Текст книги "Взрослые дети"

– Вот отдохнешь немного, и дровишек поколем, – доносилась из кухни обращенная к Саше речь Груздева.

Комната с камином Трубачеву действительно понравилась. С прежних времен здесь осталась дровяная печь, куда можно было тайком бросать яблочные огрызки. Здесь же находилась и дверь в кладовку, где теперь хранился приличный запас «лучшего из лекарств». Но едва он надкусил наливное яблоко, как из гостиной, словно ужаленный, вылетел его отец.

– Уши мои, уши!.. – кричал генерал, испробовав «чудо-прибор» в действии.

– Это все с непривычки, папа, – с гордостью сказал его сын, спрятав яблоко за спину. – Аппарат хороший, новейшая разработка.

Генерал не обратил на него внимания и побежал на кухню с криками:

– Мне дало электричеством по мозгам!

– Что-то не так? – нахмурил брови Груздев.

– Друг мой, что же вы такое купили? – воззрился генерал на Сашу. – Он же электричеством бьет. Вот, попробуй сам…

– На сыне проверьте, на молодых прибор не рассчитан, – выкрутился Саша.

Впрочем, генерал этого не расслышал, и Груздеву пришлось лично отвести товарища в комнату с камином, где его сын уже расправился с яблоком.

– Пусть со своим тюфяком разбирается, – решил Груздев, пожалев Сан Саныча.

– Пятерка за находчивость, – похвалил Сашу Валеев. – Быть тебе, сынок, маршалом.

– Маршалов давно отменили, – пробурчал Огородник.

– Так восстановят, значит, – сказал Валеев уверенно. – Петицию напишем министру обороны, не годится так… Я серьезно говорю, – убеждал он собеседников, но выражение его лица было уж совсем несерьезным.

– Прошения, прошения… – ворчал Огородник, переводя «петиции» на свой язык.

Он уставился на Сашу, вспомнив после фермерского вина про «дерзость и наглое вранье».

«Маршала еще ему, – думал Огородник. – Такой и переворот государственный может устроить. Хитрый, бестия!»

В комнате с камином незадачливый покупатель «чуда техники» буквально вжался в свое кресло.

– Помоги-ка, Ваня, настроить, примерь, – ласково просил Груздев генеральского сына, протягивая тому слуховой аппарат.

– Током так и бьет, как молнией… в самые мозги, – испортил полковничью задумку старший Трубачев.

– Неисправный, – согласился без испытаний сын. – Завтра поменяю. На автобусе не успею уже, а гонять того парня неудобно. Он так намаялся. Думал, за рулем уснет…

Когда гроза миновала, сын Трубачева решил для разнообразия «принять яблочного винца» и присоединился к компании на кухне.

Груздев налил Саше вина, чтобы обезопасить того от просьб старшего Трубачева.

– Всем предлагаю выпить за нашего спортсмена, – предложил полковник. – За биатлон! Кто еще не видел, сегодня сможет посмотреть.

Хозяин застолья чокнулся с Сашей и проследил, чтобы все проделали то же самое.

– Я надел, а мне как даст разрядом электрическим, – снова начал старший Трубачев, пропустив стаканчик вина.

– Пусть за аппаратом едет, – взъелся на его сына Огородник. – Нечего его поить. И не стыдно? Готовы со света старика сжить. Опаскудились совсем.

– Папа мой, а не ваш, мы сами разберемся без советчиков, – взвизгнул генеральский сын.

– Тихо! – скомандовал Груздев.

– Ну, это же такое паскудство, Пашка, – не унимался его товарищ. – Откуда оно все берется? Ведь так и лезет. Хоть водителей возьми…

Генерал Трубачев ковырял в ухе, до него доносились лишь отдельные звуки, но было понятно, что обстановка накаляется. Его сын вскочил из-за стола и замахал руками, при этом он указывал на отца и пытался до того что-то донести. Он смотрел на старика, тыкал в свои уши пальцами и при этом быстро мотал головой.

– Не слышу я тебя, аппарат же не работает, а новый меня током бьет, голова уже болит, – сказал генерал.

– Мы вообще-то с ним вместе покупали, – указал генеральский сын на Сашу. – Почему я-то крайний? Он же рядом стоял и ничего не сказал, не посоветовал, а я спрашивал.

Скандалить Саша не любил, но этот день так измотал ему нервы, что он ответил:

– Для себя аппарат тоже купите.

– Молодец, молодец, – одобрил Груздев и пожал Саше руку.

– Спелись, – сказал генеральский сын с улыбкой.

Такая ситуация вполне его устраивала. Можно было теперь чувствовать себя вольной птицей.

– Хорошо проверяй, чтоб снова не надули тебя, не будь таким простаком, – сказал старший Трубачев вслед уходящему сыну и добавил для присутствующих: – С детства так и надувают его все, кому не лень. Однажды самолет игрушечный на губную гармошку обменял, лопух.

– Ну, гармошка гармошке рознь, – заспорил Валеев. – У моего отца была трофейная немецкая. Кучу денег стоит теперь.

– Ладно, – не расслышав, махнул рукой Трубачев.

– Фашист какой-то ее пользовал, а потом… Мерзость, – сморщился Огородник.

– Ладно тебе, – скопировал Валеев Трубачева.

Все рассмеялись, Саша только слегка улыбнулся, но и этого оказалось достаточно, чтобы уязвить захмелевшего Огородника снова.

– Выйдем, – предложил он Саше. – Поговорить надо.

– У, что-то серьезное намечается, – сказал Валеев иронично, чем только подстегнул товарища.

– Выйдем, или…

– Вадик, пошутил и хватит, – послышались слова Груздева.

Тот еще ни разу не видел Огородника настроенным столь решительно.

– Я его насквозь вижу, – заверял Огородник. – От него всякого можно ожидать. Ну, так пошли… выйдем.

Для придания своим словам веса Огородник показал кобуру, как проделывал в случае с несговорчивыми дальнобойщиками.

– Все, сдаюсь, – поднял руки Саша. – В пленных стрелять нельзя. Бить и пытать тоже запрещается… Так предписывает Женевская конвенция, а верховный главнокомандующий ее одобряет.

Сомнения одолевали парня, но он все же верил, что военные – люди вполне адекватные, несмотря на степень алкогольного опьянения, а шутка – лучший способ разрешить абсурдную ситуацию.

– Он же смеется надо мной, офицером, дурака из меня делает, – убеждал Огородник Груздева с Валеевым.

Оставался один вариант.

– Сержант, берите товарища полковника за правую ногу, а вы, товарищ, генерал за левую, – приказал Груздев.

– Совсем как дети, опять что-то затеяли, – умилялся Трубачев.

– Это неуставные отношения, – кричал Огородник. – Не имеете права… должно быть решение трибунала…

Пуня наблюдал за происходящим, прильнув к окну.

– Дядя Саша крутой, – доложил он матери.

Та погладила его по голове и разрешила поиграть на улице. Уж слишком интересным оказался разговор с новой подругой Викой Трубачевой.

Груздев подхватил Огородника подмышки и вместе с товарищами сержантом и генералом поволок того в баню.

– А вы – хитрецы, – заявил Огородник в бане, когда ему помогли раздеться.

Оказавшись в приятной, так тесно связанной с праздничным настроением обстановке, Огородник размяк.

– Я жду, – произнес он, растянувшись на полке.

– Сейчас, сейчас, венички запарим, – приговаривал Валеев.

– Ну, что вы, товарищ сержант, – сказал иронично Груздев. – Нельзя же так. Шторки-то задерните. Не надо дите шокировать жирными дряхлыми дядьками, да еще в чем мать родила.

Через стекло Саша пригрозил Пуне кулаком; визит Мальцевой был еще памятен. Мальчик же стал забавляться, бросая в окно бани снежки.

Саша вышел из парной босой, в полковничьем полушубке, воротник которого закрывал пол-лица, с мочалом на голове и березовым веником в руках. Он тихонько подкрался к углу и выскочил к расшалившемуся Пуне с криками:

– Не трогай мою баню!

Воспитательного эффекта хватило надолго. Пуня даже выпрыгнул на ходу из валенок, которые ему выделили специально для прогулок по сугробам. Позже мальчик показал Елизавете нарисованного «домового из бани», так как мать была все еще занята и снова отправляла его гулять.

После парной компания переместилась в соседнюю комнату отдыха. Баня и без всяких шуток намечалась в тот день, так что раки и копченая ряпушка с пивом уже ждали на столе.

– Нельзя же так с ребенком, – вторглась к мужчинам Елизавета. – Саша, неужто вы такое придумали?

– Нечего в окна заглядывать, – вмешался Груздев. – Для Мальцевой раков не напасли.

– Он сказал, что домовой хотел его съесть. Поглядите, какие зубы он ему нарисовал, с них же кровь капает… Мальчик теперь и подходить к бане не хочет.

– У него же мать есть, ты-то чего суетишься? – обсосав раковую клешню, произнес муж.

– Саша, не делайте больше так, – попросила Елизавета, давно поняв, что спорить с супругом бесполезно.

Саша улыбнулся и кивнул.

– У нас раки закончились, – констатировал Груздев. – Вовремя ты зашла.

– Съели всех. В речке раки, иди да лови, – прозвучало в ответ.

– Так не пойдет, ты же нашу компанию разрушаешь, только мы разговорились, а тут… нет раков… И чего нам теперь делать?

С этими словами Груздев поднялся из-за стола и обвел взглядом товарищей.

– Ох, Елизавета Васильевна, – покачал головой Валеев.

– Из-за острова на стрежень… – затянули Груздев с Валеевым, даже задремавший Огородник поддержал их сбивающимся голосом.

– Ай, ой, что ты делаешь? – игриво закричала Елизавета. – Люди же смотрят.

Окунать жену в ледяную воду Груздев не стал. Они лишь поиграли: один грозил-таки «бросить в набежавшую волну», другая повизгивала, представляя себе это.

– Здесь уже столько дам перекупалось, – вернувшись, поведал Саше Груздев. – Оле своей только не говори, когда повезешь ее сюда. Не терпится посмотреть на нее.

– А чего Сашку не позвал? – вспомнил Валеев про сторожа.

– Непорядок, – согласился Груздев. – И раки закончились. Значит, сделаем еще баньку завтра… В баню ходят не для мытья тела, а для очищения души, – пояснил он для Саши и указал на сопящего Огородника. – Пример налицо. Посмотри, мирный стал, как ягненок.

– А мы тем временем уведем с Саньком овечек, – фантазировал Валеев, потирая руки. – Такие жирненькие, а раками только желудок дразнить.

– Не надо его обижать, – перешел к наставлениям Груздев. – У него тонкая натура. Поэзию любит… Пушкина. В музее мечтает работать. Не видел еще людей с такой странной мечтой.

Последовать примеру хозяина и окунуться в прорубь желающих не нашлось. Полковник показательно хмурил брови и повторял, что так не годится.

– Санек еще ни разу не купался, – подмигнул Груздеву Валеев.

Почтенным товарищам офицерам Саша сопротивляться не стал.

– Новый год, в конце концов, – решил он.

«Старики» даже удивились, что настолько легко «одолели молодого». Валеев завел было песню о Стеньке Разине, но Груздев его оборвал на полуслове:

– Он же не княжна персидская.

Никакой иной песни по случаю бросания в прорубь на ум не приходило. Торжественно пожав искупанному руку, Груздев поздравил его с официальным приемом «в дружную компанию бравых офицеров». Дрожащей от холода рукой Саша отдал честь, и хозяин объявил об «официальном завершении банных процедур».

Затем весь вечер Груздев вздыхал перед телевизором – Оля ему не понравилась. Лица ее он толком не разглядел из-за шапки, лыжных очков и цветных пластырей, предохранявших от обморожения.

«Другие нормально бегут, а эта налепила на лицо каких-то розовых штуковин», – думал он.

Промежуточное сороковое место после первого рубежа только убедило полковника, что Оля Сан Санычу не пара. Он считал долгом донести до него свое мнение и обдумывал, как бы сделать это помягче.

«Наверняка и готовить не умеет, постоянно в разъездах. Кто за домом, детьми следить будет?» – рассуждал Груздев про себя.

Заскучавший Трубачев вспомнил, что по другому каналу идет старый военный фильм, который он любил еще в детстве. Слышать ему было не обязательно, он мог с точностью повторить, что говорили герои в той или иной сцене. Посмотреть это в двухсотый раз казалось интереснее, чем «терпеть лыжную тягомотину». Пусть там стреляли по мишеням, но такая стрельба только выводила генерала из себя:

– Кто так стреляет? Ну, кто? Ребенок бы, и тот попал, – доказывал Трубачев. – В армии их бы научили, как надо стрелять.

– Это биатлон, – пытался объяснить Груздев. – Спорт. Девушки же бегут, какая им армия?

– Переключайте, – кивнул Груздеву Саша, пожалев голосовые связки полковника.

Трубачев, сидевший на краю дивана, теперь откинулся на спинку, с улыбкой наблюдая, как герой черно-белого фильма снова «дает врагам прикурить».

– Вот как надо, – восхищался генерал и глядел на Сашу, как бы говоря: «Вот тебе пример для подражания»

– Отправляюсь спать, – шутливо доложил Саша хозяину дачи.

– Вольно, отбой, – прозвучало в ответ.

Было еще девять часов, но этот день стоил, пожалуй, двух, а то и трех бессонных суток.

– Правильно сын его Верблюдом прозвал, – доносилось из кухни.

– А ты посмотри на этого мальчика, – предлагала Трубачева. – Хорошенький. Я бы и сама его… но раз решила мигрировать… поставила цель, буду к ней идти.

– Какой мальчик? – переспросила Пунина мать, растягивая каждое слово.

После нескольких часов непрерывной болтовни, запиваемой яблочным вином, подруги уже медленно сползали под стол. Но когда Елизавета отправляла их спать, те бодрились:

– Все нормально, все путем, – хором говорили они.

Подобная сцена повторялась раз пятнадцать, пока язык Груздевой не устал. Полковничья жена считала, что для женщины спать за столом и тем более под ним неприлично, и пыталась убедить в этом двух подружек. На что услышала от Пуниной матери:

– Это сексизм и гендерная дискриминация. Значит, мужикам типа можно, а нам нет?

– Что хотим здесь, то и делаем, – озвучила свое видение свободы Трубачева.

Перемыв на десятки раз кости всем известным «кобелям», женщины стали обсуждать «хорошенького мальчика».

– Да, я его давно знаю, – заявила мать Пуни, видевшая Сашу один раз еще до армии. И принялась перечислять: – Машины нет, денег нет, персики воровал…

– Зачем воровал? – не поняла Трубачева.

– Любит, наверно, – пожала плечами подруга. – А денег же нет…

Саша этого разговора не слышал. Начинался цветной и, очевидно, приятный сон, но тут в его комнату вошла Трубачева.

– Вы спите, да?

– Да, – подтвердил Саша и отвернулся к стене.

– Спасибо…

– Пожалуйста, – ответил парень, не разбираясь, о чем идет речь.

Главное было отделаться от дамы с винной бутылкой.

– Но я же не сказала, за что… – тихим голосом, но настойчиво продолжала гостья.

На этот раз Саша не ответил.

– Я здесь посижу, ладно? Тут у тебя так тихо, а внизу все разговаривают, разговаривают… Я буду звать вас на ты, ладно? Мы же оба такие молодые, красивые… А там внизу о всяких глупостях говорят. О чем же еще они могут говорить под градусом? Скукотища…

Как раз в это время внизу Груздев беседовал с Валеевым о Сашином трудоустройстве.

– Ну, не знаю, – делал смешное лицо генерал. – Посмотрим, подумаем, столько времени еще впереди…

– Надо что-то связанное со службой, – убеждал его Груздев. – Чтобы из строя не выходил, так сказать… А по весне в институт…

– В милицию пусть идет, – произнес его товарищ.

Настроение Валеева совершенно не располагало к таким разговорам. Его разочаровало, что Огородник уснул прямо на полке в бане, из-за чего все действо было скомкано и завершилось раньше, чем ему того хотелось. Даже анекдота он придумать не успел. Да еще раки… Они только пробудили аппетит, а разговаривать на пустой желудок генерал не привык. «Мыслительные извилины надо хорошо питать» – был его девиз. Но Елизавета куда-то ушла, и принести еды оказалось некому. «Не шарить же самому в холодильнике, как паршивому коту в поисках сметаны». К тому же на кухне сидела эта женщина, в вычурном красном наряде и, пардон, в таких красных колготках в сеточку.

«Когда гнала ту тетку по двору, смотрелась лучше, – подумал генерал. – А теперь непонятно кто или что…»

Фильм его тоже скучил, в общем, ощущение наступающего Нового года генерал Валеев потерял, даже лицо его не выглядело теперь столь комичным.

– А есть у нас там знакомые? – поинтересовался у него Груздев. – Чтоб отделение образцовое, чтоб за всякой шпаной да наркоманами не гоняться…

– Может, и в институт по блату пойдет? – проворчал в несвойственной для себя манере Валеев.

– Ладно, сам буду думать, – ответил тем же Груздев. – Здравия желаю.

– Ну, подумаю, я же сказал, – вздохнул Валеев. – Все равно эти праздники… Никто не работает… По Мальдивам, Эмиратам сидят все… Завтра надо Сашку позвать. Баньку еще устроим, – добавил он с надеждой.

Когда Груздев отправился искать жену, чтоб узнать, где та брала раков, Валеев просунул ногу под стол и в отместку за скучный вечер пихнул спавшего Огородника.

– Спи иди, – сказал он твердо. – Завтра елка будет. Не хватало из салата тебя вытаскивать.

Раскрыв глаза, Огородник глянул на свои часы.

– Рановато еще, – произнес он и снова погрузился в состояние между сном и бодрствованием.

Периодически до него доносились воинственные реплики из любимого трубачевского фильма. Иногда дважды, потому что генерал имел привычку комментировать. Память у него по-прежнему была хорошей, и подчас реплики звучали синхронно.

Трубачевой надоело сидеть в молчании около Сашиной постели.

– Спасибо, – снова сказала она, добавив: – Мы так хорошо смотрелись, когда вы вызволяя… ты вызволял меня из холодного плена машины…

– Не стоит благодарности, – ответил Саша. – Я только отвел вас к машине, другой машине… Можно мне теперь поспать?

– Спи, спи, не буду мешать, – прошептала девушка. – Я посижу еще маленько и тоже пойду.

Утром Саша нашел Трубачеву мирно спящей на полу у своей кровати. На девушке был его свитер, сверху она накрылась Сашиной курткой. Как величайшую ценность, Трубачева сжимала в руках пустую винную бутылку, горлышко которой касалось ее губ. Помимо бутылки, спящая держала Сашины брюки.

Едва встав, удивленный парень опустился на кровать. Когда он попытался разбудить девушку, та нежно мурлыкала и дергала ногами. В брюки она вцепилась мертвой хваткой, так что Саше пришлось достать сменные и нацепить вместо свитера толстовку с надписью «Я люблю биатлон», «украденную» ранее вместе с Олиным плакатом. Толстовку он получил вместе с автограф-картой еще до армии, так что теперь она сидела на парне, как тугой корсет.

В проходной комнате Груздев встретил его со словами:

– Молодец, ты хорошо подгадал с формой… На пробежку пойдем. А то ни одного, понимаешь, спортсмена вокруг.

Груздев твердо решил дожить в добром здравии до ста лет и прожить даже больше, быть может, побив при этом рекорд долгожительства. Ведь в отставке ему так не хватало соревновательного духа. Но при такой цели можно было обеспечить себя им на всю жизнь.

– Бег – самое естественное физическое упражнение, – вещал Груздев языком своих заметок, – которое укрепляет тело человеческое, силу воли, дух, заряжает колоссальной энергией на долгие, долгие годы.

Спорт вдохновил Груздева настолько, что пробегая мимо Мальцевой, он помахал той рукой со словами:

– Удачной охоты на избирателя… С наступающим!

Та жужжала над ухом водителя, менявшим спущенное колесо.

– Разве похоже, что у меня гаража нет? – вопила она. – Зачем ставить машину на дороге? Здесь же всякое быдло ходит!

Мальцева не знала, что ночью ее водитель неплохо провел время в машине класса люкс, катая девушек. Одна из «бабочек» оказалась забывчивой. Утром дама-депутат нашла в окрестном сугробе улику, кружевное белье, от которого по возращении избавился шофер. Она разложила «патологически красные» трусики на обеденном столе в доме председателя садового товарищества со словами:

– Что это у нас тут за оргии происходят?

И испортила ему предпраздничное настроение продолжительным нытьем на свою коронную тему о чистоте нравов и даже поставила вполне благополучную семью на грань развода. После ее ухода в том доме еще долго бились тарелки и летали жареные курицы с индейками.

Подозрительно прищурившись, депутат проводила взглядом Груздева с Сашей. Новые очки она еще не купила, в новогодние праздники найти подходящую оправу оказалось сложно, даже имея связи, деньги и депутатский мандат. Воистину время чудес. Разумеется, теперь Мальцева нашла того, кто пробил шину, точнее даже двоих. Винить во всем дороги она считала банальностью, а вот версия о «мстительных пособниках педофилов» выглядела куда оригинальнее.

Груздев же благодарил в душе Шегали за раскрытый секрет дедушки-долгожителя. Полковник действительно чувствовал прилив сил. Ему очень нравилось, что он бежит вровень с Сан Санычем, не отставая, Саша же помнил, как оставил позади немецкого туриста и к чему это привело.

– Мы еще дровишки потом поколем, – на бегу говорил Груздев.

Дровишки оказались тут как тут в виде коварно прикрытого снегом пня.

– Все дыхание сбилось, – сказал, поднимаясь со снега, полковник. – Вот как у вас в биатлоне, падают и все… догнать не могут.

– Бывает, – улыбнулся Саша.

Вернувшись, Груздев пригласил еще Шегали, чтобы дрова кололись быстрее.

– Так, ноги расставляешь шире, древесина плотная, всаживаешь топорище глубже, чтоб полено держалось, – комментировал полковник Сашину работу. – Теперь берешь и бьешь им по чурке.

При этих словах полковник взглянул на Шегали и покраснел. Сказанное показалось ему двусмысленным, с намеком на «всяких фашиствующих элементов». А уже прошедший обучение Шегали ловко бил по той самой чурке. У Саши тоже получалось.

– Молодцы, ребята, – похвалил обоих Груздев.

Увидев, что ученики ему попались способные, все еще полный энергии полковник решил израсходовать ее на жену, то есть отправить ту за раками. Но никто на даче не мог сказать, где Елизавета. Трубачева тоже потерялась, только Груздев это и заметил, но девушка его не интересовала, так что она продолжала спокойно спать в обнимку с бутылкой и Сашиными брюками.

У Елизаветы получилось сбежать из дома спозаранку, прихватив снегоступы. Погода выдалась теплая с пушистым снегом, как из новогодней сказки, и выходить из леса женщине совсем не хотелось, даже на обед, который ей заменила горсть подмороженной калины.

Произошло невероятное: Груздев отправился за раками сам. Еще накануне он узнал от жены, что раки из заповедной речки теперь водятся в деревенском доме охотоведа Андрея, где «ловятся» по полторы тысячи рублей за килограмм. Елизавете раки показались чересчур дорогими, но, чтобы побаловать мужа и гостей, она решила «разориться» на полкило и еще попросила скидку как «жена героического и уважаемого человека». В итоге раки ей вообще достались бесплатно.

Погода и на Груздева нагнала «сказочной ерунды», потому полковник решил пойти за раками пешком. Да и энергичный дедушка Шегали прочно засел в его голове.

– Колите, колите, – сказал он ребятам и с улыбкой кивнул на большую поленницу у забора.

Едва Груздев скрылся за воротами, Шегали вскрикнул, следом уронил колун себе на ногу и закричал снова. В это время он вспомнил превеликое множество крепких выражений на родном языке.

– Извините, – стесняясь, сказал он Саше, будто тот распознал за незнакомыми звуками «вонючего ишака», «паршивую собаку» и других колоритных персонажей.

– Всегда со мной так, не везет, – продолжал сторож. – Неловкий я. То с яблони свалюсь, то вот, поленом в зубы…

Так завязался долгий и небезынтересный разговор.

– Вот я сторож с высшим образованием, – глубокомысленно произнес Шегали. – Нет, я не жалуюсь. Я думаю, работу надо выбирать, исходя из мечты, которой хочешь достичь…

– Вы мечтаете работать в музее? – вспомнил Саша разговор за раками.

– Ох, вам Павел Николаевич сказал. Он хороший человек. Обязательно дарит что-нибудь на Новый год. И всегда что-то необычное… Мне подарил цилиндр и трость, с какими ходили франты во времена Пушкина. Вы же читали «Онегина»? «Как денди лондонский одет»… Ох, я наверно, глупый вопрос задал, не обижайтесь, пожалуйста.

Шегали был типичным интеллигентом, но это знали лишь знакомые с ним люди. За пределами дачного поселка ему нередко «тыкали», хотя он обращался на «вы», очевидно, принимая за так называемый «неквалифицированный», а соответственно, бесправный персонал, а встречные полицейские считали долгом проверить его документы и тоже при этом «тыкали».

– Я люблю вас, я люблю вас, Ольга… – продекламировал Саша.

Конечно, вспоминалась ему при этих строках отнюдь не Ольга Ларина. Однажды он репетировал их, намереваясь исполнить на автограф-сессии, но обстановка тогда не располагала к поэтическим экзерсисам. Саша лишь получил карточку с автографом, которую достал для него Сергей. Сашиному другу больше повезло в том плане, что толпа поклонников буквально вынесла его к столику, где сидели биатлонисты.

– У вас здорово получается. Верю, верю, – перефразировал Шегали Станиславского, – это точно был Ленский.

– Роль исполнял Александр Мягков, – поклонился ему Саша.

– Да, я мечтаю работать в доме-музее Пушкина, – вернулся к Сашиному вопросу Шегали. – Я был там на экскурсии год назад. Оставил резюме, но тогда у меня было только разрешение на работу, а сейчас есть гражданство. Вы бывали там? Очень хорошее место, даже воздух особенный. А пейзажи просто изумительны… Перед грозой все затихает, а потом гром… Это не передать словами, нужно быть там и чувствовать…

К Сашиному невезенью, Шегали был поклонником русской литературы, но не биатлона и даже на лыжах стоять не научился: это же не относилось к его мечте. Обычно выпускник филфака огорчался, когда понимал, что собеседнику, рожденному в стране Пушкина, разговоры о его творчестве не интересны. «Не с кем поговорить ни на родине, ни на чужбине», – думал он, как и полагалось человеку утонченному, жившему во времена Пушкина. Сам Шегали уже запутался, что есть для него родина, а что чужбина.

Дедушка постоянно напоминал ему, что он не от мира сего.

– Низами бы хоть читал, – ворчал старик в узком кругу аксакалов и плакался, что его внук даже барашка прирезать не может.

Те его про себя жалели и вслух успокаивали:

– Хоть парень и странный, но тебя уважает, а это главное.

Одна жена во всем Шегали поддерживала, смирившись, что быть супругой «странному» человеку у нее на роду написано. О своем истинном мнении она не говорила, полагая, что в том состоит верность традициям: «Не она придумала, что должна быть верной и покорной женой, значит, не ей эту традицию и менять».

В России Шегали тоже считали странным, в особенности когда он пытался устроиться учителем русского языка или музейным работником. Но в обеих странах также находились люди и вещи, которые вызывали у него сентиментальные чувства. Вот и теперь колка дров заставила его подумать о теплой печке и сидевшей рядом Арине Родионовне.

– Ваша мечта сбудется… да, да, – добавил он для Саши. – Я не боюсь показаться банальным. Новый год же…

Груздев в подобных ситуациях сторожа жалел, прощая ему любую «сентиментальную ерунду». А Саша улыбнулся, вспомнив, как в детстве ждал Деда Мороза, стараясь быть хорошим мальчиком во всем, чтоб получить в подарок новые лыжи или лыжный костюм.

– Я не знал, что этот спорт такой популярный, – искал общую тему Шегали. – Я обязательно посмотрю по телевизору.

Сторож надеялся, что новое популярное увлечение окончательно сделает его своим в большой северной стране.

– Раки, – произнес победоносно вернувшийся Груздев.

В руке он держал полное ведро еще живых раков.

– И что вы с ними сделаете? – с детской наивностью спросил Шегали.

– Пойдемте, покажу, – хитро улыбнулся полковник. – Лизавета!.. Лиза!

На его призыв из гостиной вышел Валеев. Трубачев с кислым лицом шатался по дому: он включил новый военный фильм. Реплик его героев генерал не знал и слонялся из угла в угол, ворча на всех своих родственников.

Шегали знал о глухоте Трубачева, но все же поздоровался для приличия.

– Здравствуй, Сашка, – неожиданно отозвался Трубачев.

Заметив нового гостя, он решил, что теперь-то будет, кому излить душу насчет внука, сына, который уехал и не вернулся, а заодно насчет жены внука, которую он никак не мог найти.

– Лиза где? – спросил Груздев.

Валеев только комично развел руками.

– Так, Сан Саныч, будем раков варить, – заявил полковник.

– Ну, вот это я понимаю, тут на всех хватит, – повеселел Валеев. – Вадик дрыхнет. Пусть спит. Хватит с него вчерашней баньки.

– Еще же уйма времени. Выспится, – махнул рукой Груздев и добавил, шутя: – Часы у него, кажись, отстали в этот раз.

Такое же лицо, наверно, делала баба Яга, обдуренная Иваном-дураком: «Пусть только попробует снова задрыхнуть в бане», – проносилось в голове Валеева.

– Что мы будем с ними делать? – рассуждал вслух Груздев, пока раки расползались.

– Я их никогда не готовил, – предупредил Саша.

Он умолчал, что и не пробовал их до прошлого дня. В детстве это был невиданный деликатес с красочных картинок и натюрмортов, да и в армии раков не подавали.

– Сейчас мы все сварганим, как надо, – заверил Груздев.

Валеев стоял у кухонной двери и глотал слюнки.

– Куда, куда собрались! – хихикал он, ловя выползавших из ведра раков. – Ух, вы еще и клешнями щелкаете. Нехорошо! Вот за то вас и съедим.

Шегали с грустью смотрел на раков, на закипавшую в большой кастрюле воду, даже слезные жалобы Трубачева померкли на этом фоне. Филологу вспомнились описания адских мук, которые испытывали грешники, варясь заживо в котлах. Он сделал шаг в направлении ведра, второй… Раков оказалось слишком много.

– Скоро будет готово, – сказал ему Груздев. – Наверняка не пробовал еще такого.

– Нельзя раков есть, – процедил сентиментальный сторож. – Ни свиней, ни раков.

– Понимаю, – кивнул Груздев. – Ну, рыбка у нас тоже осталась.

– Вы и ее варить станете?

Хозяин ухмыльнулся:

– Она ж копченая уже.

– Это хорошо, что копченая, – косился Шегали на пузырящуюся воду. – Вас Игорь Иванович звал, – вдруг выпалил сторож. «Бог простит мне это вранье», – думал он про себя.

– Я и забыл уже… – заспешил Груздев. – Надо сыну его позвонить. Застрял где-то, тюфяк.

Шегали застыл над ведром. Всех ему хотелось спасти от кипятка.

– Пора уже, наверно, – произнес Саша.

Он вынул одного рака, и лицо Шегали приняло страдальческий вид.

– Не, я не могу, – сказал Саша, взглянув на кипящую воду. – Может, вы?

Шегали взял рака со словами:

– Вы же не будете против, если я попробую его дома?

– Так вы же не едите их вроде…

– Попробовать можно, для разнообразия… – раздалось в ответ.

– Жалко, – захихикал Валеев. – Эх, интеллигенция. Вы думаете, что мясо на грядке растет?

– Нет, нет, – отрицал Шегали, будто его уличили в страшном проступке. При этом своего рака он из рук не выпускал. Сторож даже покрылся краской. «Мужчина не должен проявлять слабость», – это утверждение засело у него в памяти с детства, многократно повторенное прадедом, дедом, отцом и старшими братьями.

– Помогите мне, пожалуйста, – обратился к Валееву Саша. – Такая тема, в моей комнате… Не знаю, что делать…

– Не шали тут! – погрозил Валеев пальцем сторожу.

Едва они с Сашей вышли, Шегали стал хватать раков, которые не имели представления, что их спасают, норовя спасителя цапнуть клешнями.

«Всех не унести, не успею…» – решил сторож, и раки полетели в форточку.

Услышав шаги за дверью, Шегали почувствовал угрозу полного провала и решил спасти хотя бы раков, бывших уже на улице.