Текст книги "Не пролететь мимо Земли"

Глава 3

Гарик и Рита снимали однокомнатную квартиру в четырех кварталах от нового ДК, на улице Героев. Когда Рита только переехала в Хириши, ее восхитила подобная лаконичность. Не «героев ополчения 1812 года», не «героев Великой Отечественной войны», а просто – улица Героев. Всех. Сразу. Можно было понять и так, что на этой улице живут сплошь одни герои. Пока Рита с Ромой шли по ночному городу, девушка, смеясь, рассказала ему об удивительном названии. Барабанщик чуть усмехнулся и сказал:

– Рита, не надо меня веселить. Мне не так уж и плохо, просто я очень устал.

Она смутилась.

– Может, хоть пива возьмем? – спросила девушка. – У нас и хлеб кончился…

– Это можно, – сказал Рома.

Они закупились в круглосуточном ларьке, где, к удивлению Ромы, среди длинных стеклянно поблескивающих шеренг бутылок с разнообразным горячительным, действительно нашелся и хлеб.

На ужин у Риты была вареная картошка и бигас – кислая капуста, потушенная с колбасой и кетчупом. Впрочем, Роме давно были известны способности Риты из жалких остатков, найденных по сусекам, соорудить потрясающее блюдо. От острого бигаса на глазах у Ромы выступили слезы.

– Гарик любит поядреней, – улыбнулась Рита и достала керамические кружки под пиво.

– Я тебе здесь постелю, на топчане, – сказала девушка, когда они поужинали.

– Я могу и сам, – сказал Рома. – Белье дай только.

– Нет уж, – сказала Рита. – Сегодня я буду за тобой ухаживать.

Она ушла в комнату за бельем, а Рома открыл окно, достал с полки заранее примеченную пепельницу и закурил.

Он помог Рите разобрать топчан. Девушка быстро заправила постель, села рядом с Ромой. На кухне вместо табуретов и стульев стояли длинные деревянные лавки, из чего Рома заключил, что Гарик, во-первых, неплохо зарабатывает, а во-вторых, любит собирать у себя большие компании. Рита закурила тоже. Девушка пускала кольца дыма – она только недавно научилась этому трюку – и искоса посматривала на Рому, погруженного в свои мысли.

– Почему, Рита, чтобы стать взрослым, надо стать говнюком? – спросил он вдруг.

«Началось», с некоторым облегчением подумала Рита и ответила:

– Ну, ты преувеличиваешь… Это совсем необязательно. Хотя так, конечно, легче.

– Но я не хочу так, понимаешь? – сказал Рома.

Рита вздохнула:

– Еще как понимаю.

– Я ведь специально на поезде хотел ехать, – продолжал Рома. – Выйду, думаю, ночью в тамбур, окно открою, и…

Рита содрогнулась:

– Прыжок… Только на этот раз без парашюта.

Рома кивнул.

– Я рада, – сказала Рита серьезно. – Что мы все-таки успели тебя с этого поезда снять.

Рома усмехнулся:

– А я-то как рад. Вот я дурак. С тобой здесь гораздо лучше, чем с разбитой башкой на шпалах.

Рита осторожно погладила его по голове, короткие волосы царапнули ей ладонь. Парень улыбнулся, взял ее руку и поцеловал в центр ладони.

– Господи, какая Вика дура! – с чувством сказала Рита. – Променяла на такого…

Рома отпустил ее руку.

– Ладно, – сказал он. – Давай спать ложиться.

Рита затушила сигарету в пепельнице среди других бычков и поднялась. Вдруг глаза ее расширились.

– Рома, подожди, – сказала она. – Так это был поезд не на Веслогорск?

Рома отрицательно покачал головой.

– А куда?

Парень пожал плечами. Рита прыснула.

– Так куда же мы Вичку отправили? – пробормотала она сквозь смех. – Вот это мы дали…

Глядя на нее, Рома засмеялся тоже. Он смеялся и чувствовал, как со смехом выходит боль и загнанные в самый дальний угол слезы.

* * *

Они шли молча. Вскоре гудящая хмельным весельем громада ДК осталась далеко позади. Гарик брезговал широкими, хорошо освещенными проспектами и уверенно срезал через темные дворы. Рикошет всегда хорошо чувствовал направление, но после двух-трех проходных дворов, узких переулков и забора, за который они проникли через дыру, музыкант совершенно перестал понимать, куда они идут. Становилось ясно, что Гарик родился и вырос здесь, в Хиришах – потому что как долго бы ты не прожил в чужом для тебя городе, никогда ночью ты не пойдешь вот так, напрямик, не боясь ни заблудиться, ни тех, кто водится на дне дворов-колодцев. А водились там прелюбопытные твари, с многочисленными крохотными алыми глазками – точками вспыхивающих сигарет, тихо позвякивающие когтями – стаканами и жадно булькающие слюной – пивом из баклах. Гарик старался обходить стороной компании, расположившиеся под детскими грибками, на горках и качелях. Но пару раз их все-таки окликнули. Однако Гарика сразу узнавали, и вместо стандартного «закурить не найдется?» обычно следовало предложение присоединиться, которое Гарик вежливо отклонял.

Когда они оказались в большой роще, Рикошет вздохнул с облегчением. Гарик свернул с асфальтовой дорожки на узкую тропинку, где им пришлось идти друг за другом. Воздух посвежел, но в то же время стал более холодным и влажным. Витек догадался, что здесь недалеко водоем, и понял, что они вышли к карьерам, о которых упоминал Гарик.

Рикошет поднялся на холм вслед за Бабаем. Роща кончалась здесь, сразу за угрюмыми развалинами дома, стоявшего на самой верхушке холма, противоположный склон порос только травой. Витек усмехнулся, оглядывая дом, и хотел уже спросить: «Здесь, что ли?», но тут узнал место. Эти развалины, которые музыкант назвал про себя «дотом», веслогорцы видели при въезде в Хириши. Рикошет посмотрел вперед. Так и есть. Под ногами серебрилась узкая лента Тигоды, чуть правее был мост. На другом берегу чуть ли не от самой воды начинались гаражи.

Витек словно споткнулся.

Даже лунный свет, способный осколок пивной бутылки превратить в алмаз, не мог облагородить эти разномастные, слепленные как попало из ворованных материалов будки. Чуть поодаль от толпы этих разнокалиберных оборванцев особняком стояла квадратная секция одинаковых бетонных гаражей. Музыканту они показались похожими на коробки, в которых прятались зловещие механизмы с голосами игрушек – Танк, Кукла, Астролог и кто-то еще. Скорее всего, это сравнение пришло ему в голову из-за недавнего разговора с Леной, когда Рикошету пришлось блеснуть эрудицией.

Гарик уже начал спускаться с холма. Не услышав шагов Витька за собой, он обернулся.

– Так мы идем к тебе в гараж? – спросил бас-гитарист.

– Да, – сказал Гарик. – Это не мой гараж, правда, а Орешка. Мы там тусуемся обычно, репетируем…

Рикошет криво усмехнулся.

– Не рано ли? – спросил он.

Гарик понял его вопрос по-своему.

– Он отапливаемый, отец Орешка печку с Икаруса снял, – сказал Гарик.

Витек догнал его, и они пошли рядом. Спустившись с холма, Рикошет повернул было к мосту, но Гарик отрицательно покачал головой.

– Мы пойдем через карьеры, так короче.

Они прошли берегом реки, перебрались через сильно сузившуюся здесь Тигоду по явно самодельному мостику.

– И какая у Орешка машина? – спросил Рикошет, когда они шли по узкой косе между двумя карьерами. Дальний берег карьера был очень высоким – туда пошел весь отвал из карьеров, и музыканты находились как бы на дне огромной чаши. Ни гаражей, ни последних городских многоэтажек отсюда видно не было. Черное небо с яркими точками звезд и серебряным полумесяцем в центре свода начиналось сразу за кромкой отвала.

– Да, был у него жигуленок потрепанный, так Орешек продал его, – сказал Гарик. – На таблетки, вишь, не хватало ему. Он глупость сделал большую – пошел на курсы водителя БТРа при военкомате, ну, его потом в Чечню и загнали… Орешек там на всю эту дрянь и подсел. Говорит, иначе невозможно было выдержать то, что там творилось.

– А, ты Орешка хотел попросить наш «газон» вести.

– Ну да. У меня вообще прав нет.

Ни камышей, ни уж тем более кувшинок не росло в черной воде по обеим сторонам косы. Здесь, сразу, видимо, шла глубина. Витек подумал, сколько здесь должно быть утопленников, и ему стало неприятно. Музыкант опасался живых людей гораздо больше любых мертвецов, но при мысли об отвратительных, разбухших телах, возможно, в каком-нибудь полуметре от носков собственных ботинок его передернуло.

– А в гараже Орешек сейчас всякую рухлядь хранит, – продолжал Гарик. – Знаешь, велосипед свой детский, лыжи…

– Папино старое ружье, – в тон ему добавил Рикошет.

Гарик удивленно посмотрел на него.

– Отец Орешка не охотился, – сказал он. – Вот у Андрюхи Свиста есть пистолет табельный, и это все оружие, которым располагает наша группа на случай гражданских беспорядков.

– Вот, значит, как… – сказал Витек задумчиво.

Коса вывела их на твердую землю, и сейчас они поднимались на гребень отвала. Рикошет добрался до самого верха и остановился. До заводских гаражей было рукой подать.

– Пообещай мне одну вещь, – сказал Витек. – Ты никогда не покончишь с собой, как бы у нас с тобой ни сложилось. Вообще – никогда не покончишь с собой.

Гарик покачал головой.

– Я смотрю, ты серьезно настроен… – сказал он растерянно.

– Очень, – спокойно сказал Рикошет. – Ну?

Гарик пожал плечами.

– Хорошо. Обещаю.

Витек первым начал спускаться по крутому склону.

Рома разделся и лег, выключил свет. Поворочавшись с полчаса, он понял, что заснуть так просто не получится. Парень решил покурить и поднялся со скрипнувшего топчана. Зажигать верхний свет не стал, опасаясь разбудить Риту, и вместо этого включил небольшое бра над столом.

Сидеть в одних трусах под открытой форточкой было холодно, и Рома одел футболку.

Он заметил на столе, рядом с хлебницей, какую-то книгу, и от нечего делать взял ее. Судя по рисунку растопыренной кровавой пятерни на обложке, это был какой-то ужастик.

Но, открыв книгу, Рома понял, что ошибся.

«В основе каждой незаурядной личности лежит любовная неудача. Я тогда еще не знала важного закона – только несчастья выявляют скрытые сокровища человеческого характера».

Грин вспомнил, как Рикошет сказал то же самое, только более прямо. Рома перелистнул еще несколько страниц.

«…Я поняла, как важно в юности быть решительным».

Рома положил книгу на стол, провел пальцем по месту склейки страниц – книга явно была новая, неизмятая, и страницы все время поднимались, пытаясь закрыться. Парень устроился поудобнее и затянулся.

Тихо шелестели страницы.

* * *

Рита проснулась оттого, что жутко саднило горло. «Сушняк», сообразила девушка. Она встала, не попала ногами в тапочки и побрела на кухню босая. «Грина бы не разбудить», подумала Рита и в этот момент заметила за свет за стеклянной дверью кухни. От удивления Рита проснулась окончательно.

Грин поднял глаза на вошедшую девушку. Гарику нравились шелковые комплекты, которыми были завалены все рынки – короткий яркий халатик и ничего не скрывающая сорочка, и Рита носила их, но все равно чувствовала себя неловко. Поскольку сегодня она спала одна, девушка надела свою любимую пижаму – короткие полосатые штанишки и майка на бретельках с изображением добродушного песика на груди.

– Не спится? – спросил Рома.

– Тебе, я вижу, тоже, – сказала Рита и припала к графину с холодной водой.

Рома понимающе усмехнулся.

– А у меня все мысли какие-то… крутятся. Не уснуть. Решил почитать вот. Где ты раздобыла такую книжку?

Рита напилась и присела на лавку рядом с парнем.

– Что за книжка? – спросила она. – Интересно?

Рома прочел:

– «Истинная любовь не знает ни самолюбия, ни гордости».

– А, – сказала Рита. В круговерти событий она совершенно забыла о подарке подруги. – Это та книжка, что мне Вичка сегодня подарила. Почитай еще…

Рома перевернул сразу несколько страниц.

– «Наши мамы учили нас в детстве: «Гуляют с красивыми, женятся на порядочных». Но что это за порядочность с закрытыми глазами, добродетель, не знающая, что такое порок! Гораздо достойнее, на мой взгляд, верность женщины, знающей жизненную грязь и сумевшей во имя любви отказаться от соблазна».

– Здорово, – сказала Рита. – Странно только, что Вичка купила такую книжку. Она-то у нас как раз чистая девочка. Ну, в смысле, хочет считать себя такой.

Рома поморщился, вспомнив разговор в автобусе:

– Она купила ее, чтобы знать, какой не надо быть. Вот мы ведь с тобой еще в садике вместе были… Я знаю, что ты хорошая девочка.

Рита сообразила, что Рома созрел наконец-таки для разговора по душам. Девушка обрадовалась. Пусть выплеснет всю грязь, всю обиду… Вредно держать все в себе, такие несгибаемые и помирают раньше.

– Спасибо, Рома… – вздохнула девушка и поставила чайник греться. Такие разговоры быстро не заканчиваются, Грин еще не раз захочет промочить горло, а все пиво они уже выпили. «Надо было полтора литра брать», подумала Рита. – «Вот правда, сколько выпивки не бери, все равно второй раз бежать придется…»

– Подожди, – сказал Рома. – И все мы были хорошие мальчики и девочки, когда были еще маленькие. А сейчас вроде как разделились. Одни девочки, вроде такие паиньки, живут с родителями, ни с кем до свадьбы не спят… В хрустальных дворцах. Жизни не знают и гордятся этим, считают то, как мы живем, грязью…

– Ну да, – сказала Рита. – Вроде Вички нашей которые. Которым никогда не приходилось вставать поутру и думать, где бы денег надыбать, чтобы пожрать купить и на покурить еще осталось.

– Вот! – энергично кивнул Рома. – И все их считают хорошими. А на таких, как мы, как я, как ты… смотрят осуждающе. Вот ты ведь не учишься теперь, работаешь, с парнем живешь. И какая-нибудь… девочка паинька, которая с родителями живет, в училище сходит два раза в неделю, смотрит на тебя и нос задирает. Считает, что она лучше. А на самом деле ничуть не лучше. Хуже даже. Когда потом эти хорошие девочки на оперативный простор вырываются, они так себя показывают…

Грин замолчал.

– Да видишь ли, – сказала Рита задумчиво. – Я тоже на этот оперативный простор не особенно рвалась. То, что я с парнями живу… Я до Гарика не любила никого. Мать ведь меня из дома выгнала, когда по ильюхиному делу повестки стали приходить. Ей, видишь, было позорно, что у нее такая дочь. Она же у меня подполковник милиции, заслуженная, пример на работе и все такое… Вот и пошла я к Леше, а если бы не это, так я бы сто раз подумала еще, жить с ним или нет. Я знала, что он планом торгует, и все остальное. И в университете можно было договориться, сессию потом досдать. Но как-то со справкой, в которой написано «ранение автоматной очередью» мне не захотелось в деканат идти. А потом как раз курсы кончились, и Лешино дело закрыли за нехваткой улик. Я же под подпиской о невыезде была. Да и отчим Лешин, когда здесь свой филиал открывал, про меня вспомнил. Просто так сложилась судьба.

– Рита… – пробормотал ошеломленный Грин. Про «ранение автоматной очередью» он не знал.

Рита отмахнулась.

– Да, мне тогда круто пришлось, – сказала она. – Знаешь, как говорят – жизнь как зебра, полоса белая, полоса черная, а потом жопа… А я тогда думала, что жизнь – это черная многожопая зебра… И я вспомнила Рикошета. Он ведь ко мне в больницу приходил, нашел как-то. Денег дал зимой, когда я совсем бедовала… Ну тогда, когда мы с Вичкой на концерт-то к вам пришли… И вот, Рикошет приехал в наш город, без документов, без ничего, никого не знал здесь. Сделал себе паспорт, на биржу стал, выучился, на работу устроился. Мне-то на биржу вставать бесполезно было, но я как раз тогда к бабушке пришла и объявление про бухгалтерские курсы увидела в газете. Про автоматную очередь я не стала ей рассказывать, так она, блин, шрам на руке увидела… А она в войну санитаркой была, и догадалась, видимо.

Чайник засвистел. Рита выключила его. Глаза внимательно слушавшего Ромы блестели в полумраке. Вдохновленная этим взглядом, Рита продолжала, не отходя от плиты:

– Она ничего не сказала мне. Но бабушке как раз тогда новые квартиранты деньги за месяц вперед принесли, она взяла и молча их все отдала мне. И мне как раз хватило за курсы заплатить. А ведь Рикошет тоже очень долго жил в хрустальном дворце, как ты говоришь. Он мне рассказывал. Я, говорит, всю жизнь свою прожил в золотом дворце с чудесным садом… И еще недоволен был. А на тех зверей, что бродили за чугунной решеткой, только смотрел и изумлялся. А потом все переменилось в одночасье, и я оказался по другую сторону ограды.

Рома усмехнулся:

– «И странные звери подняли свои головы и пошли ко мне», – произнес он нараспев. – «А я стоял и смотрел, просто смотрел. Я все еще был изумлен, но я понял уже – придется драться!»

– Откуда это? – изумилась Рита.

– Это «Ограда», новый хит наш, – пояснил Рома. – Его даже по областному радио крутили. Странно, что ты не слышала.

– Чай будешь? – спросила Рита. – У меня еще рулета осталось немного.

Рома кивнул и подал Рите чашки с полки, висевшей над столом. Девушка вынула из холодильника рулет в пластиковой обертке, дала Роме его и нож. Рома снял висевшую на стене досочку и стал нарезать рулет.

– Так вам теперь и песни Рикошет пишет? – спросила Рита, наливая чай.

– Ну да, – сказал Рома. – Серега после первого альбома совсем выдохся, а нам говорят: давайте, давайте, надо же раскручиваться. Но и Рикошет уже начинает намекать, что сказал все, что хотел. «Нет у меня больше рифм», как он говорит.

– Ясно, – сказала Рита и села за стол.

Рома отхлебнул из кружки и подвинул ей доску с нарезанным рулетом. Рита благодарно кивнула, взяла себе кусочек и продолжала:

– Так вот, Рикошет такой жизнью, как наша, живет только последний год. Но он ведь хороший, независимо оттого, в каком дворце он до этого жил. Или скажешь, что и Рикошет – говнюк?

– Нет, он хороший, – согласился Рома. – Только какой-то странный. Он все равно другой.

Грин вонзился зубами в рулет. Рита усмехнулась:

– Он настолько другой, насколько это вообще возможно.

– Не понял.

Рита прикусила язык.

– Послушай, Рита, – сказал Рома, внимательно глядя на девушку. – Не хочешь говорить – не надо. Если Рикошет, тем более, какую-то свою тайну доверил тебе. Но с другой стороны, ты же меня знаешь. Если ты мне расскажешь, это будет тоже самое, как ты вот с этим буфетом пообщалась бы.

Рита знала, что это правда. Грину можно было доверить любую тайну. С другой стороны, Рикошет ведь не просил ее: «Ты только никому не говори».

– Рикошет – гомосексуалист, – сказала Рита неохотно.

Рома очень удивился. Рита видела по его глазам, что в этот момент он забыл про Вичку, про ее подлость, вообще про все. У девушки отлегло от сердца.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Рома.

Рита закурила.

– Ох, не доживет до утра пачка, – вздохнула она.

– Все мое – твое, – сказал Рома.

Рита благодарно посмотрела на него.

– Да видишь, там как получилось, – девушка потерла висок, вспоминая. – Осенью, еще когда он у моей бабушки жил, Рикошет себе руку обжег сварочным аппаратом, грустил очень. Я зашла к нему поболтать, утешить. Вижу, ну совсем плохо парню. И сказала ему…

* * *

Рикошет сидел на диване и угрюмо наматывал бинт обратно на руку. Жуткие черно-синие пятна на руке постепенно скрывались под грязно-белой марлей. Рита вздохнула.

– Тебе не играть надо, а бабу, – сказала она. – Что же делать-то… Я с тобой переспать не могу.

Рикошет отвлекся от своей повязки и посмотрел на девушку. Рита сидела перед ним на стуле и болтала ногой.

– Почему? – мягко спросил он.

Тон, а еще сильнее взгляд Рикошета смутил Риту. Девушка перестала болтать ногой.

– Ты серьезно спрашиваешь? – спросила Рита, чтобы выиграть время.

– На все сто, – сказал Рикошет. – Я что, произвожу впечатление человека, который…

Рита перебила его, решив, что уже знает, к чему гнет парень.

– Где ты такими длиннющими фразами научился садить? – сказала девушка недовольно. – Будь проще, и люди к тебе потянутся. Нет, я думаю, что с тобой будет хорошо. Дело в другом.

Рикошет пожал плечами:

– Если Леша узнает, то только от тебя.

– Да не об этом я, – сердито сказала она.

– Так о чем же?

– Я… – Рита собралась с духом и сказала правду: – Я опасаюсь таких больших. В тебе ведь килограмм сто, наверное.

Рикошет тихонько засмеялся:

– Рита, есть и другие позы.

Он лег спиной на диван, не сводя с нее глаз.

Рита поняла наконец, что Рикошет не шутит. У нее захватило дух. У девушки был кое-какой опыт в интимной сфере. Леша недолго присматривался к Рите, например – увидев девушку на пикнике, парень принял водки для храбрости и уже через полчаса лапал ее в соседних кустах, а переспал с ней в тот же вечер в своей машине, у самого крыльца Ритиного дома – он предложил подвезти девушку после пикника…

Но на этот раз все было так необычно. Не было предварительных осторожных приставаний, они оба были трезвые (ну, что такое бутылка пива на двоих?), и, что немаловажно, наедине. Никогда раньше Рикошет не заигрывал с ней, держась дружелюбно, ровно… Рита вдруг ощутила свою власть над этим огромным телом, хотя сидела минимум в метре от Рикошета, и ее бросило в жар. Она вскочила со стула и попятилась назад. Рикошет не двинулся с места, только закрыл глаза рукой.

– Да в курсе я, – пробормотала Рита. – Я тебе что предлагаю. Я тут знаю одну девушку. Анечку. Она специалист по интимному массажу и вообще.

– Мастерица хорошего настроения, – сказал Рикошет, не отнимая руки от лица.

– Типа того, – сказала Рита. – Только надо будет заплатить. Рикошет, у тебя еще деньги остались?

– Посмотри, кошелек на тумбочке, – сказал Рикошет.

Кошелек оказался на резной этажерке. Бабушка не раз с гордостью говорила Рите, что эта этажерка пережила немецкую оккупацию. Обычно старушка добавляла: «И еще нас с тобой переживет!». Рита открыла кошелек. Там оказалась фотография мужчины, с хитрым монголоидным лицом, покрытым сеткой морщин. «Отец, что ли? Или очень старший брат…», подумала Рита и с сомнением посмотрела на Рикошета. Внешность музыканта заставляла вспомнить строчку из популярной песни: «Штандартенфюрер Штирлиц – истинный ариец». – «Вроде не похож». Кроме фотографии, в кошельке было сто рублей и несколько стодолларовых банкнот.

– Хватит, – сказала Рита.

– А не знаешь ли ты Санечку, которому можно было бы так позвонить? – пробормотал Рикошет.

Ответом была тишина. Рикошет резко сел. На лице у Риты он, против ожидания, обнаружил не ужас и отвращение, а бесконечное изумление.

– Забудь, – сказал он быстро. – Я пошутил.

Рита справилась с собой.

– Я думаю, – сказала она очень серьезно. – Что если им объяснить… То они кого-нибудь найдут.

– Надо же, – проворчал Рикошет. – Кто бы мог подумать, что такое благо цивилизации, как эскорт-сервис, добралось уже и до самой глубинки…

– Про эскорт… чего-то там я ничего не знаю. Так звонить?

Рикошет молча взял из рук девушки раскрытый кошелек.

– Не надо, – сказал он. – Я передумал.

Увидев фотографию, он вынул ее и разорвал.

– А чего так? – сказала Рита.

Он встал, подошел к печке, открыл ее и бросил туда клочки. Он чувствовал, что девушка смотрит ему в спину, ожидая ответа.

– В своей жизни, – сказал Рикошет. – Я заплатил за любовь всем, кроме денег. А эти деньги, тем более, мне тяжело достались.

Он поднял стоявший на плите старинный электрочайник с двухметровым проводом и нагревательной спиралью, занимавшей внутри пол-чайника, чуть качнул его на руке.

– Чаю хочешь? – спросил он.

– Да, – сказала Рита.

Он долил воды, сунул вилку в розетку и уселся на диван.

– Рикошет, – спросила Рита, помолчав. – Ты сейчас предлагал мне потому, что подумал, что я догадалась?

Рикошет усмехнулся:

– Да вы, девушка, я смотрю, тоже горазды предложения садить.

– Ответь.

– Нет, – сказал Рикошет. – Я подумал, что ты меня хочешь.

Брови Риты медленно поползли вверх.

– Но ведь ты… тебе…

Рикошет усмехнулся:

– Послушай, Рита. В жизни и так очень мало счастья. И если я вижу, что я могу дать его человеку… пусть ненадолго… я даю.

Чайник зашумел. Рикошет не собирался его кипятить, а только подогреть. Он наклонился и выдернул провод из розетки.

* * *

Грин покачал головой.

– Вот это да, – сказал парень. – А я-то думал, что они все ходят в платьях, разговаривают тонкими голосами: «милый… противный» и норовят мужиков за задницу схватить…

Рита засмеялась.

– Ты путаешь с трансвеститами, – сказала девушка. – На самом деле, я думаю, не каждый, кто одевается в женское – голубой. Это что-то другое.

Рома в этот момент вспомнил фразу Рикошета: «Нас ебут, а мы мужаем». В свете Ритиной истории она приобретала несколько другой смысл.

– Я никому про это не рассказывала, Вичке только, – продолжала Рита. – Я была так потрясена, надо было с кем-то поделиться. Так что уж и ты молчи, пожалуйста.

– И давно она знает? – спросил Рома с неподдельным интересом.

– С осени.

Грин покачал головой и сказал задумчиво:

– А мне Вика про его нетрадиционную ориентацию ни разу даже пол-намека не сделала. Все-таки кое-что она понимает, значит… Слушай, Рита. Я сейчас задам тебе один вопрос, только ты, пожалуйста, сразу меня ногами по лицу не бей.

– Даже интересно. Ну, спрашивай.

– Вы с Гариком анальным сексом занимаетесь?

Рита вздохнула.

– Ишь, какие ты слова-то знаешь… Нет.

– А он тебя когда-нибудь просил об этом?

– Просил? Когда-нибудь? – повторила Рита. – Да он меня задолбал уже с этим.

– И ты отказываешься?

– Пока да. Не то чтобы я такая моралистка, просто, понимаешь, если мне вдруг не понравится, я больше не смогу с ним спать вообще…

Рита осеклась.

– Боже мой! – выдохнула она.

* * *

Гарик сел, свесил ноги с края тахты. Взял с тумбочки сигареты и закурил. Рикошет видел, как смутно белеет в темноте его обнаженная спина.

– Я не Алик, я Гарик, – сказал он, затягиваясь.

Рикошет сел, обнял его за плечи. Затем взял сигарету из его рук и тоже затянулся.

– Извини.

– А…

– Он погиб почти год назад, – сказал Рикошет, возвращая сигарету.

– Прости, – помолчав, сказал Гарик. – Я хочу тебя попросить…

Рикошет лег на обратно на тахту.

– Мое настоящее имя?

– Да. Я никому не скажу, клянусь, – сказал Гарик и добавил: – Я иногда буду тебя так называть … когда мы будем здесь…Если ты не против…

Рикошет неохотно ответил:

– Эмиль.

Гарик вскочил так резко, что чуть не опрокинул тахту.

– «Так звали юношу, которого жестокая девушка заставила бежать от любви»? – с черной яростью в голосе произнес Гарик.

Рикошет молчал. Гарик вышел из каморки, и Рикошет слышал, как он одевается.

– Ключи на тумбочке, – сказал Гарик, задыхаясь. – Завтра в ДК отдашь.

Хлопнула дверь.

Лежать одному было холодно. Рикошет пошарил по полу около тахты, нащупал свой свитер и одел его. Потом лег на спину. Хотя он был совершенно один в полной темноте, он закрыл лицо рукой.

Он не думал, что сможет заснуть. Хотел закурить, вспомнил о своем сердце и не стал.

Окружающая реальность вдруг пошла зыбью. Словно в ровном потоке времени возникла воронка, и закручивалась все сильней. Музыканта затягивало в нее, и затягивало быстро.

Как моряка, упустившего время для пересечения опасного места, и угодившего прямо в воронку Мальстрема. Да только бросить свою шхуну Рикошет не мог, не было и бочонка, с которым можно было бы покинуть гибнущее судно, стремительно идущее в глубину водоворота.

Рикошет закрыл глаза.

Он уже знал, кого сейчас увидит.

* * *

Рита вскочила и метнулась в комнату. Грин поспешно натянул штаны и вышел в коридор.

Девушка вышла из комнаты. Такого отрешенного лица он раньше никогда у нее не видел.

– Только не ходи к ним сейчас, – сказал Рома. – Пожалуйста.

– Ты оказался прав, – со спокойствием приговоренного к смерти сказала Рита. – Пойдем, у меня еще водки немного есть…

Они вернулись в кухню. Рита открыла холодильник и достала стоявшую на дверце «маленькую».

– С чего ты взяла? – спросил Рома, глядя, как Риты вынимает из ниши под окном банку с солеными огурцами. – Что я таки прав?

– Возьми стопки, там на полке, – сказала она.

Грин послушался. Девушка плеснула себе и ему, выпила залпом и полезла в банку за огурцом.

– Достань и мне, – сказал Грин. Его рука не проходила в банку, а где у Риты вилки, чтобы подцепить ею огурец, парень не знал.

Рита вытащила два крепеньких огурчика в пупырышках, один положила на скатерть перед парнем, а от второго смачно откусила.

– Я позвонила Гарику, – бесцветным голосом сказала она. – Его мобильник заблокирован. А он никогда не выключает мобильник. Даже когда спать ложится. С завода могут позвонить, да мало ли что. Ставит на вибрацию, и все. А вот когда трахается – вот тогда да, просто вырубает телефон свой…

Грин не знал даже, что такого сказать, чтобы утешить девушку или хотя бы отвлечь ее.

– Помнишь, как там было написано? – сказал она. – В этой Вичкиной книжке? Настоящая любовь не знает ни самолюбия, ни гордости. Он же ведь это не назло тебе. Если ты любишь Гарика, ты…

Но Рита уже справилась.

– Ладно, утро вечера мудренее, – сказала она. – Давай спать наконец ляжем…

Рита ушла. Грин некоторое время полежал в темноте, проклиная себя последними словами. Ну что стоило промолчать! Но всегда, когда он просто рассуждал логически, когда размышления вели его к результату, о котором он сам еще не догадывался, ему очень сложно было сдержаться и не начать рассуждать вслух.

«Дорассуждался», мрачно думал Рома. – «Гарику обеспечен дикий скандал… Рикошета она теперь возненавидит, а ведь так хорошо относилась к нему».

Рома подумал, что если бы у него была девушка, и она изменила был ему с женщиной, он бы не очень сильно рассердился… Испугался бы, наверное, что женщина может оказаться лучше него в постели и теперь подружка его бросит, но не рассердился бы… Что такого, подумаешь…

«Слишком много «если» и «бы», усмехнулся Грин, засыпая.

Но заснуть по-настоящему он не успел.

Когда на нем оказалось горячее тело и губы покрыли его шею и лицо беспорядочной россыпью поцелуев, он в первый момент испугался со сна. Но потом понял, что это Рита, и чуть не застонал от отчаяния. «Да что вас так всех разобрало сегодня», подумал Рома. – «Катя, теперь Рита…»

Он попытался отвести проворные руки Риты от своего пояса, но не успел. Девушка расстегнула молнию на джинсах с ловкостью, свидетельствующей о большом опыте в такого рода делах.

– Прекрати, – пробормотал Рома, отбиваясь. – Я не сплю с женщинами, которые хотят не меня. Ты ведь просто хочешь отомстить. Да и меня не возбуждают девочки, чью письку я видел еще лысой…

Ответом ему стал сладкий шепот:

– Зачем ты врешь, Грин… Дай мне немного счастья

– Это не будет счастьем, Рита, – возразил Грин и чуть не вскрикнул. Девушка перенесла поцелуи зону намного ниже шеи парня.

Грин взял ее за плечи и с усилием оторвал от себя. Теперь они сидели рядом на топчане, и Грина просто трясло. Но Рита этого не замечала, как и не замечала почти ничего вокруг.

– А Рикошет бы дал! – крикнула Рита, но Грин слышал, что она чуть не плачет.

Рома хотел напомнить, кому сейчас дает Рикошет, но сдержался.

– Нет, – сказал Грин. – Нет, Рита. Ты единственное, что у меня осталось. Я не могу.

Рита всхлипнула, а потом и зарыдала в голос:

– А Гарик единственное, что было у меня-ааа…

– Не плачь, – сказал Грин. – Ты же знаешь, что не могу видеть, как ты плачешь.