Текст книги "Взрослые дети"

Никогда еще жена младшего Трубачева не радовалась так встрече со свекром.

– Папа, папа, спасибо, что вы меня нашли, – всхлипывала она и обнимала свекра, когда ее отогрели коньяком и груздевским охотничьим полушубком.

– А сынулю вашего кастрировать надо, – вдруг заявила она, разгорячившись после новой порции коньяка.

– Проводите даму до ее новой кареты, – окончательно вернувшись к жизни, попросила она Сашу.

Она пританцовывала, смеялась, одной рукой обнимала Сашу, а другой крепко держала заветную бутылочку с эффектным названием «Слеза Наполеона», произведенную каким-то ООО в одном из городов воинской славы на Северном Кавказе.

Вернувшись на дачу, женщина прильнула к Трубачеву старшему и упрашивала его рассказать что-нибудь о Великой Отечественной войне. Настойчивость девушки была вознаграждена, и генерал ее таки расслышал.

– Сам я мал был, когда война началась. А жили мы тогда в Тбилиси, это дело было в Грузии, так что ни о каких партизанах и подполье не могло быть и речи. Фашистов туда не пустили. А турецкая армия потопталась по ту сторону границы, да так и потопала домой, несолоно хлебавши. Так Гитлер турок в войну и не заманил. Ну, так вот, а началось все с того…

Далее он прочел подробную лекцию о Второй мировой, не забыв рассказать и про разгром Японии. Пока разговор шел об «освободительном походе 1939 году в Западную Украину и Белоруссию», женщина попискивала в знак согласия со всем сказанным, но когда генерал перешел к присоединению прибалтийских республик, она уже безмятежно посапывала на его плече, смотря сны о вполне мирной жизни.

Ночью пришлось искать уже Огородника, не разобравшегося с «хитросплетением магистралей, второстепенных и проселочных дорог», как он рассказал, обвинив во всем коньяк, которым «вынужден был воспользоваться в виду окрепшего мороза».

Его машину, крепко засевшую в снегу, долго извлекали из кювета, и только когда «Волга» оказалась на обочине, водительскую дверь смогли открыть.

– Я же предупреждал, – грозил Огородник товарищам окоченевшим пальцем. – Я выпил пятьдесят грамм коньяка, и за руль мне нельзя, а вы взяли меня и уговорили…

Груздевской «Ниве» пришлось взять «Волгу» на буксир, потому как после всех виражей и сбитых по пути елок, заводиться она отказывалась. Саша сел за руль буксируемой машины и «покаяний» Огородника не слышал.

Казалось, тот помнил все «молодые елочки, которые по неосторожности загубил прямо на корню».

– Они бы могли вырасти и радовать многие поколения детей на праздниках в самом Кремле, – рыдал он.

Огородник клялся, что нарушил все возможные правила дорожного движения. Пару раз он превышал скорость на два километра, потом не уступил дорогу ехавшему по главной грейдеру и, наконец, что «вообще непростительно», сбил знак ограничения скорости.

– Теперь его никто не увидит, – горевал Огородник. – Кто его увидит лежащим? А потом вообще снегом занесет, что не разберешь сорок там написано или двадцать. Теперь они будут бессовестно нарушать, ведь знака-то не видно… И все из-за какого-то коньяка, коричневой жидкости… А ведь у нее даже мозгов нет, чтоб представить, сколько бед она натворила.

Наконец, он захрапел, и все ехавшие в «Ниве» вздохнули с облегчением.

Перед Сашей стояла ответственная задача, учитывая манеру Груздева «водить свободно», пока гаишники не видят. Саша виртуозно избегал встреч с деревьями и мастерски преодолевал повороты, умудряясь удерживать машину на дороге. Шекспир называл жизнь театром, но иногда в ней происходят сцены, достойные малобюджетных, но захватывающих фильмов. Трос держался, пока «Волгу» тащили в подъем, и порвался как раз на железнодорожном переезде у треугольного знака с забавным паровозиком, который Огородник пощадил во время своих коньячных приключений. Поезда не было видно, но как-то тревожно смотрелись пути, скрывающиеся в темном лесу. Того и гляди, оттуда могли появиться огни и тогда…

Какой-нибудь старый морской волк, считающий свой корабль живым, да еще и своенравным существом, закурил бы в таком случае трубку и произнес: «Ну, а что я вам говорил?!»

Как бы то ни было, но и Сашу со счетов списывать нельзя. В армии он научился обращаться с машинами и однажды завел ЗИС 1940 года выпуска, служивший в части чем-то вроде музейного экспоната. Полковник Клячин долго жал Саше руку, а потом отправил вместе с машиной для участия в выставке ретроавтомобилей на День Победы. «Физики» и «лирики» могут спорить дальше, но от того переезда до дачного поселка «Волга» добралась уже своим ходом.

– Вот те на! Молодец, парень, – восхитился Груздев и поморгал Саше фарами.

– Очень похоже на мою машину, – продрав глаза, сказал Огородник. – Даже царапинка на задней двери такая же. Лихача одного останавливал, а у него тормоза неисправны… вот и поцарапал…

Не окончив той поучительной истории, Огородник снова заснул.

После возращения «на сон грядущий» Груздев созвал гостей, чтобы «отметить маленькое новогоднее приключение».

– Не надо, не будите, – шепотом сказал он о спавших в трогательной позе старшем Трубачеве и Трубачевой-младшей.

– Я как огурчик, – клялся Огородник, которого путь от ворот до дома слегка освежил.

«Слезой Наполеона» отметили успех «операции белая “Волга”». Хозяин торжества не скупился на тосты. В итоге Огородник заснул за столом, Валеев, шатаясь, направился в гостевую комнату, но лестницу на второй этаж не осилил, потому прилег у электрического камина, где его нашла жена Груздева и бережно накрыла пледом. Сын генерала Трубачева долго извинялся:

– Спасибо, простите, но мне хватит, – говорил он заплетающимся языком.

– Новый Год же… скоро, – намекал Груздев.

– М-м-м-м… – жалобно затягивал генеральский сын.

Пить ему не хотелось, как и показаться невежливым. Он вопрошающе смотрел на Сашу, которому каким-то образом удалось вынести все тосты. Только за «операцию “Волга”» ему пришлось выпить две рюмки, после чего парень перешел на яблочный сок.

Обыкновенно Саша поддерживал тост соком и сразу же подливал снова. Полная рюмка, с чем-то похожим по цвету на «Слезу Наполеона» побуждала Груздева в замешательстве отступить.

– За находчивость нашего молодого друга, – провозгласил Груздев.

Теперь он предусмотрительно отставил графин с соком, и «горючие слезы» Бонапарта наполнили Сашину рюмку до краев.

– Вот так-то оно лучше, душевнее, – радовался полковник.

Остановить его не мог уже никто, тосты лились, как из рога изобилия: «За здоровье Сан Саныча», «За успех операции “Волга” повторно», «За самообладание, проявленное на переезде», «За виртуозное вождение автомобиля на буксировочном тросе» – все они, так или иначе, относились к Саше, и все внимание полковника сконцентрировалось на рюмке молодого гостя.

– Теперь за армию и крепкую армейскую дружбу, – грянул, наконец, Груздев.

– Мне уже и так весело, товарищ полковник, совсем весело, – улыбался Саша, раскачиваясь, как на волнах.

– Во-первых, Павел Николаевич, – поправил Груздев, – а во-вторых, мы же не ради удовольствия пьем… Тогда бы мы от алкоголиков ничем не отличались. Мы же за армию, а где армия, там и родина. А дружба – это, знаешь ли, как и родина, святое.

Сын Трубачева издал что-то вроде «мяу». Бормоча нечто непонятное и, кланяясь Груздеву, он попытался выбраться из-за стола. Старые часы пробили один раз, а потом выскочила кукушка.

– Ой, птичка вылетела, – с блаженным видом проговорил генеральский сын.

Его повело, но он все-таки устоял, нащупал за собой диван и сел рядом с Огородником, хлопая при этом глазами и улыбаясь статуэтке вальсирующей пары на маленьком полированном столике. Он замурлыкал, вспомнив свой вальс на выпускном, и даже посмеялся над оттоптанными ногами партнерши. В таком прекрасном настроении Трубачев и отправился в страну грез, где не было мнительной жены, которая уже двадцать три раза набирала его номер, наполняя попсовой мелодией пустой салон груздевской «Нивы».

– Ладно, отбой.

Полковник озадаченно посмотрел на бутылку, где оставалось как раз на пару стопок…

– Кстати, – произнес он торжествующе. – За биатлон!

Им действительно стало весело: все лежали, а они еще держались на ногах притом довольно крепко. Жена полковника сновала по дому, как мышка-норушка, незаметно делая свои дела, а дел было много: развеять страхи Пуни насчет домовых, проверить всех спящих на первом этаже и переделать еще кучу всего на кухне. На кухне у нее был телевизор с сотней каналов, поэтому хлопоты там даже приносили ощущение радости. Правда, стояла уже глубокая ночь, и Елизавете Груздевой удалось найти только одну фантастическую драму, которая ее расстроила. В том фильме исследователи паранормального выявили, что кухонный полтергейст устраивает призрак домохозяйки, которая и в ином мире не может расстаться с привычными кастрюлями и сковородками.

Тем временем Груздев пообещал показать Саше настоящий биатлон, причем немедленно. Саша ожидал в охотничьей комнате, служившей также бильярдной, пока полковник на цыпочках крался по коридору.

– Операция «Кухня» прошла успешно, – с сияющим видом доложил он. – Лиза, правда, слегка не в себе, бессонница, видать… Ну, ладно… Приступим.

Общими усилиями бильярдный стол был сдвинут к стене, чтоб не мешал.

– Это ничего, – заверял Груздев относительно царапин, оставленных массивными ножками на полу.

Полковник убрал с полок у окна всякую «ерунду» и расставил тарелки.

– Так пойдет?

– По идее должно быть пятьдесят метров, – ответил Саша.

Определенные опасения у Сан Саныча еще возникали, но Бонапарт своей слезой уже ударил ему в голову.

– Ну, около двадцати будет, – смерил на глаз Груздев. – Считай, что это разминка. Не забывай, скоро на волка пойдем, а это серьезный зверь…

Груздев зарядил ружье и вручил Саше.

– На изготовку! Целься! Огонь!

«Занятное дело, – подумал полковник. – А штука-то действительно интересная».

Дом содрогнулся от выстрелов во второй раз.

«Фейерверки», – подумал сын Трубачева и опять закрыл глаза.

Пуня забыл про домовых и пытался разглядеть в окно, «кто это делает пах-пах».

– Браво, браво, – хвалил Сашу Груздев.

– Фейерверки, – повторил генеральский сын для прибежавшей в гостиную Елизаветы.

– Да вроде палили, – сказала она.

– Так лес же кругом, – отвечал ей сонный собеседник. – Может, и палили…

Дача погрузилась в привычную тишину.

– Это ничего, – убеждал полковник Сашу.

Он снова повторил это, проведя пальцем по оставленным пулями отметинам в стене. Саша лег на стол, взял кий и направил его в сторону новой партии тарелок.

– Сан Саныч, ты ничего не перепутал? – усмехнулся Груздев.

– Это холостой тренаж, – объяснил Саша, чувствуя себя без пяти минут чемпионом.

С деловым видом взяв ружье, он прицелился. Под шум выстрелов две тарелки разлетелись на мелкие куски. Еще бы, Груздев зарядил крупнокалиберными, решив проверить в действии перед охотой.

– Браво! Браво! – скандировал полковник.

Он снял со стены рожок и дунул со всей мочи. Звук рожка ввел полковника в раж, и тогда он, привлекая все свои музыкальные способности, грянул «Прощание славянки».

– Точно по ночам кто-то охотится, – заворчал в другой комнате сын Трубачева. – Совсем озверели.

– А может, бандитов каких ловят, – предположила Елизавета. – В том году двое заключенных сбегали…

– Уже людей как зверье загоняют, с рожками, озверели, – отметил младший Трубачев.

Истовый болельщик воодушевил Сашу на новые свершения. Еще одна мишень поражена, и новые поздравления сыплются на него, и вновь звучит торжествующая песнь рожка. Саша ощутил ответственность момента: такого благодарного болельщика ему не хотелось расстраивать. Перед глазами пронеслось настоящее стрельбище, увиденное много лет назад на спортивной базе «Динамо». За спиной был уже не развеселившийся Груздев, а заполненные тысячами зрителей трибуны. Саша целился, ерзал на сукне и…

Звон стекла… Груздева обдало морозным воздухом, и он потряс головой, как часто делал, пытаясь сбросить сон при раннем подъеме.

– С Новым годом, значит, – первое, что сорвалось у него с языка.

А пуля-дура уже запустила цепную реакцию. Отскочив от забора, она угодила в ель, от удара снег с ветвей стал осыпаться, разбудив спавшую в кроне ворону, ее истошный крик поддержали дружным лаем две полковничьих борзых, а тех окрестные дворняги. Собачий лай услышал полуторагодовалый волк-одиночка, забредший по неопытности в окрестный лес. Он не отозвался, а поспешил скрыться в чаще, что, быть может, спасло его от попадания в охотничью комнату Груздева.

– Так о чем это я? – вспоминал прерванную речь разбуженный генерал Трубачев. – Да, так называемые лесные братья еще долго досаждали нам после войны…

По-прежнему спящей слушательнице он посоветовал посмотреть известный в свое время советский сериал о буднях пограничников, где и «лесные братья были показаны правдоподобно, без прикрас». Девушка издала во сне некий громкий звук, расцененный как знак понимания и согласия.

– Я скоро, – пообещал ей рассказчик. – Потом про войну в Корее расскажу, тебе это тоже интересно будет.

Генералу захотелось попить, и он отправился на поиски «водички».

– Слишком долго целился, – оправдывался Саша. – Руки затекли…

– И это тоже ничего, если подумать, – с дружелюбным выражением лица сказал Груздев.

Совместными усилиями разбитое окно было оперативно закрыто тигровой шкурой.

– Так даже лучше, – показал «молодежный» жест большим пальцем полковник, и они с Сашей «по-молодецки» ударили по рукам.

Дорогу в кухню к заветному кувшину с водичкой генерал помнил хорошо. Но встретив по пути Елизавету Груздеву, не преминул заметить:

– Мне бы водички.

– Паша с вами был? – спросила она, обеспокоенная недавними выстрелами.

По прежним своим визитам на полковничью дачу, пока еще слух не покинул его, Трубачев также помнил, что такого рода диалоги заканчивались словами:

– На кухне кувшинчик стоит.

– Да, Елизавета Васильевна, хорошо, – сказал генерал по старой памяти и продолжил путь к водичке.

В проходной комнате у электрокамина зашевелился Валеев. Ему снилось, что он выполняет важное и, конечно, секретное задание, командуя новейшей атомной субмариной. Он с детства мечтал стать подводником, но его призвали в погранвойска, а дальше как-то все само собой решилось. Подводная лодка уже торпедировала все, что было можно. В перископ ее командир Валеев наблюдал, как дядя Сэм вплавь спасается от огромной акулы. Но вот повеяло холодом. Его лодка, словно по щучьему велению, оказалась в Арктике. Валеев стал высматривать новые мишени для торпед, но тут заметил пробоину, из которой сыпал снег.

«Откуда это я свалился?» – спрашивал себя Валеев, проснувшись на холодном полу.

– Я вот проверял, работает ли камин, нагнуться пришлось до самого пола, аж голова закружилась, – втолковывал он Груздевой.

Приняв всерьез слова Трубачева, она отправилась на поиски мужа в гостиную. Там она нашла спящими двух других Трубачевых и кого-то завернутого в ковер. По ярким полосатым носкам она поняла, что это не Груздев.

«И молодого напоили до беспамятства», – вздохнула она, приняв ноги Огородника за Сашины.

Она уже проверила кладовку, заглянула под стол на веранде и даже в баню. Охотничья комната была заперта. Груздев хранил там ружейные патроны и всегда ее запирал. Из-за тигровой шкуры света снаружи видно не было, и женщина ничего не заметила.

– Виктор Тимурович, вы видели Пашу? – спрашивала измученная поисками женщина. – Нигде не могу его найти.

Валеев не мог вспомнить ничего конкретного. В его памяти образовался большой пробел, на ум приходило, что Трубачеву нашли, а Огородник потерялся…

– А Вадик здесь?

Женщина пожала плечами:

– Вроде его тоже нет.

– Срочно, срочно, надо на поиски, Елизавета Васильевна, – силясь подняться, говорил Валеев.

После всех мытарств ему таки удалось встать на четвереньки и уже из этого положения подняться, опираясь на подлокотник кресла. Он так и стоял, как травинка на ветру, держась за кресло.

– Простите, – обратился он к собеседнице. – А я на машине приехал?

– Не знаю, – сказала Елизавета, чтобы поставить точку в бессмысленном разговоре.

Убедив себя, что муж ушел по каким-то делам, Елизавета отправилась спать. В конце концов, это был не первый праздник на этой даче. Однажды после своего дня рождения Груздеву захотелось покататься на квадроцикле, а в прошлый Новый год после боя курантов он отправился ловить налимов. Но не успела Груздева подняться до середины лестницы, как дверь охотничьей комнаты распахнулась.

– Да что ж так холодно? – бурчал уже засыпавший в кресле Валеев.

– Лизуня…

Ласковые слова Груздев обыкновенно вспоминал, когда был навеселе и чувствовал за собой какую-то оплошность. Сказать «Лизунь, твой бравый полковник немного напроказничал» было для него гораздо приятнее, чем рассыпаться в извинениях, и открыто признавать свою вину.

Елизавета молча подошла к охотничьей комнате, увиденное не то чтобы ее сильно удивило. На день рождения полковник затеял пейнтбол, тогда и вовсе было разбито три окна.

– Это же твоя вотчина, – вспомнила женщина давние слова мужа о комнате с трофеями. – Убирать будешь сам.

– Сашка-сторож сможет стекла вставить, как думаешь? – спросил жену Груздев.

– Они как дети, – говорила ей раньше Светлана Огородник. – На солдат орать хорошо умеют, а дома… у-у-у…

Протяжное «у-у-у» вкупе со взмахом рукой означало: не верю, чтоб кто-то из них смог бы даже гвоздь забить.

– Не знаю, сам бы у Сашки и спросил, – ответила Елизавета.

– Ну, вот все женщины так, – наставлял полковник Сашу. – Что ни спросишь: «Не знаю». А главное, что и знать не стремятся. Тяги к учению нет. Ты задумывался когда-нибудь, почему в армии так мало женщин? И даже те из них, которые имеют звания, работают в санчасти, в лучшем случае связистками… Это занимательный факт, между прочим.

Груздева махнула на всех и вся рукой и пошла в спальню.

– Да, надо поспать, – продолжил полковник, хлопая Сашу по плечу. – А завтра пейнтбол устроим. Пейнтбол, скажу я тебе, для всего хорош – и для ловкости, и для стрелковой подготовки… Хоть к войне готовишься, хоть к охоте, хоть к биатлону твоему – все одно пригодится.

«Это же сколько придется Сашке платить?» – подумала Елизавета и перекрестилась.

После дня рождения Груздева, когда дачный участок был превращен в поле боя, одна помывка стен обошлась в стоимость капитального ремонта. Елизавета предполагала размах боевых действий заранее, потому как у Груздева собралось тогда более двадцати гостей, настроенных решительно. Сам полковник пообещал показать всем кузькину мать и даже после долгого сна его желание «намять бока» товарищам не иссякло.

– Будем биться до последнего, – пообещал полковник и в этот раз.

– Осторожнее с соседкой, – предупредила Елизавета. – У нее неприкосновенность все-таки.

Их соседка Мальцева появлялась на даче редко. Местные дороги она находила неподходящими для своей лошадки, как именовался любимый депутатский автомобиль класса люкс немецкого производства. Заморские дали манили народную избранницу гораздо больше. Особенно она любила Майами. Это не мешало ей с родной трибуны поносить Госдеп с его «европейскими марионетками». Чего не скажешь ради голоса избирателя? Дачу Мальцева «получила за особые заслуги», будучи еще секретарем главы районной администрации. Но с тех пор утекло много воды. Карьерная лестница у них с шефом оказалась одна на двоих. Теперь оба заседали в областном законодательном собрании. Вопреки их истеричным выступлениям, которые часто показывали по телевизору, людьми они были вполне вменяемыми и прагматичными, и не фантазерами, потому их законотворчество основывалось на простых принципах: предлагай то, что «пипл хавает», то, что нравится лидеру фракции и так далее по цепочке до самого главного лидера. По-настоящему думать парочке приходилось лишь о том, где и с кем провести отпуск. Ну, а «служение народу» для них было идеальным занятием: немудреным и прибыльным.

– Да ей в первую очередь прилетит, если сунется, – с воодушевлением пообещал Груздев. – Если увидишь или услышишь, второе скорее, сморщенную кочерыжку в очках, – объяснял он Саше, – целься ей прямо в говорильню.

Еще до рассвета жена полковника решила сходить в баню, а потом отправиться на прогулку, от греха подальше.

– С легким паром, – сказал ей муж, сидевший в засаде за тазиками.

– Я пройду, хорошо? – спросила она умоляюще.

– Это уж как получится, – ухмыльнулся полковник. – На войне как на войне. Ты там не сачкуй! – крикнул он Саше. – На войне гражданское население иногда появляется в самых неподходящих местах… Продолжаем…

Здоровяк Андрей под два метра ростом играл против Саши и Груздева в компании с Огородником и Валеевым. Был еще Шегали, но тот выбыл через минуту после начала «боя». Полковник специально позвал его, чтобы Саша мог освоиться на легкой мишени. Андрей же был парнем, созданным для баталий. Его отличительным качеством служила прямолинейность во всем: если уж как на войне, то буду вести пальбу по любым целям, и хоть трава не расти. Груздева успела только взвизгнуть: весь ее бок был в крови, какую часто можно увидеть в боевиках. В любом из них подстреленный злодей эффектно падал и корчился, истекая этим ноу-хау химической промышленности. Обычно до окончания фильма накаченный до умопомрачения герой умудрялся выпустить из противника не менее тридцати литров такой жидкости.

– Ну, что я сделаю? – пожал плечами Груздев, отстреливаясь от друзей-противников.

Елизавета засела в бане. У нее было много времени, чтобы снова помыться и поразмыслить над превратностями судьбы. Жаль, что телевизор в бане не предусмотрели, без его участия размышлять было как-то непривычно и скучно.

Госпоже Мальцевой, или попросту Иренку, как ее звали самые приближенные, скучно не было. Или тявканье ее дошло-таки до Госдепа, или там заподозрили ее в нарушении прав человека, но в Майами на этот Новый год Мальцеву не пустили. Включив мозг, она решила, что невелика беда: скоро все равно политические игрища стихнут, а пока можно посетить и дачку, с которой начинался ее блестящий путь в политическую клоунаду. Если разобраться, здесь тоже было чем заняться: роскошная спальня с шелковыми простынями, крытый бассейн с искусственной волной. Пусть суррогат по сравнению с Майами-Бич, но суррогат довольно качественный. Для разнообразия можно было пригласить мускулистых мальчиков – массажистов, погонять рабыню домработницу-филиппинку, полюбоваться на оранжерею с экзотическими птицами, которые размножались здесь не хуже, чем в лучших зоопарках. В конце концов, можно было провести время с пользой, например поработать над своей популярностью, закатив на пустом месте скандал, ведь о нем обязательно будут говорить, и не только по телевизору. Чем больше «грязи», тем даже лучше – дольше будут говорить, дольше ее персона будет мелькать на экранах. Пока Мальцевой никакие сценарии будущих скандалов в голову не шли, шел только молодой симпатичный водитель, которого дама-депутат не без труда выбрала из двух сотен кандидатов.

Груздев и Саша героически отстреливались, стоя плечом к плечу. Количественно силы сравнялись после того, как Валеев подставил себя под выстрел. Ему хотелось как следует проводить старый год. Трубачев старший травил байки о временах своей службы с Груздевым, которые шли на ура под «Слезу Наполеона». Полковник раскусил хитрый план Валеева и решил проучить товарища оригинальным способом:

– Отступаем в дом, – скомандовал он Саше.

Вот уж точно, на войне как на войне: бой шел за каждый метр двухэтажной дачи.

– Давайте лучше укроемся за сараем, – тщетно уговаривал его Саша.

– Хочешь сказать, что в доме безоружные, – отвечал на его просьбы Груздев. – Так твой долг защитить этих стариков, женщину и ребенка от шаров с краской, она жуть как трудно отмывается, а если с близкого расстояния попадет – все равно что травматическая пуля. А Андрюху ты уже знаешь, он у нас ретивый боец. В прошлый раз хладнокровно разукрасил целую бригаду каменщиков. Они-то думали, что мирное время, складывали в нашей баньке печь, а тут…

Обстрел начался с новой силой. Андрей воспользовался опрометчиво созданной лазейкой и проник в охотничью комнату через окно. Здесь он взял трофей, нацепив на себя тигровую шкуру, и грозил теперь зайти к оборонявшимся с тыла.

– Отступаем, – прозвучало из уст Груздева.

Новым форпостом стала проходная комната с камином. Проспавшись, Трубачева сбежала сюда от лекций по военной истории. Здесь никто не мешал ей штудировать разговорник, девушка считала, что он непременно пригодится ей не сейчас, так весной, когда Париж благоухает цветами и особенно романтичен.

Андрей подтвердил свое намерение биться до безоговорочной капитуляции противника. Трубачева хотела было возразить, что она не играет, как в детстве, когда мальчишки кидались в нее снежками. Но два прямых попадания в грудь заставили девушку поспешно ретироваться на кухню с криком:

– Какие же все дебилы в этой Рашке!

Красные пятна на дизайнерском платье, кроме слез, навели ее на мысли об иммиграции. Так она плавно перешла к «инновационному разделу» разговорника, о котором было заявлено на обложке крупными буквами в красном обрамлении: «Иммиграция и политическое убежище».

– Аут! – прокричал Огородник изумленной публике в гостиной.

– Я уже убит, – решил обезопасить себя Валеев.

Испачканную одежду он уже снял, и сказанное не явилось достаточным доказательством для Андрея.

– Я же на вашей стороне был, ребята, – прозвучало для Андрея уже убедительнее.

Стоя на лестнице, Груздев «снял» Огородника метким выстрелом.

– Зуб за зуб, но без обид, – предупредил Андрей и даровал всем оставшимся в гостиной по красному пятну.

Старший Трубачев держал в руках мемуары маршала Жукова, и Андрей «разукрасил» книгу, дабы «не обидеть старенького генерала».

– Это же вандализм, – заявил Трубачев, но Андрей уже был занят «охотой на крупную дичь».

Кстати, работал он охотоведом в местном охотхозяйстве и был ответственен за организацию предстоящей облавы на волков.

Все были поглощены отмыванием краски, чтобы обратить внимание на сигнал домофона.

– Наглость, – повторяла Мальцева.

Она лично своим депутатским пальцем давила на кнопку, а ей не отвечали. Мановением этого пальца принимались судьбоносные проекты «экономии» областного бюджета и увеличения зарплаты «законотворцев», а теперь его игнорировали как самый заурядный палец.

– Нет, они мне откроют, – топала ногами Мальцева.

Какое же горькое разочарование ее ожидало. Несчастная дама-депутат продрогла, а скандал устроить так и не получилось. Шофер открыл перед ней дверь, Мальцева уселась удобнее, чтобы с максимальным комфортом проехать оставшиеся пятьдесят метров до ворот своей дачи.

«Они еще меня вспомнят, попляшут они у меня», – думала Мальцева.

Первым делом она направилась к своим птичкам в оранжерею. Они были теми немногими живыми существами, которые однозначно вызывали у женщины с мандатом приятные эмоции. Мальцева искренне радовалась, когда находила новые гнезда с «драгоценными яичками своих голубушек». За благополучие пернатых депутатских любимцев был ответственен профессиональный орнитолог, находившийся на даче неотлучно.

– Что это? – закричала на него Мальцева, указав на два розовых перышка.

– Птицы меняют старое оперение, – пытался объяснить служащий.

– Не дурите меня, эти перья совсем новые, свежие, яркие, – спорила депутат. «Нам нужны новые, свежие, яркие законопроекты», – любила вещать она с трибуны.

Орнитолог снова принялся объяснять:

– Это явление имеет научное обоснование…

– Меня не волнует ваша научная ахинея, – раздалось в ответ.

Действительно, псевдонаучные взгляды интересовали Мальцеву гораздо больше. Однажды она выступила с предложением запретить «пропаганду дарвинизма в средних школах, которая толкает юное поколение в сети безбожников и богохульников». Мракобесие Мальцевой потом долго обсуждали, слагали на его счет изобличительные речи, ставили автору тяжелые диагнозы, а депутат радовалась тому, что столь нехитрым способом снова заставила этих «либеральных идиотов» о себе говорить. Впрочем, находились и «патриоты», считавшие Мальцеву агентом ЦРУ, который своими экстравагантными проектами пытается довести страну до крайней степени кретинизма.

На даче Груздева все еще оставались в неведении относительно прибытия столь примечательного персонажа. Лестница на второй этаж уже покрылась сплошной красной дорожкой, в пору было принимать гостей на самом высоком уровне.

– Я сдаюсь, – крикнул Андрей снизу.

Вслед за этим послышались шаги. После минутного затишья Груздев решился выйти на лестницу.

Наверху, в гостевой комнате Пуня вился вокруг Саши:

– Дай мне пострелять, дай, дай! – упрашивал он.

С лестницы донеслись чертыханья Груздева. Полковник поскользнулся и стремительно летел вниз, пересчитывая ребрами ступеньки. К концу своего путешествия он напоминал окровавленного героя боевика, угодившего в ловушку злодея. Для надежности Андрей сделал «контрольный выстрел» в противника.

Красное пятно расползлось по стене у самого Сашиного лица.

– Все, все, прекращаем, – говорил Саша. – Тут маленький ребенок.

– Придумай что-нибудь посерьезнее, – раздался снизу голос охотоведа.

Пуню все это действо страшно забавляло.

– Стреляй, стреляй! – кричал он Саше.

– А этот твой ребенок сдаваться не собирается, – отозвался Андрей. – Ну, держитесь! Скоро вам станет жарко.

– Иди сюда, трус, дядя Саша тебе накостыляет, – грозил Пуня неприятелю.

– Тихо, тебе же бо-бо будет, – осуждающе звучал Сашин голос.

Но мальчик заходился смехом и продолжал дразнить Андрея.

– Не попал, мазила, мазила, стрелять не умеет, – разошелся Пуня.

– У меня снаряды закончились, – прозвучало к Сашиному удовольствию.

Но только он расслабился, как в комнату влетел Андрей. Как настоящий солдат из патриотических фильмов, Саша закрыл собой ребенка. Выстрелы с такого близкого расстояния были бы ощутимы даже в защитной экипировке. Впрочем, Сашин соперник успел получить заряд в лоб и повторил недавний опыт Груздева с лестницей.

– Ты спас ребенка, спас… Ты – герой, – подпрыгивал на кровати Пуня.

Как и те доблестные солдаты, которых запечатлели в бронзе и граните, Саша мог с гордостью взять спасенного на руки. Но сладости, которые ребенок старательно выпрашивал у безотказного отца, сделали его почти неподъемным. Пуня сам взял спасителя за руку и, лаконично сказав «кушать!», повел на кухню.

Андрей, отдыхал, как он сам выразился, сидя у нижней ступеньки. Бывший противник протянул Саше руку и сказал:

– Согласен на ничью.

Проигрывать работник заказника не любил. Даже когда не удавалось подстрелить зверя на охоте, он называл это ничьей.

Почти все гости переместились в баню, где тоже проводили время довольно весело. Елизавета Груздева причесывалась, любуясь на себя в зеркало. Вопреки солидному стажу домохозяйки с полным комплектом обязанностей, она находила свою внешность недурной.