захотел? Не было необходимости?

– Я и раньше хотел… Лин, всё было совсем непросто…, – растерялся он.

– Тогда, летом… Ты же знаешь мою мать. Я после первого курса сразу хотел перевестись, как мы с тобой договаривались, и возможность была, но она мне такой скандал устроила. Она настояла, чтоб я остался в своём институте и жил у родственников.

Лин жутко разозлила эта неожиданная информация.

– Так значит, ты мне тогда соврал! – возмутилась она.

Обида захлёстывала Лин с головой. Мысль о том, что ничего бы не случилось, не было бы никакой Алисы, если б он ещё летом перевёлся, и им не пришлось бы жить в разлуке, жгла её изнутри, причиняя острую боль.

– Лин, я не мог тебе сказать. Мне пришлось тогда уступить матери. Что толку было тебе об этом говорить и расстраивать тебя лишний раз? Но теперь я перевёлся и у нас есть возможность быть вместе, – оправдывался он.

– А ты уверен, что такая возможность есть? – зло выдала Лин. – Ты мне не давал о себе знать полтора месяца. С чего ты взял, что я готова тебя простить только потому, что ты вдруг соизволил перевестись в универ?

– Лин, ты же не хотела меня ни видеть, ни слушать, ты не отвечала на звонки. Я решил, что должен действиями тебе доказать, что ты одна мне нужна, а перевестись можно было только после сессии, – заявил он, глядя ей в глаза.

– Да? А почему ты думаешь, что в моей жизни ничего не изменилось за это время? Почему ты так уверен, что я всё это время сидела тут одна и ждала твоих решительных действий? – продолжала негодовать Лин, которая за обидой ничего больше не видела и не слышала.

– Ты… Это неправда… Это не может быть правдой! У тебя нет никого! – возмущённо и в то же время испугано выдал он.

– Считаешь, кроме тебя я никому не нужна?! – взбешённая его самонадеянностью, выкрикнула она. – Ошибаешься! Это ты мне не нужен! Ты мне больше не нужен! Ясно?!

В этот момент из-за стеклянной двери холла появился Пётр и направился к ним. Лин развернулась и бросилась прочь от Никиты.

– Лин! Ну, дай мне шанс! – крикнул Никита, устремляясь было за ней.

Пётр, который оказался на его пути, вдруг сделал большие глаза и воскликнул, указывая пальцем в сторону кухни:

– Там что-то горит!

Никита обернулся и увидел клубы тёмного дыма, выползающие в коридор. Он ругнулся и бросился на кухню. Пётр за ним. На кухне воняло гарью и всё заволокло тёмным густым дымом. Никита подскочил к плите, схватил сковородку, на которой дотла сгорел его ужин, сунул её в раковину и залил водой, заставив возмущённо зашипеть. Пётр за это время успел прикрыть дверь на кухню и распахнуть окно. Потом вдруг сообразил, что можно ведь и быстрее справиться с проблемой, повёл в воздухе правой рукой и произнёс:

– Пургатус трактум.

Воздух моментально вернул себе свою прозрачность, и запах гари сразу исчез.

Никита озадачено смотрел на Петра.

– Это что? Это магия? – пробормотал он. – Ну да, это же магический корпус… Тут на этаже что, все с такими способностями?

– Почти. Я Пётр, – представился Пётр и протянул руку Никите.

– Никита, – ответил Никита, пожимая его руку.

– Я так понимаю, ты в семьдесят восьмую заселился? – поинтересовался Пётр.

– Да. Я тут пока никого не знаю… Кроме Лин, – сказал Никита.

– Понятно. Ну, ещё познакомишься со всеми, – кивнул Пётр. – Ладно, я пошёл.

– Давай.

Пётр ушёл, а Никита стал отскребать сковородку, ругая себя последними словами и пребывая в самом отвратительном расположении духа.

* * *

Лин нервно ходила по своей комнате туда-сюда и всё никак не могла успокоиться. Её не впечатлил приезд Никиты в качестве аргумента в пользу возможности примирения с ним. Для неё стало полной неожиданностью то, что у них была возможность всё это время быть вместе, а он, уступив матери, подверг их отношения испытанию лишними месяцами разлуки, которое сам же и провалил. Она готова была возненавидеть его за мягкотелость. Негодование и обида сейчас были в ней сильнее всех прочих чувств и всё никак не унимались, терзая её. Ей нужно было на что-то отвлечься. Чувствуя, что если ляжет сейчас спать, всё равно не сможет заснуть, она какое-то время раздумывала, чем бы заняться. Перебрала свои книги, но ни одна не вызвала её интереса. Взглянула на часы. Поздновато, конечно, но не так, чтоб уж очень. Она пошла в мужское крыло и осторожно постучала в дверь Петра. Тот открыл довольно быстро и уставился на неё озадачено.

– Петь, я не слишком поздно? Ты спать ещё не собираешься? – спросила Лин.

– Да нет, я не ложусь так рано. Заходи.

Он сделал шаг в сторону, пропуская Лин в комнату.

– Дай мне какую-нибудь книжку почитать, – попросила она.

– Пожалуйста. Выбирай, что нравится, – он указал рукой на шкаф, большую часть полок которого занимали книги.

Лин подошла к шкафу, открыла дверцу и стала водить пальцем по корешкам книг. Она взяла с полки заинтересовавший её томик и открыла его на первой попавшейся странице.

– “Что больше – восемь долларов в неделю или миллион в год? Математик или мудрец дадут вам неправильный ответ. Волхвы принесли драгоценные дары, но среди них не было одного…,” – прочитала Лин вслух. – “Дары волхвов”, – сказала она. – Люблю эту вещь.

– Я тоже, – улыбнулся Пётр в ответ.

– Жаль только, что в жизни люди редко так относятся друг к другу, – скептически заметила Лин, почему-то испытывая сильное раздражение.

– Почему редко? Мне кажется, если люди любят, они именно так и относятся друг к другу. Разве нет? – искренне удивился Пётр.

– Это, если любят, – хмыкнула Лин и отвернулась.

Она поставила книгу обратно на полку и какое-то время молча продолжала исследовать содержимое книжного шкафа. Лин спиной чувствовала, что он не сводит с неё глаз. На неё внезапно накатило какое-то странное мрачное настроение, здорово отдававшее цинизмом. Она быстро обернулась, поймав его взгляд. Он сразу густо покраснел и опустил глаза.

Его смущение лишь подстегнуло сумасшедшую решимость, которая сейчас владела ею. Она сделала движение, оказавшись совсем близко к нему, и уверенно спросила, глядя ему в лицо:

– Я тебе нравлюсь?

Он поднял на неё глаза, в которых без труда можно было прочесть все его мысли и чувства, и выдохнул:

– Да.

Её ладонь скользнула ему на затылок. Она поцеловала его со знанием дела, вкладывая в поцелуй известную долю страсти, вполне достаточную для того, чтоб он совсем потерял голову. Ею двигало желание отплатить Никите той же монетой. Мстить, так мстить.

Лин, следуя своему мстительному настроению, была сейчас, как никогда, совершенно убеждена в том, что все парни одинаковы, всем им в конечном итоге одного только и надо, даже, если они прикидываются романтиками и высокопарно рассуждают о любви.

Однако, что-то в происходящем расходилось с этим её сумасшедшим настроением. Что-то всё же тревожило её, задевая какую-то болевую точку в душе, настойчиво вынуждая сбавить обороты. В несмелых поцелуях и прикосновениях Петра она вдруг, к своему ужасу, уловила вовсе не страсть, которая вполне вписалась бы в её спонтанный план мщения, а какую-то пронзительную нежность, которая была настолько вопиюще-откровенной, что не оставляла ни малейших сомнений в своей абсолютной искренности. Комок неожиданно подступил к горлу, заставив её судорожно вздохнуть и уткнуться ему в плечо, с трудом удерживаясь от того, чтоб не разреветься.

Она какое-то время стояла так, приходя в себя. Он растерянно её обнимал. Она чувствовала его дрожь, и ей было ужасно совестно за то, что она так неосмотрительно и жестоко втравила его в свои собственные душевные проблемы. Острое чувство вины и желание немедленно всё поправить заставили её взять себя в руки.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она тихо, всё ещё прислоняясь к его плечу. – Я очень тебя прошу, пожалуйста, забудь то, что сейчас произошло. Я идиотка. Прости.

Он напряжённо молчал какое-то время, не решаясь выпустить её из объятий, потом спросил глухо:

– Почему? Я что-то не так сделал, да?

– Ты? – растерянно пробормотала она, отстраняясь и поднимая на него глаза. – Да нет, конечно! Ну что ты такое говоришь? Не в этом дело… Я просто сама себя сейчас не понимаю. У меня так муторно на душе, что я сама не знаю, что творю. Прости меня, пожалуйста, за то, что я тебя в это втянула.

– Ты его любишь? – сдавлено выдал он после небольшой паузы.

Она вскинула на него глаза, потом отвела взгляд в сторону и, плотно сжав губы, отрицательно помотала головой.

– Он меня предал, – жёстко сказала она, но её слова отдавали горечью.

Повисла пауза.

– Я бы никогда тебя не обидел, – вдруг с горячностью выдал Пётр.

Это прозвучало ужасно по-детски. Он сам это почувствовал, и его щёки привычно запылали, но на этот раз он не позволил смущению взять над собой верх. У него возникло ощущение, что терять уже абсолютно нечего, и в душе вдруг поднялась волна какой-то отчаянной решимости.