Текст книги "Древние Славяне. Соль. Книга вторая. Масленица"

Деревня Явидово. Масленица. Шестица[77]77
  Шестица – шестой день седмицы. Название «суббота» т. е. «шаббот» появилось из еврейского языка идиш после принятия Православия.


[Закрыть]

Низкое солнце рассвета слепило глаза. Стоя на дворе, Вася щурилась на восход. Туч на ясном небе не было, и день обещался быть тёплым. Ноги в накрученных с утра онучах и лаптях холодил наст плотного снега.

Оправляя исподнюю и верхнюю рубахи, Вася взглянула сначала на сани для соляного похода, которые домашние начали с вечера заваливать сеном, затем на два тускло подсвеченных окна дома, затянутые бычьим пузырём.

Из крыши прозрачным маревом выходил дым печи. Хотелось в тепло, к печке, на их с мамой лавку, под одеяло.

– Чего так рано вскочила, жеребица строптивая? – Василиса резко обернулась к подворью. В облезлой душегрейке бабуля придерживала дверцу житницы. – Бегом сюда, мне поясницу ломит на каждую мышь наклоняться!

Не дожидаясь ответа, Снежана зашла в житницу и за бабушкой глухо хлопнула дверь.

Вот куда совершенно не хотелось идти, так это в холод и темноту. Но бабулю не ослушаешься. Сейчас улыбается, а чуть запоздаешь, может и подзатыльник дать, а то и поленом в бок стукнуть и ворчать после этого несколько дней, что с нею, старой, никто не считается и не уважает.

– Я скоро, бабушка! – пообещала Василиса.

Поднявшись на заднее крыльцо, она рванула тяжелую входную дверь, но побежала не прямо в сени, а вправо, в узкую подклеть. Не подошла ни к одному из старых сундуков, не принюхалась ни к одной связке трав и веников, развешанных под кровлей, а пробралась к берестяному ларю. В нём широкими свитками лежала береста. Пощупав её, Вася определила мягкость коры – жесткая. С лета береста высохла, не разворачивалась и для письма годилась плохо.

Но среди разложенных у стен свёртков льняной кудели и скатанной овечьей шерсти, стояло ведро, которому здесь было не место. Василиса кинулась к нему, сняла крышку. Точно. В тёмной воде желтели две берестяные заготовки. Всю заготовку было брать опасно, Ведогор будет расспрашивать, куда она делась, кто и что писал. Сильными пальцами Василиса отодрала полоску, как раз на ту мысль, что билась в её голове.

Спрятав бересту под завязку рукава рубахи, Вася бегом спустилась во двор. У двери житницы еле отдышалась.

В неярком свете рассвета на глиняных полах виднелись расстеленные рогожи. Бабуля кидала на них деревянной лопатой коричневое просо, просыпанное из дырявых мешков. Иногда среди семян встречались неприятные тёмные комки – мышиные гнёзда, слепленные из помёта и недоеденного зерна, иногда в середине гнезда спала мышь.

– Вот видишь, – бабушка брезгливо поддела деревянной лопатой комок мышиного говна и переложила в старое берестяное лукошко. – Много проса поели и огородка из колючей травы не спасла. Наверное, мыши падали на мешки с потолка. Хотя, у других в деревне и того нету, всё подъели. – Развязав следующий мешок, Снежана опрокинула его, но зерно в нём оказалось чистым. – Хорошее просо. Ты заново зашивай мешки, а спящих мышей я свиньям скормлю.

Схватившись за ноющую поясницу, бабушка вышла из житницы.

Из притолоки Василиса достала костяную иглу для шитья, вытащила из рукава берестяную полоску и положила её на земляной пол.

Слова сложились в одну строчку: «Милояр ты мне любый. Возьми меня к себе в жены я буду твоя всегда».

Спрятав бересту обратно под завязку рукава на запястье, Василиса выдернула из мешковины несколько нитей и принялась зашивать дыры.

С улицы послышался шум и застучали в ворота. Выглянув из житницы, Василиса увидела в раскрытую калитку расписные княжеские сани, а в них подвыпивших Гранислава и Милояра. Лошадью правил Творемир. Оба княжича красовались в расстёгнутых шубах, покрытых переливистой заморской тканью, в высоких лисьих шапках, в сапогах с заправленными в них новыми портами. В руках княжичи держали берестяные туеса[78]78
  Туес – корзина из бересты. Используется в быту для хранения различных пищевых продуктов, засолки грибов, капусты и трав.


[Закрыть], наполненные пряниками, печеньями, орехами и такими редкими в конце зимы осенними яблоками.

– Хозяева! – Кричал Граня, вываливаясь из саней. – Выходите, радуйтесь, я привёз вам знатного жениха!

От слов княжича, у Василисы потемнело в глазах и пришлось опереться рукой о бревенчатую стену.

На крыльцо выскочила Домослава, поправляя на выпирающем животе домашнее платье. Вслед за нею степенно вышла Снежана, оглаживая только что надетую новую тканную безрукавку.

– Заходите, гости дорогие. – Поклонилась княжичам Снежана. – Ведогор к вам выйти не может, лежит, не вставая, отвары пьёт.

– Вот жених, – Гранислав широким жестом показал на Милослава, вылезавшего из саней. – Княжич трёх деревень и самой Глины, мой друг. Желает посвататься к твоим внучкам, тётка Снежана.

– Сватаюсь, – смущаясь, подтвердил Милояр.

– К какой из них? – От волнения Снежана закашлялась.

– К близняшкам, к обеим! – Радостно пояснил княжич. – Мне Ведунья сегодня утром разрешила.

– Богиня моя Мокошь, – чуть не задохнулась от волнения Домослава. – Как же это?

Вслед за хозяйками на крыльцо вышли все остальные домочадцы и гости. Ратибор и Ладимир на княжичей смотрели с опаской. Рядом с дядьями топтались счастливые Дива и Мила, растерянная Годя и серьёзные племянники. Сегодня они спали весте, вповалку на полу у печи.

Понимая, какой почёт оказывают дому, оба княжича важно поднимались на крыльцо, держа в руках туеса.

– Э-эх! – пахнул Милояр пивным духом на сестёр, проходя в дом. – Собирайте приданое!

– Вот, примите подарки, – Гранислав первым подошел к лавке Ведогора, лежащего с поднятой на подушку ногой, поставил подношения. – Сейчас съездим за свахой в Бабино, а днём приедем свататься по всем правилам.

– А дорогие подарки ещё будут, – пообещал Милояр, оглядываясь на сестёр, плотно вставших у двери из-за чего никто кроме них, матери и Снежаны войти в комнату не мог.

– Не получится, – вздохнула Домослава. – Сначала нужно просватать Василису, она зимняя, а девочки летние, младше неё.

– Легко! – решительно заявил Гранислав. – На обратной дороге крикну у колодца, что Василиса согласна замуж и сразу набегут женихи.

– Чего их звать? – отмахнулась Домослава. – Хозяйство у нас крепкое и не просватанной Вася не останется.

– Но она не хочет замуж, не хочет! – тонко крикнула Дива, боясь сбить радостный свадебный настрой.

– Да! – пискнула Мила.

– Если только за тебя, княжич. Прямо жалко её. – Поддержала сестру Дива.

– За меня любая девица пойдёт, – хмыкнул Милояр. – Но мне нужны только вы. – Княжич нагнулся к лежащему Ведогору. – В вено[79]79
  Вено – выкуп за невесту.


[Закрыть] кобылу жерёбую дам за твоих дочерей и полные сани посуды. Конюх Переслава, Лукьян, говорит – у кобылы будет жеребёнок, конь.

– Кобылу? – Сердце Ведогора ёкнуло. Он дёрнулся встать, но забыл про ногу в лубке, и, не устояв, повалился на лавку. – Ой, бля, как болит-то! А Ваську я уговорю.

– Договорились. Я уже послал Ходогона за свахой, а кобыла моя у князя в конюшне с осени стоит. Мне её некогда выгуливать. Конюха-то у меня нет, только скотник.

По-особому, по-хозяйски взглянув на сестёр, Милояр первым вышел из дома, простучав по крыльцу подкованными каблуками сапог. Сёстры, чуть не заплакав от радости, уткнули друг другу в плечи. За княжичами поспешили Гранислав и Творемир. Родственники невест так и стояли в сенях, удивлённые новостью.

Василиса закрыла ладонями глаза, тихонько заскулила и так пошла по двору. Летний нужник стоял на виду у всех, и она зашла в зимний, в сенях. Там достала из рукава бересту и кинула в поганое ведро.

– Не нужна я ему… Жить не хочется.

Чувство ревности так надрывало душу, что невозможно было думать ни о чём другом. Оно съедало изнутри, и корёжило, и душило.

В доме она села у мутного окошка и тихо плакала, не вытирая слёз. Близняшки, весело переглянувшись, решили не дразнить сестру.

– Мама, бабуля, мы побежим за водой.

– Идите, хвалитесь, но не слишком, – разрешила Снежана.

Обе племянницы – Жива и Соня, только что вернувшиеся от Любаши, подбежали к сёстрам.

– Мы с вами!

– И мы! – закричали племянники.

– Мне теперь все ребята завидовать будут, – добавил Родя. – И сейчас мы на салазках съезжать с горы будем, а не на заднице в тулупах. Каждый нам даст покататься.

* * *

На двор зашла вечно усталая Пчела и поманила к себе Домославу и Снежану. За спиной Пчелы мялся Велемир.

– Вся деревня гудит – девиц своих замуж отдаёшь. – Пчела хозяйственно оглядела большой новый дом с почти настеленной крышей.

– Отдаю, – с удовольствием подтвердила Домослава. – В семью княжича Милояра отдаю.

– А по обычаю первой должна выйти замуж Василиса. – Строго заявила соседка. – Хоть на полдня, но раньше. Я всё знаю, разговор Ведуньи и Милояра у частокола княжьей усадьбы слышала.

– Ты чего хочешь, карга старая? То мёда у тебя не допросишься и на порог дома не пускаешь, то сама припёрлась, – с удовольствием ворчала Снежана.

– Хочу сыночка пристроить, Велю, – сделала печальное лицо Пчела. – Ходогона вчера сосватали с Малиной, теперь осталось Велю и Итира из дома сбагрить. Нарожала я слишком много, сыновья в доме не помещаются. А если ещё и невестки с внуками! – Пчела обхватила лицо ладонями. – Куда же мне, стареющей, деваться?

– Откровенная ты, Пчела. – Домослава поправила рубаху на животе. – Только нашей Василисе мы не указ, сама будет выбирать себе супруга.

– А если Ведогор её заставит? – не сдавалась Пчела.

– Он может Василисушку заставить выйти замуж, – вмешалась в разговор Снежана и говорила, глядя в лицо завистливой соседке. – Но за кого – выбирать ей самой. Не пойдёт она за Велю. И я буду против. Не для твоего сына моя кровиночка.

– Зажрались тут совсем? – На глазах Пчелы появились слёзы. – Думаешь, Снежана, я не понимаю, что у меня дети с характерами каждый на свою сторону? Но хочется, как лучше. – Всхлипнув пожилая женщина вышла со двора. – Пойдём домой, Велемир. Не нужен ты здесь в супругах.

– Бабы, мы идём в Священную рощу или вы тут будете сидеть? – крикнула с крыльца Годислава. – Чуры богов ждут подношений и веселья! Я старый половик к костру Масленицы снесу. Нельзя нарушать обычаев!

К открытым воротам подъехали незнакомые сани.

– Из Рудых Болот приехали, – с неудовольствием заключила Пчела. – Тоже, небось, свататься.

Из саней вышел бравый седовласый мужик с непокрытой головой, помог вылезти шустрой востроносой тётке Калинии. Откинув на сено вожжи, последним с саней слез Красавень.

– У колодца, – визжа, начала свою речь тётка. – Сказали о сватовстве княжича к девицам и о Василисе, что она непряха, но охотница. Мы согласны взять её в невестки. Слышали, что семья у вас достойная, не опозорит нас.

Не слушая супругу, пожилой мужик вошел во двор, оглядел старый дом, затем недостроенный. Оценил житницу и скотник, забитую дровами дровницу, на три лета, навес для свежевания скотины и охотничьей добычи.

– У нас шестеро сыновей, судьба и боги не дали нам дочерей… – нахмурился мужик.

– И мы хотим отдать старшего в примаки, а то шесть невесток в доме я не потерплю. – спокойно призналась Калиния. – А приданое возьмём скотиной.

– Много у вас овец и зайцев? – перебил супругу мужик. – На торжке видели свежих и копчёных поросят. Ваши?

– Наши, – ответил с крыльца недостроенного дома Ладимир. – Мы с братом держим на два дома хозяйство в тридцать свиноматок.

– И столько поросят, что и не успеваем ни считать, ни съедать, – добавил Ратимир.

– Поросят тоже возьмём, – успокоила востроносая тётка. – Такого работника в ваш дом отдаём – самим жалко. Красавень у нас и лошадь подкуёт, и сковороду заклепает, и кочергу согнёт. Без прибытка не останется. А уж детки какие будут! Загляденье!

Появившаяся между дядьями, рядом с матерью, Василиса ни на кого особенно не смотрела.

– Дети? – удивилась она. – Вы о чём?

– Мы тебя сватаем, – уверенно заявила остроносая Калиния. – Красавень мой согласен взять тебя в супруги. И на счёт детей не тебе решать.

– Не хочу замуж, – тихо проговорила Василиса и, поднимаясь на крыльцо, продолжала жаловаться самой себе. – И дома не могу сидеть. И видеть никого не хочу.

– Сердечко моё, – тихо проговорила Снежана, обняв в сенях внучку. – Больно тебе?

– Очень, – призналась Василиса.

– А ты переживи это. – Старая женщина поцеловала Василису в пробор волос. – Иди на задний двор, покричи, поплачь. Всё перемелется, мука будет.

Глядя в крышу дома, Василиса старалась не впасть в рёв.

– Я, бабушка, ещё и завидую сёстрам, хотя люблю их… Нет, не пойду я на двор пугать своим воем собак. Оденусь теплее – и в лес.

Вася прислонилась к бревенчатой стене и судорожно вздохнула. В сени выглянула Годислава.

– Васька, перестань дурить. Иди, браги выпей, отревись и успокойся. Не твой мужик Милояр. Не твой! Отпусти и успокойся.

В груди Васи всё сжималось, и стало тяжело дышать.

– Мама, мне, правда, нужно в лес.

Содрав с вешалки тулуп, со стены лук с тулом, и достав из ларя снегоступы, Вася выскочила на улицу.

– Тебе замуж скоро, а ты сбегаешь! – крикнула Годя вслед дочери.

* * *

Добредя до дубка, с её молочным зубом под корой, она обняла его, прислонилась лбом к холодной влажной коре.

– Помоги мне, батя, помоги богиня Дивана, помоги мне дубочек. Убейте у меня любовь к Милояру, а то сердце разорвётся.

Ствол дубка отдавал голове холод, и Вася очнулась от душевной муки. Стала приглядываться к сугробам и деревьям. В стороне лежала большая ель. Прошлой осенью её выворотило при грозе и корни навесом торчали над землёй. На свежем снегу пятнышками шли лисьи следы, уходя под ель, в нору. Лужицы горячей утренней мочи лисицы пробили снег. В стороне валялись желчные пузыри полевых мышек, гораздо меньше откормленных живущих в подполах домов.

Боясь спугнуть тишину, Василиса увидела, как среди сугробов семенит рыжая лиса с коричневыми лапами, наклонив острую белёсую морду к снегу. Странно. Зимой она охотится только ночью, но, видимо, приспичило – нужно кормить лисят и себя. Исхудавшая от недокорма рыжуха не проваливалась по насту, а, остановившись, приподняла переднюю лапу. Неожиданно она, изогнувшись пушистым крючком, подпрыгнула, и упала всем телом в одну точку.

От её прыжка пробился наст, лиса нырнула острой мордой под снег и тут же в углу её рта завертелся хвост пойманной мыши. Лисица её не съела, замерла, увидев Василису, но, тут же успокоившись, понесла мышку в нору, где пищали оголодавшие лисята.

Не желая тревожить рыжуху, Вася тихо ушла в сторону. Лисят брать – себя не уважать, да и меха с них немного. С лисицы тоже никакого удовольствия – тощая, после родов облезлая. Пусть бегает, пусть живёт, пусть кормит свой помёт. А рыжуха, как, знала, что опасности нет, снова вылезла из норы и потрусила в сторону близкого поля.

Делать сегодня в лесу было нечего и настроение не охотничье. Взглянув на тёплое солнце в туманной дымке от тающего снега, Василиса развернулась к деревне. Но шла медленно, сердце тянула тоска.

Стали замерзать промокшие ноги, и Василиса пошла быстрее.

В оставшихся к весне силках не было ни перемёрзших белок, ни куниц, ни птиц. Крупный хищник прошелся по её заначкам. Снимая с веток оборванные нити и плетёный конский волос на зайца и лису, Василиса складывала их в пояс.

Слёзы высохли, сердце успокоилось. Пора возвращаться домой.

* * *

Братья Годиславы, настроенные на предстоящее породнение с княжичем, после завтрака попросили у Домославы топоры.

– Будем доски ровнять.

– Так нельзя же сегодня работать, – пыталась возразить Домослава. – Сегодня Шестица Масленицы.

– Так Шестица, а не Неделя. И у нас не работа, а родственный долг, и отдать его нам в радость! – весело заявил Ладимир, расчёсывая волосы и броду пятернёй.

– Если есть угроза для дома, то нужно работать. – Ратимир перевязал через лоб на затылок плетёной берестой волосы, чтобы не лезли в глаза при работе. – Жить вам тесно. Ведогор со ломанной ногой лежит, Годислава хромая и ты на сносях. Завтра-послезавтра, отмолимся у богов.

– Может, оно и так, – с неудовольствием согласилась Домослава. – Ладно, пойду проведаю ваших лошадей.

– Мы, Домушка, сами не поедим и не умоемся, а лошади уже вычищены, выгуляны и накормлены. – Посмеялись братья.

– Идите, мальчики мои, – подошедшая к усевшимся братьям, Снежана погладила их по головам. – Топоры со вчера на залавке лежат, вас ждут. Только брагу не пейте, всё-таки вам высоко лезть.

Погрозив им скрюченным пальцем, Снежана вышла из комнаты.

– А выпить хотелось бы, – пробубнил Ратимир, но негромко.

– А я на торжок пойду, посмотрю, кто что предлагает, отвара для Ведогора целебного сменяю, – пообещала Домослава. – Анита с дальнего хутора его хорошо делает. Сама Ведунья у неё берёт и больным отдаёт.

– И я с тобой, – решила Годислава и стала надевать праздничную понёву, уже разложенную на её спальной лавке. – А то ты своим счастливым видом всех Чуров разозлишь. Зависть, как ты знаешь, Домушка, давящая и опасная сила.

Хотевшая похвалится удачей Домослава с неудовольствием посмотрела на невестку.

Деревня Явидово. Шестица. День

На крыше нового дома Ладимир и Ратимир стали прилаживать доски к матице и на скат крыши.

Из оконца с выставленной окладом с натянутым бычьим пузырём, завистливыми глазами на них смотрел Ведогор.

Неожиданно в ворота въехали на конях сам князь Переслав и княжич Святослав.

– Здравы буде.

– Здравы буде, князь и княжич, – нестройно ответили братья с крыши, а Домослава и Ведогор из окошка.

– Нда-а-а. Подвёл ты меня, Ведогор.

Тяжело спешившись, Переслав прислонился щекой к голове коня. Дышал. Княжич Святослав остался в седле. Он присматривал за князем. Сестра Умила попросила.

– Проходи в дом, князь, только-только позавтракали, каша ещё осталась. – Кричала Снежана, выбегая из птичника. – Будешь?

– Не буду, – проворчал Переслав. – Друга заехал проведать. Ты мне что-нибудь попить… – И он сделал неопределённый взмах рукой.

– Всё поняла, – уверила Снежана. – Сейчас принесу.

Войдя в комнату, князь снял шапку из лёгкой стриженной овчины и подошел к печи. Приложил ладони, прошептал приветственное заклинание, затем сел на скамью, напротив друга.

– Да-а, подвёл, ты меня, – повторился князь.

– Я нечаянно. – Ведогор попытался сесть и сморщился от боли. – Ишь, у свекрови заначка для тебя есть, а для меня нету.

– И кто теперь поведёт поезд? – Князь похмельно потел и трогал грудь, где ныло сердце.

– Любомира возьми, он хотел в поход, дома засиделся, и дорогу знает.

Вошла Снежана, с поклоном подала князю бокал с настойкой.

– Сама ставила, для особо дорогих гостей. У Ведогора брага слабая, он не выдерживает, выпивает через две седмицы. А моя ягодная настойка с осени крепость набирает, два раза процеженная.

С громким жадным прихлюпом Переслав в два глотка выпил всё из высокого резного бокала, счастливо выдохнул и благодарно посмотрел на старую женщину.

– Да, тётка Снежана, настойка твоя ой, как хороша. – Счастливо утерев выступившие слёзы, князь повернулся к Ведогору. – Ноет нога?

Забрав бокал из рук князя, Снежана села за стол и слушала, не собираясь уходить.

– Конечно ноет. – Ведогор ревниво принюхался к запаху выпитой настойки. – Хорошо, если кость нормально срастётся, а то буду хромать, как Годислава.

– Во! – Оживился князь. – Я ещё хотел поговорить о твоей племяннице, дочери Годиславы. Мой-то младший… то есть Умилин младший брат Славка, так смотрит на Василису, что скоро надумает жениться. Рано ему ещё. – Князь снова слегка взмахнул рукой. – Пить хочется.

– Далеко у меня спрятана настоечка, – громко сказала Снежана, но не князю, а зятю. – Потерпи, Переслав, сейчас принесу. – И она выбежала из комнаты.

– Так что с Василисой? – Обратился князь к Ведогору. – Выпороть ты её уже не сможешь, взрослая она, да и нога у тебя…

– Переслав, ты мне друг! – зашевелился на лавке Ведогор. – Но мне дочерей нужно женить в это лето, и первой должна быть Вася.

– А ты с нею поговори. Пусть берёт кого угодно, но не нашего Святослава.

Быстро вошедшая Снежана снова подала князю деревянный бокал с настойкой.

– Пей, солнце наше. И, как тебе сказать, князюшка… С Васей разговаривать бесполезно. Как решит, так и сделает. Характер у неё в меня, я такая же строптивая.

– Посмотрим. – Князь встал, помял шапку в руках. – Посмотрим. Выздоравливай, Ведогор. А сейчас мне нужно к Хомычу. Ехал мимо, а там Итир с ним ругается, грозится отомстить за избитую Оню. Народ стоит у ворот, люди пытаются понять, что происходит.

Тихо войдя в комнату, Василиса поклонилась князю, взяла приготовленные матерью праздничные юбки и вышла в сени, переодеваться.

В это время у крыльца дома Снежаны спешился Святослав, поднялся в сени. Василиса чуть не упала, стоя в исподней рубахе и пытаясь надеть на себя юбку.

– Ты чего Слав? Там князь в доме.

– Плевать мне на всех, – прошептал Святослав. – К тебе сватов заслали. Больше не будешь к нам приходить?

Придерживая длинную юбку и вглядываясь в милое и нежное лицо парнишки, Василиса заметила блеск в глазах и желание сглотнуть слёзы, не показав отчаяния. И, как всегда самые верные решения порой приходят неожиданно, молнией, ударом в сердце.

Положив руку на плечо Святослава, и ощутив тепло тела под тонкой шерстяной тканью, Василиса сказала уверенно, желая не только спасти себя, но и снять боль княжича:

– Знаешь, что Святослав, а давай я стану твоей супругой. Твоей. А то есть желающие на наш с мамкой дом, на богатое хозяйство… И главное – все верят в мою связь с охотницей Диваной и Лешаками, в их помощь при охоте. Надело попрёки слушать.

– Дура ты, Василиса. – Княжич задумчиво посмотрел в открытую дверь, где было видно синеющее небо. – Ты очень красивая… и моя, только моя… Хочу тебя в жены.

– Ладушки, – весело согласилась Василиса, но хотелось ей, как и хвылиночку назад Святославу, сглатывать слёзы. – Я согласна.

– Тогда переезжай к нам сегодня, – обрадовался Слава.

– Нельзя, – Василиса провела рукой по щеке и мягкой бородке парня. – Нужно сговориться и свадьбу сыграть.

– Славка! – в сени вышел князь, недобро посмотрел на Василису. – Поехали.

* * *

По растаявшему снегу к дому разбрызгивая лужи, бежал Сотя и кричал изо всех сил:

– Бегите, все бегите, там такое!

Не желая нигде останавливаться, княжич Святослав ускакал в усадьбу, а Переслав остановился у дома Хомыча. В деревне после разгуляя-четверга и похмельной пятницы не каждый из мужиков, да и из баб смог заняться домашней работой и все, кому стало скучно, пришлёпали по распутице поглядеть, что это князь забыл в середине деревни.

– Бегите к дому Хомыча! Будет потеха! – Кричали бегущие по дороге дети, узнавшие всё первыми. – Только быстрее, а то насмеяться не успеете.

И все невестки, приехавшие на Масленицу в родной дом, да и свои, явидовские, которых пытались обижать свёкры, спешили на развлечение.

Позже остальных появились расписные сани княжны Умилы. Правила конём Ведунья. Княжна была одета наспех, в домашнее. За женщинами в санях сидел отмытый Дикий парень, переодетый в тулуп и порты скотника Володара, Рядом лежал пёс.

Во дворе, на крыше конюшни Хомычей стояли двое братьев Бортников – Итир и Велемир, а между ними блеял на всю деревню привязанный за шею козёл Боец. На его уд был надет коровий рог, у которого на кончике болтались колокольчики.

Сопротивляясь, Боец прыгал по крыше, стуча копытцами по доскам под соломой. Держащие козла братья привязывали для устойчивости вторую верёвку к его рогам.

Тыкаясь рогами в обидчиков, козёл поднял морду, тряхнул бородкой, одновременно удом и заблеял дурным истошным голосом, требуя свободы для себя и, особенно для уда от костяного наконечника с колокольчиками.

У конюшни стоял кривоногий Хомыч в домашней одеже и мокрых носках. Он грозился кулаком и орал, брызгая слюной из щербатого рта.

– Князь! За что наказание? Братья Бортники опозорили наш дом перед всей деревней! Накажи их, князь! Я ведь хожу на общие работы, всегда вовремя отдаю долги и даже сверху отдаю…

– Он сноху Оню с ним спать принуждает, – резко заявила Ведунья, не вставая с саней. – И снова замуж её отдавать не собирается.

Дикий парень вылез из саней.

– Давай… прибью… старика, – по-дружески предложил он Ведунье.

– Молчал бы. – Пренебрежительно отозвалась Умила, завернувшись в расшитое одеяло. – Мы тебя и так на подвиг вчера спровадили в мыльню для дворовых людей, париться. Тебе не у нас, тебе у Щуки жить нужно… Но ты её не знаешь.

– Знаю. Эта бабка… таскает… сушеные грибы… – Косноязычно мямлил Дикий. – Грибов не жалко… кидаем на снег… после Масленицы.

– Цыц. – Приказала Ведунья и парень замолчал с интересом наблюдая за происходящим.

– О ней же забочусь! – кричал Хомыч. – Куда она пойдёт? У Итира, у Бортников, в обоих нищих домах пёрнуть нельзя – задохнёшься. Спят сидя. А у нас она ночует на печи, рядом с моей супругой…

– И с тобой насильно! – крикнула соседка Даша-вышивальщица, кутаясь в старый полушубок в красивых заплатах, расшитыми ею цветами. – Мне через плетень слышно, как она плачет.

Княжна Умила содрогнулась от отвращения, представив старого и корявого мужика рядом с собой.

– Я её не насильничаю, – оправдывался Хомыч, пряча взгляд.

Маленькая вдова вышла на крыльцо в лаптях, в старенькой залатанной рубахе, растрёпанная. Теперь у неё были подбиты оба глаза и скула. Страшно было представить сколько синяков было по всему телу.

– Насилует и бьёт, – негромко сказала она, но все её услышали. – Если не отдадут меня за Итира Бортника, я повешусь.

Среди собравшихся баб пробежал шум возмущения. Мужики стояли молча.

– Теперь точно убью… – тихо пообещал свёкор Оне.

Вперёд, обогнув толстых Ладимиру и Тихомиру, вышла Василиса.

– Я Оню беру жить к нам. Мама согласна, и нам в новом доме не помешает ещё одна работница. Домослава на сносях, Ведогор лежит со сломанной ногой и седмицу ему вставать нельзя, кроме, как на поганый горшок, а мне с сёстрами нужно готовиться к свадьбам.

– Довёл бабу, – начала бледнеть от злости княгиня Умила. – У меня подружку в детстве в пригороде Сукромле какой-то урод пришлый снасиловал. Она умерла от кровотечения.

– Княгиня, князь! – пискнула хромоногая Годя. – Правильно сказала моя доча, мы Оню забираем, а то забьёт её Хомыч.

– Быстро собирай свои вещи, – приказал князь Оне, гарцуя на коне.

– Не-ет. – Уверенно ответила обычно робкая Оня. – Я в этот дом больше ни ногой. Как пришла без большого приданого, так и уйду. Пусть рушники и рубахи остаются другим невесткам, а я, ничего, справлюсь, напряду и натку новой одежды.

– Я тебя в супруги и без приданого возьму, Оня! – Крикнул с крыши конюшни Итир, отвязывая рога козла Бойца.

Вдовушка сошла с крыльца. Её обняла Василиса и они, выйдя за ворота, пошли по дороге. С каждым шагом плечи Они распрямлялись. Все с сочувствием, кроме девицы Болеславы, смотрели им вслед. Особенно пристально провожал их взглядом Святослав.

– Только вам жить негде! – тут же подпортил настроение Велемир и отвязал обе верёвки, держащие козла, от досок крыши.

Освободившись, Боец скакнул на двор, на сугроб, а с него на летний нужник. Стоял, блеял, оглядывался и тряс то бородкой, то колокольчиками на роговом уде.

Тут же начался смех всех жителей деревни, что стояли у ворот, который не могли перебить ругательства Хомыча.

Посмотрев на посуровевшую супругу Умилу, Переслав махнул рукой, и все замолчали, слушая князя.

– Насильника Хомыча отвести к гостевой конюшне на торжке и высечь. Вот столько раз! – Переслав распрямился в седле и два раза сжал и разжал левый кулак. – Больше не надо, а то помрёт.

Отдав распоряжение, князь поскакал домой, за ним Святослав. Конюх Белян и воротник Тимослав погнали по Хомыча дроге, подгоняя ударами плетей.

– Иди сюда, – просил невысокий Крепконогий Долгуша своего козла, стоя около летнего нужника, но козёл только довольно топтался и блеял чуть ли не собачьим лаем. – Дай морковки, – приказал Долгуша подошедшей Хомычихе.

Та, с трудом скрывала радость, что её супруга наконец-то накажут, и он сам ощутит, как это быть беззащитным человеком.

– Я тебе капусты квашеной с клюквой и яблоками дам, только сними ты козла с нужника. – Просила соседа Хомычиха. – Стыдоба какая.

– Нет, не слезет. – вступила в разговор хохочущая супруга Долгуши, такая же крепенькая Бубуля. – Он у нас однажды весь день на нужнике стоял, всю солому сожрал. Белянку привели, он тогда и соскочил.

– Сейчас сбегаю за своей козой, – отозвалась Ладимира, видя, что здесь больше ничего интересного не будет.

Супруг Жура плёлся за нею и всю дорогу канючил:

– Ты мне бражки налей, Ладочка, а то на площади на сегодня она закончилась.

– Всё никак не напьёсся, – не раздражаясь, ворчала Ладимира. – Смотри, наша Белянка с верёвки рвётся, Бойца слышит.

– И бубенчики его, – крякнул в кулак Жура.

До двора Хомыча коза Белянка неслась не хуже здоровенной собаки. На конце верёвки моталась толстенная Ладимира.

– Приспичило тебе, коза-дереза[80]80
  Дереза – колючий кустарник с красными ягодами (годжи), на котором козы всегда оставляют самый нежный пух из своей шерсти для вязания только платков.


[Закрыть]. Охота к козлам у тебя появилась что ли?

– У нас тоже бывает охота к нашим супругам-козлам! – крикнула вдогонку Ладимире Веда, отодвинув свою прыщавую дочурку Третьюшку в сторону, давая проход соседке среди любопытных гостей.

Как только Белянку затащили во двор Хомычей, козёл Боец вздрогнул и соскочил на снег. Коза радостно бякнула и поспешила к нужнику, с которого Боец накидал на снег запревшей соломы. Никто им не мешал есть, а Хомычиха даже тихонько подкинула им два блина.

– Все вокруг посходили с ума, – серьёзно сказала Ведунья княгине и подростку Дикому.

– Наши… хуже. – Дикий погладил лежащего в санях Угуша.

– Завтра ждём всех на проводы Масленицы. – Громко объявила на всю улицу Ведунья и вздёрнула вожжи.

Пёс Дикого лежал с прижатыми ушами. Козла на крыше он не видел никогда.

– Охренеть! – Больше всех радовался Блоха. – Будем есть барана!

– Ещё бы, – ворчал дед Буча, стоящий сбоку дома Хомыча. – Я его так откормил, в овчарне не помещается.

Ладимира толкнула в бок подружку Тихомиру:

– Князь ему столько корма отдавал для общественного барана, что он и своих двух обидел.

* * *

Два дома семьи Бортников стояли крайними к лесу по другую сторону от лесной дороги.

Набегов «диких» Бортники не боялись, в крепкой семье росли двенадцать сыновей. Набрать еды на все рты было трудно, но семья старалась. Главный заработок – мёд. Они добывали его всё лето, постоянно латали и выдалбливали борти[81]81
  Борти– выдолбленные из стволов дубов или осин, наименее подверженных естественных гниению деревьев, основы для натуральных ульев.


[Закрыть]. Летом борти вешали на деревья, зимой в них хранили пчёл и прятали от заморозков в омшанниках[82]82
  Омшанник – землянка с утеплённой растущим мхом крышей для хранения зимой пчелиных ульев.


[Закрыть]. Охоту, огороды и собирание грибов Бортники считали за баловство.

Боялись они только волков. В течение многих лет хищники постоянно загрызали овец и коз, гуляющих на их кустистом выгоне. Иногда рвали скотине горло в овчарне, вырыв лаз под стеной. Но в позапрошлом лете Явидовские, Корзовские мужики и дружинники из Сукромли, перебили выводки волков во всей округе. Новые пока не обжились, резали телят далеко, в чужих деревнях.

С соседями Бортники не очень дружили. Много было своих дел у работящих супругов, а братья были слишком задиристыми и их в чужих семьях не привечали.