Текст книги "Мария Валевская"

XVIII

28 июня 1815 года, спустя десять дней после поражения под Ватерлоо, Валевская приехала с сыном в Мальмезон, чтобы в последний раз увидеться со свергнутым императором «ста дней», который готовился вновь покинуть Францию, Александр Валевский описал эту встречу в своих воспоминаниях.

«…Мы прибыли к вечеру в Мальмезон. Настроение было грустное, похоронное. Подробности этого визита очень смутно сохранились в памяти. Правда, у меня перед глазами фигура императора, я вижу черты его лица, вспоминаю, что он меня обнимал и, кажется даже, слеза покатилась у него по лицу… Но что из того? Я не помню ни слов, которые он мне сказал, ни одной другой подробности…»

И та же самая сцена в изложении французского историка Андре Кастелло:

«Мальмезон… Наполеон принимает графиню Валевскую и маленького Александра. Она долго плачет в его объятиях и предлагает ехать с ним в изгнание… Он обещает вызвать ее к себе, если позволит ход событий. Но ход событий – и она хорошо это знает – обяжет императора творить свою легенду, остаться в памяти своих потомков в роли мученика, создать тем самым трон для Орленка, а не доживать по-обывательски с одной из фавориток, будь ею даже сладостная Мари».

Встреча в Мальмезоне – это заключительный аккорд исторического романа. С этой минуты Наполеон исчезает из биографии Валевской. Его место занимает генерал Огюст (Филипп-Антуан) д'Орнано.

Все, что я знаю о генерале Орнано и его романе, а затем и о браке с Марией, взято из книг уже столь критикованного мною правнука-биографа. Но заключительная часть семейной биографии не вызывает таких сомнений, как центральная часть. Тут нет вопиющих противоречий между двумя версиями романа, балласт беллетристической фикции не подминает под себя документальную правду. Видно, что с прадедом-французом у биографа куда меньше хлопот, чем с прабабкой-полькой. Над правнуком-биографом уже не висит обязанность творить героическую легенду, поэтому не надо во имя родственных чувств подправлять исторические события и исторические фигуры. Он ограничивается изложением бесспорных биографических фактов, подкрепленных полным составом переписки, метриками и живой семейной хроникой.

Попытки генерала Орнано добиться руки Марии начались еще во время пребывания Наполеона на Эльбе, сразу же после известия о кончине старого камергера Валевского, умершего в Валевицах 18 января 1815 года. Орнано, верный принципу «военный служит родине, а не правительству», после отречения императора остался в армии и командовал драгунским корпусом в Туре. Переписка между Туром и Неаполем, где находилась Мария, была очень оживленная. Генерал настаивал, чтобы возлюбленная встретилась с ним в Париже, а в одном из писем делал ей официальное предложение. Семейный биограф приводит содержание письма военного министра от 11 февраля 1815 года, разрешающего «генерал-лейтенанту графу д'Орнано месячный отпуск в Париж для женитьбы».

Валевская вернулась с Эльбы, полностью сознавая, что связь ее с Наполеоном окончательно оборвана; и все же она еще не могла решиться принять предложение Орнано. Уступая его страстным мольбам, она, правда, приехала на три дня в Париж, но расстались они, не приняв какого-либо решения.

Возвращение Наполеона во Францию и исторические последствия этого события вызвали длительный перерыв в матримониальных переговорах. Генерал Орнано одним из первых вернулся под знамена возрожденной Империи и по приказу своего царственного кузена стал формировать новые отряды на юге Франции, но неудачный случай помешал ему довести их до поля сражения. Накануне ухода на театр военных действий генерал был тяжело ранен на дуэли.

Причина для поединка была довольно необычной. Императорским приказом командующим южной группой войск назначался «старший из имеющихся генералов». Военный министр сначала выписал назначение для дивизионного генерала графа Орнано, но потом изменил решение, сочтя дивизионного генерала графа Боне, который был старше его по возрасту, более подходящим для этой должности. Орнано доверительно информировали, что просто сам Боне «подладился» к императору. Между соперниками произошла острая стычка, были произнесены слова, которые, по тогдашним понятиям, можно было только смыть кровью. Поскольку оба генерала стреляли метко, результат дуэли превзошел ожидания. За несколько дней до битвы под Ватерлоо два командира высокого ранга покалечили друг друга так, что это делало их абсолютно непригодными к участию в военных действиях.

Семейный биограф, излагая злополучный инцидент, приводит в форме комментария отрывок из «Воспоминаний» Валевской:

«Два часа я умоляла Огюста, чтобы он отказался от этой дуэли, оскорбительной моим принципам, да и его принципам противной. И что он мне на это ответил? Что этот господин заслужил себе урок, что их стычка произошла при свидетелях, что если известие о ссоре и ее последствиях дойдет до начальства, то оно все равно заставит вытащить шпагу. А совесть? А мои мольбы? Была хорошая возможность проявить ко мне уважение и доказать любовь. Он не сделал этого. Помешала гордость».

Несмотря на эти горькие слова, Мария заботливо ходила за раненым другом. В последний раз она навестила его 28 июня, перед самой поездкой в Мальмезон на последнее свидание с Наполеоном. Организм ее, ослабленный двухнедельным бдением подле раненого, не выдержал. Вернулась она из Парижа тяжело больная.

В течение нескольких недель болезни она не виделась с генералом, все еще прикованным к постели. Сразу же после выздоровления, не уведомив об этом друга, она уехала в Голландию. С этой страной ее связывали дела, так как в 1814 году она почти весь капитал – и свой и сына – вложила в голландские ценные бумаги. Пребывание в Голландии затянулось до конца октября 1815 года.

Вернувшись в Париж, она не возобновила контактов с Огюстом, более того – пряталась от него. Генерал, уже успевший выздороветь, не мог понять этой неожиданной перемены в поведении любимой женщины и неоднократно пытался проникнуть в особняк на улице Виктуар, № 48, но каждый раз или заставал запертую дверь или его спроваживали под каким-нибудь предлогом.

Семейный биограф Валевской, опираясь на «Записки» прабабки, следующим образом объясняет ее странное поведение. Мария уже тогда любила своего преданного поклонника, но выйти за него не хотела, чтобы не портить ему карьеру. Опасения ее имели все основания. Молодой генерал, верный принципам своеобразно понимаемого патриотизма, намеревался вновь поступить на действительную военную службу. Историческое имя, способности, состояние и популярность в светских кругах открывали ему дорогу к высоким постам. Но Мария сознавала, что высокий офицер королевской армии не может, без ущерба для своего будущего, жениться на женщине, которая, считаясь экс-фавориткой Наполеона, является в бурбоновской Франции особой подозрительной и неугодной. Поэтому, вопреки своим действительным чувствам и желаниям, она отталкивала от себя любимого человека. Из ее «Записок» явствует, что эта благородная самоотверженность давалась ей такой ценой, что она не раз была близка к самоубийству.

Но счастливый, хотя и не очень приятный, случай вынудил ее в конце концов изменить поведение и прекратить героическое сопротивление. Однажды, в начале 1816 года, генералу Орнано все же удалось проникнуть в особняк на улице Виктуар. Состоялся решающий разговор с любимой, в ходе которого он… получил отказ. Выйдя от Валевской, несчастный претендент на руку своей возлюбленной направился на прием к одному из товарищей, закоренелому роялисту. На приеме беседовали о деле, которое занимало тогда весь Париж. В королевском трибунале судили за измену государству прославленного наполеоновского маршала Нея. Генерал Орнано, несмотря на намерение вновь вступить в бурбоновскую армию, не перестал быть сторонником Наполеона. Взвинченный разговором с Марией, слегка оглушенный вином, он вмешался в политический разговор и принялся громогласно выражать свои взгляды. «Будь у меня сто верных человек, – сказал он, – я бы отбил Нея». О неосторожных словах узнала полиция. При случае было установлено, что Орнано не продлил себе разрешение на пребывание в Париже. Генерала арестовали и посадили в тюрьму л'Аббэй.

Валевская, когда ей сообщили о происшедшем, была в отчаянье. Наделенная от природы склонностью к угрызениям, она приписала главную вину себе: она была уверена, что обойдись она с Огюстом иначе, он не пошел бы на этот злополучный обед Искусственно подавляемое чувство к Орнано проявилось со всей силой. Она лихорадочно принялась ходатайствовать об освобождении узника, обращалась с этим делом к старым знакомым – Талейрану и Фуше. (Саван утверждает, что обращалась даже к царю Александру.) Одновременно она каждый день посылала трогательные письма в л'Аббэй. В них она призналась Огюсту, что любит его, и соглашалась стать его женой.

В марте 1816 года в результате ходатайства разных высокопоставленных лиц (премьер-министра Ришелье и директора полиции Декара) генерал Орнано был выпущен из тюрьмы и «выслан в отпуск в Англию». После краткого пребывания в Лондоне он перебрался в Бельгию, где решил поселиться на длительное время и приготовить кров для будущей семьи. О дне свадьбы договорились письменно.

Летом 1816 года Валевская, распродав все движимое с торгов, выехала с сыном в Бельгию, чтобы начать там новую жизнь.

Свадьба, отложенная первоначально из-за смерти отца жениха, состоялась только 7 сентября в монастырской церкви святых Михаила и Гудулы в Брюсселе. Сразу же после окончания церемонии молодые уехали в свадебное путешествие в Спа и Шофонтен. Вернувшись, они поселились в вилле, окруженной садом, в пригороде Льежа.

Здесь я хотел бы сделать одно существенное отступление. Семейный биограф сообщает, что Мария, полюбив Огюста и согласившись стать его женой, решила рассказать ему о себе все, посвятить его в самые интимные подробности своей жизни. Уже во время длительной переписки с женихом она начала прилагать к письмам записки (recits), наброски воспоминаний и размышлений; устроившись в новом доме в Льеже, она решила обстоятельно осветить мужу два самых щекотливых момента в прошлом: причины брака с Валевским и генезис романа с Наполеоном; чтобы облегчить себе задачу, она набросала его в виде сокращенного дневника (account). Эти «записки» и эти «сокращенные воспоминания» составили биографический материал, который спустя сто двадцать лет послужил главной документальной основой для двух книг «The Life and Loves of Marie Walewska» – «Жизнь и любовь Марии Валевской» и «Marie Walewska – J'epouse polonaise de Napoleon» – «Мария Валевская – польская супруга Наполеона».

Ситуация, в которой возникли эти документы, в какой-то мере объясняет характер основанных на них книг. Тридцатилетняя женщина – после событий бурной молодости, которые постоянно противоречили ее естественным склонностям и системе моральных понятий, – встречает наконец человека, любимого и любящего, подходящего ей по возрасту и общественному положению, способного обеспечить ей спокойный, устойчивый уклад и нормальную семейную жизнь, словом, предоставляющего все то, чего ей до сих пор недоставало и по чему она постоянно тосковала. В вершинный момент супружеской идиллии эта самая женщина исповедуется и реабилитируется перед любимым мужем; она стремится уверить его (и сама глубоко в это верит), что он – ее первая настоящая любовь, что все, что было до этого, разыгрывалось вне сферы чувств. И разве могла подобная позиция кающейся женщины не отразиться на описываемых событиях? Разве не исключала она объективный подход к прошлому? Не способствовала ее мифологизации?

В конце 1816 года Мария сообщила мужу, что ожидает ребенка и поэтому хочет съездить на родину, чтобы посоветоваться со знаменитым варшавским гинекологом, доктором Чекерским, который ассистировал при родах Александра. Генерал пытался отговорить жену от далекой и утомительной поездки, но она стояла на своем и не дала себя переубедить. В первых днях января 1817 года она выехала из Льежа в сопровождении двух бельгийских домочадцев: своего секретаря Карите и горничной Розы.

Сохранилось следующее письмо, приведенное в книге «Жизнь и любовь Марии Валевской».

Валевицы, 24 января (1817)

Мой единственный, дорогой Опост!

Я прибыла в Валевицы вчера в девять вечера.

Карите и Роза были прелестны в поездке и охраняли меня от всяких хлопот и утомления. Сегодня утром меня разбудило твое письмо, озарившее мне день. Оно пришло быстрее, чем доехала я, но что поделаешь, у него нет старых костей и ему не приходится трясти их на ухабах. Дорогой, ты не представляешь себе здешних дорог!

Я думаю, что до тебя уже дошли некоторые из писем, отправленных мной, когда только бывала возможность; но я хотела бы, чтобы это было другим. Это ответ, дорогой Опост, на твое письмо, которое я поняла и которое меня сделало счастливой. То и дело читаю его и буду еще перечитывать.

Наша разлука часто гнетет меня своей тяжестью, но эта тяжесть исчезает, когда я полностью сознаю, как мы тесно друг с другом связаны… О муж мой, который является мною, в каком бы ни был ты отдалении, ты всегда со мной!

То, что ты пишешь об Александре, радует меня и наполняет весельем. Поцелуй его и потрепли за волосы от моего имени.

Не хочу скрывать от тебя, что чувствую себя довольно слабой. Иногда бывает предчувствие чего-то, чего я страшусь. Делаю все, чтобы этому не поддаваться; стараюсь думать, как бы ты над этим подшучивал; стараюсь бороться с глубоко укоренившейся во мне, я знаю об этом, склонностью не противодействовать беде, которая мне угрожает. Ничто не помогает, даже мысль о спящем во мне ребенке. Какое-то глупое состояние, и сегодня, когда буду в Кернозе, помолюсь еще раз в часовне и найду силы посмеяться над своими страхами.

Я вижу, что это письмо, которое должно было быть таким теплым и нежным, опечалит тебя. Но все же пошлю его, потому что как же я могу что-то скрывать от тебя? Ты будешь хотя бы знать, что я отношусь к нашей женитьбе так же, так ты.

Это сущая правда. Если бы я знала, что умираю, то плакала бы не оттого, что ухожу из этого мира, а от мысли о твоем одиночестве после моего ухода. По мере того как я пишу тебе, моя смелость оживает, но письмо посылаю тебе трусливое, потому что я трусиха. Прости меня, дорогой.

Малышу напишу.

Твоя всегда любящая жена

Мария

P. S. С удовольствием сообщаю тебе, что Антуан выглядит сейчас гораздо крепче. Теодор и прочие расспрашивают о тебе и жаждут новостей.

P. S. S. Уже закончила, когда пришла записка от доктора Чекерского, который получил твое письмо. Спрашивает, приеду ли я к нему пли он сам должен меня навестить. Я передала посланцу, что завтра еду в Варшаву.

Еще раз заверяю в любви

М.

Доктор Чекерский после тщательного исследования давно не виденной пациентки серьезно встревожился состоянием ее здоровья. Он установил у нее полное истощение организма и застарелую болезнь почек, которая под влиянием беременности угрожающе обострилась. Врач заявил будущей матери, что ей ни в коем случае нельзя будет самой кормить ребенка, так как она может поплатиться за это жизнью.

С таким диагнозом графиня Орнано вернулась в Бельгию. Спустя несколько месяцев, 9 июня 1817 года, она родила сына, который был записан в книгах актов гражданского состояния города Льежа как Рудольф Огюст. Мальчик был большой и хорошо развитый, но мать, произведя его на свет, начала все больше и больше недомогать; несмотря на это, вопреки наказам Чекерского, она не согласилась отдать сына кормилице, а кормила сама.

В начале осени стало ясно, что болезнь Марии (вероятнее всего это была почечно-каменная болезнь) действительно угрожает ее жизни. Лучше всех это сознавала сама больная. Ее все больше угнетали черные мысли и предчувствия, чаще возникали приступы страшных болей. Она начала настаивать, чтобы муж добился у военных властей разрешения вернуться в Париж. В Польшу вместе они вернуться не могли, и она хотела хотя бы умереть во Франции, ставшей дня нее второй родиной.

Последние два месяца в Льеже она посвятила подготовке к отъезду более далекому и важному, чем отъезд в Париж. Она часто и горячо молилась о легкой смерти – заставляла молиться вслух окружающих. Приведя в порядок все имевшиеся у нее записки, она начала диктовать Карите воспоминания. Закутанная в одеяла и пледы и все равно дрожащая от озноба, в полуобморочном состоянии от лихорадки и боли, она несколько недель вела последнюю полемику с тенями прошлого, боролась за свою реабилитацию. Уже не перед одним мужем, а перед всем миром: перед своими сыновьями, которые войдут в жизнь с клеймом материнского греха, перед варшавским ч дамами, которые некогда обвиняли ее, что она слишком быстро уступила императору; перед бонапартистами, которые не могли ей простить, что она после падения императора снова вышла замуж; перед будущими историками и биографами, перед всеми, кого будет интересовать судьба «польской супруги Наполеона». Не знающий польской истории и географии, Карите еле успевал за бурной диктовкой, спотыкался на чужих названиях мест, путался в гуще событий и лиц. Но работа была доведена до конца. За два месяца на ста пятидесяти страницах форматом в тетрадь была написана история одного из знаменитейших романов в истории «Memoires de la contesse Walewska» – «Воспоминания графини Валевской».

В начале ноября 1817 года генералу Орнано удалось перевезти жену в Париж. После утомительного путешествия с долгими остановками на каждой станции больную уложили на удобную постель в ее парижском особняке, подаренном маленькому Александру Валевскому Наполеоном. Во французском армейском архиве сохранился лаконичный рапорт генерала от 30 ноября 1817 года, посланный военному министру: «Генерал граф д'Орнано имеет честь уведомить ваше превосходительство, что после истечения своего шестимесячного отпуска он вернулся во Францию и проживает с семьей на улице Шантерен (Виктуар), 48».

Мария уже не вставала с постели. Умерла она 11 декабря 1817 года, спустя четыре дня после 31-й годовщины своего рождения. «Весь дом погрузился в страшное отчаянье, – вспоминает Александр Валевский, страдания генерала Орнано я не могу описать. Воистину моя мать была одной из лучших женщин, какие вообще были на свете. Я могу заявить это без всякой предвзятости, поскольку,, кровные узы никогда не влияли на мое мнение».

XIX

В связи с двухсотой годовщиной со дня рождения Наполеона, которая отмечалась в 1969 году, еще в марте 1968 года в Париже вышел обширный биографический труд «Наполеон», написанный популярным историком-наполеоноведом Андре Кастелло. Книге предшествовала широкая реклама в печати, по радио и телевидению, анонсирующая, что Кастелло впервые опубликует неизвестную переписку Наполеона и Валевской. Обещание было исполнено лишь частично. Писем Валевской в книге нет, зато есть 15 доселе не печатавшихся писем Наполеона, взятых из парижского архива Валевских. Письма эти предоставил Кастелло владелец архива, потомок по прямой линии Наполеона и Марии, граф Роже Колонна-Валевский, крупный французский промышленник, который недавно побывал с визитом в Польше. Владелец писем не дождался их публикации. Пока книга находилась в печати, шестидесятилетний граф Роже и его жена Мишелин (урожденная Поль-Кавалье) погибли в авиационной катастрофе.

Прежде чем я приведу из книги Кастелло неизвестную любовную переписку Наполеона, стоит ответить на интригующий вопрос: как получилось, что этих писем не знали Фредерик Массой и Филипп Орнано, которые обшарили самые укромные парижские архивы задолго дэ Кастелло. Автор «Наполеона» отвечает на это в послесловии: просто потому, что этих писем в архиве Валевский не было ни тогда, когда к ним получил доступ Массон, пи тогда, когда собирал материалы для своих книг граф Орнано; они попали туда значительно позже совершенно случайно. В 1953 году в парижском аукционном зале некое не назвавшее себя лицо выставило на продажу пачку писем Наполеона к Валевской. Уведомленные об этом наследники Марии внесли протест. На письма был наложен секвестр, и после судебного разбирательства они были вручены законным владельцам. Благодаря этому они очутились в семейном архиве Роже Валевского, который спустя пятнадцать лет позволил Кастелло опубликовать их.

Но возникает и второй вопрос: как и когда дошло до того, что такая интимная и ценная переписка могла вообще выскользнуть из рук адресата или ее наследников. Этого автор книги «Наполеон» уже не объясняет. Попробуем ответить сами. Анна Потоцкая пишет в своих воспоминаниях о «недобросовестной подруге Марии Валевской», у которой «есть письма, написанные императором, когда тог уже был уверен, что будет отцом». Кастелло публикует два письма, когда Мария ожидала ребенка, можно предполагать, что и остальная корреспонденция, опубликованная в книге «Наполеон», находилась некогда в руках этой «недобросовестной подруги Валевской. Героиня романа, видимо опасаясь, что письма царственного любовника могут попасть в руки мужа, предпочитала хранить их у одной из своих доверенных подруг (Соболевской, Дзержановской или Цихоцкой). Потом, когда она перебралась на постоянное жительство в Париж, вероятно, о них забыла. Присвоенная переписка осталась у „недобросовестной подруги“ и перешла к ее наследникам или была уступлена третьим лицам, а через сто сорок лет в результате перипетий, которые уже невозможно проследить, попала в парижский „Salle Drouot“, где происходят аукционы.

После этих вступительных разъяснений перехожу к самим письмам. Первые не имеют дат, но из содержания их видно, что Наполеон диктовал письма[17]17
  Довольно поразительно, что эти страстные, сугубо личные письма Наполеон не писал собственноручно, а диктовал секретарю, ограничиваясь подписью. Андре Кастелло предполагает, что император «опасался, что его почерк будет совершенно неразборчив». – Прим, автора.


[Закрыть] во второй половине января 1807 года, уже после того, как установились близкие отношения с Валевской.

Мадам,

Лицо, которое вручит Вам письмо, именно то, о котором я Вам говорил. Оно выразит все чувства, которые я питаю к Вам, Мари, и доставит мне известие от Вас… Ваше письмо очаровательно, целую прекрасную руку, которая его писала, сердце, которое его диктовало, и красивые глаза, которые я люблю до безумия.

Мадам,

Вы были восхитительны вчера вечером; но я нашел Вас молчаливой. Где были Ваши мысли?…

Как Вы себя чувствуете сегодня?… Я увижу Вас сегодня вечером, чтобы произнести Вам тысячи, тысячи раз vi amo.[18]18
  Люблю вас (итал.)


[Закрыть] Неужели Ваше сердце не ответит на это? Мари, целую Ваши такие недобрые глаза!

Мадам,

Страстно жажду узнать, не мешали ли Вам и как Вы провели ночь. Сегодня ночью Вы все время были мысленно со мной. Я надолго сохраню воспоминание об этой ночи… Я чувствую потребность выразить Вам, как вы мне дороги; если Вы в этом усомнились, это серьезно бы меня огорчило. Вы обещали мне так много, не могли бы Вы прислать сегодня? (Неизвестно, о чем идет речь о поцелуях или о каких-то известиях? – М. Б.)

Мари, думайте о том, что я люблю Вас, что Вы снизошли ко мне, разделив мои чувства. Будете ли Вы мне верны? Тысячи поцелуев запечатлеваю на руках, а один на сердце, покой которого я желал бы возмутить. Вот это и будет моя месть.

Прощайте, моя подруга, которую я с радостью увижу сегодня вечером.

Мадам,

Ваше письмо совершенно, как и Вы сами, оно напоило меня счастьем… Я бы очень хотел побеседовать с Вами вчера, я чувствовал, что подсознательное желание все время приводит меня туда, где были Вы, но приходилось удерживаться…

Я нашел Вашу чудесную ленту, не знаете, от чего? А Ваши серьги, подвески, нехорошая, у меня тоже будут? Нехорошая, нет, хорошая, хорошая, красивая, великолепная Мари… Сейчас Вы спокойно спите… Жажду увидеть Вас сегодня вечером, хотя бы на миг, чтобы услышать то, что Вы написали и что я так хочу услышать… Подруга моя, страдает ли хоть Ваше сердце от того зла, которое Вы мне причинили? Не знаю, но мне казалось вчера, что я вижу в Ваших глазах какую-то грусть! Осыпаю их поцелуями, чтобы они стали еще больше, и припадаю к Вашим ногам.

Вы были так добры и так хороши сегодня вечером, ночью мне казалось, что я Вас вижу. Нет такой тьмы, которая помешала бы мне Вас видеть. Вы ангел. Я был плохой из-за того, что велел Вам прийти на парад, было так холодно, Вы могли простудиться. Я был так счастлив, видя Вас танцующей сегодня вечером, когда читал в Ваших глазах порывы сердца… mio dolce amore,[19]19
  Моя сладостная любовь (итал.)


[Закрыть] нежный поцелуй запечатлеваю на чудесных губах и тысячи, полных почтения, на Ваших руках.

Последнее из варшавских писем датировано рукой императора. Наполеон продиктовал его в среду 28 (января) в одиннадцать утра, значит, за два дня до отъезда из Варшавы.

Мадам,

в понедельник Вы были грустны, и это меня угнетает… Я написал Вам дважды, но все ушли, и мои письма не попали к Вам… Жажду, Мари, увидеть Вас сегодня вечером в семь. Ступайте к своей подруге, о которой рассказывали мне. Карета придет, чтобы забрать Вас…[20]20
  В письмах много отточий. Вероятно, по требованию владельцев писем Кастелло опускал некоторые фрагменты. – Прим. автора.


[Закрыть]

Следующее письмо было послано 17 марта 1807 года из главной квартиры в Остероде.

Я получил два Ваших прелестных письма, чувства, которые они выражают, отвечают чувствам, которые я питаю к Вам, не было дня, когда бы я не жаждал этого выразить. Я хотел бы Вас увидеть; это зависит от Вас… Мари, Вы никогда не должны сомневаться в моих чувствах, это была бы ошибка, дурно о Вас свидетельствующая. Тысячи раз целую руки и один раз очаровательный ротик.

И снова письмо без даты из главной квартиры в Финкенштейне:

Ваше письмо большая радость для меня. Вы все такая же, и нельзя сомневаться в чувствах, которые я к вам питаю. Итак, Вы согласны снести тяготы пути? Я увидел бы Вас с искренней радостью, которую Вы могли бы мне доставить.

Только чтобы это не повредило Вашему здоровью. Думаю, что вскоре я Вас увижу. В ожидании целую Ваши прекрасные руки. Кстати, мне говорили, что у Вас в Варшаве много поклонников; называют одного, весьма настойчивого, это правда?

Следующее письмо от 23 апреля Валевская получила уже по дороге в Финкенштейн.

Мадам,

я получил Ваше прелестное письмо. Погода для Вас выдалась ужасная. Вы утомлены плохой дорогой, но чувствуете себя хорошо, и это самое главное. Рассчитываю на Ваше обещание. Прежде всего тысячи сердечных заверений и нежный поцелуй в чудесные уста, Мари!

Наступает июль 1809 года. На следующий день после победы под Ваграмом император пишет любовнице из главной квартиры в Шенбрунне:

Мари,

я получил Ваше письмо. Прочитал его с радостью, которую мне всегда доставляет воспоминание о Вас. Чувства, которые Вы питаете ко мне, переживаю и я. Приезжайте в Вену, я желаю Вас видеть и дать Вам новые доказательства нежной дружбы, которую я питаю. Вы не должны сомневаться, что я придаю большую цену всему, что касается Вас.

Тысячу раз нежно целую руки и один раз прекрасные уста.

После австрийской идиллии наступает длительная разлука любовников. Валевская ожидает ребенка. В письмах императора на первый план выступает забота о здоровье будущей матери.

Трианон, 18 декабря (1809)

Мадам,

я получил Ваше письмо. Меня тронуло его содержание. С радостью я узнал, что Вы прибыли в Варшаву без происшествий. Берегите здоровье, которое мне так дорого. Отгоняйте мрачные мысли; будущее не должно Вас так тревожить. Пишите мне часто; помните, что меня это интересует, постарайтесь уведомить меня, что Вы счастливы и довольны; это мое величайшее желание.

16 февраля (1810)

Мадам,

с величайшим удовольствием получил известие о Вас, но Вам не следует вынашивать такие черные мысли. Я не хочу, чтобы у Вас были такие мысли Сообщите мне быстрее, что у Вас чудесный мальчик, что Вы здоровы и веселы. Будьте уверены, что увидеть Вас доставит мне большую радость, а интересует меня все, что Вас касается. Прощайте, Мари, с доверием жду новостей.

И последнее письмо из этого собрания,[21]21
  Четырнадцатое письмо, разрешающее Валевской приехать на Эльбу, и пятнадцатое, адресованное Мюрату, приведены в XVII главе. – Прим. автора.


[Закрыть] написанное спустя четыре месяца после рождения Александра Валевского.

3 сентября (1810)

Мадам,

герцог Фриульский (генерал Дюрок. – М. Б.) показал мне письмо; по нему я сужу, что вы не получили моего, в котором я описывал Вам радость, которую мне доставили вести, привезенные Вашим братом. Если Вы уже полностью обрели здоровье, то я хотел бы, чтобы Вы приехали осенью в Париж, где жажду Вас увидеть. Никогда не сомневайтесь в моей заинтересованности к Вам и в чувствах, о которых Вы знаете.

Письма, опубликованные Кастелло, не обогащают биографии Валевской новыми фактами и не заставляют вносить какие-либо коррективы или дополнения в наш рассказ. И все же они являются необычайно ценным биографическим материалом, так как показывают подлинное отношение Наполеона к Марии на различных стадиях их романа. Эта переписка наносит удар по мифам, творимым семейным биографом: в них нет никаких политических намеков, речь в них идет исключительно о любви и о личных делах. Как жаль, что не сохранились и письма Валевской к императору! К сожалению, Массой и другие биографы Наполеона столь тщательно перебрали самые сокровенные архивы императорского двора, что это дает нам основание грустно полагать, что царственный адресат уничтожал письма любовницы. То ли из боязни перед ревнивыми женами, то ли просто потому, что не хотел посвящать потомков в свои интимные дела.