Текст книги "Верхняя пуговица. Ъ-космоопера, неизбежность человеческой истории"

VI

Эдвард Рокк был зол. Редкое и странное состояние. Ибо действительно зол и зол весьма основательно. Ещё бы. Битых два часа кружить вокруг Бладена, пока наконец его «Шквалу» было позволено сесть, да ещё на запасном космодроме, а всё потому, видите ли, что полностью разрегулированы системы связи в планетарном масштабе, а от Лигаполиса даже руин не осталось. Мало того, крупнейшие базы в системе Центрум основательно разрушены, а от двух из восьми пострадавших частей столицы, разбросанных по системе, осталось одно воспоминание. Связь и транспорт Центрума парализованы аж двумя доселе неизвестными компьютерными вирусами, которые явно изготавливались в лабораториях Рейха и уж наверняка ушли за пределы системы Бог знает куда по всей территории, занятой Лигой. На Бладене вообще паника – серия спонтанных взрывов на закрытых объектах: то рвануло на топливохранилищах, то полетели в никуда комплексы ангаров с новыми истребителями, то исчезли целые комплексы поздемных коммуникаций и ПВО, то легло энергоснабжение основных портов. Чертовщина, конечно – с точки зрения насмерть перепуганных бравых вояк Лиги, но сущая досада для самого Рока – он-то прекрасно знал, кого за весь этот злобный карнавал нужно благодарить, но не мог даже сказать об этом вслух кому бы то ни было, догадываясь, что после не докажет, что от него уже ничего не зависело и вообще он никакой не сообщник этому Саймону Флэшу, а просто случайно встретил его корабль, уходивший прочь.

Этот человек вызывал у Эдварда всегда очень грустные воспоминания – раздражение, которое он старательно усиливал у него сразу после пленения, уже успело остыть, и даже злобу от открытого презрения к его персоне можно было бы перестать считать личным оскорблением, кабы не нынешний эпизод. А ведь Эдвард почти простил этого экстравагантного контрабандиста – когда понял, что за шпиона того приняли по ошибке, просто откуда-то у парня стать имперского офицера, возможно, дружил долго с кем-то или был младшим братом какого-нибудь капитана со спейсера… Кабы этот парень был на деле шпионом, он бы хоть раз попробовал бы договориться со своим волей судьбы хозяином – а он лишь не уставал проклинать его да осыпать язвительными замечаниями, будто хотел спровоцировать убить себя в припадке гнева – а так себя ничьи агенты тоже не ведут, тем более военные. Но за весь путь в Лигаполис измучить Эдварда этому парню удалось – всё же немыслимое достижение, честно говоря. Было всё же обидно слышать аргумент, который отпарировать так и не получилось – мол, слабо тебе выйти на спарринг, оттого и струсил, снотворную иголочку в дело пустил. Отчего – сам не понял, интересы дела ведь соблюдались, не более того… И вместо того, чтоб ощутить облегчение, что наконец-то избавился от докучливой обузы, флибустьер удачи понял, что оказался ранен навсегда одним странным эпизодом, о котором он старался вовсе не думать. Он ни разу не видел, чтоб в армии или у силовиков Империи могло даже гипотетически произойти то, чему случайно оказался свидетелем, и после чего было на редкость неприятно, как будто… даже сравнить не с чем. Очень странная ситуация – Рокк уже не впервые получал деньги за работу даже при тех пленниках, которых доставлял, правда, ещё никого не приходилось сдавать аж в Лигаполисе, и ни разу не чувствовал, что сделал что-либо не так. Но Флэш наградил его при этой процедуре таким странным молчаливым взглядом, что бывалому штурмовику стало не по себе, а деньги захотелось вдруг просто выкинуть – такое наступило странное мгновение, пусть короткое, но ужасное в своей сути. Но даже на это можно было бы не обращать никакого внимания, кабы не стон, который он услышал, уже разворачиваясь спиной к тому, что было теперь вне его компетенции – офицер внутренней службы безопасности, разобравшись в записях, кого ему сдали сейчас, крепко ударил закованного пленника…

– А если я отвечу, а ты не рад будешь? – услышал тихое замечание, уходя, Рокк. – Какое доблестное поведение, вы тут все такие, что ли?

Прежде, чем дверь плавно прошелестела, отрезав происходящее и раздумья о нём от всегда уверенного в себе и своей удаче лейтенанта Лиги, он ещё успел услышать несколько довольно жёстких ударов и одно очень крепкое слово, произнесённое тем же спокойным голосом Саймона Флэша – и, хотя этот тип и был всего лишь контрабандистом, ощущение, что случилось что-то непоправимо скверное и страшное, только усилилось. Эдвард старался забыть это недоразумение, и это ему вполне удалось – и вот оно вам, пожалуйста, через столько времени выплывает, да ещё таким образом! Действительно, размах у парня вовсе не простецкий, да и требование подраться занятно само по себе – на кого ж довелось нарваться-то, а? Он же никто, и сейчас тоже никто, это было заметно – но результат мести, кхм… Хотя, повязочка у него на голове – это что, намёк на…? Нет, не может быть, иначе бы разговаривал жёстче и атаковал. Нет, Саймон Флэш никакой не имперец и уж подавно не тот, за кого его приняли, когда Эдвард получил предложение доставить его в Лигаполис. Но столь грамотно осуществлённая месть – вовсе не масштаб торговца… интересно, сколько можно огрести денег за такое мероприятие, не я ли его надоумил своим примером, стало быть. Впрочем, Империя за такое не заплатит – это ж не Генрих Стремительный, щедрый на серьёзные дела, там же полагают естественным служить интересам короны. А что, если уже и платит? – похолодел вдруг Эдвард, поняв вдруг, что ситуация могла измениться, отчего бы не заплатить плащом лётчика негоцианту, это же хорошая карьера для парня со странными понятиями о кодексе чести, уместными скорее в среде духовенства? Да и подготовка диверсии такого уровня, что рассуждать о личной мести одиночки, который дальше торговца не двинулся, как-то несерьёзно. Наиболее странно и непонятно – как Флэш смог выбраться из Лигаполиса после того, как Эдвард привёз его туда? Один, без связей, без сообщников? Спохватился и решил сотрудничать, а после просто кинул Лигу? Не того уровня персона, если даже Эдвард понял, что парень ни при чём, то на месте скорее решат отправить такого в расход или в рабство. Рабы, конечно, сбежать не могут, но если какой балбес не учёл, что Флэш лётчик, то тот точно этим шансом и воспользовался, ага, ясно. А если ещё учесть тот факт, что Флэш вдребезги пьяный может, как показали собственные наблюдения за ним в ресторане, оставаться недосягаемым для пары нарядов полиции – интересно, кто его учил всем этим приёмчикам, уместным разве что в подразделении «Штерн»? – то уж пару-другую собственных охранников уделать он мог особо не напрягаясь. Нет, точно не нужно сообщать никому пока, что знаком с этой мутной личностью, которая разнесла Лигаполис, этого никто правильно не поймёт. Эх, отчего ж так тоскливо и досадно – это ведь единственный человек, знакомство с которым приносит реальный негатив, тогда было как-то неуютно и гадко на душе, будто сделал что-то отвратительное, да и сейчас ощущаешь себя неполноценным? Или я просто боюсь, что однажды этот странный человек решит отомстить мне за то, что я не отпустил его восвояси, а продал? Интересно, что бы у нас в спарринге получилось… Кто сказал про спарринг – я, который трижды успокаивал парня парализатором? Он же теперь имеет полное право действовать также – не особо стесняясь в средствах… Ладно, попробуем всё это снова забыть, постараемся, хотя бы на время, решил про себя текущий оперативник спецслужбы Лиги. Мало ли каких врагов довелось уже нажить – небось, поручик, под чьим началом приходилось служить в Империи, поди, тоже не особо рад тому, что меня перекупили люди Фолькенау, так что теперь, тоже с ужасом его глаза вспоминать? Глупости какие… Деньги на операцию на верфях Хоасси уже получены, так чего бояться – нового задания в той свалке, стало быть, новых денег? Ха-ха!

Эдвард Рокк не спеша шествовал по коридорам разведуправления Лиги – смех и грех, его ж хотели недавно переносить из Флайлиги в Лигаполис! Определённо, суета царила и здесь – хлопали двери, туда-сюда сновали сотрудники с папками, грудами накопителей плашек, ящиками с разным добром. Изредка пробегали худощавые долговязые парни с неизменно грустными глазами и задумчивыми лицами, одетые как попало, словно студенты-провинциалы – у программистов сплошной аврал, но этих ребят ничем не прошибёшь, они в реальности если и есть, то, как правило, лишь частично. За дверями кабинетов ругались на чём свет стоит, топали ногами и даже, возможно, швырялись стульями, орали во все имеющиеся средства связи и выпивали декалитры самых разнообразных напитков из всякой разной посуды. В курилках дым стоял кусками и стенами, народ радушно подпирал плечами стены или бурно жестикулировал, против обыкновения, там можно было встретить начальство всех калибров, и гвалт стоял что надо – незаинтересованных и невзвинченных людей вообще не существовало сейчас на планете. Возможно, Эдвард Рокк и представлял сейчас особой единственный островок невозмутимости на фоне общей истерики: его задумчивые зелёные глаза, белая всегда кожа, светло-золотистые волосы и грубые черты лица вкупе с ростом в шесть футов семь дюймов вполне способствовали этому. Но, возможно, как раз поэтому на его громоздкую фигуру в обычной форме лейтенанта, мышиной с малиновыми кантами и манжетами почти до локтей, никто особо и не обращал внимания, ибо все были чрезвычайно заняты своими проблемами. Когда же он добрался до своего крыла, навстречу из-за угла вывалило человек восемь из его отделения, что-то бурно и яростно обсуждавших.

– Привет, парни! – вскинул руку Рокк.

Ватага разом притихла, непонимающе взглянула на него, будто видела в первый раз, и организованно удалилась, деловито продолжая свои разговоры. Эдварда это немало озадачило, но он продолжил идти, как ни в чём ни бывало. Из двери соседнего кабинета выбежал низкорослый озабоченный человечек с ящиком в руках, столкнулся, не глядя, с мундиром Рокка, затем уныло воззрился на того, кому принадлежал мундир. Выражение безысходной тоски сменилось у него гримасой леденящего мистического ужаса, и человечек мгновенно исчез прочь, только волна воздуха в коридоре осталась колыхаться. Эдвард не стал смотреть ему вслед или размышлять, что это могло значить. Он лишь пожал плечами и вошёл в тот кабинет, куда и направлялся.

– По Вашему приказанию прибыл! – отчеканил он давно привычное и уставился на начальника отдела ничего не выражающим взглядом.

Тот сидел с довольно хмурым выражением лица и вертел в руках циркониевый портсигар с вычурной висмутовой чеканкой, и не только эти движения, но и вся его поза выдавала скрытое напряжение.

– Вот и хорошо, – глухим голосом поторопился сказать он, встал, пристально глядя перед собой. – Поскольку Вам предстоит повышение, возникла необходимость встречи с лицами солидного уровня, Рокк. С Вами желает говорить господин Мред. Через час найдёте меня на совещании в красном крыле, – и поспешно вышел из кабинета, так и не взглянув в глаза тому, кому говорил.

Фигуру у окна в коричневом плаще до самого пола и в остроконечном клобуке с прямой горизонтальной прорезью, зашитой чёрной сеткой, Эдвард увидел не сразу. Эти вечно молчащие субчики встречались в управлении всё чаще, но что за типов пригревает начальство, никто так пока и не смог понять. С кем и зачем вели свои беседы неведомые «консультанты», которые вечно молчат, но всегда где-нибудь присутствуют, было совершенно неизвестно даже заядлым сплетникам, знавшим всё и вся обо всех. Во всяком случае, сознавать, что сейчас он явно будет первым, кто сорвёт покровы с этой тайны, Рокку было приятно. Он небрежно развалился в кресле для клиентов и спросил со всем возможной непринуждённостью, плавно переходящей в вальяжность:

– Чем могу быть Вам полезен?

В этот момент у него возникло ощущение, что разговор может состояться из не очень приятных, но он постарался отогнать его, ведь повышение сейчас кстати, как никогда – особенно после этих подколочек Саймона Флэша про чин полковника – и что он мог иметь ввиду, право? Странный собеседник был ростом едва ли больше каких-то пяти футов. Он кивнул головой в знак приветствия, во всяком случае, так можно было понять движение верхней части тела под этим непроницаемым колпаком. Но голос озадачил бы кого угодно – самого прожженного и экстравагантного флибустьера удачи… Это была какая-то соверщенно дикая смесь шипения, свиста и глухого гудения:

– Ттты будешшшшь весьма полезен мне, чччеловекккк!!!

«Почему он так странно обратился ко мне? – откровенно изумился Рокк. – Ведь он знает моё имя!» Прежде, чем хоть что-то успело послужить подсказкой, в голове вспыхнула страшная мигрень, которую почти невозможно стало терпеть. Ничего не успев понять от внезапности этого обстоятельства, Эдвард инстинктивно дёрнулся всем телом и попытался вдохнуть поглубже. Это почему-то не удалось, и даже кисти рук занемели, как будто поражённые свинцовым отёком. Уже начиная бояться, как растерянный ребёнок, молодой офицер пытался сделать вдох – и наконец заметил, что не получается это очень неспроста, при каждой попытке боль в голове начинала заметно усиливаться. Ещё несколько бесплодных попыток вернуть контроль над дыханием ввергли его уже в панический ужас – а ведь он всерьёз думал ещё совсем недавно, что уже отучился ощущать, что такое страх…

От способности мыслить моментально осталось только истеричное визжание на весь мозг – что, что это такое?! Невозможность справиться с нарастающим страданием была слишком чудовищным сюрпризом, чтоб можно было найти ей хоть какое-то объяснение. Пытаясь вдохнуть, Эдвард запрокинул голову вверх, судорожно вцепившись руками в борта кресла, взгляд автоматически скользнул по фигуре в балахоне и отметил, что та как будто чуть подрагивает в такт волнам боли в голове. Это породило смутное подозрение – а не работа ли это этого странного кадра? Так кто же он тогда и зачем всё это делает? Уже задыхаясь, бравый когда-то вояка, сейчас осознавший, что может умереть от страха мгновенно, отчего-то вспомнил слышанную вскользь фразу того, кто ещё недавно занимал его мысли – ехидный тон Саймона Флэша как будто прозвучал над ухом снова. «А там кхарги шляются, как у себя дома… может, в твоих мозгах они тоже успели покопаться?»

Перед глазами даже заметно потемнело, но Эдвард уже понял, что с ним случилось, и вместо животного ужаса ощутил столь же сильный и глубинный гнев – это нечто хочет его… Погибать уже было вовсе не страшно, но на редкость противно и омерзительно – одно дело, когда тебя прикончит кто угодно, но из людского племени, или откажет техника – тоже следствие твоих же поступков, но совсем другое – когда за твоей душой и мыслями приползает то, чему даже пока названия нет, точнее, погано произносить его, это название… Омерзение быстро переросло в чёрную злобу – ничего себе участь, врагу не пожелать, отчего ж его не прикончил кто угодно, у кого на это есть какое-то право? Какое немыслимое унижение, и за что ему это – он же не хуже других солдат удачи, вообще-то… Ужасно не хотелось ни мириться с этим беспомощным положением, ни сдаваться – и Эдвард сделал попытку хотя бы мысленно запротестовать. Дрянь, паразит, невесть кто, ты, делающий это со мной, да пошёл ты!!! Пошёл ты по всем известным адресам, куда люди друг друга посылать стыдятся, тебе там самое место, стало быть! Вон отсюда, мразь!

Думать, отчего эти мысли стало возможным оформить серией эмоциональных импульсов, было некогда – где-то на уровне живота внутри случился столь страшный и болезненный спазм, что сидящего в кресле согнуло почти пополам. Ага, тебе не нравится, тварь, значит, ты меня понял, – с мрачным удовлетворением порадовался остатками сознания ещё молодой боец, – ну так будь ты проклят, скотина, я не собираюсь сдаваться, даже если… даже если… пошёл ты, короче!!! Эдвард, пробуя собрать возможные силы, откинулся в кресле, упираясь ногами в пол, запрокинул голову назад, пытаясь хотя бы ртом хватануть воздуха. Он уже не надеялся на успех, но это удалось. Радоваться было некогда, хоть и очень хотелось, и крепкий мужчина раз за разом дёргался, заталкивая горлом в парализованные лёгкие воздух, понимая, что от этих действий сейчас зависит жизнь. Отчего-то гость не мешал этому, не приближаясь и не шевелясь даже, должно быть, наблюдал что-то непривычное для себя. Но Рокк воспринял это поведение не иначе, как наличие глумливого удовольствия от вида его мучений, и разозлился ещё больше. Неизвестно, сколько ему удастся продержаться, но хотя бы получилось доказать, что мириться с волей неведомого врага он не намерен, да и погибать страшно не хотелось. Прочь от меня, кусок дерьма!!! Не дамся, пока живой!

По горлу как будто прошёлся какой-то лёгкий холодок – это было самое настоящее чужое чувство, холодное, искренне изумление… Боль в голове угрожала легко довести до потери сознания, однако Эдвард продолжал методично вспоминать и мысленно выкрикивать все разнообразные проклятия и ругательства, подчерпнутые большей частью из богатого арсенала Саймона Флэша, а также памятные ещё со времён выяснения отношений на Пограничье в ранней юности. Бурая фигура сделала шаг к его креслу, и человек не заметно для себя ехидно оскалился в ответ на это – ага, тебя проняло, вражина, что, съел, не нравится, да?! Пусть и слабая, но возможность сопротивляться, хоть и таким способом, добавила сил, и Рокк смог поднять голову, чтоб уставиться с животной ненавистью на противника – итак, ты и есть кхарг, получается? А что, слабо на человека по-честному, да? И – мысленно нанёс удар кулаком по капюшону. Умри сам, гадина!

Тёмный силуэт врага заметно дёрнулся, и он приблизился ещё на пару шажков. Вдруг появилась мрачная аллегория, тёмной молнией сверкнувшая перед глазами – так приходится, перехватив руку убийцы с ножом, отжимать лезвие от своего лица… Прочь от меня, ублюдок, вон из моего разума! Эдвард выпрямился в кресле – что бы ни ждало сейчас, пусть видят, что он встречает это не хуже тех, кто полагает возможным считать его трусом. Мред как будто чуть надулся изнутри, чуть подрагивая, и сделал какое-то импульсивное движение под своим тканевым панцирем, отчего капюшон слетел прочь. Взору предстал некий лысый череп, обтянутый серо-голубой кожей с огромными треугольными жёлтыми глазами с красными круглыми зрачками, уши и губы отсутствовали, зато два ряда зелёных зубов делами челюсти весьма крупным элементом. Вместо страха Эдвард ощутил резкое отвращение. Безумно захотелось плюнуть в эти мутные жёлтые гляделки. Не то пугать вздумал, придурок, не то решил показать личико противнику. Рокк молча, но очень старательно выдал витиеватую фразу про феерично уродливых образин и ещё несколько не менее ядовито-издевательских комбинаций… Губы тем временем сами сложились в очень пакостную усмешку – если эта тварь понимает насмешки, то и этот знак внимания должна оценить по достоинству. Кажется, оценила – затряслась и ещё на шаг приблизилась. Упорно продолжая мысленно выкрикивать самые грязные ругательства, что можно было вспомнить, Эдвард жалел, что не хватало дыхания в голос рассмеяться. Что, сильно удивлён, мерзавец, что люди могут тебе сопротивляться? Ну и дебил же ты в таком случае, чтоб тебе издохнуть, и прямо сейчас!

И кхарг наконец потерял терпение. И ринулся на сидящего в кресле беспомощного человека, не способного даже шевелиться, воздев кверху рукава плаща, из которых выглянули костлявые трёхпалые почти синие кисти с зелёными кривыми когтями. Конечно, четыре метра – это не дюйм, и двигался он не быстрее бегуна на пляже. Эдвард понял, что это конец, и даже успел с грустью распрощаться с жизнью, не успев, правда, вспомнить из неё толком ничего – так напроказивший ребёнок начинает плакать, понимая, что грядёт наказание, о котором он не хотел думать, расшалившись. Всё же, мысль о том, что эти мерзкие когти сейчас вопьются в его плоть, с ненавистью раздирая её, была слишком болезненной – настолько, что хотелось униженно просить кого-то о снисхождении. Но в пустом кабинете был только он – почти задохнувшийся от отчаяния, уже сдавшийся до грязной инфантильной истерики – и чудовище, поддавшееся на его провокацию уничтожить тело, а не душу. Мужества радоваться этой победе у Эдварда Рокка не было и в помине, как и скорбеть о том, что не удалось достигнуть большего – для этого его сознание было слишком примитивным, а душа – чёрствой, способной излучать только страх от предстоящего. Как назло, даже боль в голове отступила, будто для того, чтоб явить во всей красе ужасную процедуру и намекнуть, что послабления в виде потери сознания не будет. Тело не желало слушаться, и мышцы где напоминали застывший свинец, где – стекло… Похолодев от ужаса, Эдвард уже не помышлял о сопротивлении либо о несправедливости судьбы, да и не осталось у него уже никаких мыслей – зловещие когти приближались неотвратно, и глаза уже сами видели потоки собственной крови, хлещущей из рваных ран.

Кхарг оказался совсем уже вплотную, и в этот момент в ушах раздался всё тот же насмешливый ровный голос Саймона Флэша: «ты стал ещё глупее с нашей последней встречи». Осознав это за столь краткий миг, что ещё даже вражьи клешни не успели придвинуться ни на сантиметр, Эдвард ощутил, что правая нога отчего-то обрела способность двигаться и выстрелила резким ударом по приблизившемуся противнику. Тело в балахоне подбросило чуть ли не на полтора фута к потолку, оно отлетело себе назад едва ли не на метр от кресла, раздался тихий хруст, и кхарг обмяк на светло-серой поверхности пола мятой тряпкой. Мигрень мгновенно прекратилась, и в кабинете наступила резкая, почти звенящая в ушах тишина. Как будто мозг успели потерзать некие раскалённые щупальца, а теперь они прекратили эту забаву. Рокк неосознанно встал на ноги, проверяя способность тела слушаться – всё было в порядке, никаких параличей или болей. Враг не двигался, и оперативник спецслужбы Лиги позволил себе несколько раз пнуть его тело носками ботинок, дабы убедиться, что оно мертво.

Поняв, что напасть миновала, пришлось рухнуть в кресло, на котором только что корчился от ужаса – нервы наконец сдали, и Эдвард полез в нужный карман мундира с изнанки, чтоб найти нужные капсулы и разгрызть. Раньше он себе такого не позволял – но и не наступало подходящих для этого моментов. Не было сил торжествовать победу, радоваться тому, что уцелел или даже просто весело расхохотаться. Куда-то делись бесследно также все бравые чувства – от радости освобождения от неземного ужаса и чудовища в уродливом обличье до естественной брезгливости и ощущения омерзительности того, что только что случилось. Будь Эдвард эстетом хотя бы в душе, он бы расплакался или взялся искренне горевать о своей нелёгкой доле. Но сейчас он всем привыкшим к нагрузкам и тренировкам телом чувствовал, что победа принадлежит не ему, а другому человеку. И что сейчас он очень сильно обязан этому человеку за своё спасение. И что осознавать это как раз горько и больно – а не корчиться в оковах чужеродных сил, пытавшихся его только что уничтожить. И что дабы не чувствовать себя совсем нехорошо, следовало бы хоть как-то выразить свою признательность известному человеку, чтобы Госпожа Удача не отвернулась от её верного флибустьера насовсем и навсегда – а этого страшно не хочется. Потому что неудобно. Потому что прав он, а не я. А признаваться в этом даже самому себе – страшно не хочется. Потому что знаю, кажется, в чём виноват. Как бы так сделать, чтобы не думать об этом, а? Может, ещё капсулу?