Текст книги "Чужой ребенок"

Мария Зайцева
Чужой ребенок

Глава 1

 
а потом она приходит,
смотрит темным, в дверь стучится.
ты с ней и не вместе вроде
так, горошина, частица.
оттиск прошлого печальный
блик на волнах отсверкнувший
луч потерянный случайный
ветер, на плече уснувший.
и ты смотришь и не веришь
что такой была когда-то
и какой шкалой замеришь
ощущения распада?
ты забыла зачеркнула.
ты другая, ты умнее.
а она пришла, вернула
вздох от приоткрытой двери.
все логично, все в природе,
всем хватает и не мало…
лишь во сне к тебе приходит
та, которой ты не стала.
 

3.05.2020

 
«…Не дойду я до дома…»
 

Хорошая песня. Протяжная такая. И петь ее легко, под нос бурчать. Даже если твой случай не соответствует словам.

Как мой, например.

Потому что я трезвая, я вообще, можно сказать, не пью. Ну, просто так, в смысле. А только по поводу.

Сейчас повода нет, я иду домой, щурюсь на вечерние сумерки и рассеянно почесываю переносицу пальцами. Натертости от медицинской маски – это такое зло, что лишь медики, которые, бывает, по суткам в них находятся, могут в полной мере заценить.

Вечер уже давно плавно перешел в ночь, приятную, практически летнюю такую, и я топаю со смены, не торопясь, лениво и расслабленно. Песню напеваю вот. Хотя, мне по возрасту ее даже и знать-то не положено.

Это бабушка моя пела, когда прибиралась по дому. Хорошо так у нее выходило, душевно. Особенно, тема «если б только я знала, что так замужем плохо…». Обычно в этот момент она смотрела на деда, спокойно изучавшего газету, а тот весело пыхтел в ответ трубкой.

Вот такое забавное подначивание друг друга людьми, счастливо, душа в душу, прожившими вместе больше пятидесяти лет.

Воспоминания о бабушке и дедушке, как всегда, заставляют улыбнуться, и даже ноги не особо сильно ломит после целого дня без возможности присесть.

Смена была тяжкая, прям очень.

Сначала, еще когда только заступила с утра, привезли бабушку с непроходимостью кишечника. Яиц наелась. Вроде, Пасха прошла уже, обычно после нее к нам такие случаи косяком везли. А сейчас конец мая… Ну, это еще ничего, просто, когда ставила бабке систему, выяснилось, что у нее еще и сердечный приступ, который скоряки проморгали. Валя, дежурный врач, ругался, как сапожник…

Потом умер пациент. Но он был безнадежный, так что нам оставалось лишь зафиксировать и отправить тело в морг. С родственниками Валя разговаривал сам, это его обязанность.

Потом мы сели пить утренний кофе… И понесло-о-ось…

Авария с тремя пострадавшими, потом отравление, потом суицидника до кучи, а вишенкой на торте – вечером уже – парнишку, обварившегося кипятком. В колодец упал, бедолага.

Короче говоря, села я только вечером, когда переобувалась из тапочек в кроссы.

Конечно, Вовчик, санитар, тоже сменявшийся со мной, предложил подвезти до дома, но вечер был настолько теплый, а дышать так хотелось, что я отказалась.

И вот теперь шагаю себе спокойно, наслаждаясь легким шевелением листвы на тополях, гудением проезжающих мимо машин и, самое главное, отсутствием людей вокруг!

Поздно совсем, по нашей пустой и темной улице даже влюбленные не шастают. Изредка собачники встречаются, да и для них уже не время.

Потому-то темную невысокую фигурку я замечаю издалека.

Мальчишка, лет, наверно десяти-двенадцати. Худой такой, вихрастый. Волосы по-модному выбриты с одной стороны, какой-то затейливый рисунок там. Это я уважаю, сама такая же. Еще и татуху набила на шее, и ухо все в пирсинге. Ну а что? На работе не видно под маской и шапочкой, а во внерабочее время – чего хочу, то и ворочу.

Прикольно, что я обращаю внимание на прическу парнишки и вообще не думаю о том, какого хрена он в полпервого ночи один на улице?

Хотя, я вообще ни о чем не думаю. Ну, идет куда-то… Взрослый вполне пацан уже. Может, дела у него…

Я в чужую жизнь не лезу и хату предпочитаю иметь с краю. Так целее для нервов и здоровья.

И, когда парнишка, поравнявшись со мной и отчаянно блеснув в темноте белками глаз, резко движется в мою сторону, я настораживаюсь. Парень практически с меня ростом, потому что я от природы мелкая. Может, хочет ограбить?

Так-то фиг ему, конечно, что обломится, но все равно, зачем мне неприятности?

– Девушка! – неожиданно тихо и как-то ломко обращается он ко мне, – девушка… Помогите мне!

Так, а вот тут возможен уже развод.

Я про такое тоже слышала. Пускают бандиты вперед вот такого парнишку к путникам одиноким, тот просит помощи, ведет за собой в темный уголок, где уже ждут большие серьезные дяди…

Потому я просто торможу, не вынимая рук из карманов. Там у меня есть ключи и газовый баллончик.

Естественно, парня я не буду радовать ни тем, ни другим, но все же так спокойнее.

– Девушка… – он незаметно оглядывается, я не ловлюсь и взгляда с него не перевожу. Настораживаюсь только еще больше. – Можно, я с вами постою тут?

Когда он подходит еще ближе, я понимаю, что мальчишка совсем маленький, не старше десяти лет, просто такой… Длинненький и худенький. И что он очень сильно напуган. Или актер хороший, тут не поймешь. Но трясет его явно не наигранно.

– Что такое? Случилось что-то? – спрашиваю тихо, подмечая, что к нам приближается еще кто-то.

Из темноты боковой дорожки, той, что идет параллельно тротуару и спрятана за кустарником, выруливает мужик. Довольно высокий и крепкий.

Мне это все еще меньше начинает нравиться, но просто уйти я не могу. По всем признакам похоже, что парнишка реально очень сильно напуган. До зубовного стука.

– Я… За мной дядька идет, от арки во дворе, – мальчик не оглядывается больше, только ежится, а я коротко смотрю на мужика. Что характерно, тоже притормозившего и пялящегося на нас. Напрягает как, ух, блин!

– Который? Тот, что за спиной у тебя? – тихо спрашиваю я.

– Да, – парнишка ежится еще сильнее, вижу его бледное лицо и черные зрачки. Расширенные. Испуган? Вдет?

– Ты ничего не употреблял? – на всякий случай спрашиваю и внимательно отслеживаю реакцию.

С наркоманами я встречаюсь чаще, чем бы этого хотелось, признаки ловлю на раз. Но сейчас ночь, темно… И сама ситуация, блин, плохая очень.

– Не-е-е-е! Вообще не! Просто… Поздно шел домой, а он тут вышел и за мной. И идет, не отстаёт. И народу никого, как назло. А у меня возле дома – темень. И глухая стена. Ори – не доорешься…

Парнишка говорит это все тихо и быстро. С таким отчаянием, что мне самой становится не по себе. Страшно.

Я опять смотрю на темную фигуру в тени кустарника. Стоит. Терпеливо ждет, пока я… Пройду дальше? Оставлю мальчишку одного на улице?

Издалека по мне не поймешь, парень я или девчонка, джинсы, толстовка, капюшон на голове. И возраст не поймешь.

Потому, если бы я была маньяком (ох, блин, упаси, Господь), то я бы точно чуть-чуть подождала, пока потенциальная жертва поговорит… и повела бы ее дальше. Или сразу двух жертв, если первой жертве удастся уговорить знакомого или незнакомого пойти вместе…

– Погоди, а позвонить родителям? – спрашиваю я.

– Не, у меня никто не возьмет, – кривится парнишка.

– Хорошо, – вопрос с родителями оставляем открытым, хотя дико странно. Твой десятилетний сын мотается по улицам ночью, а ты не ждешь звонка, не волнуешься? Ну… такое… У меня, конечно, детей нет, да и не особо хочется, если честно, но даже мне тут понятно, что налицо недоработка родителей. – Давай в полицию.

– Я… не могу, – мнется парень, – у меня нет телефона вообще…

Нифига себе. То есть, в наше время у десятилетнего лба нет телефона? Это что за нафиг?

– Ладно, давай я тогда, – решаю я и вынимаю телефон. Есть, конечно, опасения, что мальчишка его сейчас выхватит и смоется, но, во-первых, невелика потеря, а во-вторых, за глупость надо платить.

Парень кивает, в темноте ярко вспыхивает экран телефона, я набираю три цифры, жду, когда проговорит робот, и наблюдаю одним глазом за парнишкой, а вторым – за мужиком. Косоглазие обеспечено. Как работать буду?

– Дежурная часть, – раздается в трубке усталый мужской голос, и я радостно и громко выдаю на всю улицу:

– Полиция? Меня преследует какой-то человек на улице!

Голос мой, звонкий и напряженный разносится далеко, и мужик торопливо сигает в кусты.

– Где вы находитесь? – спрашивает полицейский.

– Улица Маршала Жукова, дом десять, со стороны пешеходного перехода на четвертый квартал.

– Ваши фамилию, имя, отчество назовите, вас еще преследуют?

– Нет, он в кусты прыгнул, – признаюсь я, – как только услышал, что я вам звоню.

– Вы в опасности сейчас?

– Нет уже… Наверно… – пожимаю плечами, оглядываюсь. Мужика нигде нет, парнишка стоит рядом, вытянувшись, похожий на худенького несчастного суслика-суррикатика, смотрит на меня напряженным, испуганным взглядом.

– Тогда идите домой, и, если опять увидите преследователя, позвоните.

– А если он на меня нападет? – резонно замечаю я, – и я не успею набрать?

– Тогда берите такси и приезжайте в отделение. Примем заявление с подробным описанием преследователя.

– Но ведь… Он может еще кого-нибудь за это время…

– Девушка, вы не уверены, что он за вами шел, – прерывает полицейский, – может, он просто по своим делам шел? Состава преступления нет. Но, если вы настаиваете, опишите нам его, а потом приедете в отделение, примем заявление, составим фоторобот…

– Хорошо…

Я какое-то время еще разговариваю с полицией, громко и внятно, чтоб, опять же, слышала вся улица и близлежащие кусты, описываю мужика, правда, кроме роста и темной одежды, ничего не помню, но все равно стараюсь изо всех сил.

Мальчишка все это время смотрит на меня, терпеливо ждет.

Наконец, я кладу трубку.

– Ну все, сделала, что смогла. Наверняка, он уже до обводной добежал от страха, так что не волнуйся, иди домой.

– Да. Спасибо тебе большое, – кивает он, неуверенно и жалко улыбаясь. Чувствуется, что парень все еще основательно не в себе, испуган и напряжен. – Я чет так перенервничал… Иду, а он за мной… Идет и идет, идет и идет…

– Ну, теперь быстро домой беги, – киваю я.

– Ага, спасибо еще раз!

Он разворачивается, сует руки в карманы и, оглядываясь, торопливо идет в сторону длинного, и в самом деле, глухого дома, возле которого ни одного фонаря не видно.

Я смотрю ему вслед, и сердце начинает щемить от вида беззащитной фигурки, уходящей в темень одиноко и напуганно.

Черт… Аня, это не твое дело. Ну не твое же дело! Ты все, что могла, уже сделала! Ты – помогла! Многие бы на твоем месте и этого…

– Подожди! – кричу я ему в спину и догоняю. Хватаю за рукав обтрепанной толстовки.

Парнишка смотрит на меня огромными глазами, немного удивленно и… с надеждой? Словно я – его защита, нежданная, но желанная. Этот взгляд режет мне по сердцу непрошенным теплом, но я отгоняю неправильное и ненужное мне ощущение.

Я просто помогу, доведу до дома. В конце концов, здесь реально, как у негра в… самом темном его месте.

– Пойдем, я провожу.

– Спасибо.

Он с готовностью цепляется мне за рукав и топает в сторону дома.

Я не сопротивляюсь, позволяя ему указывать дорогу в темноте.

Черт…

Надеюсь, я не пожалею о своем поступке.

Глава 2

Я живу не в самом благополучном районе нашего города. Самый благополучный – Ново-Речной. Там, как понятно из названия, все новое – дома, улицы, школы, говорят, даже спортивные площадки имеются, вандалами не разбитые. Мой район – Старо-Речной, проще говоря, Старый. И тут все печальней, конечно, но не так, как еще в одном, третьем районе, в простонародье называвшемся Кресты. Я так думаю, по названию известной Питерской тюрьмы, а еще потому, что там рядом в самом деле – тюрьма. И многие из бывших заключенных, выходя из нее, тормозят в Крестах, отдыхая от зоны, а затем так и остаются там же. Понятно, что в Крестах у нас лучше по улицам ночью не ходить, да никто и не ходит.

А вот в Старом – еще все относительно прилично.

Потому я и удивляюсь, рассматривая здоровенное здание бывшей вьетнамской общаги, куда привел меня парнишка со смешным именем Ванька. Ванька-встанька…

Правда, на игрушечного пузатика он совершенно не похож, но вот улыбка, возникающая на бледном лице… ну, есть что-то. И веселый такой. Как только понял, что опасность миновала, шел рядом, чуть ли не подпрыгивал.

Правда, пытался из себя солидного мужчину строить, но все равно периодически срывался на детский подпрыг.

Мне было смешно даже.

Волнение и опасения, что все же ведет меня Ванька в ловушку, испарились, и мы весело провели время в пути, болтая за жизнь.

Ванька рассказал, что живет с мамой, но сейчас она, наверно, на работе. Работает она продавцом в круглосуточном магазине-разливайке, потому, естественно, парня не контролирует.

Сам Ванька ходит в школу, учится хорошо. На мой скептический взгляд последовали обиженно поджатая губа и уверения, что «точно хорошо… ну… иногда плохо».

Припозднился, потому что у приятеля заигрался в видеоигру. И время не заметил.

Вполне логичная история для мальчишки десяти лет.

Болтать мне с ним легко и не напряжно, хотя я не особенно люблю детей, на самом деле.

Всю жизнь живу одна, с тех пор, как бабушка с дедушкой умерли.

И в последние годы, особенно после детдома, кайфую просто от одиночества.

И не надо мне никого, хорошо так, когда никто в спину не дышит, разговорами не отвлекает.

После шести лет в детдоме – это прям ценно очень.

Работа у меня адская, но я ее люблю. И не представляю, что могла бы, например, выйти замуж, там, детей завести… Не хочу.

А, так как реанимация у нас взрослая, детей везут в детскую сразу, то я и по работе с ними не сталкиваюсь. Опыта мало, короче говоря.

И потому с Ванькой-встанькой разговариваю, как привыкла, по-взрослому, не делая скидок на его возраст и прочее. И он, похоже, это оценил и даже уважением ко мне проникся… Ну, я так думаю.

Подъезд общаги, естественно, не оснащенный лавочками и прочими вещами, удобными для постоянного сидения и воздействия на нервы жителям, выглядит мрачновато.

Фонарь снаружи не горит, внутри, насколько можно видеть по лестнице – тоже света нет.

– Ну ты иди, – шмыгает Ванька, – тут я сам уже.

Я еще раз смотрю на черные окна подъезда, потом решаю:

– Давай, до квартиры доведу уже. А то телефона у тебя нет, мало ли, какой утырок на лестнице встретится…

– Ага, – резонно возражает Ванька, – а обратно сама пойдешь по темнотище, тоже мало ли кто встретится… у нас тут полно…

– За меня не бойся, – успокаивающе подмигиваю я, – я – везучая.

– Ага… – опять хмыкает Ванька, затем косится на черный подъезд… И кивает.

А я, смиряя неуместную жалость, остро резанувшую по сердцу, первой открываю дверь.

– Какой этаж?

– Пятый… Лифт не пашет уже третий месяц…

– Весело…

Мы идем, болтая довольно громко, чтоб разогнать черноту и прячущихся в ней вурдалаков.

Я подсвечиваю фонариком ступени. Грязища, шприцы использованные, бутылки. Вонь от мусоропровода.

Как они тут живут?

И Ванька каждый день тут ходит?

Не твое дело, Ань. Не твое.

Сколько их тут, таких вот? Всех не пожалеешь… Тебя никто не пожалел.

Мы доходим до пятого, останавливаемся у ветхой двери, обшитой дермантином.

– Ну все, я дальше сам, – поворачивается ко мне Ванька, – спасибо, Ань… Ну, короче…

– Да все путем, – успокаиваю я его, параллельно вызывая в приложении такси. Хватит, нагулялась я чего-то по темноте.

На экране показывается машинка и сообщение, что такси будет у меня через десять минут. И то хорошо, сюда, в жопу мира, особо не любят ездить.

Я киваю, уже, практически, разворачиваясь, когда дверь Ванькиной квартиры распахивается и оттуда вываливается пьяный в дымину мужик. Он смотрит на меня мутными глазами, переводит взгляд на Ваньку.

– Это че такое тут? – ругается он, – а ну, пошли отсюда!

– Сам иди! – неожиданно звонко и четко отвечает Ванька, – нефиг тебе тут делать!

– Че? – удивляется мужик, а потом делает движение, чтоб поймать Ваньку, но путается в ногах и с воплем летит вниз с лестницы.

Ну, может, не сам летит. Может, я ему пинка даю для ускорения…

Внизу пролета мужик вяло матерится, пытаясь встать. Судя по всему, особо он не пострадал. Ну и хорошо.

– Мам! – орет в квартиру Ванька, – мам!

Он смотрит на меня смущенно и стыдливо, понимая, что зрелище вообще неприглядное и переживая из-за этого, но я тоже кое-чего повидала и как раз в его возрасте, так что таким уж точно меня не удивить.

Улыбаюсь, посматриваю на экран телефона. Мужик внизу перестает материться и теперь мирно храпит.

– Ванька! – раздается из квартиры пьяный женский голос, – сынок… А ты чего так долго? Уроки дополнительные были в школе?

Офигеть, мамаша, конечно. Время уже за второй час ночи перевалило, а она даже и не заметила ничего…

Ванька тоже понимает, что ситуация тупая и стыдная, а потому торопливо идет в квартиру:

– Мам! Все нормально!

В коридоре появляется женщина, высокая и стройная. И когда-то, скорее всего, очень красивая. Бывает такое, что даже за годами беспробудного пьянства видно, какой человек был раньше.

Так вот, мама Ваньки раньше была, судя по всему, нереальной красоткой. Но это было давно.

Теперь передо мной просто рано постаревшая пьяная женщина.

Она переводит бессмысленный взгляд с сына на меня, потом обратно.

– Это кто, Вань? Подружка твоя?

– Ага, типа того, – быстро кивает Ванька, косясь на меня, – иди ляг.

– Ой… А я же поесть еще не приготовила… Там Роберт пиццу принес, будешь?

– Да щас, – рычит уже Ванька, раздосадованный этой сценой, – эту пиццу можно жрать только если хочешь на толчке провести всю ночь!

– Сынок… ну зачем ты так? – голос у нее заплетается, ноги тоже, еле стоит.

– Иди ляг! – отрывисто приказывает Ванька.

– Ой… Командир, – с хвастливой и жалкой пьяной гордостью заявляет его мать и послушно идет вглубь квартиры, – прямо, как его папаша… Ур-р-род…

Я смотрю в экран, делая вид, что сильно занята отслеживанием заблудившейся тачки, и не заметила ничего такого.

Но Ванька не собирается прятаться.

– Ты прости, мама… Она… Не всегда такая… – бормочет он, опять стыдливо отводя взгляд.

А мне снова становится его остро жалко.

И не потому, что навевает ненужные ассоциации, с этим у меня проблем нет…

Но просто…

Не должен ребенок приходить домой в два часа ночи.

Не должен ребенок видеть свою мать вот такой.

Не должен открывать пустой холодильник с кусками позавчерашней пиццы и бутылками пива.

Не должно такого быть! Не должно, черт!!!

Не знаю, что мной движет в этот момент, но я делаю то, что считаю нужным.

Выгребаю из кошелька все наличные. Там немного, но нам сегодня выдали аванс на работе, я сняла деньги по дороге домой в круглосуточном банкомате.

– Вот, – сую стопку купюр Ваньке в руки, – здесь немного, но хватит на еду. И на телефон простенький. Чтоб, если вдруг опять пойдешь ночью… Но лучше не ходи, ладно?

– Да ты чего? – он краснеет, пытается мне вернуть деньги, но я не беру, сую ему обратно, настойчиво смотрю в глаза.

– Это – просто взаймы. Ты же подрабатываешь? Листовки раздаешь, да?

Он кивает.

– Вот заработаешь и отдашь. Ясно?

– А как я тебя найду, чтоб вернуть?

– Номер запиши, телефон купишь и позвонишь, забьешь к себе.

Он кивает, нехотя берет деньги, записывает номер.

– Только с возвратом, поняла? Я заработаю и все отдам.

– Само собой! Ну все, моя машина подъехала, пока! Завтра поесть себе купи в школе. И после школы, домой чего-нибудь купи. А деньги матери не показывай.

– Да не дурак, – солидно кивает он.

Я сбегаю вниз, перепрыгиваю через храпящего мужика, выскакиваю из подъезда. Выдыхаю.

Нестерпимо хочется курить, но я бросила. И начинать не собираюсь.

Машина уже подъехала, я сажусь на заднее сиденье.

Смотрю на мелькающие фонари, на темные придорожные кусты и кое-где горящие окна в домах.

На щеках влага, удивленно провожу ладонью, смотрю на мокрые пальцы.

Слезы.

Глава 3

– Ты чего опаздываешь? Я из-за тебя на автобус не успею, – шипит ночная медсестра Зоя, пока я, спешно скинув кроссы, переодеваюсь в форму и натягиваю пониже шапочку.

Отвечать ей ничего не собираюсь, хотя могла бы.

Во-первых, пришла я вовремя, пусть не болтает, а во-вторых… Не до нее мне. И без того не в свою смену выхожу, толком не выспалась после вчерашнего приключения с Ванькой-встанькой, вертелась всю ночь, переживала чего-то… Вот ведь странность, ситуация-то стандартная, обычная самая… А меня почему-то повело. Удивительно просто.

– Пошли, сдам тебе пациентов, как раз перед планеркой успею, – Зоя, с огорчением поняв, что лаяться я не собираюсь, ощутимо сдувается, и дальше мы начинаем обычный рабочий день.

Сдача пациентов, листы назначения, поступившие, вчерашние, список лекарств для получения, не меняющийся, практически, никогда: физраствор, глюкоза, спирт, вата, пластыри, системы, шприцы, гормоны, магнезия и прочее, прочее, прочее…

За ночь новых пациентов не случилось, слава всем богам, из старых никто не умер, так что особо докладывать Зое на планерке нечего.

Зевающий ночной врач, приходящий реаниматолог Костя, вяло кивает на перечисления Зои и умудряется еще и мне подмигивать. Смотрится это потешно, я улыбаюсь в ответ. Перехватываю взгляд начальства, анестезиолога-реаниматолога Димы, отворачиваюсь. Вот за что не люблю дневные будние смены, так это за его присутствие. Ошибка прошлого, чего уж там. Мне кажется, мало кто из молоденьких, только пришедших после училища медсестер, умудряется избежать служебного романа. Я – вообще не исключение. И пять лет назад не избежала.

Теперь пожинаю плоды по полной программе.

Нет, Дима неплохой мужик и хороший спец, с ним на смене легко, он глупостей не делает, не орет попусту, и подставы от него не ждешь.

Наоборот, прикроет даже.

У меня однажды пациент в делирии от стола отвязался, пнул меня ногой в живот и, пока воздух хватала, да на пол валилась, умудрился на окно залезть и вниз с третьего этажа упасть. Короче, оттуда сразу в морг повезли, а нас комиссии еще полгода донимали. И любой другой врач спокойно свалил бы всю вину на медсестру, которая плохо привязала и вообще почему-то не смогла утихомирить двухметрового мужика, впавшего в белую горячку. Но Дима нас отбодал. И себя, и меня. И вообще, сделал все, чтоб меня поменьше трепали вопросами.

Наш недо-роман к тому времени уже год как закончился, причем, по моей инициативе, потому что с женатыми мужчинами спать не комильфо, и совершенно неважно, насколько одинокими и покинутыми ощущают себя на смене эти женатые мужчины.

Но у Димы, судя по всему, сохранились ко мне теплые эмоции.

Короче говоря, я была ему благодарна. Но вот работать под постоянным внимательным взглядом и периодическими разговорами, которые при правильной подаче легко сошли бы за харрасмент… Ну такое… Так себе.

Но я терпела. Терпела и думала о том, что надо еще чуть-чуть наработать стаж. А потом сваливать в терапию, например. Или гинекологию. Кардиологию, наконец. Место в любом случае будет. Медсестер, с опытом работы в реанимации, с руками отрывали везде.

Я все думала об этом, думала, думала… Да так и не решалась. Не представляла, как можно работать где-то еще… Странным казалось даже такое. Приходить на работу, без нервов и стресса проводить часы… А если в терапии, например, то вообще отдых, особенно после реанимационного треша…

Не представлялось, никак не представлялось.

После планерки привычно занимаюсь работой.

В обед заглядывает Иваныч, наш больничный столяр, слесарь, сантехник, электрик и на все руки мастер.

Мы с ним иногда болтаем, когда время есть у меня, он конфетки приносит. Понятно, что в медицине недостатка в конфетах и спиртном никогда нет, но все равно приятно. Дочкой называет… Меня так… Да никогда не называли.

– Эх, дочка, замуж бы тебе, – вздыхает Иваныч, отпивая крепкий, черный, словно деготь, чай. Чифир прямо, а не чай.

– Пффф… – смеюсь я, – зачем? Чего я там не видела?

– Ты – красивая, молодая, деток тебе…

– Вот уж чего-чего, а детей точно не надо.

Вспоминаю смешливые глаза Ваньки, его черные вихры, задорно торчащие в разные стороны… А ведь, залети я в шестнадцать, у меня вполне мог бы быть такой вот Ванька… Свой.

Черт!

С досадой смотрю на Иваныча. Ну вот надо же, принесло его тут, со своими провокациями!

– У нас стул в палате на ладан дышит, – прерываю его наставления, – и зеркало в сестринской все время криво висит.

– Посмотрим, дочка, все посмотрим… А вот замуж бы тебе. Мужа хорошего… Чтоб не боялась жить…

Отворачиваюсь, иду работать.

Машинально проделывая обычные манипуляции, записывая их, почему-то все время думаю о последних словах Иваныча.

С чего он взял, что я боюсь жить? Нисколько не боюсь. Да черт, я такого навидалась, о какой боязни речь вообще?

Ничего подобного…

Боюсь жить. Как это? Как вообще можно бояться жить?

С досадой замечаю, что допустила ошибку в записях, переделываю.

А все из-за Иваныча! Тоже мне, провидец-сваха!

После привозят тяжелого старика с инсультом, и я забываю про слова Иваныча до самого вечера.

И вообще… забываю.

Потому что они – не про меня совершенно.

– Ань, подвезти?

Дима, уже сменившийся и переодевшийся, ждет возле двери, поигрывая ключами от новой иномарочки.

Так. Значит, все эти взгляды утром на планерке и потом в течение дня были неспроста…

– Нет, спасибо, – вежливо отказываюсь, натягивая капюшон на обесцвеченную макушку.

Дима смотрит на меня с неудовольствием.

– И чего ты все время, как пацан-недоросток одеваешься? Красивая же баба…

– Спасибо, – сдержанно благодарю его, сажусь, чтоб переобуться.

– Ань… – голос Димы меняется, становится бархатным таким, плавным… Знакомо, очень знакомо. Не так давно слышала, как он Марину из терапии именно таким нежным игривым баритоном уговаривал прогуляться… До ординаторской в ночную смену, ага. – Ну чего ты шарахаешься от меня?

– С чего ты взял? – удивленно поднимаю на него взгляд, реально удивленно, потому что не замечала за собой «шарахания». Исключительно деловые отношения!

– Ань… – он поднимает меня за локти, перехватывает за талию.

Да черт!

Торопливо выпутываюсь из его рук.

– Дим, ты чего? Медсестры в больнице закончились, что ли? По второму кругу пошел?

– Ань, ты сейчас меня обижаешь… Зачем? Может, я искренне к тебе…

– Искренне. Конечно, искренне. Верю, Дим. Верю.

Аккуратно обхожу его и бегу в сторону автобусной остановки.

У меня завтра и послезавтра – выходные. Отосплюсь! Буду весь день спать и ни о чем не думать!

Когда меня утром следующего дня будит телефонная вибрация, которую я по недоумию забыла вырубить, то сначала даже не понимаю, что это за «ж-ж-ж», и чем бы его прибить…

А потом еще с полминуты тупо пялюсь на незнакомый номер, прикидывая, отрубить его или все же послушать?

Нажимаю на зеленую трубку в итоге.

– Анна?

– Да…

– Вы Ивана Пересветова знаете?

– Кого?..