Текст книги "Взрослые дети"

– Ну, как дела? – спросил Огородник Сашу, когда вернулся.

– Нормально, – прозвучал стандартный при таких вопросах ответ.

«Ну-ну… до поры до времени», – подумал про себя «разоблачитель шпионов» и хитро прищурился.

Но дела действительно шли нормально, по крайней мере таковыми они могли считаться в тех условиях. Трубачев просто сгорал от нетерпения, спрашивая у всех подряд, когда начнется охота? И на кого это будет охота?

Валеев выбрался из своей комнаты только к двум часам пополудни, припомнил не съеденных раков и прямиком направился к Саше со словами:

– Наколи, Санек, дров для баньки.

Встав пораньше, Елизавета позволила себе посмотреть телевизор.

– Все в холодильнике, – намекнула она проснувшемуся после полуденного сна мужу. – Не готовила… Доедать надо после вчерашнего…

– Не выспался совсем, – проворчал полковник. – Голова, как котел пивной.

– Так поспи.

Груздев поплелся на кухню, а вслед ему прозвучало:

– Я тебя люблю…

Такого «сентиментального излишества» он не слышал с тех пор, как они поженились. Тогда он и прочитал будущей жене лекцию, что у них теперь крепкая офицерская семья, а не «роман с телячьими нежностями». Обернувшись, полковник все понял и успокоился, ведь сказано это было не его «верной и эмоционально стойкой офицерской женой», а с экрана какой-то «расфуфыренной тощей девицей с банальным красным цветком в волосах».

– Пойдешь с нами на охоту, – сказал жене Груздев.

Эти слова заменяли ему комплимент, потому как звучали просто невероятно. Как моряки прошлого не приветствовали присутствие женщин на кораблях, так Груздев считал охоту исключительно мужским делом, которое женщина может испортить. Как именно испортить? Да мало ли как…

«Поскольку занятие это для нее непривычное, можно чего угодно ожидать», – полагал полковник.

Комплимент у Елизаветы восторга не вызвал:

– Это же не женское дело, – попыталась выкрутиться она.

Но Груздев подход нашел:

– Охота долго идет, мы же проголодаемся. Побудешь в егерском домике, воздух там чистый…

– Да и здесь неплох, – заметила женщина.

– Ну, в целом информацию я до тебя донес, – не стал спорить Груздев.

Он был не согласен со старой пословицей, что в споре рождается истина. А если уж спор с женщиной… Это сразу навевало Груздеву мысли о базаре, месте для полковника во всех смыслах неприятном: много голосящих женщин, голосящих торговцев, все друг с другом спорят и торгуются, что сливается в один сплошной гул. «Никакого порядка, – говорил про это Груздев. – Как было бы здорово, если б они все замолчали. Тогда бы и торговля стала более культурным занятием. С закрытым ртом особо не поторгуешься и не поругаешься».

То, что произошло далее, спором не было, это действо полковник называл обсуждением. Огородник на время оставил свои «расследования», потому что слова Валеева его возмутили. Тот предлагал не брать Трубачева на охоту.

– Ему же током в мозги бьет, – передразнивал он «старшого». – Он же не услышит ни черта без аппарата… Шальную пулю еще не хватало поймать…

– Нельзя его обижать, – вступил в «обсуждение» Груздев.

– А если стрельнет не туда…

– Мы же на номерах все будем… Не в первый же раз, – отвечал Огородник.

– Ну, так, а кто ему объяснит, что нужно стоять там-то и стрелять туда-то?

– На приваде уж надежно будет, – решил Груздев.

Валеев фыркнул:

– Так это вообще не охота. Сидишь, ждешь, никакого тебе азарта… Только вместо удочки ружье… Никогда такого не понимал.

– Тебя, Витька, не понять, – поморщился Огородник. – Так тебе не так и эдак не эдак…

Валеев снова фыркнул. Теперь это было громкое фырканье, подобное тому, что издают возбужденные кони. В душе генерал досадовал: столько раз по всякой глупости ему портили впечатление от баньки, а сейчас еще и охоту испортить собирались.

«Лежал бы уж старшой на печке», – промелькнуло в его мыслях.

От этого Валееву стало стыдно, и он в очередной раз зафырчал, тихо, но часто.

Огородник едва не подскочил от радости. Ему представлялся столь удачный момент товарища да еще старшего по званию зацепить.

– Вот у тебя тоже неполадки со слухом бывают… Но ты же собираешься на охоту.

Сказав это, Огородник прищурился, всем своим видом говоря: «Ну что, получил за сонную тетерю!» Но вскоре Огороднику самому стало стыдно: «А вдруг он в правду глохнет? – задумался он. – О таком нехорошо шутить… Мы же не шутим насчет карликов и душевнобольных…»

– А мы Сан Саныча отрядим, чтоб он рядом с ним на номере стоял и страховал, – нашелся Груздев.

Валеев был занят прежними своими мыслями о том, как баньку ему испортили, а также что испортиться могут и сваренные для той баньки раки. Слов Груздева он не расслышал и переспросил. Совесть же совсем загрызла Огородника. Протянув Валееву руку, он объявил:

– Мы друзья, как бы мы друг над дружкой не шутили, но друзья… Запомни!

– Да, понимаю, Вадик, коньячок хороший был, – хихикая, пожал ему руку друг. – Весь в тебя ушел.

– Я – твой друг, – повторил громче Огородник, не уловив иронию. – Несмотря ни на что.

– Да, знаю я, знаю, – сказал генерал мягким голосом и переиначил старую пословицу: – Дружба дружбой, а коньячок сосем врозь.

– В общем, решили, – устав их слушать, произнес Груздев. – Сан Саныч помогает старшому…

– А сам-то Санек знает, какой чести удостоился? – поймал ироническую волну Валеев.

– Да он хороший парень, я знаю…

Своей хвалебной речи Груздев не окончил. Потому что тот самый парень подошел к почтенной компании с колуном наперевес.

– Дров наколол, – отчитался Саша.

– Явился, – буркнул себе под нос Огородник. «Такой и ночью прибьет – глазом не моргнет, – пришел он к зловещему выводу. – Надо с ним ухо востро держать. И на охоте запросто что-нибудь натворит, а потом обставит, будто несчастный случай».

Груздев подробно объяснил Саше, какая ответственная роль ему на охоте предстоит.

– Я на охоте раньше не был, – признался парень. – Может, лучше поручить кому-то опытному?

– Опыта в процессе наберешься, – твердо сказал Груздев.

Он уже собирался журить Сан Саныча за излишне критическое к самому себе отношение.

– Там все просто, – опередил его Валеев. – Андрюшка тебе еще перед охотой скажет. Ты, главное, следи, чтоб старшой стволом не размахивал и палил только в одном направлении.

– Как в биатлоне… – улыбнулся Саша.

– Да, да, – подхватил воодушевлено Груздев. – Вот та глупая девочка ствол чуть в сторону повернула, и уже дисквалификация.

Саше немного взгрустнулось. Той девушкой была Оля. За неловкое обращение с винтовкой ее дисквалифицировали до конца предновогоднего этапа, и она разрыдалась прямо перед камерами.

– Подобное с каждым может случиться… Раньше за это так строго не наказывали…

– А раньше все зрители уходили со стадиона своими ногами? – подшутил Груздев. – Вот как ты на службе автомат носил?

– На плече…

– Вот, ты же не направлял ствол куда попало… Не надо думать о себе хуже, чем о других, – все же вставил поучительный элемент Груздев и добавил: – Поесть бы… Лиза жалуется, что холодильник забит под завязку…

До того, как, к радости Валеева, упомянуть холодильник, Груздев уже кое-что придумал.

«Ольку надо позвать, – решил он, – чтобы Сан Саныч от своего наваждения избавился».

Съездив в деревню, Груздев вернулся на дачу с новой партией яблочного вина, веселым фермером Тарасовым и его дочерью Ольгой.

– Здравствуйте! Добро пожаловать, – поприветствовала их удивленная Елизавета.

– Оля, – представилась Тарасова Саше и протянула ему руку.

– Это Александр Александрович, герой, очень воспитанный и обходительный, как гусар, – произнес Груздев с намеком.

Саше не оставалось ничего другого, как подобно гусару в прежние времена поцеловать даме ручку. Ручка Оли Тарасовой была теплой на ощупь и пахла… не розами. Запах был необычным. В соответствие с одним из «старинных рецептов», которые обожала ее мать, Оленька натирала руки яблочным уксусом. Такие процедуры должны были сохранить молодость кожи. Сей рецепт был вычитан в одной из газет по народной медицине, которые старшая Тарасова выписывала. Рецепты она проверяла на себе, дочери, а подчас и кошке, только глава семейства сопротивлялся. За свою несговорчивость он постоянно выслушивал:

– Химия аптечная еще никого не вылечила, а народная медицина… – при этих словах его жена делала настолько умное лицо, что хоть на Нобелевскую премию выдвигай.

– Кошка-то облысела, – раздраженно отвечал фермер. – А ты говорила, шерсть шелковистая, пушистая будет, как у персидской… Если родилась Мурка с короткой шерстью…

Он заранее знал, что жена ответит:

– При лечении народными средствами случаются сперва обострения, а потом уже получается эффект.

Так что спорить по поводу нетрадиционной медицины фермер давно перестал, лишь настрого, под страхом развода, запретил жене подходить к животным на подворье.

Оленька захихикала, но ничего похожего на смущение на ее лице не было. Скорее на нем читалось удивление, какое среднестатистическая юная россиянка испытывает, впервые увидев в зоопарке забавную мартышку или енота.

«Странненький мальчик», – подумала она.

Девушка имела привычку использовать уменьшительно-ласкательные обороты, когда видела нечто необычное и в то же время умилительное. Вот и теперь она тихо произнесла:

– Сашенька… А я Оленька, – и снова захихикала.

– А он чем вообще занимается? – наедине спросил фермер Груздева. – Городской?

– Пограничник он, – заявил Груздев. – Могу сказать, как про себя: хороший он парень, смелый, не раз в переделках бывал, нарушителей задерживал, браконьеров… Один до сих пор сидит…

Наверняка Бобру, или Хомяку, в тот момент икнулось.

– Олька, что ты все хи-хи да хи-хи? Не в яслях ведь, – подойдя, сказал фермер дочери на ухо. – Поговори с молодым человеком как взрослая…

Какого-нибудь хорошего парня фермер подыскивал давно. У него было две дочери, и он надеялся, что хоть одна выйдет замуж «с умом». С умом означало – приведет в хозяйство здорового мужика, с которым можно производительность увеличить и которому со временем можно будет оное хозяйство передать. Любил фермер свою деревню и хотел детей да и внуков будущих тоже накрепко к ней привязать. Оленька казалась ему не совсем уж глупой, к тому же жить в деревне ей нравилось. В этом она убедилась после одной-единственной поездки в Москву.

– Того и смотри, на пятки наступят, – рассказывала она. – Не нужна она мне, Москва эта.

Отец хотел, чтобы дочь после школы поступила в Тимирязевскую академию, но раз уж не понравился город, фермер решил, что всему необходимому научит ее сам. Особенно хорошо у нее получалось ухаживать за молодняком.

«Замуж тебе надо за нормального… Да детей», – думал отец, наблюдая, как она возится с козлятами.

– Оля… Очень красивое имя, женственное такое, – заметил Груздев, усадив гостей за столом в гостиной. – Сан Санычу оно тоже нравится…

«Бывают же такие нелепые совпадения», – подумал Саша и вызвался принести чего-нибудь для угощения.

– Сиди, сиди, – одернул его хозяин дачи. – А то Лиза заскучает. Все бы только по дому хлопотала… Вон сколько всего наготовила, мы и половины не осилили. Ей бы отдохнуть, а она все копошится… Как пчелки твои, – кивнул Груздев фермеру.

Вот для этого момента, который Груздев считал очень важным, и пригодились вареные раки. К тому же Тарасов попросил пива. Погладив свое намечающееся брюшко, он пояснил, что сидр в его теле уже и так вместо крови течет. Смена раками дислокации не осталась незамеченной Валеевым. Как бы невзначай он прохаживался мимо гостиной, ожидая приглашения за стол и, не дождавшись, самовольно уселся рядом с фермером.

– Дожди в этом… в том, – поправился Тарасов, сконфузившись, – все залили… Все помидоры так и сгнили… Думал, хоть огурцы уродятся… Им-то чем влаги больше, тем лучше… Но холодина же такая стояла… Паршивое было лето… А потом медведки еще…

С горя фермер залпом опустошил солидную пивную кружку. Вытерев пену с усов, не уступавших по пышности груздевским, он принялся за раков. Валеев тоже не отставал, зная о фермерском аппетите, который не уступал его собственному.

– Руки вверх, – скомандовал Пуня, целясь в гостей из своего арсенала.

– Как настоящий, – не поддался испугу фермер.

Не дотягивал, видимо, Пуня до образа террориста. Увидев, что пугаться посетители не собираются, мальчик стал уговаривать Сашу поиграть, потому что борзые на роль террористов не годились.

– Сын? – решительно спросил фермер.

Такой поворот событий его совсем не устраивал. Ведь он оценивал потенциального супруга своей дочери. Теперь же выяснялось, что у него есть ребенок, «который будет постоянно отвлекать от дела и манить к бывшей».

– Пуня – сын друга Сан Саныча, – разъяснил Груздев.

– Смешное какое имя, – развеселился фермер. – Как кличка кошачья.

Подойдя ближе, мальчик направил ствол Тарасову в лицо так, что тому стало не по себе: а если не игрушка? Мало ли, что может быть у отставного военного в доме?

– Когда Пашка сказал «кис-кис, иди сюда» и обозвал Пушком… я ему так дал, что зуб выбил… А он мне его подарил…

– Пашка – друг его из детсада, – уточнил Груздев.

– Капитан Пуля, свинокрыса хочет напасть на нас. Защитите дом, она может прорваться через забор, – сказал Саша с драматической интонацией и попросил «убрать автомат от дядиного лица».

– Бойкий мальчуган, – покончив с очередным раком, заметил Валеев.

– Пограничником будет, – подмигнул Саше Груздев.

А Пуня уже махал им рукой, стоя по ту сторону окна. Отдав честь, как его научили «деда Паша и дядя Саша», мальчик помчался по сугробам к забору, который ему надлежало охранять. Умиленная происходящим Оленька сделала, что ей полагалась – захихикала.

– А расскажите, пожалуйста, о себе. О ваших интересах, – обратилась она к Саше, вспоминая свое давнее собеседование на промоутера в отделе детских игрушек.

Саша изложил свою биографию предельно лаконично без лишних деталей.

– А я тоже люблю лыжи, – закивала девушка. – В детстве у меня были такие коротенькие из пластмассы, и я с них даже не падала.

– А мне вот помочь совсем некому, – с четким умыслом, обратился фермер к Саше. – Столько дел… Имел ли ты, голубчик, дело со скотиной? С коровами, свиньями?

– С лошадьми, – коротко ответил парень, не вдаваясь в подробности жизни у «атамана».

Ответ Тарасову явно понравился.

Елизавета волевым усилием выбралась с кухни. Желанием общаться с Тарасовыми она не горела, особенно после того, как фермер за глаза назвал ее скупердяйкой и старой жидовкой. Произошло это из-за того самого масла, за которым они с Сашей заезжали. Фермерский магазинчик виделся Груздевой удачным местом, чтобы поторговаться, но продавец заявил, что цены фиксированы: «Все на ценниках написано». Тарасов находился на складе, и все прекрасно слышал. Несчастные двадцать рублей фермер специально для Груздевой велел скинуть, чтобы не слушать байки о том, как он цены взвинчивает и что в городском магазине масло на целых двадцать рублей дешевле.

– Да уступлю я вам, уступлю, – эти слова уже показались Елизавете неприятными.

«Будто я последнюю копейку у него отнимаю… Взвинтил цены, а теперь вроде как одолжение мне делает… Хам…» – подумала она.

Против Оленьки Груздева ничего не имела: «Простушечка, но добренькая», – по-доброму иронизировала женщина.

Во время посевной Тарасов требовал от наемных рабочих «не тянуть кота за хвост». После этого Оленька стала на рабочих коситься: отец постоянно им это говорил, а они продолжали таскать бедного кота за хвост.

«Вот уроды, – думала Оленька. – Им столько раз уже сказано было, а они продолжают котов мучить…»

«Козлами» она принципиально на них не ругалась, ведь «козлики» казались по сравнению этими «мужланами» такими милыми.

Хоть сама она жестокого обращения с местными котами не наблюдала, но была уверена, что отец огульно людей не обвинит. Так Оленька на них и косилась. Молодые парни-рабочие со своей стороны уверились, что она строит им глазки и при каждой встрече улыбались ей и даже слали воздушные поцелуи.

– Какие же вы позорники, – говорила им девушка.

А гости с берегов Амударьи ей снова улыбались и пытались даже произнести какой-то изысканный восточный комплимент в русском переводе, впрочем, безрезультатно.

Елизавете казалось, что Саша ужасно страдает в компании Тарасовых. Поэтому она позвонила хорошей знакомой-дачнице и попросила соли. Соль – первое, что пришло женщине на ум, ведь ее так часто одалживали в старых советских фильмах.

– Сама ноги не май, – заботливо сказала приятельнице Груздева. – Пусть Инна принесет.

Мало того, что Инна окончила музыкальную школу по классу фортепиано и знала все произведения Рахманинова, она еще имела репутацию хорошей девочки-паиньки. Перебрав в уме все достоинства Инны, Елизавета решила, что ее общество больше Саше подойдет.

Но прежде, чем Инна появилась на пороге, Сашу увели…

Огородник с Трубачевым гоняли бильярдные шары в охотничьей комнате. У них хорошо получалось именно гонять их и мастерски обходить лузы. Даже когда шар вставал прямо перед лузой, его оттуда удивительным образом выбивали к центру стола. Сам Огородник при этом убеждал себя, что просто подыгрывает «старшому».

– Ха!.. – усмехнулся Огородник, будто сделал дубль как минимум.

Увидев кислое лицо Саши, надевавшего куртку, он вспомнил давно забытое выражение: «Не все ладно в датском королевстве». Эту реплику Огородник услышал из уст ведущего государственного телевидения. Тот вещал об экономическом кризисе «на Западе», уверяя, что Россию он не заденет и даже будет ей выгоден. В описание «выгод» он не вдавался, но очень ловко, по мнению, Огородника и к месту вставил ту реплику. За одно это журналист снискал у полковника уважение как «остроумный молодой человек» и выдумщик в хорошем смысле слова.

– Все хорошо? – с издевкой спросил Огородник Сашу.

– У нас в деревне всегда хорошо, – ответила Оленька, добавив привычное «хи-хи».

«Ну, теперь нагайки не пройдут», – мысленно воодушевлял себя Саша.

Размаху, с каким вел дела Тарасов, «атаман» мог только завидовать: тут тебе и пашня, и яблоневый сад, и пасека, а еще птичник, свинарник, коровник и куча иных построек. Притом все добротное, так и просится в репортаж об образцовой ферме.

По прибытии Оленька первым делом затащила Сашу к козам. Что-то подобное он уже слышал от Шегали, когда тот вещал о различии в характере своих овец, но здесь было двадцать коз, индивидуальность которых хозяйка взялась описывать. Клички она хорошо помнила. Хотя каждая коза имела на ухе бирку с номером и была занесена в специальную базу, Оленька называла всех своих подопечных по именам. На самом деле клички запоминались легко, потому как вряд ли в целом мире нашлись бы другие козы с именами Петушок, Пастушок или Куропаточка.

Лирические сказания о козах продолжались битый час.

«Пусть побудут наедине, познакомятся ближе», – думал фермер.

Но он намеревался проверить потенциального зятя «делом», так что сентиментальный роман, посвященный козам, парень не дослушал. Ему выдали рабочую одежду и отправили к свиньям – чистить загоны.

В душе Саша ругал себя за свою безотказность.

– Совсем закрутился, – жаловался еще на даче Тарасов. – Одни лентяи кругом, положиться не на кого… Только пьют, а зарплату подавай как непьющим.

– Ну, как, Сан Саныч, поможем товарищу? – кивнул Саше Груздев. – Ты же помнишь этот замечательный окорок, а яблочное вино… Это же сказка просто.

Конечно, Саша не обольщался, что Груздев пойдет с ним за компанию чистить свинарник. Полковнику отводилась в этом мероприятии «ответственная» роль инспектора, то есть надлежало ему за Сан Санычем по пятам ходить и «по-молодежному» поднимать большие пальцы в знак одобрения.

Одна свиноматка распласталась на своих, как бы сказать помягче, продуктах жизнедеятельности. Уборка свинью не беспокоила, и двигать ни одним копытом она не собиралась.

– Почеши ее, – наущал Тарасов. – За ухом, живот… Животным ласка тоже нужна.

Саша выбрал ухо, сочтя его самым чистым местом. Свинья блаженно захрюкала и перевернулась на бок.

– Теперь можешь подобрать, – руководил Тарасов.

Груздев выходил глотнуть свежего воздуха, но к своей «важной» роли он относился серьезно, потому заставил себя в «ароматное» место вернуться.

«Почему кабаны так не пахнут? – задавался вопросом Груздев. – Или запах на воле уносится ветром?»

Теперь любимый окорок не казался ему столь аппетитным. Также Груздев был уверен, что проник в тонкости восточного мироощущения.

«Неужто прав Сашка-южанин?» – возник в его уме следующий вопрос.

После своих занятий Сан Саныч пах «этим делом», зоопарком, как полковник деликатно подметил. Груздева воротило от одной мысли, что пропахнет салон его машины, да еще на дачу «аромат» завезут.

– Баня-то у меня не истоплена, – разочаровал полковника Тарасов.

– Упущение, – сорвалось у Груздева с языка.

Оленька, казалось, запаха не замечала. Она обрадовалась, что Саша освободился и, схватив того за руку, потащила смотреть фазанов, которых Тарасов недавно завел.

Фермер готов уже был, как на ярмарке, где выбирал племенного бычка, крикнуть: «Неплох, взял бы я его, пожалуй».

Он решил, что Саша немного ленится: «Не шибко-то резво он с навозом управлялся». Что правда, то правда, учитывая новогодние приключение и ночные монологи Груздева о стройматериалах. Впрочем, Тарасов счел леность поправимой. Хотелось ему позвать гостей к столу и растопить баньку да потом устроить все так, чтоб Саша с Оленькой оказались внутри тет-а-тет. Но тут Груздев объявил:

– Хороший парень, весной будет в Институт погранслужбы поступать. Такой и до генерала дослужится.

Даже слова «похоже, дочь твоя ему нравится» фермера при подобном раскладе не устраивали. Не передаст же он хозяйство пограничнику.

«Он же что перекати-поле будет, – думал Тарасов. – На какую окраину пошлют, возьмет под козырек и поедет… Одна дочь уже в город укатила… Не, такие пироги нам не годятся…»

Забавного «плюшевого» бычка американской породы Оленька показать уже не успела. Тарасов поблагодарил гостей за визит, велел Саше сдать рабочую одежду и пожелал на прощание удачной службы.

– Приезжайте еще! – крикнула Оленька несостоявшемуся мужу.

– Не подходит он тебе, – буркнул на это ее отец. – Получше видали. Ленивый… Наверняка пьет… Лентяи из деревни только и делают, что пьют, и этот такой же… А у тебя муж будет нормальный. Ты же сама не любишь, когда пьют…

– Нет, – закачала головой Оленька. – А я и не поняла. Не, не надо нам его, – согласилась она в итоге. – Намучается же с таким кто-нибудь… Не завидую я той девушке…

Так Саша и уехал, не узнав о собственной сорвавшейся свадьбе и упущенной возможности стать фермером. Груздеву же показалось странным, что корова столь неожиданно отелилась.

– Извините, но у меня корова телится, первый отел, – придумал фермер после слов Груздева о будущей Сашиной службе.

Он рассудил, что «ничего не выгорит», потому и баньку с застольем счел излишними.

«Влюбятся еще по уши, а потом слезы, истерики… И так ясно, что он Оленьке не пара. Не надо усложнять», – решил Тарасов.

Ну, а постоянного клиента надо было сохранить, отчего и появилась в фермерском стаде мифическая первотелка.

– Сейчас приедем, баню растопим, – рассуждал Груздев по дороге на дачу.

«Хотел Сан Саныча развлечь, а вышло все в прямом смысле по-свински», – добавлял он про себя и хмурил брови.

Саша уже с «ароматом» почти свыкся, в конце концов, из квартиры бывшей соседки и не такое зловоние сочилось.

Как и подобало паиньке, Инна согласилась задержаться на даче Груздевых. Она поддерживала все разговоры Елизаветы насчет мужских «странностей» удить налимов на морозе, мыльных опер и, конечно, приготовления различных блюд.

– Приготовьте торт «Мамуся», – советовала она Груздевой. – Меня бабушка научила его печь. Просто объедение. Только мед для перемазки сочней лучше брать липовый, он душистый и…

– Кто-то к нам еще нагрянул, – послышался голос Груздева. – Какая-то незнакомка…

В прихожей стояли женские сапоги на литой подошве без каблука. Инне их купила мать, и, как хорошая девочка, Инна, это убожество носила. Неудивительно, что от образа паиньки ей часто хотелось отдохнуть. Советы старших и тем более «бородатые» народные мудрости в печенках у нее сидели. Но одну, про тихие омуты, она оправдывала вполне. В такие минуты из укромных мест гардероба появлялись невиданные для родителей откровенные наряды. Особенно Инне импонировал образ охотницы, в который она вживалась с помощью одежды с «леопардовыми мотивами». Был у нее арсенал и для образа леди вамп, и для скучающей дочки богатого папеньки.

– Почему же незнакомка? – сказала Елизавета. – Это Инночка к нам зашла… Разговорились вот… Мойте руки, сейчас ужинать будем.

– Здрасте, – нежным голосом сказала Инна и кивнула вновь прибывшим.

С первого взгляда Саша показался ей «симпатичным, но недалеким деревенским мальчиком». Она подумала: «Он даже и не знает про это…»

«Это» означало БДСМ. Инна, «скучающая папенькина дочка», давно хотела такое попробовать, но как что-то подобное намечалось, в ней просыпалась бдительная «паинька», говорившая что-то вроде: «Ай-яй-яй, мама узнает – ругаться станет. Нельзя маму так нервировать».

– А ребята где? – развел руками Груздев.

– В баню пошли раков доедать… А Пуня все еще спит, я проверяла… так устал вчера… – добавила Елизавета для Саши.

– И нас не дождались… Ух, всыплю я им, негодникам… – вернулся к банной теме хозяин дачи.

– Так Вадик всех взбаламутил. Сказал… – Груздева засмеялась, и улыбкой ее поддержала Инна. – Ляпнул твой друг, что шпиона какого-то изобличил, и скоро об этом все узнают… Брехня, конечно… Но он пообещал, что для нас это будет большим сюрпризом…

– Мальцеву, что ли? – усмехнулся Груздев. – Да кому нужна эта мымра-маразматичка? Вербовать ее еще… Будь так, Америка развалилась бы уже…

– Не знаю, но насчет Ирины Борисовны никаких намеков…

– Давно ли такое уважение наша истеричка получила? – удивился полковник. – Она же больная, в детстве на кафель брошенная… Мымра… Дева старая, вот и бесится… Бешенство матки у нее…

Елизавета указала глазами на Инну.

– Паша, мы же все здесь воспитанные люди, – убеждала она супруга.

– Дура, ей и останется, – проворчал муж и направился в кладовку.

Груздев проверил запасы спиртного. Пары бутылок яблочного вина не хватало. Полковник решил: этого Огороднику слишком мало, чтоб начать лепетать про шпионов. Хотя для «изобличения» Тарле ему самому алкоголя вообще не понадобилось, но то, по мнению Груздева, был другой, исключительный случай. «Шпионы – не поганки в лесу, у каждого дерева не попадаются», – так звучало его мнение.

«Неужели за самогоном ездил? – осенило его. – Какая гадость…»

Самогон сам по себе возмущения у Груздева не вызывал, но незадолго до того он услышал, что для поднятия градуса некоторые «местные производители» пропускают его через куриный помет. Пока он шел обратно на кухню, брови его все больше сдвигались к переносице.

– Только не говорите, что оставите нас… – сделала грустное лицо Елизавета. – Без вас скучно будет…

Обращенные к Саше слова донеслись и до Груздева. Хоть о гусарах он знал не очень много, представления о чести были у него схожие. «Тем более если женщина признается, что в обществе товарки ей скучно, тут уж мужчина просто обязан скуку развеять».

– А можно переключить? – тоненьким голосом спросила гостья, усевшись в гостиной напротив телевизора. – Сейчас показывают концерт классической музыки…

Концерт этот она видела, но давала своей просьбой понять, что девушкой является утонченной, знающей толк в искусстве.

– Станцуйте для нас, старых, – попросила Елизавета, обведя молодых хитрым взглядом.

Уж очень Груздеву впечатлил знакомый с юности вальс в исполнении Венского оркестра. Инна решила сразу брать быка за рога и первой вышла на ковер.

– Я давно не танцевал, – предупредил Саша.

– Сан Саныч, – нахмурил брови Груздев. – Ты все знаешь…

Инна кокетливо улыбалась, теперь это был образ «скучающей папиной дочки». Она будто говорила свысока: «Ну, удиви меня, деревня».

Девушка убедилась, что была права с самого начала: от парня даже пахло деревней, той деревней с непролазной грязью и кучами навоза, которую она считала настоящей.

Послышались скромные аплодисменты. Елизавете танец нравился, но вот казалось, что чего-то не хватает.

– Давайте шустрее, – советовала она, подразумевая «больше эмоций».

Неожиданно Инна запела. Девушкой она была, как ни крути, образованной, потому в ее голове часто рождались какие-нибудь необычные ассоциации. Их она и использовала для приема, который на языке завсегдатаев интернета зовется тонким троллингом.

 
– My dear, dear skunk
Let’s go to the prank
You’re stinking very much
My patience is so large…
 

Пела она таким обворожительным голосом, что не знающий английского языка счел бы интонацию безумно романтической.

– О чем Инна поет? – шепотом спросила мужа Елизавета.

– Откуда мне знать, я за рубеж не ездил… Ты у нас по Болгариям каталась…

– Жалко, что я не выучила в свое время, – вспомнила былое Груздева. – Англичанки в нашей школе не было, а когда перешла в другую школу… девятый класс… они давно учили… Так в аттестате прочерк и остался. А могла бы где-нибудь в посольстве работать…

– Лорда бы себе нашла, – подшучивал Груздев, – дряхлого, плешивого маразматика… Оставил бы он тебе богатства свои… И сидела бы ты, Лизонька, на злате в своей промокшей Англии и не знала, какие хорошие парни служат в пограничных войсках…

– Дурак ты у меня, – сказала Елизавета с любовью, но так, чтоб ласкательными словами не спровоцировать лекцию о «сентиментальной ерунде».

Саша помнил, как комментатор Говоров хвалил Олю, когда та занимала «приличные места», разумеется. Благодарность она получала за умение «емко излагать свои мысли по-английски» без помощи переводчиков. На своей пресс-конференции Саша тоже намеревался говорить четко и без наушников, поэтому «язык Элвиса» тренировал при любой возможности. Однажды он набрел в сети на фильм о природе Америки, где, конечно, не обошлось без упоминания ее черно-белых вонючек.

 
– Your nose is so feeling
Like one which dog is keeping…
 

Услышав такую лирическую интонацию от Саши, Груздев решил: «Все, уплывает Сан Саныч в сети этой девицы…» – и сделал то, что на языке завсегдатаев интернета зовется «facepalm».

Парочка продолжала танец, хотя оркестр «в телевизоре» перешел уже к маршу.

– Мне кажется, нам есть о чем поговорить, – шепнула Саше Инна.

Теперь в действие вступал образ леди вамп.

– О скунсах? – спросил Саша, ускорив шаг.

– Я же пошутила, – выкрутилась девушка. – Вообще, мне нравятся умные, трудолюбивые парни… Знаешь, каково было с мажорами?.. Мухи дохли, – добавила она, не дождавшись реакции на своих «мажоров».

Саша улыбнулся, исключительно для приличия.