Текст книги "Взрослые дети"

– Куда это ты, петух жареный клюнул, что ли? Да… Молодежь… Гормоны играют, – сказал Груздев и крутанул ус, вспомнив себя, озорника, в молодости.

Саша показал Валееву спящую Трубачеву. Девушке, видимо, стало холодно, и она переместилась на Сашину кровать, все трофеи по-прежнему держа при себе.

– Лихие девки пошли, – хихикнул генерал. – Она и ночью здесь была?

– Да, – признался Саша, рассказав начало и развязку истории.

– Вот окаянная, – покачал головой Валеев. – Замужем ведь.

Девушка поморщилась во сне.

– И не надо строить невинную овечку, – обратился к спящей генерал.

– Ничего такого, – заверил Саша.

Валеев фыркнул: его призывы «проснуться и покинуть чужую постель, как полагается порядочной замужней женщине» на спящую не действовали.

– Вставай, я тебе говорю!

Нравственность в понимании депутата Мальцевой генерала не беспокоила.

«В конечном счете, все мы – люди, хоть военные, хоть штатские», – рассуждал в уме Валеев, вспоминая стожки, сеновалы, скрипучие и не очень кровати.

Куда бóльшие опасения вызывала реакция Трубачева. Банька могла отмениться из-за такого ненужного скандала. Валеев взмахнул руками и издал протяжное «и…».

– Орудие, что ли, подогнать, чтоб тебя разбудить?!

Сердился он тоже комично: у него получался то серый волк из детского спектакля, то мультяшный кот, возомнивший себя тигром.

«Может, там и раков уже никаких нет», – пришла генералу новая неприятная мысль.

– К вечеру проспится, – сказал Валеев. – Бутылка-то у нее все равно пустая. Встанет, краса-девица, как миленькая.

Найдя раков красными, Валеев испытал облегчение. Он немного убавил огонь под кастрюлей, потому как Груздев был отвлечен «пробежками» Шегали.

– Закаляется, молодец!

– Хорошая банька будет, – приговаривал Валеев, поедая раков глазами.

Шегали уже выпустил всех спасенных в пруд и теперь проверял, не пропустил ли кого.

– Молодежь… В меру же надо, – ворчал Груздев.

Его внимание быстро переключилось на появившуюся из ворот жену.

– О, явилась к шапочному разбору, – хмыкнул полковник. – Без тебя уже сварили… Вот так!

Сторож тем временем переместился к пруду, проверить, хорошо ли устроились его подопечные. Он тщетно пытался разглядеть раков в проруби.

– Меня ваш прудик очень вдохновляет, – пояснил он Елизавете, клацая от холода зубами. – Помните строки?

 
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце,
Снег лежит…
 

– Замерзнешь ведь. В футболке выскочил… Не май месяц, – поучала его Груздева, как глупого ребенка.

– Все хорошо, – заверял Шегали, не показывая «слабости», и пританцовывал на окоченевших ногах.

– В лесу так хорошо, сказка, – повествовала, разрумянившись, Елизавета.

– Раки уже готовы, – сказал, как бы невзначай, Груздев.

– Прекрасно, – произнесла жена с искренней радостью. – С укропом варили?

– Без укропа лучше, – буркнул Груздев. – Ерунда все эти травки… Баловство одно.

Про укроп он, конечно, ничего не знал вплоть до этого момента и в душе теперь переживал, что раки получатся не столь вкусными. И все из-за того, что кому-то «приспичило с ранья погулять по лесу». Полковник осуждающе посмотрел на жену и сказал:

– Из яблок повидло надо сделать к празднику. Сущее объедение это повидло, – обратился он к Сан Санычу. – И нашему маленькому непоседе обязательно понравится.

Такова была маленькая месть полковника Груздева супруге за неверно приготовленных раков.

– Спасибо вам, – тихо поблагодарил Сашу Шегали. – Заходите завтра в гости на плов.

На лице сторожа появилась улыбка, а самого его нещадно трясло после «закаливания».

– Как проснетесь, так и приходите, – добавил он и ледяными руками пожал руку Саше, памятуя о правилах восточного этикета.

– Сейчас затопим баньку, отогреешься, – начинал поучение Груздев. – И больше так не делай. Приучать тело к холоду нужно постепенно. Моржами сразу не становятся, как сержант не становится сразу генералом. Сначала холодное обливание. Одно, потом два ведра… потом прорубь, окунуться раз, два. Когда тело окрепнет, уже можно в проруби поплавать, если размеры ее позволяют, конечно, но злоупотреблять не надо…

Шегали согласно закивал, а Валеев растекся в улыбке, предвкушая «нежный парок, душистые венички да с рачками».

Идиллические мысли нарушила мать Пуни, отдавив генералу ногу. Она вихрем пронеслась из гостиной, таща за собой удивленного сына. Женщина сунула Саше свернутый лист бумаги, погладила сына по голове и велела ему слушаться дядю.

– Всем пока, – бросила она уже из-за входной двери.

– Что это было? – произнес Груздев в замешательстве.

«Росписка» – было написано на бумаге крупными пляшущими буквами. За ними следовал текст, который мог привидеться филологу в кошмарном сне:

«Я Белова Галина Вечеславо этой роспиской потверждаю что мой сын Пантелеймошечка оставляеться под ответственность другу моего бывшева дурака (мужа) папашки Пантеймошечки Саши. Этот Саша должен его кормить, воспитывать и следить что бы мой сын Пантелеймошечка не ел много сладкова особено на ноч. Еще он должен после празников отвести Пантелеймошечку его папашки в квартиру».

– Для иностранки она неплохо пишет, – деликатно заметил Шегали.

Пока Груздев приходил в себя, потрясенный странной сценой, Валеев самостоятельно выключил газ и принялся вылавливать раков шумовкой. В этом деле он почувствовал себя как рыба в воде. В холодильнике генерал раздобыл листовой салат, которым украсил блюдо, а сверху по кругу выложил раков. Получилась небольшая башенка с торчащими наружу клешнями.

– О как! – любовался на свое произведение генерал.

На этом творчество не закончилось. Валеев взял лимон и выдавил сок на раков. В блестящих панцирях они казались ему еще аппетитнее. С помощью кисти, которой Елизавета смазывала противни, генерал равномерно распределил сок. Двух раков он припас «на пробу», все равно в его башенке они не помещались.

– Однако!

– Красота, – облизнулся Валеев.

Его слегка огорчило, что восклицание Груздева относилось не к его кулинарному шедевру.

– Ну и ладно.

Валеев убрал раковую башенку на подоконник и, отвернувшись от «неблагодарных зрителей», стал снимать пробу.

– У мамы звонил телефон, – рассказывал Пуня. – Она долго смеялась и прыгала. Она сказала: «Это любовь всей моей жизни».

Груздев нахмурил брови и в душе прошелся по «беспутным мамашам». Прозвища для таких женщин он еще не придумал. Ему хотелось написать об этом «вопиющем факте родительской беспечности» в заметках, но в голову лезли слова, которые для «приличной литературы» не годились.

«Кукушка», – наконец пришло полковнику на ум.

Но уж слишком избитым оно казалось, иное дело какая-нибудь «тюфячиха». Груздев решил, что обязательно подумает над новым определением, но уже после баньки.

– Витя, ну, мы же еще в баню не ходили, – стыдил Валеева Груздев.

Он точно помнил, что раков в ведре было больше.

– Я же чисто для пробы. Жалко, что ли?

– Вот где его носит? – вещал на весь дом Трубачев. – Вчера уехал, и до сих пор нет.

В прошлый раз Груздев до генеральского сына так и не дозвонился: трубку тот не брал. Полковник уже и забыл про слуховой аппарат, ведь намечалось такое приятное действо. На этот раз Груздев попросил позвонить с Сашиного номера.

– Алло, – раздался в трубке знакомый голос.

– Ну, ты где? Отец тебя заждался…

На другом конце происходила какая-то возня, наконец, Груздеву ответил женский голос:

– Не поедет он не на какую вашу дачу. Вы развлекаетесь, на звонки не отвечаете. А я голову ломай. Мне хватило уже. Чуть инфаркт не случился. Никуда он не поедет, так и скажите свекру.

Выдав все, что хотела, женщина отключила телефон.

– Позорище одно, – сжал кулаки Груздев.

Саша уже знал наперед, что за этим последует. Поэтому он поднялся в свою комнату и стал стягивать с Трубачевой свою куртку.

– Вы что вообще делаете? – возмутилась разбуженная.

– Собираюсь за аппаратом, чтобы дедушка вас хорошо слышал.

– А мне оно надо?.. Он же тогда достанет меня по полной… А что на мне делает этот дурацкий свитер?

– Это мой дурацкий свитер, а в руках у вас мои дурацкие брюки, а сейчас я забираю свою куртку, тоже дурацкую.

На лице Трубачевой читалось что-то похожее на размышление.

– Что здесь было? – спрашивала она. – Почему меня одели во все это?

Саша указал на пустую бутылку. Сложив знакомые буквы с этикетки в слова, девушка замотала головой:

– Не, от этого не может быть. Это же не водка и даже не «Мартини».

– Когда будете уходить, оставьте все дурацкое на стуле, – покидая комнату, попросил Саша.

Груздев, уже ворчавший, что и Сан Саныч пропал, обрадовался ему, как ребенок Деду Морозу.

– Молодец, сейчас мы с тобой мигом слетаем.

Ради своего первого командира Груздев готов был отложить банные забавы и даже лично отправиться в магазин, «чтобы уж теперь все было как надо». Он, конечно, мог съездить и один, но раз уж Сан Саныч сам вызвался, то так тому и быть, инициативу нужно ценить.

Саша приготовился к худшему, но Груздев обременял его разве что заунывными лекциями об испорченной современной молодежи и поступлении в военные институты. Зато в магазине он сразу направился в нужный отдел и потребовал у консультанта лучший слуховой аппарат.

– Не надо мне все показывать, – сердился полковник. – Я же сказал: «Дайте самый лучший».

– Старики такие психованные, – пожаловался консультант Саше, приняв Груздева за глухого. – Хорошо вас понимаю, у самого бабка. Что-то не понравится, сразу истерику включает.

Тем временем Груздев уже отчитывал менеджера «за такое вопиющее хамство в этой паршивой лавке». Так перед самым Новым годом парень-консультант лишился рабочего места, а Саше с полковником пришлось ехать в другой магазин – Груздев отказывался принимать извинения и скидки в «позорной лавке».

– Сам выбирай, – попросил полковник в другом магазине.

Сюда он уже шел с умыслом проверить персонал на «вшивость». На свой риск Саша выбрал один прибор из ассортимента «самых лучших», и все дело было закончено за три минуты.

– Может, на Новый год ему подарить? Как думаешь? – спрашивал полковник.

– Вам видней, – прозвучало в ответ.

– Ты не отлынивай, Сан Саныч, – настаивал Груздев.

– По-моему, под елкой не будет смотреться, – отшутился Саша.

Это был один из тех редких моментов, когда Груздева прорывало на ностальгические разговоры о «золотых временах».

– Вот, надо было холодильник, пришел и сказал. Все сразу понятно было без лишней болтовни: вот тебе холодильник, вот тебе инструкция, иди, разбирайся. А теперь забьют отдел одинаковым товаром и морочат голову: эта модель тем хороша, та этим. Можно же одну поставить, но совершенно нормальную. Холодильник, между прочим, тридцать лет уже работает и ни разу в ремонте не был. Вот, как было. Все упорядочено… Теперь не так.

На даче Трубачева безуспешно пыталась объяснить генералу, что «за уродским прибором поехал мальчик в дурацкой куртке с капюшоном».

– С капюшоном… Понимаете? – втолковывала она каждую деталь. – На голову натягивается. Снег, когда идет.

Для наглядности она натянула свой капюшон.

– Понятно?

– Жарко в доме. Голова вспотеет. На улице наденешь. Скажи моему сыну, чтоб прибор вез, иначе я устрою ему…

– Не, это реальный дурдом… – закатила глаза девушка.

– Как обезьяна, ей-богу, – покрутил генерал пальцем у виска.

Девушка прошла на кухню, но вина на прежнем месте не нашла.

– Закончилось, – заключила она.

Из этого следовало, что делать на даче больше нечего, тем более новая подружка «куда-то смылась».

– Эти кого угодно достанут… – добавила она вслух.

Огородник как брился, так и вышел на голос, обмазанный по уши пеной:

– За аппаратом? Только попробуй пропади, как этот олух. Лодыри, бездельники… Лишь бы отделаться от старика. Давай, чтоб одна нога здесь, а другая там… Быстро чтоб…

У Огородника потекла пена. Заляпав пол, он вернулся к умывальнику, а потом на вопрос Груздевой ответил, что это сделал Трубачев.

– Ну, старенький он, не ругайтесь, Елизавета Васильевна… Я бы и сам убрал, но раз уж вы взялись…

Трубачева покрутила у виска и затянула попсовую песенку, в которой звучал призыв ждать ее долго-долго. Дверь хлопнула, и теперь в доме слышались только охи Груздевой. Она уже сорвала голос, крича Трубачеву в ухо:

– В следующий раз попросите меня, я вас побрею опасной бритвой.

– Я это не люблю, – ответил генерал. – Электрической всегда пользуюсь.

Елизавета все поняла:

– А с виду вроде умный человек, – бросила она, проходя мимо Огородника.

– Так я же говорю: старенький он просто, а соображает еще неплохо. Нам бы так, – прикинулся дурачком обвиняемый.

Валеев растапливал баню, чтоб можно было приступить к приятному с полезным незамедлительно по возвращению Груздева и «его молодого протеже». Периодически генерала одолевал вопрос: как вывернуться из неудобного положения, в которое его поставил друг, чтоб и работу молодому не искать, и дружбы со старым товарищем не испортить? Пока он решил «кормить завтраками», а прежде всего, подумать о делах менее отдаленных и более приятных.

– А, проснулся все-таки, соня огородная, – подковырнул он Огородника.

– Почему не разбудили? – начал тот с претензий. – У меня режим. Теперь все собьется. В нужное время не засну, а поздно лягу – опять просплю.

– Так ты прими… После этого твой храп только и слышно…

– Ну, организм такой… И правильно, меру надо знать, а то напьются в стельку и как свиньи становятся.

– Так прими в меру… В баню тебе бы не надо сегодня ходить… Голова еще разболится.

– Я себя хорошо знаю. Мне там только лучше будет.

Раздосадованный Валеев зафырчал, надувая свои румяные щеки. В таком состоянии он был сродни беспокойному ежу, сопящему, чем-то шуршащему и пребывающему в поисках чего-то. Так Валеев и бродил, то выстраивая баночки со специями в ряд, то ища по дому свои очки, непонятно зачем нужные, то снова возвращаясь к баночкам, чтобы расставить их уже в форме треугольника.

– Ну, все, все, давайте уже, баня-то стынет, – торопил он вернувшихся.

– Я все слышу, – воскликнул Трубачев. – Баня, значит…

– Да, да, давайте уже…

– Сколько я должен? – спросил Трубачев и принялся перебирать свой багаж.

– Нет-нет, ничего, – настаивал Груздев.

Утомленный препирательствами Валеев обратился к Саше с просьбой попарить его.

– Я тоже иду! – заспешил Огородник.

Забыв про спор насчет оплаты, Трубачев увязался в баню со всей компанией.

– А не поплохеет? – осторожно поинтересовался у него Груздев.

– Да еще тебя переживу!

Как бы для подтверждения своих слов Трубачев поскакал по дорожке на одной ноге. Предсказуемо он свалился в снег и смял аккуратные кучки-конусы, сделанные Шегали.

– А Сашка где? – спросил Груздев на полпути.

– Он сказал, что будет греться дома, с овечками, – заявил Валеев.

Еще бы, цель была уже близка и манила своей душевной атмосферой, а так бы пришлось ждать сторожа, а если он снег убирает или готовит… Это же надолго. Такой вариант Валеева не устраивал.

– Вы пока начинайте, а я схожу за ним… Неудобно как-то…

– Потом не говори, что раков мало, – крикнул ему вслед Валеев.

В бане Огородник с Валеевым поспорили, кого из них Саша должен отходить веником в первую очередь. Трубачев был не в счет, он просто сидел на скамье и лениво обмахивал себя пихтовым веником. Периодически он погружал в хвою нос и наверняка вспоминал прошлые Новые годы, когда его жена была не только жива, но еще молода и стройна, тогда она выступала заводилой на праздниках, часто давая мужу повод устроить из-за своих кокетливых шалостей шуточную дуэль на яйцах или помидорах.

– Чего-то не то, пара мало, – ворчал Валеев.

– А по-моему, самое то, – отвечал из вредности Огородник.

– Я прекрасно себя чувствую, не переживай, – уверял Сашу Трубачев.

Перед этим Саша сбавил температуру, взглянув на ярко-красное лицо генерала Трубачева.

– Меня парь, пока совсем не остыло…

– Нет, меня, – снова оживился спор.

Орудуя сразу двумя вениками, Саша быстро его прекратил, теперь слышалось: «Хорошо», «Еще, еще», – наравне с непередаваемыми звуками удовольствия.

– Я бы принял чего-нибудь, – с блаженством протянул распаренный Валеев.

– Мне тоже принеси, – крикнул вслед Саше Огородник.

– Ну, что, совсем раскисли без меня! – раздался бас Груздева. – Сначала баня, а потом все остальное, не смешиваем… Берите пример со старшого, да и с младших тоже…

Полковник хлестанул Шегали веником по спине, и тот буквально влетел в парную.

– Здесь приглашений не ждут, у нас все просто без тонких дел, – усмехнулся Груздев. – Сан Саныч, опять шторки не задернул, товарищ сержант. Наряд вне очереди. Будешь парить нашего гостя, а потом я тебе самолично всыплю березкой…

Что-то привлекло внимание Груздева и, забыв про шторки, он выбежал голышом наружу. Только полотенцем успел обвязаться.

– Потом гостя попаришь, – остановил Валеев Сашу. – Неси это… Пока хозяин не видит.

Огородник хмыкнул:

– И куда побежал? Только пришел…

Еще в доме он принял винца, и теперь его речь становилась медленной и протяжной.

Груздев вернулся запыхавшимся минут через пять и завалился на полку. Баня напоминала теперь тюленье лежбище. Трое явно походили на роль секачей, Шегали же со своей субтильной фигурой явно выбивался из этой компании.

– Тебе же написали разборчиво: «Следи за ребенком», – начал Груздев мягко, но с назиданием. – Собаки хоть и воспитанные, сам же дрессировал, но все же охотничьи… А он их из вольера выпустил… Живо вступай в наряд! За просчеты надо отвечать.

Сашиной работой все были удовлетворены, лишь Шегали иногда вздрагивал от шлепков. Трубачева никто не трогал, он так и сидел, погрузив нос в пихтовые ветви. Найдя обстановку расслабляющей, а значит, подходящей для быстрого решения сложных вопросов, Груздев снова стал пытать Валеева:

– Есть у нас добрые знакомые в Пушкинском музее?

– В доме-музее, – поправил Шегали.

Валеев пыхтел и нехотя отвечал, что музеи не его специфика. Подобные вопросы генерала вообще обижали: ему всегда казалось несолидным иметь связи в музеях. Тогда полковник переходил на Сашину тему, и Валеев, превозмогая себя, говорил, что он подумает, но в праздники ничего ждать не стоит, до старого Нового года уж точно.

– Потом еще все будут не спеша раскачиваться… – добавлял он. – А там двадцать третье февраля… восьмое марта…

Генерал Валеев фыркал, убедившись, что и в этот раз с такими разговорами не удается получить от баньки всех прелестей в полном объеме. Груздев молча негодовал: «Не сдержать обещания! Выходит, я пустобрех! И от товарищей никакого проку…» Шегали, приоткрыв шторку на окне, смотрел на маленький прудик с плакучей ивой на берегу и улыбался, думая о спасенных раках. Огородник ничего не думал. Он лежал с закрытыми глазами, уткнувшись носом в полку. Когда по его спине в очередной раз прошелся веник, один глаз открылся, уставившись на Сашу, а язык сам собой произнес:

– Я знаю, ты – проходимец, ты служил еще при Хорти. Антисоветчик ты. Ты снюхался с курвой Надем.

Огородник находился в баньке, но в Закарпатье и сорока годами раньше, где его парил местный конюх-мадьяр, по молодости осужденный чешским судом за конокрадство. Когда в Будапеште запахло переменами, бывший конокрад объявил друзьям, что на самом деле судили его по политическим мотивам «как венгерского патриота». Он призывал готовиться к приходу «доблестной армии народного правительства Имре Надя» и помочь ей «вернуть несчастных закарпатских венгров в лоно многострадальной родины». Огородник мог бы выйти в отставку в звании генерала, а то и генерал-лейтенанта, докопайся он до поросшего к тому времени мхом «заговора» завсегдатаев местных вытрезвителей.

Сейчас в воображении Огородника конюх отвечал на вполне понятном языке:

– Я за власть советов. Надь – сволочь.

Огородник махнул кулаком со словами:

– Врежу я тебе, паразит, шлюха ты политическая, подстилка…

Пришлось Саше использовать старый прием. Ему он научился на втором году службы благодаря одному несносному рядовому-новобранцу. Служи тот при Груздеве, никто бы не решился предугадать исход этой драмы. Превыше всего этот парень ценил свободу, и государственные границы были ему не указ. Однажды при патрулировании берега Уссури он предложил переплыть реку, чтоб посмотреть, как живут китайцы. От приятеля за пивом ему приходилось слышать, что китаянки говорят писклявым голосом, и у них совсем маленькие груди.

«Если они такие уродины, – думал рядовой, – местные парни на них и не посмотрят. Не дураки же… А тут я… а они все полюбят… Хотят же ласки…»

– Да родина нам всем спасибо скажет, – науськивал он сослуживцев, – когда белобрысые китайские дети по-русски забалакают.

Рядовой пообещал лично «надавать по рогам этому сержантишке, если тот доложит командованию или вздумает помешать прогулке».

Только приклад Сашиного автомата и купание в реке под первым снегом остудили пылкого парня и спасли Китай от ассимиляции.

Теперь же ушат холодной воды перенес Огородника на десять лет вперед, заставив вспомнить «обуржуазившуюся» пивнушку под Ужгородом. Там ему прищемили палец дверью, а ущипнутая официантка не поняла, что это приглашение на танец и окатила ухажера помоями. Воззрившись на пораненный некогда палец, скрюченный теперь от артрита, Огородник пробормотал:

– Зачем же ты так со мной?

– Оставь его, – вздохнул Груздев.

– Давай еще пару раз, – подговаривал Сашу Валеев. – Глядишь, и вернем товарища в наш грешный мир.

Пихтовые лапы прошлись и по Сашиной спине. Обратив на себя внимание таким образом, Трубачев объявил:

– Я вижу, что ты хороший парень. Я перепишу на тебя квартиру, и пусть мои родственнички выкусят!

Это объявление даже Огородника не оставило равнодушным.

– Какую квартиру? – вырвалось у него.

Зря Саша извинялся и отказывался, Трубачев только упрочился в своем намерении и даже дал слово офицера.

– Они же даже не разговаривают со мной, – жаловался он. – Паршивый аппарат, и тот купить не могли…

– Вот это поворот, – озадаченно произнес Груздев.

Про себя он думал, какая же свара начнется из-за наследства. Трехкомнатная квартира в столице – это не шутки. Груздев представил, что и своего «тюфяка» проучит так же, ему виделось, как тот рвет на себе волосы и бьется головой об ограду отцовской могилы. Впрочем, жить полковник собирался как минимум до ста лет, так что задумка эта, как возникла, так и отпала.

– Она на меня записана, – бил себя в грудь Трубачев. – Помру, все тебе останется.

Валеев усмехнулся:

– Ну, вот теперь никаких переживаний за будущее…

Шегали тоже подумал о предстоящих баталиях за наследство генерала и покачал головой.

«Испортились люди. Наверняка в девятнадцатом веке было лучше. Все дружно жили, из-за квартир не дрались», – думал он.

После баньки настроение генерала Трубачева испортилось. Он бродил по гостиной и ворчал, что с ним никто не разговаривает, даже парень, которого он так осчастливил.

Груздев без сил развалился в кресле у электрокамина, он решил упиться сидром, чтоб скорее уснуть. Огородник уже храпел на диване в гостиной. Валеев рассказывал Елизавете анекдот, как штатский пригрозил зашибить жену кокардой.

– Представляете? Кокардой! Такое только штатскому могло в голову прийти, – дважды повторил Валеев и захохотал. – Вот Пашка бы в таком случае про кокарду точно не заикнулся… Скорее «Град» бы подогнал…

Странно, но сейчас фирменный анекдот Валеева не казался Груздеву смешным. Заметки как-то тоже не писались и обозначение для «беспутных мамаш» в голову не шло. Наконец, Груздев решил последовать примеру Саши и сбежать из «дурдома». Он отправился проведать борзых, прихватив с собой Пуню.

А Саша вызвался поколоть дров. Он быстро понял, почему Трубачев на его вежливые отказы наследовать квартиру отвечал:

– Все вы одинаковые. Даже поговорить со стариком вам лень. Как воды в рот набрали.

Ехать за новым слуховым аппаратом на ночь глядя никому не хотелось.