Текст книги "Взрослые дети"

Марк Дин
Взрослые дети

Глава 1
Домой?

То была сказка без драконов, но с красивой принцессой в финале. Саша уже мог видеть ее. Он был уверен, что соперники далеко позади. Лыжи будто сами несли его к финишной черте. Трибун не было видно, только несмолкающий гул доносился с их стороны. Оля бежала ему навстречу с радостными криками, готовая зацеловать до потери сознания. Совсем на нее не похоже, хотя и букой она не была. Даже журналистам старалась улыбнуться.

– Шестьдесят второе место. Пять промахов. Чем объясните? – лишь такие вопросы могли поколебать ее дружелюбие.

Но в сказке таких вопросов не бывает. Зато бывают злые на весь мир ведьмочки. Их обычно рисуют клыкастыми уродинами с растрепанными волосами. Сказочники не скупятся на их счет. Ведьма говорит мерзким гнусавым голосом. Ее одевают во всякое тряпье и награждают огромным горбом на спине. Зовут ее просто ведьмой, злой ведьмой, жадной или глупой – все зависит от фантазии безжалостного писателя. Если в довершение ко всем ее горестям добрый молодец не отыгрывается на ней по полной программе, сказка считается странной. Такой была и Сашина. Его ведьму звали Катей. Симпатичная девушка с веснушками. Лишь голос ее напоминал о неприглядной роли. Когда она открыла рот, Саша услышал громкий гудок и грохот несущегося поезда. Он не успел разглядеть предмет в ее руках. Было больно, в глазах потемнело. Он уже не видел ни Олю, ни Катю. До него доносился лишь Катин клич.

Тучная проводница покачала головой:

– Зеленку надо?

Саша поднимался с пола. На голове шишка, на руке – ссадина. Так падение со спальной полки вернуло его в реальность. Он быстро вспомнил этот вагон, где провел без малого пять суток. Вспомнил двух соседей-картежников. Те играли в дурака, фараона и игры, совсем неизвестные широкой аудитории. Оба были научены горьким опытом и играли только на щелбаны. Выигравший партию в душе ругал себя: «Надо было хоть сто рублей поставить». И чем больше он себя ругал, тем ощутимее становились щелбаны для проигравшего. В конце концов, они поддались азарту. Пошли в ход сотенные купюры, а потом и покрупнее. Сразу нашелся желающий разделить их компанию. Он оставил обоих с носом и сошел на ближайшей станции. Его ждали новые гастроли в другом поезде.

Проводница очень скоро забыла про обещанную зеленку и решила «дернуть чайкý». Проигравшиеся картежники приуныли. Впрочем, затишье в вагоне длилось недолго. Назревал скандал, источником коего была одна пассажирка. По комплекции она не уступала проводнице, прокричавшей в дальнюю часть вагона:

– В чем там дело?

Пассажирка размахивала руками и вопила, что у нее украли паспорт. Она перерыла весь свой багаж, но так его и не нашла. Когда пришел линейный, женщина совсем сникла и разревелась. Полицейский с проводницей долго выясняли, где она видела свой паспорт в последний раз.

– Как же мне теперь быть? – причитала женщина.

Она позвонила сыну и поплакалась ему. Другие пассажиры принялись проверять свой багаж. Как обычно в таких ситуациях, бабушки стенали, что раньше не было столько ворья, люди были честнее. Следом пошли разговоры о золотом веке, когда колбаса была дешевой и без всяких консервантов. Пострадавшая продолжала рыдать о своем паспорте. Наконец, она соскочила со своего места и набросилась с расспросами на проводницу:

– Подушка, где подушка? Куда вы ее унесли? – вытаращила глаза женщина.

Накануне пассажирка долго искала место, чтобы сохранить свою главную ценность. Она нашла его под наволочкой казенной подушки. Утром же женщина сдала спальные принадлежности, позабыв о тайнике.

– Потише вы, – сказала проводница спокойно.

Она уже попрощалась с премиальными. «В вашем вагоне воры. Позорище!» – слышался ей голос начальника. Но теперь премия оставалась при ней, а остальное не играло большой роли.

– Как же можно такое забыть? – продолжала проводница назидательным тоном.

Злосчастную подушку в числе сотен других уже успели сдать на станции. Зареванная женщина переживала за свой багаж. Она была уверена, стоит только оставить его, и желающие поживиться обязательно найдутся. А как же свадьба ее сына обойдется без домашних консервов и колбасы? Проводница сжалилась над ней и вызвалась «посторожить». Решающими стали слова «отправляемся через семнадцать минут».

– Успеет или нет? – вслух рассуждала проводница.

Пассажирка с максимальной скоростью, на которую была способна при своих ста пяти кг, неслась по заснеженному перрону. Наблюдая за этой драмой, бабушки оставили в покое натуральную советскую колбасу и принялись жалеть забывчивую пассажирку.

Сосед Мягкова мирно храпел и даже не проснулся, когда тот рухнул с полки, попутно задев его. Мягков была фамилия Саши, единственное, что досталось ему от отца, помимо зеленых глаз и изящного прямого носа. Наконец мужчина потянулся и звучно зевнул, разминая связки. Накануне он весь вечер не закрывал рта. С воодушевлением рассказывал он о рыбалке на Амуре. Как в любых рыбацких рассказах, не обошлось без «вот таких» сомов и щук в полтонны весом. Мужчина говорил и говорил. Саша слушал и слушал, ему становилось неловко от собственного молчания. На свою голову он рассказал, как с пограничным отрядом задержал китайских браконьеров с тушей редчайшего амурского осетра. После этого разговор растянулся на добрых три часа. По вагону разносился храп, а мужчина так и ехал на своем коньке. Сейчас он выспался и был снова во всеоружии. Краем уха он слышал истерические крики беспаспортной пассажирки. Ему непременно хотелось высказаться, не важно о чем, пусть даже о матрасах и подушках.

– Ведь они должны сдавать постельное на конечной станции. Правильно я говорю?

Этот вопрос был его любимой присказкой. Если собеседник кивал в ответ, мужчина думал, что его внимательно слушают, и разводил свое пустословие до следующего вопроса.

Шишка не настраивала на беседы, особенно такие. Саша просто пожал плечами. Тогда мужчина нашел жертву в лице проводницы.

– Я-то откуда знаю? – огрызнулась она и продолжила неспешное шествие к тамбуру.

– Пройдусь, – решил доложить сосед Саше.

– Не мешайте мне поезд отправлять, – пыталась отделаться от назойливого пассажира проводница.

– А я думал, что отправляют те проводники, которые стоят на платформе.

Мужчина явно поймал нового конька. Ему стало интересно, почему проводники, помимо желтых, используют красные флажки, и связано ли это с советским знаменем.

Проводница фыркнула и заперлась в своем купе.

– А как же поезд? – наседал из-за двери говорун.

В окно проводница увидела зрелище, заставившее ее улыбнуться. Крепко держа заветный паспорт, упитанная пассажирка выскочила из здания вокзала. Когда та развила максимальную скорость и все ее складки пришли в движение, проводница вдруг вспомнила, как варила в детстве сгущенку. Нагретая банка раздулась и извергла студенистую массу прямо в потолок. Вареная сгущенка кляксами плюхалась на пол, что и теперь казалось давно уже выросшей девочке весьма забавным.

Пассажирке оставалось преодолеть пешеходный мост.

– Три минуты, – произнесла вслух проводница и пошла-таки в тамбур со своим желтым флагом.

Зря она надеялась, что навязчивый мужчина отстал.

– Вот скажи, – обращался он к Саше, стоя в проходе и не сводя глаз с купе проводника, – есть в казарме банный день. Правильно? А вот день, когда сдают постельное в стирку?

Саша лениво кивнул.

– Вот, – воскликнул мужчина, словно открыл новый континент. – И он тоже строго по расписанию, а не когда кому-то сбрендит. Женщина, женщина, – устремился он за проводницей. – Разве это нормально – спать без постели? Разве это правильно?

– При отправлении в тамбуре не должно быть посторонних.

Проводница на ходу придумала это правило, и оно на несколько минут спасло ее от потока вопросов. Говорун пробурчал что-то про бесконечные инструкции с одними только ограничениями, но покорился.

Пассажирка с паспортом уже забралась на пешеходный мост. От вагона ее отделяло не более сотни метров, но силы были на исходе. У проводницы проснулся азарт, какой бывает у футбольных болельщиков, когда их команда на последней минуте матча идет в решающую атаку на ворота соперников. Она забыла про собственный флажок и от возбуждения прикусила губу. Вот пассажирка уже у спуска. Локомотив угрожающе гудит. Пассажирка с багровым лицом собирает последние силы. И вот уже, взяв паспорт зубами, она схватилась обеими руками за поручни и на коленях вползла в вагон.

– Давайте, давайте, отряхнитесь, – ласково произнесла проводница.

В ее глазах эта женщина стала настоящей героиней. Она так растрогалась, что пообещала принести героической пассажирке мятного чаю:

– Усталость как рукой снимает.

– Ужас, – выдавила из себя пассажирка.

– Чего это с тобой? – пристал сосед к Саше. – Подрался, что ли? – Ответа он ждать не стал и продолжил: – Вот и правильно. Сейчас люди только и понимают кулаки. Как треснешь, сразу умнеют. Как ни крути, а армия закаляет характер. Правильно?

Один из горе-картежников при этих словах впервые улыбнулся.

– Правильно, правильно, – поддержал он с иронией.

– Солдат с печки бряк, – шепнул его товарищ.

– Да не, там про моряка… Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк. В рифму должно быть…

Его приятелю было по большому счету все равно, есть рифма или нет, главное, что ему это казалось смешным. Простая игра слов заставила мигом забыть о проигрыше, и вагон содрогнулся от его хохота.

– Чего-то долго стоим, – сосед-говорун снова уставился на Сашу.

Его опять понесло. В воображении мужчины возникла проводница. Ей стало плохо, и она упала прямиком под колеса встречного поезда. «Тучным людям часто бывает плохо», – это казалось ему железным аргументом. Дабы проверить свои догадки, он прильнул к окну. Снег сыпал. Говорун разглядел очертания двух людей на перроне, которые показались ему подозрительными.

Изучение людей на перроне прервали тяжелые шаги в тамбуре.

– Во, сейчас поедем, – подмигнул говорун Саше.

Запыхавшаяся пассажирка пробиралась к своему месту. На нее жалко было смотреть. При каждом новом усилии она хваталась за поручни, глотала воздух и продолжала свой героический поход. Достигнув Сашиного места, она едва не рухнула на парня всем своим центнером.

– Похоже, у них новая инструкция – ждать опоздавших пассажиров, – рассуждал вслух говорливый сосед Саши. – Оно хорошо, конечно, ведь вещи-то человек оставляет в вагоне. Эх, знал бы, сбегал бы в буфет… Ну, пора уже… – последняя реплика предназначалась персонально для машиниста.

Саша прикрыл глаза. Сон казался лучшим выходом. «Уже скоро, – успокаивал он себя. – Всего двадцать три часа, и… дома». Он не хотел ничего предполагать о своем брате Денисе… Просто надеялся, что тот не влип в очередную историю. Влипать у него получалось мастерски, а когда он выбирался, часто влипал уже Саша. Полгода от Дениса не было никаких известий. Письма уходили и оставались без ответа. На звонки никто тоже не отвечал. А перед самым Сашиным отъездом ответил странный субъект. Попытки поговорить успеха не имели. Вместо ответов субъект акал и чокал. Его акцент позволял понять только загадочное «пинь». Раз пятнадцать оно возникало среди непонятных слов. Этот человек, как и говорун из вагона, не прочь был поболтать и, судя по зачастившим «пинь», желал что-то объяснить на родном для него языке.

Хлопнула дверь в тамбуре. Но и на этот раз ожидания разговорчивого мужчины были напрасны. Худощавая женщина в косынке тащила огромную сумку.

– Пирожки, самса, чебуреки… – повторяла она на автомате, после трех повторов добавляя слово «горячие».

– Дамочка, можно побыстрее? – с раздражением сказал говорун. – Ехать надо… Ту-ту. Понимаете?

– Вам еще долго стоять, – прозвучало сродни откровению. – Кому пирожки, чебуреки…

На секунду ее голос стих. Из-за дурацкого вопроса все пошло не так. Заученная речь, которая повторялась без запинки и всякой мыслительной работы в сотнях вагонов, вдруг сбилась.

– Пирожки, самса, чебуреки, – поправилась продавщица.

– Пойду проверю, – сообщил Саше говорун.

С таким же выражением лица в средние века слуга сообщал господину: «Погодите, милорд, я разведаю дорогу, здешние места кишат разбойниками».

Одна из бабушек тоже проявила детскую любознательность.

– Сиди! – повелела ее спутница. – Не на что там глазеть.

Интеллигентного вида старушка, бывшая учительница, покорилась. Она впервые слышала от подруги столь резкие слова. Сначала такая реакция ее ошеломила, а потом обидела. Педагог с большим стажем не могла напрямую высказать все, что думает. Периодически она косилась на бесцеремонную подругу и своим взглядом пыталась пробудить в ней сожаление. Не то чтобы вежливость была не в чести у вдовы лесничего. Просто ей не повезло с воображением. Она привыкла, что в лесу любой шорох означает опасную зверюгу, четвероногую или двуногую, чем тише шорох, тем хитрее и опаснее зверюга. Теперь, едва говорун прошуршал языком, ее взору предстало обезображенное тело проводницы под колесами поезда. Тайга научила примечать малейшую деталь. Вдова сопоставила услышанные слова, проходивший недавно товарняк и сделала страшное открытие. Всех людей с высшим образованием она считала неженками и решила доступным способом уберечь подругу детства от душевного потрясения.

«Как же она изменилась», – подумала учительница.

Вдове было скучно одной в деревне, а учительнице в городе. Вот так на старости лет они решили пожить вместе, а тут надо же… проявились доселе скрытые тиранические наклонности. Пройдя советскую школу, учительница убедилась в ее превосходстве над всеми остальными. В бога она не верила, но это слишком походило на предначертание судьбы. Одно дело воспитывать чужих детей, другое – перевоспитать самую близкую подругу, такое можно назвать делом всей жизни. Не зря же ей присвоили звание заслуженного работника образования и кандидата педагогических наук. «То было еще при Советском Союзе, когда почетные звания ценились выше денег, и никому не могло прийти в голову торговать учеными степенями». Воспоминания о славном прошлом придали ей сил бороться за подругу до конца.

Среди пассажиров возникали самые невероятные версии задержки поезда. Один парень в очках сказал, что точно так же застрял, когда пропускали бронепоезд северокорейского вождя, спешившего по делам особой важности в Москву. Пассажиры версию парня поддержали и сошлись во мнении, что им и своих клоунов хватает.

– Ой, да не путайтесь же вы под ногами! – закричала проводница на говоруна.

Тот не ожидал уже увидеть ее живой и от такой встречи лишился дара речи. За проводницей следовал мужчина с седой бородкой а-ля Феликс Эдмундович. Из-под его дубленки выглядывал медицинский халат.

Погода казалась доктору мерзкой: снег на лысине, снег на одежде и на портфеле. Хотя его стряхнули еще в тамбуре, часть все же успела растаять. Мокрая дубленка, мокрая лысина, мокрый портфель. С досады врач запыхтел, как разъяренный барсук.

Была пятница, и ему уже следовало с умным видом сидеть перед домашним телевизором и смотреть любимое шоу. Доктор взглянул на свои часы. Капли воды попали на стекло. Но мало того, что часы были исправны, они показывали половину шестого. Это означало: если быстро все обставить с осмотром и допустить, что автобус придет вовремя, можно еще успеть. Шоу играло важную роль в жизни доктора. Он тихо радовался, когда люди не могли назвать даже правильную букву, а он разгадывал целое слово. Умение быстро угадывать слова тешило его самолюбие. Среди коллег по цеху он слыл умнейшим человеком. Привычным его занятием во время рутинных дежурств было разгадывание кроссвордов. Так он готовился к каверзным заданиям на пятничном шоу. Кроссворды стали вторым базовым элементом существования доктора после одной из пятниц. Опытный врач, тридцать лет назад с отличием окончивший медицинскую академию, чувствовал себя посрамленным. Доярка из Ростовской области знала, что лаванду применяют против моли, а он не смог злополучную лаванду отгадать при трех открытых «А». Уступить в заочном состязании профессору еще куда ни шло, но доярке… Требовалось срочное вмешательство лучшего специалиста, и он прописал себе отгадывать по пятьдесят слов ежедневно.

В другую пятницу его дежурство пошло кувырком. Он снова застрял на ботанической теме. Совет при турецком султане изнурял его ум еще больше. Наконец, пришел этот поезд. День напролет врач клял «складских растяп», которые по ошибке выдали в отправном пункте использованное белье.

«Посадят придурков с восьмью классами, а нормальные люди мучиться должны», – сокрушался он в душе.

Все бы плюнули на нестиранные подушки, матрасы и одеяла. Но размеренную работу железной дороги и связанного с ней великого множества служащих нарушил неизвестный Хафиз-оглу. Его сняли в Хабаровске с явными признаками дизентерии. От одного этого диагноза доктор поморщился. Для него это звучало так: «Будет у меня теперь геморрой».

Хафиз-оглу поставил на уши и железнодорожников, и органы, которые раньше принято было обтекаемо именовать соответствующими инстанциями. Вообще, то, что эта темная личность есть Хафиз-оглу, подтверждал лишь паспорт, признанный поддельным. По запросу из Астрахани ответили, что такой гражданин действительно прописан в этом городе. Но фотографию его достать не удалось. Дома его не оказалось, как и в полицейской базе. «По сводкам не проходил». Что следовало расшифровывать так: «Дорогие коллеги из Хабаровска, разбирайтесь сами. До свидания». Немного придя в себя после проблем, деликатно именуемых диареей, условный Хафиз-оглу торжественно объявил следователю: «Русски не понимать, переводчик нада». Понятно, ведь следователь даже издали не был похож на симпатичную девушку-попутчицу, которой человек-загадка читал Пушкина и Джами и вел проникновенные беседы об истинной любви.

Теперь все ответственные конторы от Чебоксар до Хабаровска бились в догадках: «Кто он такой? Как ему по фальшивому паспорту продали билет? Делал ли он что-то подозрительное по пути следования? Почему отправился на Дальний Восток?» В то время как в Астрахани радовались, что «дизентерийный» купил билет вдали от сферы их компетенции и они легко отделались, ведь дело пахло шпиономанией и большим разносом на дорогих коврах, проводница с доктором несли свою порцию хлопот.

– Этот? – кивнул врач на онемевшего говоруна.

Проводница с довольным видом подтвердила его догадку.

– Сыпной тиф, – заявил доктор категорично, но не громко, дабы не создать паники.

– К… как это? – теперь пациент приобрел еще и заикание.

– Сильное желание поговорить – первый симптом… Потом сыпь… – развивал мысль доктор. – И… крышка, – это слово он произнес с особым удовольствием.

– Помогите, – слезно умолял «больной». – Ну, у меня же семья… Как они без меня?

Проводница сникла, ей стало очень жалко несчастных домочадцев говоруна.

«Я бы такого не вынесла», – пронеслось в ее мыслях.

– Успокойтесь, – ласково и очень тихо сказал доктор. – Сядьте на свое место… Вот так, хорошо… Если до вашей станции сумеете помолчать, значит, все в порядке.

Он украдкой подмигнул проводнице. Их отношения отчасти напоминали старую добрую кооперацию под девизом «услуга за услугу». За время долгой разъездной работы проводница наладила подобные связи на всех крупных станциях. Всюду у нее были знакомства и непременно взаимовыгодные. Время СССР было и ее золотым временем. Из каждого вояжа в Ленинград или Москву она везла всевозможный дефицит от импортных джинсов до той самой колбасы, которую недавно вспоминали добрым словом в ее вагоне. Везла для себя любимой и всех знакомых по пути следования. Свои услуги она ценила, хотя цены не накручивала, потому считалась самой честной торгующей проводницей на маршруте. Но эпоха всеобщего дефицита прошла, и теперь все больше приходилось иметь дело с красной икрой туманного происхождения.

Но с откровенным беззаконием женщина дел иметь не желала. Сомнения погрызли, конечно, когда честная проводница отказалась перевозить медвежью желчь для столичного ценителя китайской медицины. Ведь после единственной такой операции можно было провести целый месяц в Таиланде без всяких материальных стеснений. Впрочем, путешествий ей хватало на работе. Любимый сериал был ей стократ милее неизвестного Таиланда, который напоминал о себе лишь надписями на банках с консервированными ананасами. Еще она знала, что там не бывает снега и вроде бы есть теплое море. Все это не шло ни в какое сравнение с сердечными делами очередной клонированной Золушки. Самым прелестным было то, что, пропустив десяток серий, можно без напряжения извилин снова включиться в круговорот мыльных страстей.

Проводница вспомнила про заказ доктора – килограмм лососевой икры к Новому году.

– Шестнадцатого, – обратилась она к нему.

Пассажир с шестнадцатого места уставился на них, ожидая чего-то нехорошего. Доктор заметно повеселел: ему напомнили о грядущем застолье, подарках, баньке… А еще он открыл одуванчик, то есть «дикого родственника астры» из кроссворда. Так он получил ключ к «совету при турецком султане». Это уже было пятьдесят первое слово, которое он решил оставить на завтра. Как и любое лекарство, лекарство для интеллекта следовало принимать в соответствии с назначенной дозировкой.

– Как самочувствие? – ораторствовал врач, с важным видом проходя по вагону.

Пассажиры начали перешептываться, а самые активные требовать объяснений.

– Все хорошо, уважаемые… – врач хотел добавить «товарищи», но вспомнил, что «золотые времена» остались в прошлом. – Плановая проверочка, – продолжал он нежно, едва не переходя на сюсюканье.

Но слухи уже поползли со скоростью лавины. Кто-то тоже вспомнил «золотые времена», а вместе с ними и про неудачные испытания биологического оружия. Кто-то предположил, что вагон облучен неким радиоактивным веществом. Но стоило приблизиться человеку в дубленке поверх белого халата, шушуканья о секретных хранилищах супероружия сразу стихали. Время поджимало, но пройти мимо Саши врач не смог. Он хотел, но что-то посильнее клятвы Гиппократа тянуло его к молчаливому парню. Вдумчиво осмотрев его лицо, доктор, наконец, спросил:

– Что это за воспаление такое у вас на лбу?

– Ушибся, – прозвучало в ответ.

– Шишка это… Он с полки навернулся… во сне, – шепотом поясняла проводница.

«Алкоголь принимали перед сном?» – этот вопрос назревал, но врач решил, что и без него все предельно ясно.

– Головные боли? Тошнота? Рвота? – смаковал симптомы медик.

Еще во время визита в военкомат Саша уяснил бесполезность подобных бесед. Одному парню с близорукостью там прямо заявили: «Ты врешь». Разговоры же о головных болях заканчивались дюжиной строчек непонятных каракулей в личной карточке призывника. B лучшем случае на них ставили печать с надписью «годен», в худшем отправляли владельца к психиатру.

При виде военкоматовского психиатра с загадочной улыбкой на лице призывник уже без всяких колебаний решал как можно быстрее «отбыть к месту прохождения военной службы». Психиатр, дама в возрасте, но еще не потерявшая вкуса к дурачеству, очень любила стеснительных мальчиков, которые попадали в ее кабинет голыми. Вспомнив, очевидно, курс инфекций в институте, она внимательно осматривала подозрительные красные пятна на их телах. В процессе пятен становилось больше, а ее настроение все более игривым. У нее вырастали крылья от мысли, что за дверью стоит целая очередь из юношеских тел. Перед тем как поставить заветную печать, она обыкновенно пробегала въедливым взглядом по призывнику. В какой-то книжке врач вычитала, что людям от природы свойственно властолюбие. Ее личный опыт это подтверждал. Ей приятно было осознавать, что в ее власти отправить парня в армию, погонять по обследованиям или посоветовать, где и за сколько можно взять нужную справку.

Когда Саша на привычный вопрос ответил, что ничего у него болит, на даму-психиатра напал ступор. Окончательно ее добили слова «не собираюсь я косить». Так Саша отправился в армию, даже не услышав о загадочных красных пятнах.

«Все нормально. У меня ничего не болит» безотказно подействовало и на доктора в поезде, ведь тому всегда нравилось иметь дело со здоровыми людьми.

Отставной полковник Груздев, севший на поезд вместе с Сашей, последнего факта не учел. Он сам явился к доктору и попросил срочно подойти к соседней полке. Лежавшая там женщина по-прежнему не расставалась со спасенным из прачечной паспортом. О том, чтобы забраться на верхнюю полку, не могло быть и речи, и полковнику пришлось уступить ей свою. Пассажирка лежала на спине, положив левую ладонь на лоб. На выдохе она издавала протяжный стон, трогавший офицера до глубины души.

Совесть вдруг подкралась к проводнице, которая уже благополучно забыла про обещанный мятный чай.

Доктор взглянул на часы и стал атаковать лежавшую вопросами о самочувствии.

– Голо… ва… – сказала пассажирка со второй попытки, в промежутке глотнув воздуха.

«Что за день такой?!» – как у всякого опытного врача у этого доктора была приятная для пациентов особенность выражать недовольство про себя.

– Давление… высокое, – чуть оживилась пассажирка. – Всегда поднимается, если лоб горячий.

Тонометра, как назло, не оказалось, ведь расчет был на инфекцию, а не гипертонию.

– В больницу поедете? – спросил доктор удрученно.

Даже вовремя пришедший автобус уже не гарантировал приятного пятничного развлечения.

– Какая больница?

Если пациент возмущается, с ним явно не все так плохо – за время многолетней практики врач убедился в верности данного утверждения. К тому же пассажирка приподнялась и выдала добрый десяток доводов, почему именно ей нельзя попадать в больницу. Все они сводились к свадьбе любимого сына. По ее словам, будущая невестка – кулема, ее руки растут не оттуда, откуда полагается, поэтому готовить она не умеет. Завершилась ее тирада риторическим вопросом: «Что подумают гости, если на свадьбе нельзя будет как следует поесть?»

– Дайте мне таблетку от давления, – потребовала в довершение пассажирка.

Ее лицо снова багровело. Емкими выражениями она высказала претензии к невестке, сыну, которого угораздило в нее влюбиться и, наконец, к врачам.

– Ни один… Ни один, – говорила она, грозя всем медикам мира пухлым пальцем. – Толком не объяснил, что мне делать… Лишь бы отмахнуться…

Терпение врача лопнуло, хоть он тех докторов не знал лично, но они были его коллегами, а профессиональную солидарность никто не отменял.

– Двигаться больше надо, – бросил он на прощание и пожелал крепкого здоровья.

– Нет, ну, вы слышали? – жаловалась пассажирка полковнику. – Все слышали? – добавила она для остальных, глядя почему-то на Сашу.

– Женщина, не кричите! Не у себя дома.

Таким образом проводница давала понять, что обещание по поводу чая теряет силу. И теряет отнюдь не по ее вине. Точно так же строгая няня отказывает ребенку в шоколаде из-за его плохого поведения, но не потому, что ей захотелось сладкого самой. Потом она еще как бы случайно затевает нравоучительную лекцию на тему «воспитанный человек должен делиться с другими».

– Взрослая женщина, а кричите на весь вагон, – добавила проводница, вжившись в роль блюстителя добронравия.

– Да у вас тут бордель!

Пассажирка хотела сказать «бардак», но как-то само собой вырвалось. Впрочем, все и так поняли, о чем речь. Со всех сторон на проводницу посыпались претензии. Они копились и копились, теперь же, когда несправедливости бросили вызов, он был поддержан.

– Попробуйте сами поспать в одежде, без подушки…

Некий энтузиаст предложил проверить проводницкое купе на наличие спальных принадлежностей: «Сама-то наверняка на мягком спит!»

– Откройте туалет! – звучало с другой стороны.

Назревала вагонная революция. Проводница пыталась доказать, что она человек подневольный и обстоятельно доложила об инструкциях, которые запрещают открывать «ватерклозет» на стоянках. Она сама не понимала, откуда всплыло это странное слово. Видимо, из инструкции, завалявшейся с незапамятных времен. Пассажиры вдруг стали для нее дорогими. Проводница разоткровенничалась и посетовала на маленькую зарплату, постоянные разъезды и, как следствие, отсутствие личной жизни. Она чуть не разрыдалась при словах: «Мне приказали сдать все постельное, я и сдала». Ее взгляд вдруг остановился на Саше, совершенно безразличном к постельным прениям.

– У вас будут жалобы на качество обслуживания? – спросила она у него подхалимски.

«Парень тихий, на рожон не лезет, не жалуется», – это вселяло в нее надежду. И она не прогадала. Больше всего Саше хотелось, чтоб его оставили в покое. Но после вопроса проводницы все протестующие ждали ответной реакции.

– Сейчас, сейчас он вам все выскажет. Военные молчать не станут, – пугала проводницу женщина с паспортом.

Полковник Груздев, дремавший на новом месте, сразу открыл глаза и закряхтел.

– Нет у меня претензий, – твердо сказал Саша.

– Как это?.. Как это?.. – зазвучало отовсюду.

– Да что его спрашивать… Их там обучают на брюхе по грязи ползать… А пикнут, сразу на губу отправят или вообще…

Оратор не успел сказать самого, на его взгляд, важного.

– Тихо! – рявкнул полковник, как в былые годы, и показал красные корочки, бывшие для него чем-то вроде талисмана.

Поняв, что этот мощный резерв на ее стороне, проводница перешла в наступление и пригрозила позвать милицию. Хотя слово «милиция» официально было признано устаревшим, звучало оно по-прежнему грозно.

– Милиция церемониться не станет, – торжественно объявила проводница и переполненная чувством собственной значимости зашагала к своему купе.

Ради справедливости стоит сказать, что свой комплект постельного она тоже сдала.

– Мда, дела! – не удержавшись, вставил говорун.

В своем купе проводница потягивала любимый мятный чай. Саша думал о ненаглядной Оле, которая уже должна была отправиться в Швецию. У себя дома доктор досматривал любимое шоу, это действительно был не его день: студент медицинского института, сам того не ведая, обставил старшего коллегу, угадав название старинного ликера. Поезд между тем продолжил путь на запад. Пассажирам раздали новые спальные комплекты, и в вагон вернулись привычные беседы о пенсиях, ценах, олигархах, неизменно перетекавшие в ностальгические воспоминания о золотой эпохе всеобщего дефицита и веры в коммунизм. В общем, атмосфера была близкой к идиллической.

Дама, которую вагонные сплетники между собой величали «та ворона с паспортом», попросила безотказного полковника снять ее сумку с багажной полки. Несмотря на почтенный возраст, он был крепыш, так как всегда любил на личном примере показывать солдатам правильность выполнения физических упражнений. Как уверенный в себе человек он служил олицетворением спокойствия. И подобно многим волевым людям, он получил от подчиненных уважительное прозвище, включавшее слово «железный». Звался он Железным Груздем. Все помпезные прозвища вроде Железной Головы и Железного Кулака были уже заняты в прошлом, поэтому пришлось придумать оригинальное. Получилось, как говорят, просто и со вкусом. Скажет кто-нибудь «железный груздь», и сразу понятно, что вспоминают полковника Груздева, известного предельно трепетным отношением к армейской дисциплине. Груздь сам по себе казался уж очень несерьезным, но, будучи железным, приобретал должный вес.