Текст книги "Чужой ребенок"

Глава 16

Тимирязевская сорок пять – это в Крестах. В громадном частном секторе, где, кажется, даже почта не в курсе, сколько именно там адресов.

Мы с Ванькой находим нужное место далеко не сразу и какое-то время тупим перед ветхим заборчиком, за которым едва видна из-за зелени многолетних деревьев крыша старого домика.

– Че-то тупо тут, – Ванька, за время дороги вернувший себе привычный вид бывалого опытного парня, презрительно цыкает зубом, и, не обращая внимания на мой неодобрительный взгляд, подходит и мотает штакетину заборчика вперед и назад. Я смотрю, как вся конструкция шатается, вздыхаю. Ничего, главное, чтоб внутри было что попить хотя бы. А то у меня наличных нет, только карточка, а светить ее страшно.

Так быстро если нашли, где работаю, значит, и операции по карте могут отслеживать.

Симку из телефона я уже вытащила и выкинула и из Ванькиного телефона тоже. Будет нужно, купим новые, чуть позже. Когда ситуация хоть немного прояснится.

Сердце не на месте из-за Иваныча. Этот жест его характерный, проверяющий, на месте ли нож, до сих пор перед глазами. Очень надеюсь, что ему ничего не сделают. Старик все же, должно быть в этих скотах хоть что-то человеческое…

Пока я думаю, Ванька легко перемахивает через забор и мягко спрыгивает с той стороны!

Я только рот раскрыть успеваю. Правда, опомнившись, шепотом ору, гневно и напуганно:

– А ну вернись! Вернись!

Он хихикает, затем какое-то время шебуршит травой и, наконец, открывает мне калитку.

Я залетаю во двор, захлопываю калитку сразу на засов и, развернувшись, грозно шепчу:

– С ума сошел? Не делай так! А вдруг тут?..

– Да ладно тебе, Ань, – примирительно шмыгает этот засранец носом, – тут же не высоко…

– А если бы тут грабли? Что-то острое? Собака?

– Ну все-о-о-о… – закатывает он глаза и, развернувшись, топает в сторону ветхого крыльца.

Я какое-то время оторопело смотрю ему в спину, соображая, что делать. Надо же внушение… Беседу, там, воспитательную… Вынос мозга…

Прикидываю мысленно саму процедуру и вздыхаю. Не получится из меня родителя. Даже ответственного взрослого не получается, черт… Он меня ни во что не ставит, воспринимает ровесницей…

Ванька, вообще не замечая моего педагогического катарсиса, доходит до крыльца, вставляет ключ в замок и распахивает дверь.

Мне ничего не остается, кроме как топать за ним. Может, как-нибудь потом проведу беседу…

Хотя, это смешно, учитывая нашу тупую ситуацию. Тут бы в живых остаться, а я про воспитание думаю. Слишком вошла в роль родительницы.

Домик маленький, небольшие холодные сени и одна комната, совмещающая кухню, зал и спальню.

Мы зажигаем свет и садимся за стол, покрытый старой клеенкой.

Ванька смотрит на меня, и отблеск от единственной лампочки под потолком неожиданно такие тени вычерчивает под его глазами, что мне становится понятно: вся эта резвость, вся бравада – напускное. Это ребенок, он вчера дико испугался, а сегодня… Наверно, еще больше испугался. Такие у него глаза были, когда я забежала в подсобку Иваныча и сказала, что нас ищут… Я неожиданно испытываю огромное желание обнять его, прижать к груди сказать, что все будет хорошо. И я даже делаю какое-то неопределенное движение, но Ванька усмехается, становясь привычным засранцем и показывая, что никаких нежностей от меня не потерпит.

Я сжимаю-разжимаю пальцы, достаю сигареты, потом, опомнившись, убираю.

– Да кури, чего уж, – кривится Ванька, но я упрямо мотаю головой. Нет уж. Не при нем.

– Вань, – вздыхаю, – ты ведь что-то не договорил, да? Что там случилось еще?

Он на миг расширяет зрачки, и я понимаю, что угадала. Логично же, неспроста нас так резво ищут…

– Ты… – медлю, подбирая слова, чтоб опять не психанул, – ты взял что-то оттуда?

Он выдыхает, отворачивается.

Точно. Что-то взял.

Черт…

– Что взял?

– Флешку… – еле слышно говорит Ванька, и я с досадой сжимаю пальцы. И да, достаю-таки сигарету. Как тут терпеть? Ну вот как?

– И где она? Как ты вообще умудрился? И почему сразу не сказал? – голос не удается проконтролировать, потому что… Ну, блин! Потому что!

– А че они бросили? – взвивается Ванька, защищаясь, – она там валялась, рядом с телефоном! Я и взял! Случайно!

– Ванька… – выдыхаю я пораженно, – ты – дурак?

– Сама дура!

Так… Понятно, разговор ни к чему не приведет. Надо конструктивно. Надо думать.

– И где она?

– Вот… – он достает из кармана самую обычную флешку, довольно дорогую, это видно, но ничего особенного. О том, что на ней, остается только догадываться, конечно… Но понятно, что ищут в первую очередь ее. И просто отдать – не вариант… Раз так серьезно ищут, то свидетели им не нужны.

Я забираю флешку, верчу ее в пальцах. Надо понять, что на ней, и потом уже танцевать…

Глава 17

У Иваныча мы находим скудный запас еды, воду и старенький мобильный, валяющийся на кухонном столе. Немного подумав, я выбегаю к ближайшему магазину у дома и покупаю на завалявшиеся в кармане двести рублей симку, причем, даже паспорт не требуют, просто так продают. Кресты же, чего удивляться…

Вернувшись и реанимировав телефон, звоню в больницу:

– Добрый день, мне бы Иваныча, сантехника.

– А кто его спрашивает? – голос незнакомый, странно немного, но вполне возможно, что на вахте новый охранник сидит.

– Дочь.

– Он в реанимации…

Я глупо таращу глаза, ощущая, как сердце дает сбои. В реанимации… Черт! Черт-черт-черт!!!

Ванька стоит напротив, прекрасно слыша наш разговор, и медленно бледнеет, сжимает губы и изо всех сил сдерживает слезы. Мне хочется его одновременно прижать к себе, успокоить, и в то же время надо узнать, что с Иванычем.

– Что с ним? – голос рвется, глухой и безэмоциональный, в горле сухо. Из-за меня пострадал… Из-за моей дурости…

– Не знаю, говорят, ударили чем-то тяжелым. Туда звоните. Номер дать?

– Нет, спасибо…

Я кладу трубку и тут же притягиваю к себе бледного Ваньку, держу его, обнимаю, глажу по волосам.

Он сопит мне в шею, весь напряженный, каменный.

– Из-за меня, да? – глухо спрашивает меня.

– Нет, Вань, нет, – торопливо отвечаю я, меньше всего желая, чтоб парня терзало чувство вины, но Ванька внезапно отталкивает меня, рвется к двери:

– Из-за меня! Я виноват! Не полез бы… Дурак! И к нему не надо было!.. Дурак, дурак! Он мне нож… А я ему… Пусти!

Он вырывается из моих рук, жесткий и неожиданно сильный, но я держу, уже не пытаясь остановить слезы, держу, и, в итоге, побеждаю, опять притягиваю его к себе, прижимаю, что-то бормоча успокаивающее. Понятно, что отпускать его в таком состоянии куда-либо нельзя.

– Вань… – тихо, стараясь быть убедительной, говорю я, – надо чуть-чуть подождать… Я сейчас позвоню в реанимацию, но не напрямую, а Вовчику… Он должен знать, он скажет… В конце концов, раз в реанимации, значит, живой…

– Ань, – Ванька, наконец, успокаивается, присаживается на хлипкий табурет, – нельзя звонить… Если они там были, могли бабки за тебя предложить…

– Да ладно, – не верю я, – мы не в триллере же шпионском…

– Ага, – кивает Ванька, – а Иваныч просто споткнулся…

– В любом случае, просто так сидеть нельзя, у меня работа, в конце концов, у тебя учеба и мама… Она волнуется, наверно…

Судя по кривой ухмылке, в последнее Ванька вообще не верит, но молчит. И я замолкаю, ловя себя на том, что жду с надеждой, когда он предложит варианты выхода из ситуации. И, едва понимаю, чего хочу от десятилетнего ребенка, сама от себя офигеваю. Блин, кто тут у нас взрослый, а?

Надо по-взрослому поступать… В полицию все же надо. Не в то отделение, куда я ходила, а в центральное, значит. Или сразу в прокуратуру… Ну не может такого быть, чтоб все везде было куплено! Отдам эту флешку следователю и все. Все тут же прекратится!

Если она такая ценная, пусть за нее органы правопорядка отвечают!

Чего я, в самом деле, с ума-то сошла, бегать принялась? Это все Ванька со своей паникой… И Иваныч… Старый и малый… Если бы их не послушалась, а сразу пригрозила тем страшным мужикам полицией, раскричалась бы, подняла шум… Не в лесу же мы, в общественном месте…

– Надо посмотреть, что на флешке, Ань, – прерывает мои размышления Ванька, – а потом решать, куда ее сдать. И кому.

– А где смотреть? И надо к Иванычу, узнать, что с ним, если уж звонить не хочешь…

– В клуб надо, там глянем, – отвечает Ванька, – а к Иванычу лучше не ходить. Могут сидеть там. Просто звякни Вовчику, но не говори, где мы. И долго не говори, чтоб не отследили.

– Откуда ты этого набрался? – удивляюсь я, а Ванька только снисходительно и очень по-взрослому усмехается, сразу делаясь года на три старше.

– Я ж не в лесу живу…

Мне ужасно хочется спросить, где у нас «не в лесу» десятилетние дети получают такие знания, но вовремя торможу. И без того дура дурой же, совсем от жизни отстала. У нас с Ванькой разница больше десяти лет, понятно, что это громадная пропасть между поколениями. Я в его годы вообще была девочка-одуванчик, домашняя, воспитанная бабушкой и дедушкой… А он, словно молодой хищный зверек, прекрасно знающий законы джунглей, в любой момент готов окрыситься. И в то же время это ребенок, маленький и одинокий… Вот как определить свое к нему отношение? Сейчас у нас явно не тандем взрослый-ребенок. Мы скорее друзья по несчастью, партнеры.

Докатилась, Анька, молодец…

– Ладно, двинули в твой клуб, посмотрим, из-за чего такой кипиш.

Глава 18

Через час, разглядывая фото, записанные на флешке, я понимаю, что вообще ничего не понимаю.

Честно говоря, когда шли еще в компьютерный клуб, в голове всякие мысли крутились, что там может быть. Вплоть до расчлененки и детского порно. Я даже прикидывала, как убрать от экрана Ваньку, если хоть намек на подобное засеку.

Но вот сейчас, оторопело просматривая фото мужиков, спокойно выпивающих за столом, жарящих шашлыки, удящих рыбу, лапающих, но довольно невинно, женщин с вполне определенными лицами и одеждой, я понимаю, что причина нашего преследования никак не может быть в этой флешке. Ну просто тут не за что зацепиться, вот реально!

Примерно половину всех фото занимают непонятные фотки документов. Я честно пытаюсь вчитываться, но ничего не могу разобрать. Наверно, какой-то умелец сможет все почистить, увеличить резкость и так далее, но для меня все сливается. Да и сама суть документов теряется за дикими канцеляритами, которыми перенасыщен тот текст, что еще возможно разобрать.

– И че там? – Ванька, благоразумно удаленный мною в самом начале просмотра, естественно, теряет терпение и лезет под локоть, – о! Тот дядька, которого я ткнул…

И тут же ойкает, замолкая.

А я разворачиваюсь к нему, медленно-медленно, искренне надеясь, что ослышалась. Ну, или что сейчас будет какое-то лайтовое объяснение. Не то, что сходу в голову залетает.

Смотрю на Ваньку, молча, тяжело.

Вокруг нас матерятся школьники, играя в стрелялки и взрывалки, все в наушниках, все заняты собой, а потому нас никто не слышит.

Я смотрю на Ваньку. И понимаю, что надежда моя на то, что ослышалась, тает. Умирает просто.

Он опускает взгляд, пыхтит, кусает губы, а затем, не выдержав зловещей паузы, взрывается:

– Ну а че? Он сам! Встал! И полез! Хватать стал! Я и ткнул!

– Ткнул? – вычленяю я основное.

– Ага… – сопит он расстроенно, – ножом…

– Который Иваныч дал?

– Ага…

У меня нет слов. Верней, слов много, но вот литературных и вменяемых – нет. Конечно, тянет высказаться, да и можно было бы это сделать, тут и не такое заворачивают засранцы, младше Ваньки даже, но я держусь. Проявляю силу воли, иначе чем буду отличаться от всех остальных взрослых, которых этот мелкий пакостник встречал на своем пути?

– Пошли.

Мы выходим из компьютерного клуба, находящегося в полуподвальном помещении ближайшей к дому Иваныча школы, добираемся до замусоренного скверика со следами жизнедеятельности местных выпивох и собаководов, отыскиваем более-менее чистую лавочку.

Я устанавливаю Ваньку перед собой, сама сажусь, предчувствуя, что мне стоит это сделать. И приказываю:

– А теперь с самого начала, подробно. И без утаек, Вань.

– Да уже и нечего говорить… – отводит он взгляд, но я раздраженно цепляю его за подбородок, настойчиво поворачиваю к себе.

– В глаза. И без утайки. Иваныч уже из-за тебя пострадал.

Упоминание Иваныча действует, Ванька поджимает дрогнувшую губу, вздыхает. Я на мгновение испытываю укол совести, потому что не надо так с ребенком, но тут же мыленно шлепаю себя по щеке. Этот засранец заслужил хорошей порки, на самом деле. В первую очередь, за вранье. Пусть почувствует хоть немного того ужаса, который испытываю я. Понятно, что дети не могут в полной мере оценить уровень опасности, хотя с этим-то у Ваньки как раз полный порядок, но, видно, где-то провис в логике и мышлении, раз столько нового узнаю с каждым откровением.

Засранец, посопев и покусав губы, начинает все же говорить:

– Ну… Я реально все рассказал… Я в самом деле чисто случайно увидел дядек с деньгами, и они реально меня закрыли… Я орал-орал, тут один из них, вот этот, на фотке, заходит, говорит: «Че орешь?» и замахивается на меня! Я увернулся, случайно нож в кармане, сложенный… Вытащил, как Иваныч учил, незаметно, и снизу в живот…

– Тоже, как Иваныч учил? – обреченно уточняю я, и Ванька кивает:

– Да… Снизу, и не рукой, а всем телом чтоб удар…

Закрываю глаза на мгновение, офигевая от услышанного и ощущая, как волосы на затылке начинают шевелиться.

– А он захрипел, зацепился за стул и свалился… – продолжает Ванька, уже спокойнее, даже с азартом, словно игрушку рассказывает какую-то, активно жестикулирует, – и башкой грюкнулся об пол! Там звук такой был! Ну, я нож вытащил и отскочил, Иваныч говорил, что кровь может брызнуть на руку, надо отходить…

Иваныч, чтоб тебя… Ох, выскажу, когда увижу… И лучше бы тебе прикинуться без сознания…

Как же я так упустила момент, когда милое общение старика с парнишкой переросло в обучение коммандос? Сама виновата, дура… Надо было нож этот изъять сразу, как увидела… И Иванычу строго запретить забивать голову ребенка всякой опасной ерундой…

– Я отошел, нож убрал, а крови там толком и не было, кстати… Только на лезвии чуть… – продолжает, как ни в чем не бывало, Ванька, – а потом его обыскал, хотел ключи взять, чтоб выйти из офиса, да и услышать могли, он так падал, с грохотом… Надо было быстро… Вот в кармане нашел телефон свой и ключи. И флешку эту…

– Ванька… – прерываю его, – ты точно все мне рассказал? Больше ничего не было? Точно?

– Да-да! – кивает он и глаза делает честные-честные…

Я всматриваюсь какое-то время, пытясь найти признаки вранья, но ничего не вижу. Даже если и обманывает… Черт, ну вот какой из меня воспитатель? Какого фига вообще?..

Но это так, вопросы в пустоту, в космос.

Решить нашу проблему это не поможет. Значит, надо отставить в сторону и потом повыть на луну, жалея себя, дуру, впершуюся по самые помидоры в проблемы чужого ребенка…

А пока найти того, кто поможет решить. Потому что я не вывожу, определенно не вывожу…

– Так, что ты про отца своего знаешь?

– Нефиг! Не хочу про него! – Ванька отворачивается, щерится, словно мелкий хищник, но я не в том настроении, чтоб это все выслушивать и успокаивать его. Довел уже своим враньем и недоговорками! Мне страшно подумать, что тот мужик может быть мертв… Хотя, вряд ли.

Припоминаю слова преследователей Ваньки той ночью. Они не выглядели прямо очень озабоченными, думаю, если б на руках труп имели, то по-другому бегали…

Значит, все не так страшно. Или это я себя так успокаиваю?

В любом случае, пора ребенка сдавать родителям, пусть они с ним занимаются. Попробовать, по крайней мере, стоит.

На мать надежды никакой, это можно сразу мальчишку в полицию вести и вешать на него всех собак.

Отец Ваньки, по отзывам Иваныча, серьезный человек… Может, поможет? Хотя бы сына прикроет от колонии… Во сколько сейчас в колонию сажают? И почему я вообще об этом думаю? Боже… Давно ли моя жизнь была простой и понятной? Предсказуемой?

Я смотрю я на Ваньку строго и прерываю его истерику коротким:

– Рот закрыл. Быстро говори, где можно отца найти. Знаешь?

– Нет! – и глаза вниз.

– Знаешь. Говори.

– Нет! Он все равно не поможет! Он даже не знает про меня!

– Ну вот и пришло время узнать.

Глава 19

– А он точно здесь может быть? – я с сомнением рассматриваю облезлую вывеску спортклуба «Арсенал», расположившегося на втором этаже старого, еще семидесятых годов постройки здания магазина.

Когда-то это место называлось «Эластиком» и продавало промтовары типа резиновых «мыльниц» и страшных, как вся моя жизнь, пупсов. А после наступления благословенного времени капитализма, тут привычная солянка из «Шестерочек», «Все по 39», аптек и прочего. И вот, на втором спортклуб приютился.

С опаской заглядываю внутрь, наблюдаю лестницу, довольно крутую, пропадающую в черном провале неосвещенного коридорчика. Страшно, блин…

Поворачиваюсь к насупленному Ваньке, с независимым и гордым видом пинающему выщербленную тротуарную плитку.

– Здесь, – наконец, соизволяет он ответить, – пацаны говорили, каждый вечер тут…

– Место странное… – высказываю я сомнения, оглядываясь.

На город опускается вечер, уже восемь скоро, еще очень светло, начало лета все-таки, но все равно не по себе.

Мы не в Крестах, а в Новом городе, но место все равно не очень презентабельное. И как-то не сильно похоже, что человек, привыкший проводить тут время, способен чем-то нам помочь… Или Иваныч ошибся в его определении? Может, когда-то давно этот… как его… Хазар и был крутым, но время его, судя по всему, прошло…

– Нормальное место, – оттопыривает губу Ванька, – это его клуб, пацаны говорили…

– Что-то дофига твои пацаны знают, – кошусь я на него, – может, врут?

Это я так завуалированно намекаю на лапшу на ушах Ванькиного авторства, если что. Потому что после всего, что он уже успел сделать и мне не сказать, берут сильные сомнения, и никак я их не выветрю из подсознания.

Очень уж сильно Ванька не хотел мне выдавать адрес отца, прямо сопротивлялся козликом бодливым, уверяя, что вообще не в курсе, что не видел и не знает…

И только когда я пригрозила, что прямо сейчас встану и пойду в полицию и плевать мне на все, упертый засранец сдался.

Выдал адрес.

И молчал всю дорогу, пока мы ехали сюда на троллейбусе, радуясь, что проездные не потеряли ни я, ни он.

И теперь, глядя на затрапезную вывеску спортклуба, который, по Ванькиным уверениям, принадлежит Тагиру Хазарову, поневоле подозреваю обман.

Может, мелкий хитрец предполагал такую мою реакцию и надеялся, что струшу и не пойду туда?

– Не врут, – бурчит Ванька, – все в городе знают, где у Хазара клуб…

– Очень странное место… Я как-то думала, что у него все более… презентабельно…

– А нахера ему? – удивляется Ванька, – он же для себя, а не для бабла.

– Это что еще за «нахера»? – строго поправляю я его, – прекрати сейчас же!

– Ага, а тебе можно, значит?

Так… Налицо педагогический коллапс. И не вовремя сейчас.

Пару секунд размышляю, надо ли еще что-то говорить, потом признаю свое полное поражение. Нечего было и начинать, блин.

– Ладно… Стой здесь, понял? Если через полчаса не выйду…

– Ань… – Ванька неожиданно цепляется за меня, смотрит напряженно, – не ходи. Ну не надо тебе туда… Я дурак… нахера сказал?

– Прекрати ругаться… – на автомате опять делаю замечание, а сама растерянно смотрю в его глаза. На мокром месте, что ли? Это еще что за новости… Боится тут остаться? – Не бойся… – тяну его к себе, отвожу в сторону, к небольшим скамейкам в тени раскидистых кустарников, – я быстро, ну что ты… Просто узнаю, там ли он… И приду за тобой… Ты и не успеешь испугаться…

– Да я не за себя боюсь, дура! – рявкает раздраженно Ванька и вырывает у меня локоть, – нечего тебе там делать! Сам пойду!

– Придумал тоже, – удивляюсь я, пропуская мимо ушей «дуру», все равно в плане установления границ и воспитания полное фиаско, – ты маленький…

– А ты прям большая! – парирует Ванька, выдыхает, садится рядом со мной на лавку, трет макушку с досадой, – нафига я вообще… Тоже дурак… Нечего тебе там делать… Не хотел же…

– А что за пацаны тебе рассказали? И давно знаешь про… это место? – решаю я не торопиться, все равно десять минут туда, десять сюда погоды не сделают, а так может буду понимать, к чему готовиться, раз уж на Ваньку неожиданная откровенность напала.

– Год знаю, – сухо отвечает он, – случайно тема зашла за Хазара… В школе старшие курили, терли, что надо к нему, сюда, типа, тут реально учат, а не просто танцы… Я имя услышал и спросил…

– Хотел встретиться? – спрашиваю я аккуратно, помня, насколько эта тема непростая для него. И что сейчас может быть взрыв.

Но Ванька меня удивляет в очередной раз.

Он кивает и говорит спокойно:

– Хотел встретиться… И завалить его, тварь.

Ох… Я молчу, только глупо хлопая ресницами и не понимая, как реагировать на это. Переубеждать? Воспитывать? Говорить, что так нельзя? Ага… Воспитательница, блин…

– Вань… – аккуратней, Аня, аккуратней… – а ты не думал, что мама могла… чуть-чуть преувеличить? Или ты не так понял просто…

– Все я так понял! Все понял! – Ванька взрывается, но я ожидаю этого, потому успеваю перехватить худенькое тельце и сжать в объятиях.

– Ладно, ладно… Прости… Давай… Давай сначала поговорим с ним все же?

Он сопит мне в плечо, дышит тяжело, весь напряженный и злой. Я держу, перебарывая сопротивление. И не говорю больше ничего, почему-то безотчетно понимая, что сейчас не слова нужны, а тепло человеческое. Его давно не обнимали. Он совсем один в этом мире, защитник, герой, безумно маленький и безумно отчаянный… Как же меня угораздило? Вот так, сразу и наотмашь?

Вскоре Ванька перестает сопротивляться, чуть обмякает, и я тихо говорю:

– Вань… Надо идти мне.

– Я боюсь, что ты уйдешь… И не придешь больше… – говорит он жалобно, и его чистые детские интонации режут наживую, вспарывают грудь слезами, – что он и с тобой сделает… Что-то… Не поможет он нам, Ань… Он тварь.

– Надо попробовать, Вань, – шепчу я, – и к тому же я умею драться, веришь? Я его сама убью. Или тебе оставлю, договорились?

Понимаю, что поступаю неправильно, что нельзя это поощрять… Но я уже говорила, что нифига не воспитатель? И сейчас просто выдаю то, что чувствую, искренне. И Ванька это понимает. И верит.

Кивает, отрывается от меня, вытирает нос кулаком.

– Я тут посижу. Через полчаса если не выйдешь, буду в ментовку звонить. Пусть меня берут и клуб этот выворачивают наизнанку…

– Договорились, – киваю я.

Встаю и иду ко входу в клуб, стараясь шагать твердо и не показывать, насколько отчаянно трушу.

Черный провал лестницы пугает, но отступать нельзя.

Ванька смотрит.