Текст книги "Верхняя пуговица. Ъ-космоопера, неизбежность человеческой истории"

– Я тоже ничего не имею против, сударь, – вполголоса сказал Скайстон. – Потрапезничать можно и позже.

Но у авто прежнее хладнокровие немного разбавилось нахлынувшими воспоминаниями – и нехорошее началось сразу перед тем, как шагнуть в салон. Темпл поймал себя на том, что с грустью смотрит вверх, на лимонное солнце Сариссы. Так приходилось смотреть на звёзды с поверхности планет перед тем, как навсегда покинуть какое-то место – в груди где-то очень глубоко тренькало всего один раз, давая понять, что момент не из лёгких… Это в лучшем случае. Но если себе не врать, успокаиваясь досужими сентенциями о том, что на Сариссу обязательно придётся вернуться, то стоит признать, что дежа-вю полностью совпадало не с боевой обстановкой в самых различных опасных переплётах, а лишь с единственным эпизодом – когда от толпы каторжников на сторону «заклятого студента» повеяло непоколебимым желанием уничтожить… Что-то упущено, наверное – или же надвигается некое очень мрачное будущее. Итак, тогда, на каторге, в этом земном воплощении ада, тот единственный взгляд на звезду-солнце, которая даже и не жёлтого цвета была, а тёмно-красного, как венозная кровь, был уже последним – Темпл знал это, оттого и запомнил горечь этого вздоха на всю жизнь. Сейчас все ощущения повторились – а погибать накануне триумфа так горько и глупо. Но Скайстон же сейчас не один! Надо расстегнуть пуговицу, пришла вдруг очень резвая мысль.

Темпл тряхнул головой и мгновенно надел на себя вместо доли приговорённого неизвестно к чему жёсткий апломб командира.

– Вот что, Лестер, – раздался его густой и спокойный голос, и брови капитана сошлись в одно, – будь так добр, сядь на диван рядом с Джиной, а я как гость хочу посидеть пассажиром на первом месте, – и он двинулся на указанное место походкой человека, не помышляющего о том, что его слова могут быть подвергнуты сомнению.

Краем глаза удалось заметить, что Франсуа доволен, что ему уделили роль охранника при бывшей принцессе – как-никак, подобие дружбы у них за время работы в Лигаполисе должно было сложиться. А Джина и вовсе, кажется, перепугавшись, какого солидного человека ей придётся стать женой, уже не считает возможным перечить его словам вовсе. Можно было бы и посмеяться, верно, господин вольный негоциант – пока был им, самоутверждаться она полагала обязательным. Ротмистр, кажется, озадачен и удручён – да плевать, если даже всерьёз был потрясён разговором в гостиной, его личное дело. Смолчал, отправляясь на диван напротив Лестера – тем лучше для меня, всегда успею достать его, вынужденного сесть спиной ко мне, рукой – если очень понадобится. Эге, да модель лимузина тут не универсал, а люкс – но старая, когда водитель не изолирован от тех, кого везёт, полностью – для своих же в этой роли. Прекрасно, даже эпоха кадрового голода, оказывается, может рожать ощутимые плюсы.

Объездная на Восточную Грань Сердца Сариссы – всё верно, курс на Кафедральный Собор, место, куда почти не допускаются обычные прихожане и горожане, столь же закрытая зона, как недоступная для гражданских пассажиров часть спейсера. Паломников, жаждущих осмотреть вотчину космолётчиков Империи и особистов, обычно тоже почти нет – мистический страх для простолюдина совсем не шутка… Поля, перелески, крохотные домишки для отдыхающих туристов – в этой стороне всё строго, не южная грань, где индустрия развлечений разлеглась себе в полный рост. Ага, мост через реку – унылую равнинную реку, перед которым, тем не менее, развязка на три направления. Вполне походящее место, если что, взялась откуда-то унылая мысль – Скайстон кожей ощутил вибрацию воздуха, которой на самом деле не было… Так. Будто забавы ради шевелим сапогом кнопку вещевого ящика над коленями пассажира – слава Богу, этот лимузин старый во всех смыслах, и внутри спрятано то, чего никогда не будет ни в одном гражданском авто. Ага, водила не в теме – он не успел обратить внимания на мои упражнения в сборке базуки – да-да, я просто весёлый гость, которых возить полно приходится, вот он и развлекается верчением игрушек в руках, а вот те два фургона, издали казавшихся пассажирскими автобусами, уже шофёра напрягают, перегородив проезд. Ты это что, лопух, делаешь? – а ну не смей скорость сбавлять! – не то пальцами руку сломаю, понял?! Понял, молодец – э, да ты парнишка, молодой, младше тебя разве что Дракулеску, ну же, поверил старшему дядьке? Ага, то и будем делать, так что жми, не пугайся. Нет, сигналить ты им не будешь, они сами кинутся врассыпную, если не дураки, я за этим окно у себя и открываю, да. Ну, давай, слушайся командира, и ничего не бойся – будто не тому тебя на полигоне учили, зелень суровая…

Так и есть, стоило выставиться слеганца в окно с широким стволом, как тут же из-за фургона повыскакивали, кто с винтовкой, кто с обычным бластером… Поздно, парни, ничего личного – но просто не люблю малиновый цвет на рукавах, это любимый цвет Лиги, так что сами знали, что нацепили на себя. Два, три, ещё разок – всё, и эта прошла, не успели подстрелить, эх, спасайте свою шкуру, придурки, сгорит же… Ныряем снова в салон, проскакиваем стену пламени, ну, что там у нас на мосту? Вот же дерьмо… Нет, жми на акселератор, паренёк, надеюсь, я не сделал больно твоему колену, а руль вот сюда и сюда, только и всего, видишь, как всё просто, да, граната в окно затем и была, чтоб волной жахнуло нам в задницу, зато прошли засаду ровно и даже в хвост стрелять уже некому… Спокойно, подбирать трупы – вовсе не твоя забота, ты водила, а не санитар, пусть падают в стороны с капота, тебе-то что за печаль. Всё, идёшь дальше прежним темпом и курсом, а я ещё раз в окно – чует моё сердце, что сверху тоже будут гости.

Ну, кто там у нас в кресле пилота геликоптера, ряженый или вообще идейный борец с режимом? А то, был бы профи – не замешкал бы эти крохи, или надеетесь, что я уже в салоне несвободен? Спасибо за подсказку, дурень – но ты уже опоздал, всё, молитесь, чтоб ваши страховки сработали, когда хрястнетесь на травку. Дубль два, балбесы – ну, куда ты дёргаешься, дурак, я ж успел переставить регулятор на теплолипучку, ещё бы я этой очереди в белый свет пугался, мои волосы и не такое видали… Ах, как грустно – не пытался бы срулить, так не разнесло бы тебя к чёрту, даже если ты и жив сотоварищи, падать вам всё же слишком высоко даже для успевшего сгруппироваться десантника… Ладно, что у нас ещё в программе шоу? Как – вся? Этак мы ещё спокойно до Собора теперь докатимся на этой скорости, стало быть? Скука какая, но вот ротмистр же вроде должен был быть на моём месте, ну-ка, проверим, что у нас там за спиной в салоне.

– Всё, сдавайте мясо на баланс, впереди пока чисто, – ледяным тоном проронил Скайстон, преспокойно усаживаясь в кресле и вытягивая ноги. – Или пойдём сами проверять, что за дичь тут из кустов повылезала?

– Давайте покинем эту местность, капитан, – вкрадчивым вежливым голосом поспешно отозвался ротмистр. – Наша задача прибыть, куда следует, а инцидентом будут заниматься те, кому положено по инструкции.

– Да мне плевать, право, я же рукополагаюсь нынче, не вы, – холодно хмыкнул Темпл, не забыв заметить при этом отчётливо полыхнувшие глаза молодого шофёра. – Интересно лишь, откуда Лига уже об этом знает.

– Так что, это точно были люди Фолькенау? – чуть дрогнувшим голосом сказал вдруг шофёр.

Темпл воспользовался этим, чтоб заглянуть ему в глаза ещё раз. Понервничал мальчишка, заметно, ну да ладно, успокойся уже, всё хорошо, право.

– Они нацепили его цвета, так что как минимум желали сойти за них, – невозмутимо пожал он плечами.

– Вы очень обидели Лигу, не став у них полковником, должно быть, – великосветским тоном произнёс ротмистр.

Ну, так говорят, когда нечего сказать, известно.

– Вы знаете, ротмистр, – с интонациями пригревшегося кота проворчал Темпл, даже чуть растягивая слова, – полковник – звание роковое, в любой армии, даже таких уродов, как Лига. Возможно, потому, что императоры обычно выше не носят, возможно, потому, что бабы слишком любят. А только того чаще никто не пишет и не ждёт, когда оно очень надо – и зачем это, такое счастье?

Есть! Он смолчит, конечно, но я его достал, и очень больно – ишь, как психанул, сшибёт такая волна запросто, кабы я не ожидал её. Итак, юбка как причина – на контрасте с завистью ко мне из-за этого, но для того, чтоб организовать самолично инцидент, слабоват, значит, только сдать мог направление поездки. Однако и сам боится – не то принял бы предложение остановиться и пошарить по телам, вообще-то это наша обязанность была, а также второй шанс достать меня и прихлопнуть, так чего боится тогда?

– Пожалуй, в мистике Вы тоже прекрасно разбираетесь, капитан Скайстон, – какой унылый тон, право, его что, ломает изнутри, что ли?

– Есть немного, так что можете обращаться, если что, посоветую, – совершенно по-волчьи усмехнулся Темпл, откидываясь на спину поудобнее. – Лучше быть бедовым, чем мёртвым.

Повисло молчание, и только шофёр то и дело огладывался на пассажира, как будто хотел очень что-то сказать, но не успевал или терялся. Подумав, а точнее, пробежавшись снова по ощущениям, Темпл решил дождаться момента для новой своей провокации. Когда громада Кафедрального Собора столицы Сариссы нарисовалась прямо по курсу уже почти в пяти километрах, Скайстон заметил крытый источник у трассы и жестом приказал водителю двинуться к нему и припарковаться. Тот аккуратно выполнил приказ, с почти детским выражением восторга молча поинтересовавшись – всё ли верно, командор? Темпл дружелюбно кивнул ему и с поистине царственным величием взялся выбираться из авто, оставив оружие, что уже опробовал в стрельбе, на сиденье.

– Это он зачем? – растерянно спросил Лестера ротмистр, когда дверца захлопнулась за вышедшим из авто.

– Руки помыть, должно быть, – флегматично отозвался тот. – Я же говорил, это вполне цельная личность с очень сильным характером. Где другие ломаются и боятся, он только скорбит.

Ротмистр заёрзал на диване, как будто тот взялся вдруг жечь его…

– Я… пойду поговорю с ним, – бросил он совсем растерянным тоном и выскочил из салона.

– Шшш, – тихо проговорил Лестер Джине, вскинувшейся сразу следом. – Наш выход только через сорок секунд, графиня…

Солнце Сариссы сияло победными брызгами на лазурном небе, ласково пригревая лицо. Но недолго – стоило выбраться полностью на мощёный разноцветным гранитом дворик перед вычурно вырезанным из разноцветного мрамора чехлом источника, с купелью для рук и ложем канала для потока воды, как синеву затянуло бледной плёнкой высоких облаков. По речной долине весело гулял ветер, и плащ лётчика тут же начало трепать очень заметно, так что неизвестно ещё, лучше или хуже то, что особисты плащей поверх мундира не носят вовсе. Темпл не торопился, с видимым удовольствием плескаясь в прохладной воде и критично оглядывая в зеркале обрезанные лазерной очередью пряди волос у правого уха – в нескольких местах они спеклись, а возиться с ножницами было некогда и неохота. Тем более, что приключение вовсе не было закончено – как раз сейчас и начиналось самое важное во всём инциденте.

Скайстон успел вовремя, и почти побежавший ротмистр застал его в полном чехле невозмутимости – каковой всегда формируется сам собой, стоит сесть в кресло первого пилота. Капитан «Демона» ждал гостя, уже повернувшись спиной к бурлящим струйкам, небрежно держа в одной руке стакан с водой, ладонь другой уложив на талию. Достаточно мысленно скрестить прицелы обеих пушек на переносице собеседника – и сразу взгляд становится таким, что от него замирают в суеверном ужасе все, кто ни разу не смотрел в обзорный экран иначе как будучи пассажиром. Итак, ротмистр, ты у нас штабная крыса, значит, ни разу не бывшая даже за штурвалом «Шквала», ах, как скучно… Тогда многое становится понятным – обычный пилот хоть гражданского спейсера, хоть даже вольный негоциант, которого перед каждым вылетом благословлять надо имперскому лётчику, выдержали бы взгляд нормального штурмовика без всякой истерики. А то смотри не споткнись в полутора метрах от меня, бледная моль – не то совсем будет неуютно.

– Вы что-то хотели сказать мне, господин Пауков? – нарочито деловитым тоном осведомился Темпл, протокольно улыбаясь.

– Скайстон, Вы… превзошли мои самые смелые ожидания, – начал, заметно волнуясь, ротмистр. – Я действительно не представлял себе, с кем мне придётся иметь дело, поверьте.

– Верю, – ледяным тоном проговорил капитан космофлота. – А Вам следует понять одну вещь – продавать первородство позорно даже за дюжину серебряных талантов, не говоря уже о чечевичной похлёбке. Отчего никто не учится на ошибке известного героя, а? Тем более, что похлёбка нынче слишком жидкая.

– Это… жестоко с Вашей стороны, Скайстон! – поперхнувшись, с жаром продолжил особист. – Вы делаете поспешные выводы, не зная толком ситуации!

– Ну так попробуйте прояснить эту ситуацию – кто хочет подсидеть Лестера, коль скоро Вы не смущаясь решили списать и его сегодня? – поинтересовался Темпл столь равнодушным тоном, что в глазах собеседника мелькнул настоящий ужас. – Или его заказали вместе со мной, за компанию?

– Вы слишком прямолинейны, Скайстон! Даже нынешний инцидент не извиняет такой формулировки! – обмер на мгновение Пауков, но быстро овладел собой.

– А что извиняет тогда информатора врага? Какие такие распрекрасные цели он преследует? – холодно полюбопытствовал Темпл, будто раздумывая, не плеснуть ли водой из стакана в собеседника.

– Вы меня так изволили назвать, Скайстон? Это очень смелое заявление! – гордо подбоченился тот.

– Я спросил, а Вы подтвердили – это Вам любой психолог разъяснит, ха-ха! Так что валяйте, говорите дальше – а то можно ведь и освежить Вашу память, как известно, святая вода этому очень способствует! Или сомневаетесь, кто кого в ней сегодня может сполоснуть? – из глаз Темпла выглянуло нечто, что заставило собеседника понять, что разговаривать ему может скоро надоесть, и щадить на этот раз он никого не намерен.

Оглянувшись, особист увидел на расстоянии малого прыжка неподвижную фигуру Лестера, взгляд которого говорил: «А ты один здесь, если что…»

– Скайстон, да по какому праву Вы… – начал было ротмистр, но быстро сорвался и прокричал почти истерично. – Да что Вы вообще обо мне знаете! Легко рассуждать, если речь идёт только о собственной жизни – ею распорядиться недолго – а как прикажете быть, когда это жизнь самого дорогого Вам существа во всей Вселенной?!

– А что, существо это носит цвета Лиги? – почти весело усмехнулся Темпл. – Гадость какая…

Пауков издал громкий горький стон, внезапно согнувшись, как от сильного удара в грудь колющим предметом…

– А-ах, и я ещё восторгался подвигами этого дикого варвара, на которого нынче напялили мундир! Посмотрю я на тебя, доблестный герой, когда твою жену станут держать в рабстве, да ещё годами! – горестно затараторил он с воющими интонациями. – Как хочешь, но до знакомства с тобой мне было реально плевать, что с тобой и кем угодно ещё сделают, лишь бы её мне вернули!

– То есть, ты полагаешь, что твоей жене реально плевать, сколько народа ты грохнешь и сколько раз предашь Императора, лишь бы продолжить с тобой кувыркаться, – вполне спокойно произнёс Темпл без всякого выражения. – Тогда вопрос – тебе зачем такая жена, парень?

Особист резко выпрямился, замолчав на несколько секунд, затем заревел, как раненый зверь.

– Скайстон, не порти мне впечатление о себе таким образом, хотя бы перед смертью! Не моя вина, что будучи кадровым офицером, я не мог сделать то, что ты устроил в Лигаполисе. Я должен сказать, что ты своим появлением заставил меня впервые усомниться в правильности моих действий, но изменить уже ничего было нельзя с моей стороны. Я надеюсь, что провалив твоё похищение в их глазах, я хотя бы буду спокоен, что сменял жену не на кого попало – а моя жизнь мне уже давно безразлична.

– Ты всерьёз полагал, что, работая на Лигу, ты получишь жену назад? – пожал плечами лётчик. – Ты либо круглый дурак, либо складно врёшь.

– Мне твои сомнения понятны – нынче ты триумфатор, а я в дерьме, – в тон ему ответил собеседник. – Может, ты и прав в своём максимализме – но всё же в моей шкуре я не пожелаю оказаться никому. Вероятно, вы все не захотите меня понять – но вас за это трудно осуждать. Я лишь прошу вас тогда попытаться сделать честным способом то, что мне не удалось бесчестным – если оно у вас получится, я очень удивлюсь и обрадуюсь.

– Но Виолетта Паукова пропала три года назад, – задумчиво проронил Лестер. – А сообщили, что она уехала к матери, решив оставить мужа.

– А что ещё можно было сообщить в этом случае, а? – с тоскливым рыданием отозвался ротмистр. – К чему ты об этом сейчас, право?

– К тому, что ты либо лжец, либо полный идиот, Николай, – спокойно заметил Франсуа. – Как давно ты видел её живой за это время – коль скоро столь ретиво исполняешь волю похитителей?

Пауков замер на месте с остекленевшими глазами, помолчал.

– Перестаньте. Хотя, конечно, ваше право. Год назад. И что?

– А то, что рабы Лиги не живут дольше двух лет, – холодно подытожил Скайстон. – Просто потому, что либо поняв, что их не отпустят на свободу никогда, провоцируют охрану убить себя, либо умирают от нервного перенапряжения сами собой. Ты что, не знал об этой закономерности, Пауков?

Особист сперва с тоскливым воем согнулся пополам, затем, сжав кулаки, взялся выпрямляться.

– Лучше бы ты никогда мне этого не говорил – ведь тебе я верю, ты был там, – через силу прошипел он. – Лучше бы ты меня сразу пристрелил тут на месте… Какого чёрта, а? Да, я идиот – только в это, значит, никто не поверит уже, а ведь это правда, – и, глядя в никуда остановившимся взглядом, он прорычал уже совсем тихо несколько грязных ругательств.

– Подождите, – раздался в повисшей тишине звонкий голос Джины, – Виолетта Паукова, да? Но сейчас её зовут Маргарита Дюруа, а того чаще и постоянно – Марго Роза…

– Что?! – взревел на этот раз уже Лестер, побелев, как небо над головой. – А ты-то почём это можешь знать, Джина?!

– Да она сама мне как-то хвасталась, нализавшись однажды на приёме, что это её настоящее имя, – растерянно пояснила та, уже не радуясь тому, что сболтнула. – Она говорила, что в Империи у неё остался муж, скучный тип, к которому не хочется возвращаться, да и Фолькенау доволен очень, ведь парню сказали, что… короче, вы всё поняли.

– Марго Роза? – почти прошептал Пауков, горестно качая головой. – Да, был у ней такой пунктик, я это хорошо помню… – и он затих, застыв неподвижно.

– А… ещё что тебе говорила эта… дама? – упавшим голосом спросил тем временем Лестер, не шевелясь.

– Ммм, – задумчиво проронила бывшая принцесса. – Честно говоря, тебя она хвалила, очень. И сильно жалела, что ты уехал из Лигаполиса перед визитом принца Рауля. Но вряд ли это способно тебя сейчас обрадовать, как я погляжу.

– О да, более чем, – деловито проронил Лестер уже в прыжке…

Он успел вовремя – выпав из выкрученной им руки Паукова, личный бластер ротмистра жалобно стукнул о гранитные плиты покрытия… В следующий миг рядом оказался Скайстон, и оба друга резво взялись защёлкивать на теле особиста гряды оков. Тот не то не мог, не то не хотел им мешать, и никак не отреагировал, даже когда его уложили спиной вверх на прохладный камень – хотя остановившийся взгляд указывал, что он в сознании.

– Куда его теперь? – поинтересовался Темпл у Франсуа. – До Собора или сразу докторам звонить?

– До Собора по-любому надо, – спокойно ответил тот. – Возможно, врачи после и не понадобятся.

VII

Готическая корабельная громада Кафедрального Собора высилась над долиной, уходя воздушными шпилями в самое небо не хуже всякого спейсера-транспортника… Дорогая облицовка из цветастых скалистых пород сияла под ласковым солнцем Сариссы как альпийский луг весной. Из-за инцидента с нападением мятежников Лиги по дороге Скайстон бы нынче лишён удовольствия подниматься по длинным рядам лестниц, щедрыми волнами сходящими по склону холма посреди долины реки, на котором гордо стоял корабль из камня и металла, уносящий людей в небеса совсем иного толка, нежели привычные им рукотворные борта, сокращающие расстояния в пространстве-времени. И он сильно жалел об этом, вспомнив, как семь лет назад поднимался по этим гладким ступеням, немного смущаясь от того, что каблуки резко стучат по ним – упорно шёл к входу, несмотря на хлеставший в лицо грозовой ветер с дождём, потому что не мог не идти туда. В тот день Сарисса тоже праздновала свою неделю Карнавала, и желающих посетить службу среди аборигенов особо не было вовсе, на что молодой капитан «Демона» и рассчитывал, торопясь успеть на действо, интересующее разве что офицеров имперского космофлота. Об этом своём походе Темпл не уведомил даже Ютаку, опасаясь его вечно насторожённого взгляда, и, хотя с паспортом на имя Вальтера Рейнхарда бояться было нечего, разжёвывать дежурные опасения на тему «можно-де встретить тех, кто с ним знаком лично» совсем не хотелось. А может быть, не хотелось совсем иного – чтобы напарник знал, зачем на самом деле нужен этот поход… Проще говоря, это было настолько личное, куда мог быть допущен разве что бывший ротмистр, с которым с рудников спастись вместе не удалось… А может, и ему сюда, в этот угол души Темпла, заходить оказалось бы заказано. Во всяком случае, хотя нога на пороге опасно поскользнулась на мокрой от дождя поверхности – субарцы могли бы расценить этот факт как недобрый знак – Темпл этого даже не заметил, сам не свой от радости, что наконец-то добрался. А только радоваться пришлось недолго – хотя охрана храма не выказала никаких подозрений к его персоне, а с полсотни офицеров стояло себе напротив алтаря, тоже ничего не замечая, ощущение, что он вернулся не домой, а зашёл туда, где он никак не нужен, не только не покидало вольного негоцианта, но довело его к концу службы до отчаяния, граничащего с истерикой. И, хотя на выходе после оказалось, что дождь сменился роскошным солнечным великолепием с тройными радугами над долиной – немыслимая красота после множества миров, где уже успел побывать, будучи первым пилотом «Демона»! – уверенность, что в этом мире он лишний и не имеет никакого права появляться здесь, не только не исчезла, а тяжёлым монолитом легла на сердце навсегда. Темпл не осуждал нисколько про себя замученного иерея, принимавшего у него стандартную исповедь – паломников с этим добром, надо полагать, тому вполне хватает в этом парадно-ранговом месте – но горечь от того, что так и не стало ни на кроху легче после, уже успешно мешала спокойно дышать. Сколько времени пришлось просидеть на каменной скамье на третьем уровне лестниц, давясь сухими слезами одиночества – не знал уже никто. Офицеры же тогда оперативно загрузились в служебный транспорт и умчались прочь по крытой аппарели – и именно по ней сейчас вкатился на боковой дворик Собора лимузин с новопожалованным графом Скайстоном, капитаном космофлота Империи…

И этот капитан империи сейчас был вовсе не рад тому обстоятельству, что прибыл к Собору таким способом – из-за этого дурака ротмистра-особиста, что подрабатывал на Лигу, прогуляться по рядам ступеней, оглядываясь на красоты зелёной долины и зная, что теперь имеет на это полное право, не получилось. А тут ещё и молодой водитель лимузина рухнул ему в ноги, истово благодаря за помощь – дескать, без его руководства в такой решительный момент пришлось бы остановиться, и весь экипаж попал бы в плен, а водителя бы точно просто пристрелили, не церемонясь. Темпл, занятый своими грустными воспоминаниями, совсем был не готов к этому пылкому изъявлению чувств, хотя отлично понимал мальчишку… Едва успокоил его, пришлось заняться Джиной – та хоть и не перепугалась насмерть во время налёта врагов, но, испугавшись солидности места, куда они прибыли, снова стала глядеть на него так, будто видела последний раз в жизни. А смотреть на это спокойно было просто невозможно, и парировать это апелляцией к тому эпизоду у республиканцев на базе, когда она сама бросила его, не было никакого желания. Тем более, что её состояние как раз поэтому Темплу было понятно и знакомо дважды, получается – сидеть на скамье дворика и ждать его, ничего приятного, право.

Потом были дежурно-деловитые пояснения местным иереям, что делать с привезённым пленным особистом, какого рода с ним проблема, росчерки на документах – роскошных целлюлозных пергаментах с классической бахромой – такие не каждый солдат Императора и видеть-то мог быть удостоен в своей жизни, а приходилось с каменным лицом делать это так, будто всю жизнь этим занимался, и это тогда, когда сердце наконец ожило и начало ухать, как в далёкой юности, на первом курсе после зачисления… Дошло до того, что появилось подспудное тупое раздражение от того, что он не может, отвлекаясь на это всё, просто рассмотреть богатое убранство храма, полюбоваться на роскошную роспись и молча постоять у тех изображений, что привлекали его ум и душу своим непростым содержанием. Тем более, что они с Франсуа были уже на втором этаже – там, куда, будучи простолюдином, попасть было и вовсе невозможно. Настоятель, вышедший встречать его благородие с тремя доверенными лицами из иереев, радушно говорил что-то – Темпл всё чаще ловил себя на том, что перестаёт его слышать вовсе. Да, он поистине счастлив от того, что таинства, совершённые им на борту «Демона», стоит признавать действительными, а сам он никоим образом не может считаться самосвятом из-за того, что принял решение воспользоваться требным кейсом погибшего офицера, хотя формально он тогда был простолюдином вне закона, да-да. Ну, не тарахтите столь вежливо и радостно, Ваше преподобие, умолкните хоть на минутку… Не зная, как сказать это вслух, Темпл молча кусал губы, и, наконец, не выдержал – остановился под одним из малых куполов напротив закрытого алтаря и поднял голову вверх. Вежливый широкий жест своего куратора, потребовавшего оставить его в покое, он видеть не мог, да и дела ему уже не было до того, что это наконец произошло. Яркий луч золотого солнца Сариссы, пробившись через хрустальные покрытия верхних окон высоченной стрельчатой башни купола, нежно скользнул по правому виску и щеке капитана космофлота Империи, и тот ощутил как будто лёгкое прикосновение чьей-то заботливой руки к волосам. Наконец-то в груди перестало трепыхаться и дрожать, и от шеи до талии под нагрудным щитком мундира начало разливаться тихое тепло, как будто голову того, замёрзшего однажды окончательно межзвёздного бродяги, который прятался сейчас под мундиром лётчика и каменным выражением лица, обнимали, прижав к мощной груди, невидимые крепкие отцовские руки. Ощущение было столь сильным, что Темпл прикрыл от глаза от немыслимого вовсе счастья и с грохотом рухнул на колени, так и не дойдя до аналоя, не особо смущаясь тем, что грохнулся после и в полный рост, достав правой ладонью почти до солеи… Потом всё это перестало существовать, затопленное ослепительным белым сиянием, напоминавшим не то утренний туман, наполненный невероятно прекрасными ароматами, не то парное молоко с мёдом пополам, которое было раз когда-то в далёком детстве, что уже и стёрлось из памяти вместе с руками матери, угощавшей его этим лакомством в один из летних вечеров на родине.

Ему никто не мешал, хотя инцидент произвёл на сопровождающих клириков мощное впечатление, сравнимое с ударом грома посреди ясного неба, а настоятель натуральным образом схватился за голову, едва рассмотрел, в каком именно приделе оказался его гость. Возможно, они бы так и стояли, остолбенев, нужное время, но скорее бы начали суетиться не по делу, и Франсуа решил помешать им, резким жестом прижав палец к губам и потребовав тишины. Он видел мистический трепет в глазах иереев, могущий вполне перейти и в ужас, но сам его вовсе не испытывал, потому что понимал причину даже лучше их. И потому видел, что Темпл вовсе не в обмороке и не в припадке, а напротив, ему так хорошо, что помешавший ему сейчас будет настоящим преступником. Скайстон же лежал неподвижно минуты три, не больше, а затем спокойно поднялся, как будто ничего не произошло – так это выглядело со стороны – а затем ещё через пару минут вернулся к остальным своим сопровождающим. Благодаря своевременному вмешательству Лестера никто из них не счёл нужным дать понять, что видел этот эпизод.

Темпл, почувствовав, что его почти мгновенно омолодили и починили за все те годы, что он потратил на скитания по тоскливому холоду космоса, вытянулся на полу в порыве благодарности вполне сознательно. Оттого он особо чётко услышал в голове густой добродушный голос: «Всё хорошо, сын мой, вставай». Ещё не в силах даже улыбаться от нежданной радости, Темпл захотел узнать обладателя голоса и открыл глаза с этим намерением. Взгляд упёрся в ростовое изображение на левом краю иконостаса алтаря, и даже прежде, чем удалось тщательно его рассмотреть, в глубине груди ёкнула ещё одна тёплая волна, а затем ощущение присутствия того, кто только что был рядом, растаяло. Будь Скайстон помоложе, он бы не удержался от сдавленного крика, узнав того, кто был перед ним сейчас в виде этого изображения, тем более, что он знал, что некоторые из этих редких икон обладают свойством полной голографии – когда наблюдатель может при желании видеть этого человека таким, каким тот сохранился в истории. Но это было всего лишь изображение на плоскости, да ещё и стилизованное под общий канон – рослый молодой человек в мундире, напоминавший современный, полковника космофлота Империи, но в белом длинном плаще поверх него. Ослепительно белое лицо с голубыми жёсткими глазами, в обрамлении пышной гривы роскошных золотых волос – для кого-то он мог смотреть очень грозно, а для кого-то – и с тихой нежностью, как сейчас. В правой руке он держал увесистый меч, а на ладони левой, чуть прижатой к груди, покоилось спиральное сияние Галактики – его по-прежнему стеснялись изображать в храмах для простолюдинов и посвящать ему целые приделы, памятуя его крутой нрав при жизни и запреты на собственное почитание после смерти, которые основатель правящей династии Лоэнграммов император Райнхард Первый пожелал оставить в силе. Проще говоря, хотя прошло уже без малого пятьсот лет, боялись нарушить его волю так, как будто он по сию пору мог появиться лично перед ослушником из ниоткуда. Оттого хотя Церковь Христова в лице её верных чад и постаралась воздать сохранившему Галактику по его реальным заслугам перед человечеством, храмов Райнхарда Равноапостольного на территории Империи не было. Тот факт, что в этом святилище для офицеров космофлота пошли на то, чтоб изображение было, объяснялся лишь двумя обстоятельствами – тем, что Сарисса была два века столицей Рейха, поскольку однажды Лоэнграммы перебрались на неё с Феззана, слишком зажиревшего в своём привилегированном статусе, да ещё вечным искренним почитанием лётчиков, обусловленным как раз тем фактом, что сам Райнхард Первый был с юности лётчиком и блестящим флотоводцем, да так им и остался, взойдя на трон, и все свои военные кампании вёл с борта своего флагмана. Но никакого смятения Темпл сейчас не ощущал – и наконец понял, что перестал бояться неизвестности. «И никогда ни о чём не жалей» – казалось, эти слова, которые любил повторять ещё совсем молодой завоеватель, сейчас беззвучно сорвались с губ ростовой иконы, на которую смотрел сейчас Темпл, ужасая этим наблюдавших за ним клириков Собора и радуя несказанно Франсуа Лестера.