Текст книги "Древние Славяне. Соль. Книга вторая. Масленица"

Деревня Явидово. Масленица. Среда-Лакомка. Рассвет. Тёщины блины

С самого раннего утра Снежана суетилась у печи.

– Ах, Ведогор, – приговаривала она в сторону лавки с проснувшимся зятем. – Сегодня среда, я видишь, пеку блины твои любимые, с чесноком и сушеной малиной. Как раз от наших коз поспела сметана. – Снежана положила кусочек блина в плошку и поставила на пол, за печью. – Покушай, Хозяюшко Домовой…

– Мама! – проснувшись, Годислава недовольно зевнула. – Не шуми, дай ещё поспать.

– Некогда спать, – с удовольствием проворчала Снежана и дёрнула верёвку, привязанную к ставне в потолке над деревянной трубой, куда тут же потянулся дым из печи. – Сегодня нужно столько всего наготовить! Вчера на торжке хвалились приданым, а сегодня пирогами.

Вынув из печи горшок со взваром[55]55
  Взвар – горячий компот, не доведённый до кипения из всех ягод и фруктов, что есть в наличии. Зимой из сухофруктов. Очень полезный, особенно весной.


[Закрыть] из сухих ягод и яблок, бабуля разлила его по чашкам и в одну незаметно высыпала соль. Поставив чашки на общий стол, Снежана крикнула на весь дом:

– Подъём, девочки! На дворе Среда-Лакомка! Сегодня бабушкам и матерям приманивать женихов блинами и пирогами, мне радовать зятя Ведогорушку, и всем нам накормить птицу и животину, и идти на общий сбор на торжок.

– Я, как и Вася, замуж не хочу. – Дива спустила ноги с полатей и, посидев немного, обернулась к дремлющей сестре. – А ты?

– А я хочу. – Мила чихнула. – Буду жить без тебя, без твоей указки.

Развязав ночной платок, Дива кинула его на подушку.

– Мы с тобой одной крови и жить порознь нам опасно для жизни, опасно для жизни. Мне это говорила Марена… – Близняшка прикрыла рот ладонью. – Ой.

– Ты говорила с богиней смерти? – испугалась Мила. – Когда?

– Сегодня ранним утром, на рассвете. – Дива потянулась. – Я ходила на двор, в летний нужник. Марена показалась мне у дровняка, и предупредила, что нам с тобою нельзя разлучаться. Я не хотела тебя будить и пугать… – Дива нагнулась и натянута носки. – А Мор-Марена была такая серьёзная, в белой рубахе и юбке, босиком…

– Береги меня родные чуры, – прошептала Мила и уткнулась лицом в подушку.

От печи донеслось ворчание Снежаны:

– Хватит там трепаться! Спускайтесь, девочки, пора пить взвар. Сегодня день гаданий.

Сёстры, накинув на плечи поверх исподних рубах ночные платки, спустились с полатей вниз, к столу.

Каждую среду Масленицы происходил этот обряд, и в семьях верили в примету – если какой женщине достанется солёный взвар, то быть ей в этом лете беременной. Часто сбывалось.

Хлопнула дверь в комнату и вошла Домослава, выставив вперёд тяжелый живот и вытирая рушником мокрое лицо.

– Ленитесь, дурынды? А на улице оттепель и сосульки с крыши капают и падают. Ну, что, будем пробовать взвар?

Устало сползя с лавки, к столу подошла Годислава:

– Я вдовая и замуж не собираюсь.

– Нам пока никто из женихов не приглянулся, – поежилась Дива. – Но мы выпьем взвару. Батя, а ты будешь? – Веселилась она, поглядывая на отчима. – А то вдруг повезёт, и ты вместо нас родишь ребёночка.

– Обе вы девки глупые. – Ведогор с особым удовольствием развалился на лавке. – Тёща, налей мне бражки, не пить же мне вашего бабского питья.

– Сегодня налью, – с улыбкой согласилась Снежана. – Ты у меня зятюшка работящий и не злой. Как такого не ценить?

– Это правильно. – Повернувшись, Ведогор наблюдал за своими родными «девочками», как он разом называл всех домашних. – С утра я пока полежу, буду отдыхать. – Он перевёл взгляд на тяжело дышащую супругу. – Домуша, а чего ты вскочила в такую рань? Тебе сейчас нужно беречься.

Огладив живот, Домослава присела у стола.

– А кто будет птицу кормить? Вас не добудишься.

– Хватит болтать. – Снежана указала на кружки. – Пейте, мне не терпится узнать от кого я стану прабабкой. Вася!

Василиса, сегодня спавшая впритык к бревенчатой стене, обернулась и с трудом встала с лавки.

– Устала я на вчерашней охоте, да на глупых смотринах. Давай, бабуля, наши чашки.

После первых глотков неожиданно для всех, сморщилась Годислава:

– Солёное.

– Итишь ты? – удивилась Снежана. – А ты-то с какого перепугу? У тебя ведь и мужика нет.

Хихикнувшая в кулак Василиса смело выпила свой взвар и призналась:

– Бабуля, у неё есть ухажер, княжий воротник Тимослав. Он хромает и мамка хромает, вот парочка!

– А я ничего не знаю! – возмутилась Домослава. – Скрытная ты, Годя, от родных. Мама, что у нас с пирогами и пирожками?

– Есть чем похвалиться. – Снежана выставила из печи две глиняных латки с пирожками. – У большинства баб будут пирожки с яйцом и луком, с кислицей, с капустой, с сушеной крапивой, а у нас… – Снежана с удовольствием вдохнула сытный запах… – ещё и с глухариным мясом. Объедение. Все женихи – наши. Как хорошо, когда не нужно ехать в другую деревню к тёще, всё при нас. Да, Ведогор?

– Да, мама. – И Ведогор от души хлебнул браги из кружки.

– А я вам показывала какой ткани наменяла вчера на глухарей? – Спросила племянниц Годислава.

– Много раз, тётя Годя, – кивнула Дива на спальную лавку. – И сейчас вижу, из-под подушки ткани торчат. Мне в красно-синюю клетку нравится.

– И я рада! – похвалилась Годислава.

– Надоела ты, Годя. – Домослава решительно встала. – Пойду птицу кормить и цыплёнка ловить. Хотя и без этого чувствую – мальчик будет.

Через пару хвылин со двора раздался резкий крик: «Мама, Ведушка»!

– Домослава! – вскочил с лавки Ведогор.

– Упала? – испугалась Снежана.

Даже не надев носки, Ведогор, босиком прыгнул к двери и выскочил через сени к тёмному крыльцу, на задний двор. За ним побежали все домашние.

Посередине двора стояла Домослава и держала в руках подросшего петушка. Петушок отбивался, стараясь вырваться и оцарапать. Был он крепкий, с ярким красным гребнем и серёжками под клювом… но чёрный.

– Мальчик будет, – попытался обрадоваться Ведогор.

– Откуда у нас чёрная птица? – растерялась Снежана и даже побоялась сойти с крыльца.

Близняшки прикрыли рты ладонями, не зная, что сказать.

– Он от Славуньи-ткачихи прискакал, – стала успокаивать Василиса. – И чего вы переполошились? Это же не чёрная курица. Петушок, он обязательно зелёное или красное перо к лету выпустит.

– Точно. – Снежана села на ступеньку узкого тёмного крыльца. – Ткачиха держит отдельный птичник для чёрных кур.

– Ну, да! – Домослава обрадовалась, отпустила петушка и он, встрепенувшись, быстро пошагал по снегу к птичнику голенастыми желтыми лапами. – У неё же Ведунья для обрядов постоянно меняет их на всё, что выберет Славунья. – Домослава засмеялась. – Сбежал от них, чернявый, наши беленькие куры ему больше приглянулись.

– Как же он через дом ленивого Неохота и через двор старика Бакоты и его четырёх внуков к нам живым добрался? Живым? – Удивилась Дива.

– И собак не испугался? – поддержала сестру Мила.

– Охота пуще неволи, – буркнул Ведогор. – Ты птицу покормила, Домослава?

– А? – супруга посмотрела на всех домочадцев на крыльце. – Не успела.

И Домослава пошла обратно в птичник, а остальные вернулись к домашним делам.

Так и оставшись босиком, Ведогор набрал охапку дров и понёс в дом.

Деревня Явидово. Среда-Лакомка. Утро

На одной скамье у колодца сидели деды Бакота и Честилав и бабы, ожидающие своей очереди на воду. На второй лавке скучали Щука и Блоха. Несмотря на то, что на Масленицу они всё-таки попарились в мыльне, их всё равно не пускали на общую скамейку. Грязная одежда продолжала вонять.

Все посматривали на Ведунью. Та, кутаясь в простой тулуп, прохаживалась, по тропинке мимо колодца, к которому походили бабы с коромыслами и пустыми вёдрами. Стараясь не говорить громко, Ведунья напоминала:

– Старья и рванья мало принесли к костру Масленицы. Не жалейте! чем больше сожжете, тем больше Боги отдадут и сами наработаете. Если кто забыл – сегодня помимо яиц, творога и молока, можно есть мясо птицы.

– Батя обещал барана зарезать к вечеру… – начал хвалиться Сотя, и тут же получил подзатыльник от Дивы.

– Много не говори, – прошипела она.

– Тебе, Сотя, можно и баранинки, – милостиво разрешила Ведунья. – Детям без мяса хорошего роста нету.

– Я бы тоже баранинки. – Размечтался Бакота, с прищуром глядя в небо и подёргивая вязанный охмут[56]56
  Охмут – вязанный шарф


[Закрыть] на шее.

– А тебе, хрен старый, только кашу без соли, да хребет от варёной рыбы, – проворчал дед Чистик. – Я вот третий день обхожусь молоком, блинами да яичком варёным.

– И гадайте, гадайте, – настаивала Ведунья. – Сегодня боги слышат нас по-особому. И отзываются.

– Мне гадать не о чем. Сейчас пойдём к прилавкам, напробуемся пирогов пока бабы добрые, – решил Бакота, опёрся о резной посох жилистыми руками и встал.

– Да, сегодня можно есть до тошноты, – согласился Честислав. – Тёщиных блинов в каждом доме в сажень вверх. – Обеими руками Честик надавил на суковатую палку, стоящую между колен и тоже поднялся. – Ноги еле держат, нужно выпить браги.

– Слышишь, пошли к столам первые и в гости нужно напроситься, – ткнула локтем в бок деда Блоху Щука. – Моя сестрица в доме Бортников осталась, мыльню для жилья готовит, да с Ходогоном, небось, на каждой лавке милуется. Дорвалась до сладкого молодого мужика. Чару ко мне отослала, а я задарма кормить племянницу не собираюсь, пусть углы от копоти отмывает, жильё отрабатывает.

– Пошли быстрее, там уже все бабы собрались и голодные подростки, – вздохнул Блоха. – Никакого почтения к старикам. Нет, чтобы прямо сюда, к колодцу блинчики принести.

– Где блины, тут и мы! – Слышались с дороги бойкие мужские и женские голоса. – Где с маслом каша – тут место наше!

– Ай люли, да разлюли, разлюли! Тесто на блины мы развели, развели!

Все семьи Явидово и гости шли к торжку, приплясывая. Бабы несли в руках узлы с пирогами и блинами на блюдах. Мальчишки радостно бегали вокруг родителей и бабушек с дедушками и толкались. Девочки старались сохранять степенность в походке, но иногда с визгом отпрыгивали от толкающихся мальчишек.

– Сейчас придём к лавкам, я тебе по голове настучу! – хорохорился Вторыш, тыкая кулаком в плечо приятеля Бирку. Будешь должен мне пирожок, а то нос расквашу!

– Сам держи свой нос, писюк до уда не дорос! – Криком ответил Бирка, но у него быстро сменилось настроение, и он зашептал на ухо Вторыша. – А давай подойдём к ребятам из Глины, кругляшей печёных отберём!

– Пойдём. – зашептал Вторыш. – Вот, Жука возьмём, будет внимание отвлекать.

Обрадованный маленький Жук запрыгал от радости, что его взяли в компанию.

– Втроём лучше, – заявил он. – И сами всё съедим.

– Правильно, – поддержала сына Рыжая Рута, развязывая на своём тулупе завязки, показывая соседкам бусы и обереги, звенящие на груди. – Стаскивай кругляши незаметно, – наклонилась к сыну Рута. – Иначе ребята засмеют.

* * *

Василиса с матерью и сёстрами сидела за столом-прилавком с пирогами, пила горячий взвар из берестяной плетёной бутыли.

Мужчины ходили вокруг прилавков с деловым видом, пробовали пироги, отрезая по широкому куску под пристальным взглядом хозяек.

– Нравится? – с угрозой спрашивали бабы у всех, кто подходил, поднося им чарку с ягодной брагой.

– Ага, – довольно отвечали мужики.

Молодые женихи отмалчивались, доедая вкусные куски.

– Сходи-ка ты на реку, Вася, послушай воду. – Годислава погладила косу дочери, перекинутую на грудь. – Может, услышишь что-нибудь важное.

Невольно передёрнув плечами, Василиса потупила взгляд.

– Мне, мама на реку идти страшно, мерещится та девочка… что седмицу назад утонулась. Посинелая, подо льдом.

– А спать в доме ты не боишься? – Годислава поморщилась и подведённые сажей брови свелись на переносье. – У нас, как и у всех, на каждой лавке в доме кто-то помер.

– Ну-у-у, это как-то привычно, – пожала плечами Василиса. – А вот утопиться… И почему я должна идти на реку? Пусть сёстры идут гадать, им замуж приспичило, а мне не хочется.

Передёрнув плечами, Годислава провела рукой по своим серебряным бусам и костяным оберегам на груди.

– Твои сёстры, доченька, останутся здесь, за прилавком, женихов отбирать. А ты иди, спроси реку, что дальше будет… У меня сердце не на месте после того, как мы нашли маленькую утопленницу. Плохая смерть, нечистая.

– Смерть нехорошая, мама, – согласилась Вася. – Не слышала где похоронили девочку?

– Да зачем мне? Дикие нагрешили, им и хоронить, а у нас праздник. – И, не меняя выражения лица, Годя заголосила: – «Как на Масленой неделе из трубы блины летели! Вы блины, блины, блины, вы блиночки мои…

– И сыр, и творог, всё летело под порог! Для богов и Домового, всё на благо здорового! – Подхватили Дива и Мила, а за ними и остальные бабы. – Вы блины и пироги, пирожочки мои…»

* * *

Среди проходящих вдоль прилавков мужиков и подростков, выделялся парень, одетый настолько плохо, что с первого взгляда становилось понятно – он Дикий. Тулуп местами разорван и не починен, порты в заплатах, а на голове шапка из свалявшейся волчьей шкуры. В одной руке дикий парень держал плотно набитый большой мешок, в другой верёвку с рычащим псом. Пёс боялся незнакомых людей и поджимал хвост, но был готов кусать каждого, кто приблизиться к хозяину.

– Вот помяни Упыря нечистого, и он тут как тут, – поморщилась Годислава. – Парень-то забирал утонувшую девочку.

У среднего стола сидела важная Ведунья, празднично и жарко одетая. Сложив блин, она выела из него середину, распрямила и показала подбежавшим детям.

– Это «о», как в имени Соти, в твоём, Вторыш, твоём Олеся и твоём, Оля. Все сделайте такую «о», завтра будем вспоминать другую букву.

Дети послушно сложили блины и выели середину. Маленькая Оля даже надела один на рукав. Повисев, блин сорвался и упал на снег. Губы Оли задрожали от обиды, блин подобрал Сотя, надкусил и показал две половинки.

– А теперь, Олька, это две буквы с-с-с. Моё имя с буквы «с», С-с-сотя, и имя солнца с буквы «с», С-с-солнце.

Девочка завороженно смотрела на надкусанный мальчишкой блин.

– Правильно, – согласилась волховица.

Оглядев богато накрытые столы, Ведунья взяла с ближайшего блюда глазастенького жаворонка и протянула чужому парню.

– Чего ты здесь забыл?

Дикий быстро съел половину печенья, половину отдал псу.

–Ж-жить не мо-огу… – промычал дикий и замолчал.

Замолчали и все, кто стоял рядом.

– Бывает. – Ведунья дотронулась до рукава разодранного тулупа, взяла второе печенье. – Чего ты сюда пришёл-то? Ты кушай жаворонка, кушай.

– За солью… поеду… там останусь. – Парень говорил, не глядя в глаза Ведунье, шнырял взглядом по сторонам.

– От отца сбежал? – улыбнулась пожилая женщина.

– Да… – кивнул дикий. – Он сестру бил… и ебал… И брат… большой.

– А ты? – строго спросила Ведунья.

– Ебал… – Кивнул головой парень. – Не бил, жалел. Хочу… в поход.

– А кто же тебя жить возьмёт, такого грязного? – Крикнула Щука, сидящая перед блюдом с чужими пирогами. – Если только к деду Блохе, у него на коврике перед дверью ночевать будешь.

– У меня соль есть, – неожиданно твёрдо сказал парень. – Вот… – Он вынул из-за пазухи рубахи деревянную круглую кубышку. – Только я вместе с псом Угушем.

– Я его возьму, – взяв кубышку, решила Ведунья и объявила на всю маленькую площадь. – Пусть живёт в моём летнем доме. Ему к холоду не привыкать, а я до тепла доживу у князей.

На дикого парня смотрели брезгливо, но без желания тут же убить.

– Вася, ну что ты рот раскрыла, – опомнилась Годя. – Иди за подружкой своей, Оней, и ступайте на реку. А я побегу домой. Пора уже братьям приехать, да и все наши пироги с птичьим мясом поели.

* * *

Подойдя к дому Хомыча Василиса постучалась в калитку, и тут же её открыла, войдя во двор.

– Чего припёрлась? – неласково встретила её Хомычиха, кутаясь в старый пуховой платок и морщась от яркого солнца.

– Хотела с Оней сходить на реку, погадать… – Вася не ожидала увидеть настолько несчастную женщину, какой сейчас выглядела свекровь подруги.

– Вот чего к ней так прилепляются? А, Вася? Что сын мой покойный, что муж, что другие сыновья заглядываются, что Итир теперь. Что у неё между ног мёдом намазано?

– Тётка Хома, – Василиса притоптывала валенками по мокрому снегу. – Я не знаю ничего на счёт мужиков, у меня «этого» никогда ещё не было.

– Считай, что повезло, – резко ответила Хомычиха. – Ты, я слышала, собралась забрать Оню из нашего дома? – неожиданно спросила пожилая тётка. – Да?

– Да, заберу, – решительно ответила Вася. – Мама согласна.

На некрасивом старом лице Хомычихи появилась косая улыбка.

– Тогда я тебе помогу… Но не сразу. Если сразу, то Хомыч меня прибьёт.

– Договорились. – Серьёзно посмотрев на свекровь подруги, Вася прошептала: – Мне нужно сходить на реку, послушать воду, мама просила. А одной страшно.

Согласно кивнув, старая женщина показала рукой на дрогу.

– Иди, я её выведу через задний двор… ты жди её там, подальше. – Посмотрев на Василису, Хомычиха нахмурилась. – Ты молоток-то взяла, лунку делать?

– Забыла, – призналась Василиса.

– С Оней передам. И это…осторожней на реке, Водяной и русалки уже просыпаются.

* * *

Дождавшись Оню, бегущую к ней по дороге, Василиса кивнула на реку, к которой спускалась тонкая тропка среди снежных сугробов.

– Здесь будем пробираться?

– А где ещё? Тут соседская лунка для рыбалки. – Оня пожала плечами в старом тулупчике. – Конечно здесь, не к мосткам же идти, там, небось, все старухи сидят лицами во льду, воду слушают.

Оня долго колотила молотком, пока не показалась вода. Тут же приплыла рыбёшка, жадно дышала воздухом.

– Тащись отсюда, – строго приказала ей Оня, и рыбёшка испуганно отплыла. Но появилась новая, крупнее. – Если чудится человеческий голос, то к хорошим вестям, – раздался шёпот Они надо льдом реки. – А если вой, собачий или волчий, то к печали.

– Не отгоняй рыбу, – попросила Василиса. – Может, через неё нам Водяной что-то присоветует. Вон, глянь в сторону, где сани с реки заезжают, наши тётки даже улеглись на лёд и слушают.

И молодка с девицей тоже улеглись животом на лёд, лицом к лунке, в которой всё прибывала мелкая рыба и жадно дышала.

– Скажи, расскажи, подскажи река да Водяной, что дальше будет? – прошептала Оня.

– Перемены, перемены, – журчала вода для молоденькой вдовы.

– Скажи, расскажи, подскажи река да Водяной, что дальше будет? – прогудела Василиса низким голосом.

– Потрясения, потрясения, – волновалась вода для девицы.

– Это о чём? – спросила Оня, с любопытством глядя на Васю.

– Не понимаю, – с тревогой ответила Василиса.

– Пойдём по домам, к печке, а то я замёрзла. Всё утро на улице, – пожаловалась Вася и встала со льда первой.

– Пойдём, – согласилась Оня и тоже встала, скользя по льду стёршимися валенками. – А к чему эти «перемены», а, Вася?

– Это к хорошему, – убеждённо сказала Василиса. – Сегодня должны приехать дядья, мамины братья, крышу в новом доме доделать. Тогда сразу к нам и переедешь.

– Так ты меня всё-таки берёшь к себе? – тихо спросила Оня.

– Обязательно, – пообещала Василиса. – Особенно после разговора с Хомычихой. Спит и видит, как тебя вытравить из дома.

Оня обняла Васю и всхлипнула.

– Жизнь ты мне новую даёшь, Василисушка.

– Не плачь, Оня.

Разрыдавшись, вдовушка решительно покачала головой.

– Нет, Вася, я не пойду домой. Свёкор меня ночью измучает.

– Лады. – Вася чмокнула подругу в щёку. – Иди к нам, а мне к мамке надо, гадание рассказать.

– Пойду, – согласилась Оня и, ёжась в залатанном тулупчике, поспешила по дороге, стараясь не поскользнуться.

Пошел холодный дождик. Небо потемнело и к каплям дождя примешивались мелкие снежинки. В какой-то момент снег окончательно сменил дождь. На лужах появилась тонкая ледяная корка. Побелели крыши домов.

Снег густел, валил рыхлой стеной и не было видно ни рядом стоящих соседей, ни чуров в Священной Роще, и Василисе показалось, что она одна здесь, больше никого в мире нет… А как же чувствует себя Оня? Она ведь совершенно одинокая. В новом доме не прижилась сразу, супруг её особо не защищал. А уж после его гибели по глупости, когда упал с дерева, плохо привязав себя, пристраивая борти для пчёл, вся семья стала шпынять вдовушку по делу и без дела. Как она, бедняжка, всё выдерживает? Думая о подруге, Василиса хлюпнула носом.

Но тут издалека пьяно заголосили парни, вспоминая, куда они утром сложили попоны, чтобы сейчас накрыть своих жеребцов и кобыл в стойлах.

Из снежной завесы показались Домослава и сёстры.

– Мы домой, обедать! – кричали они. – Мамка твоя давно ушла, братьев ждёт! Пойдём, Вася с нами.

– Иду! – отозвалась Василиса.

* * *

Подросток, которого уже назвали Диким, вошел в ворота княжеской усадьбы и остолбенел, увидев огромный, по его понятиям, дом. Дикие жили в землянках и зимой иногда замерзали, некоторые насмерть. Прибившийся позапрошлым летом щенок, а теперь взрослый пёс Угуш напрягся, но не рычал.

Посередине княжьего двора стоял длинный обеденный стол и за ним сидели все дворовые люди, кроме детей, сбежавших на площадь торжка.

На вошедшего парня с большой псиной смотрели с непониманием. И конюхи, и скотник, и их жены, и воротник Тимослав, все празднично одетые, были для Дикого гостями из сказки. Растерянно оглянувшись на Ведунью, парень не знал, что делать.

– Иди за мной, – тихо приказала Ведунья.

Пройдя к дальнему тёмному крыльцу, волховица открыла дверь.

– Проходи и запоминай куда идти…

Ошалело оглядываясь в сенях, Дикий сел у порога и Угуш рядом с ним.

– Сейчас здесь поешь со своей собакой и пойдёте спать в подклеть с тканями и полотном. Там тепло, не замёрзнете. А завтра возьмёшь лопату и прочистишь дорожку к моему летнему дому, что у леса. Там поживёшь. Сиди, жди кашу с мясом, а я в столовую. Давай соль.

* * *

Ведунья встала у косяка двери в столовую, слушала.

Княгиня Умила, Граня, Милояр, Святослав и Творемир сидели за семейным столом, громко разговаривали и смеялись. Сбоку притулились дворовая Кладя и повариха Радмила.

– …Окончательно сестрица моя взбеленилась, – продолжал Милояр. – Хочу замуж, говорит и только за княжича. Как представлю, говорит, что буду париться в одной мыльне с мужиком, что он ко мне сзади пристроиться и сиськи мять будет, так с души воротит!

Княжичи смеялись, утирая рукавами глаза и носы.

– Зореслава ко мне приставала. – Гранислав кулаками вытер слёзы смеха. – Умила, она ко мне во вторые супруги просилась, когда я у них гостил! Спасай брата, придумай что-нибудь, ты ведь можешь, а то меня супруга прибьёт. Хорошо, что Маланья ещё спит и не слышит.

– Так у нас старший брат в Сукромле, князь Белогор, вдовый, – неожиданно быстро ответила Умила.

Услышав, что ей нужно, Ведунья отлипла от дверного косяка и решительно подошла к княжьему столу, уставленном разносолами гораздо богаче, чем стол во дворе. Со стуком поставила перед поварихой круглую кубышку.

– Держи, Радмила. Последняя соль в деревне, дальше народ начнёт плеваться. – Она пристально посмотрела на княгиню. – В сторону твоего дома плеваться, Умила. Где князь?

– Спит он, утром устал очень, – невнятно проговорила Умила.

– Князь послал гонца к Белогору? Сообщил о соляном походе? – строго спросила Ведунья.

– Пока не успел… он… – потупила взгляд княгиня.

– Пьёт, – пьяно встрял Граня. – Забыл он.

– Сейчас что ли слать гонца? – засомневалась Умила. – Скоро обед, скакать полдня, а ночью на реке темно, можно коня покалечить.

– Сейчас Масленица и день равен ночи, успеет гонец засветло. – Настаивала Ведунья. – Отправляй Беляна! И пусть он спросит, что там у них с крещением. Приехала Малина, сестра вонючки Щуки, такое рассказывает, слушать страшно.

– Может, врёт? – засветилась любопытством повариха Радмила.

– Может и врёт. Пойдём, дашь мне еды. Много.

– Так я иду. – И повариха, сдвинув животом тяжелый стол, тяжело встала и прихватила кубышку с солью. – Горшки не забудь вернуть, ты их уже штук пять себе в клеть перетаскала.

Княгиня Умила шлёпнула брата по колену.

– Граня, иди, отправь Беляна в Сукромлю, соберите малые гостинцы. Мне стало тревожно. А я пока черкану брату грамотку. – Она встала. – У меня тут в коробе береста расправленная и чернила.

Вскочив, Гранислав сбил тканным поясом рубахи кубок с редкой в деревне ягодной настойкой и тёмно-красное пятно расползлось по расшитой скатерти. Тут же поднялся Милояр.

– Подожди, я с тобой. Глотну морозного воздуха и шепну о сеструхе Беляну.

* * *

К известию об отъезде гонец и он же конюх Белян отнёсся радостно. Ходогон ездил с новостями по деревням к старостам, а Белян только к княжичу Милояру или к князю Белогору. Сидеть за столом третий день с дворовыми людьми надоело.

За конями второй конюх, Лукьян, смотрел лучше него, буквально жил в конюшне, даже ночевал там, чему его супруга была только рада. Белян тоже часто оставался в конюшне, избегая очередной ссоры из-за хозяйства, которым Белян не занимался из-за ленивости, и обиды за детей. Супруга Котя от него, высокого красавца, рожала только девок, а вечно мёрзнущий Лукьян, сутулый и сморчок-сморчком, настрогал троих сыновей.

– Надо ехать, значит надо, – сделав печальное лицо, заявил Белян княжичам, вставая из-за общего стола. – А что отвозить?

Кто с сожалением, а кто с завистью из баб и мужиков, сидящие рядом, посмотрели ему вслед.

– Опять кобеляться едешь, – нетрезво крикнула Котя.

Её обняла за плечи доярка Зденка.

– Пусть едет, работа у него такая.

– Такая, такая, – заговорили остальные дворовые люди.

– Грамотку от Умилы повезёшь, – объяснял Гранислав, отводя конюха в сторону.

– Спасибо, Граня, – прошептал Белян. – Замучила меня моя Котя. Почини то, почини это. То белья у неё княжьего много и ей тяжело стирать, то спальная лавка стоит косо, а у овец плетень загнулся… У нас для этого есть воротник Тимослав. – Конюх с завистью оглядел праздничную одежду обоих княжичей и только вздохнул. – Мне легче сесть на коня, и в путь. Когда выезжать?

– Запрягай, – махнул рукой Милояр. – А с кем сегодня из баб можно… поиграть?

– Сегодня? – Белян потеребил белую бороду. – Желающие есть всегда, но не сегодня. Завтра Четверг-Разгуляй. Все заняты по хозяйству, никто не пойдёт. Так я бегу одеваться?

– Беги, скачи, – расстроился Милояр и обнял друга. – Пойдём, Граня, напьёмся до самого завтра.