Текст книги "Взрослые дети"

«Моя-то лиса намного лучше будет, – смекнул мужчина. – И на лису живую похожа, и хвост вон какой пушистый. Красотка, одним словом».

Мастер-таксидермист постарался и запечатлел животное в прыжке. Наверное, то была лучшая из всех дохлых лис. Вопреки громким протестам жены, мужчина погрузил лису в телегу, надеясь получить за чучело по крайней мере десять тысяч рублей.

– Раз поезд едет в Москву, а Москва чуть ли не самый дорогой город мира (как говорили по телевизору), значит, денег у пассажиров хватает, – рассудил он.

Ну, а еж… Селянину самому довелось наблюдать, как его сорокалетняя дочь, с виду типичная горожанка, хоть и не москвичка, просиживала целыми вечерами перед компьютером. Она радовалась, как ребенок, просматривая любительские видео с забавными зверьками. А тут настоящий еж, не экранный… Самому и потрогать можно, и покормить, а то и искупать, если фантазия разыграется.

Наконец, приехали упомянутые Груздевым немецкие овчарки в сопровождении саперной бригады и десятка машин с мигалками. Проводница в вагоне номер три уже напилась любимого чаю с сушками и печеночным паштетом. Ей нравились необычные кулинарные сочетания. С важным видом и мнимой грацией он сошла с поезда. Камень сразу свалился с души у Тарле, ему стало так легко, что он ощутил себя пушинкой.

Но его ждал еж. Мужчина в экзотической шапке перефразировал известные ему крылатые изречения и решил: «Бомба бомбой, а торговля – двигатель прогресса». Около телеги были оперативно развернуты прилавки из картонных коробок и табуреток. Ежа и лису, как самые дорогие товары, он разместил на самом видном месте.

– Вы этот… брхаконьер, – указывал на него Тарле.

– Уйди, болезный, не мешай, – махнул рукой мужчина.

– Вы должны мне помочь, – обратился Тарле к стоявшему в оцеплении у вагонов полицейскому.

Тот переглянулся с торговавшим мужчиной, и оба засмеялись.

– Он иностранец, – пояснил один из куривших пассажиров.

Это звучало сродни: «Ну, юродивый, такой уж уродился. Не виноват он в том».

Оставалась надежда на прежнюю «хунту».

– Вы должны мне помочь, – сказал студент уже Саше.

Действия «молоденького мальчика» в военной форме были, по крайней мере, предсказуемы и понятны. Если Тарле чувствовал родство душ с кем-то из людей на вокзале, то это точно был Саша.

– Врет он все, – сказал торговец. – Еж сам приблудился.

Узнав от Тарле, что перед ним «охотник на браконьеров», мужчина проявил недюжинные познания в законах и краснокнижной фауне.

– Вот так! – подытожил он недолгий разговор о том, что волен ловить ежей и поступать с ними по собственному усмотрению, «хоть жарить на масле». «Ежей в лесу, как грязи, и законом их отлов не запрещен».

Тарле готов был расплакаться от такой несправедливости.

– Сколько хотите за ежа? – спросил Саша.

Мужчина задумался.

– Так сколько? – настаивал покупатель.

Торговец заметил, что Тарле многообещающе роется в карманах и вынимает бумажник. В России Тарле также усвоил, что иметь при себе наличные надежнее, нежели банковскую карту.

– У тебя нет денег, – внушал Саша Тарле, отведя того в сторону.

– Как же? Вот, посмотрите.

Студент принялся пересчитывать купюры, и Саше пришлось прикрыть его от любопытных глаз, глядевших из-под монгольской шапки.

– Вот, это все, что мы нашли.

Саша высыпал перед торговцем кучу мелочи. Визуально денег было много, но выходило что-то около двухсот рублей. Торговец, как полагается, похвалил свой товар в духе: «Такого ежа вы нигде больше не найдете». Но Саша был непреклонен:

– Это все, что у нас осталось, – развел он руками, – мы долго ехали и сильно потратились.

Даже в детстве при виде клубничных леденцов Тарле не радовался так, как теперь. В его голове звучала «Марсельеза». Студент спел бы, будь у него музыкальный слух.

– Приют для зверей… Мы должны найти… – с блеском в глазах говорил Тарле.

По-французски он пообещал ежу, что того обязательно выпустят в природу. Торговец вспомнил свою дочь и улыбнулся. Он подумал, что такой «придурковатый иностранец» мог бы стать для нее хорошей парой. Он уже размечтался о денежном мешке, живущем в настоящем замке. Пусть даже «мешок» старый и плешивый. В конечном счете в человеке важна не внешность, об этом всегда пишут в сентиментальных романах, которые его дочь тоже любит.

Чем подробнее Тарле рассказывал о центре помощи диким животным, тем призрачнее становилась возможность что-то похожее отыскать. Однажды Саша бывал в подобном месте. Но там содержались амурские тигры. «В природе осталось только 350 особей», как было написано в специальном буклете. Но ежи умудрялись пока выживать без человеческой поддержки. «Патриотичный» ученый сказал бы: «Это у них там вся природа испорчена, а у нас лесов первозданных хватит, чтоб не одну Европу покрыть». В этот первозданный лес старая учительница и посоветовала ежа выпустить. Студент вздыхал и грустно смотрел на российские сугробы.

– Он там замерзнет.

У Тарле все внутри сжалось от такой мысли. Учительница пыталась убедить студента, что, как ни крути, но этот лес – родина ежа. Если даже он и погибнет, то погибнет в своем родном лесу, а не в каком-нибудь зоопарке.

– Да нору он себе выроет в снегу и в спячку завалится, – успокаивал торговец. – Снег намного проще копать, чем землю. А землю они копают…

Жалостливый взгляд устремился на Сашу.

– Вы охраняете закон. Вы должны мне помочь, – заклинал его студент.

Торговец размышлял, как бы ему вернуть ежа, а потом перепродать другому «чокнутому».

– Через таможню тебя с ним не пропустят, – убеждал мужчина. – Я знаю одно место, недалеко… Там даже нора есть.

Он показал на ближайший овраг.

«Уйдет этот чудик, а я колючего подберу», – думал он.

Тарле только хмуро посмотрел на торговца и спрятал ежа под куртку.

«А ежами торговать выгоднее будет, чем помидорами и яблочным повидлом», – смекнул торговец.

Пассажиры обступали Тарле и просили дать им посмотреть на ежа. Бизнесмен из Нового Мира уже готов был «уступить» лисье чучело за пять тысяч, но желающих не находилось. Торговля шла вяло. Пассажирам лень было возиться с заготовками в стеклянных банках, а пирожков, чебуреков и тому подобного у торговца не оказалось. Поднявшийся ветер совсем испортил ему бизнес. С нужника сорвало внушительный кусок кровельного железа, и пассажиры решили на всякий случай укрыться в вокзальном «сарае».

На Груздева нашла меланхолия. Он так привык к Саше и не мог свыкнуться с мыслью, что скоро его нотации опять некому будет слушать.

– Твоим родителям надо спасибо сказать, – начал издалека полковник. – Такого сына вырастили. На месте твоего командира я бы тебе грамоту с благодарностью дал…

– Он мне дал, – ответил Саша.

– Но одной грамоты мало, – продолжал Груздев. – Надо бы тебе в институт. Знаешь, свои способности надо ценить. В Военную бы академию тебе… Ты же понимаешь, насколько важна сильная армия… Без многого можно обойтись, но без армии нет государства.

Груздев решил, что упор надо сделать на патриотические чувства.

– Хотел бы ты продолжить службу на границе? – спросил он в лоб. – Ты уже многое сделал, а так… Все нарушители трепетали бы.

Клячин считал себя не меньшим патриотом, чем Груздев. Он намеревался поговорить с Сашей на ту же тему, но потом подумал, что жизни на чемоданах и постоянных мотаний по гарнизонам он бы и врагу не пожелал. Сам он мечтал выйти в отставку и уехать в Краснодарский край, пока тамошняя многочисленная родня совсем не позабыла о его существовании.

Тарле долго переминался с ноги на ногу, не решаясь вмешаться в разговор. Но его грустное лицо не осталось без внимания.

– Чего тебе? – строго спросил Груздев.

Этот парень до сих пор был у него под подозрением. Будь бы его, Груздева, воля, он бы допросил его, как следует, забрал все бумаги на непонятном языке и выдворил бы без права въезда. Такие «студентики» вызывали у него особое подозрение, «ведь большинство людей и не подумают, что за безобидной внешностью может скрываться шпион».

– Пожалуйста, возьмите его.

Едва не плача, Тарле протянул Саше ежа.

– Я не знаю, как я могу ему помочь, – расчувствовался студент. – Я должен скоро уехать, а он…

Полковник смотрел на Тарле с нескрываемой враждебностью. «Мы тут о серьезных вещах толкуем, а он со зверьем своим лезет». Кулаки Груздева сжимались по привычке, как всегда, когда к нему лезли со всякой «ерундой». Ерунда эта объединяла множество явлений штатской жизни, как он считал, совершенно бесполезных. Уборка в квартире, приготовление пищи, глажка одежды, секция бальных танцев для внука, содержание домашних животных – все это подпадало под определение «ерунда». Без некоторой ерунды все же нельзя было обойтись, и она ложилась на плечи полковничьей жены.

– Хорошо, – все, что сказал Саша, приняв ежа.

Полковник отвернулся, чтоб не видеть всей этой «сопливой ерунды».

– Ну, так что? – вернулся к важному Груздев, когда Тарле ушел.

Саша прекрасно понял, о чем речь, но решил притвориться «тупой макарониной», как бы сказал Груздев. В полковничьем лексиконе было великое множество самых разных макарон, и все имели хоть одну отрицательную черту. Обычные макароны, которые жена подавала ему после занятий «ерундой» на кухне, полковник, напротив, любил и ласково звал макарошками.

– Что ты думаешь обо всем этом, Сан Саныч? – переспросил Груздев.

– Похоже, его надо кормить, – произнес Саша. – Что едят ежи?

– Гадость всякую: червей, слизняков… Можно и заразу подхватить.

Это было что-то сродни состязанию в красноречии. Полковник не хотел задеть Сашу, как и продолжать разговор о «ерунде». Саша тоже не хотел задеть собеседника, как и продолжать беседу о «важном».

– Приеду домой, покажу его ветеринару, – продолжал Саша.

– Подойди, девочка, не бойся. Хочешь посмотреть на ежика? – улыбнулся полковник.

Само по себе это было уже необычно. Уж очень улыбки походили на «ерунду». Девочке еж действительно понравился. Она атаковала Сашу вопросами:

– Как его зовут? Мальчик это или девочка? Умеет ли он разговаривать, как ежик из мультика?

– Такой добрый ребенок, – шепнул полковник и, как добрый Дедушка Мороз, покачал головой.

«Дари его скорее!» – повторял про себя Груздев.

Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы не вмешался «коварный шпион».

– Извините, я забыл…

С этими словами, Тарле вытащил из рюкзака карточку с адресом своей электронной почты и попросил присылать ему фотографии ежа, пока тот не вернется в природу.

Груздев был готов рвать последние волосы на голове.

– В Москву едешь? – вдруг спросил он Тарле.

– Да. К сожалению, у меня мало времени для такого красивого города.

– Удивительно, но москвичи никак не могут забыть о том, что Наполеон когда-то сжег их любимый город.

«Раз уж коронный прием головой на нем испробовать не получится. Все ж иностранец, а международные скандалы – это уже совсем не ерунда. Но вот припугнуть молодчика не помешает. Пусть знает наших!» Примерно в таком духе размышлял Груздев.

– Домашние твои не будут против зверюшки?

Не дожидаясь Сашиного ответа, Груздев продолжил:

– С родственниками сложно бывает. Можешь пожить у меня вместе с ним…

Помимо полковника и его жены, на их совместных пятидесяти квадратных метрах уживались сын, невестка и внук. Груздев быстро смекнул, что часть семейства можно спровадить на дачу. Все же гораздо приятнее иметь рядом человека, готового выслушать напутственные речи, с которым можно поговорить не о «ерунде».

– А весной пойдешь в институт, – фантазировал Груздев. – Военные специальности и в мирное время нужны.

– Я подумаю, – сказал Саша.

К его счастью, овчарки уже все обнюхали. Ничего, конечно, не нашли. Саперы уже заранее знали, что не найдут, потому и не спешили. Та женщина с паспортом после своего заявления сама призналась, что только «бомба» поможет ей догнать поезд, спасти остатки багажа от расхищения и успеть на свадьбу сына. Она сильно удивилась, когда люди в погонах стали составлять протокол. Вполне вероятно, что так доблестные полицейские уберегли молодую пару от развода.

У пенсионерки, совмещавшей должности кассира и начальника вокзала, не было никакого желания глазеть на поезд. Ее ждали более интересные дела. Уже несколько месяцев она с соседками обсуждала дачницу, купившую в Новом Мире домик, да вместо такой нужной картошки засадившую свой участок цветами. Подобное поведение дачницы виделось из ряда вон выходящим. Другие дачники пусть и баловались цветочками, но не до такой степени, чтобы перестать высаживать картошку. Эта тема оказалась неисчерпаемой. В конце концов, не все же время смотреть телевизор и судачить о заговорщической политике «Империи Зла». Вслед за «телевизором» они находили эту метафору подходящей для обозначения страны, находящейся где-то далеко за каким-то океаном. И, конечно, женщины были уверены, что такое меткое название могло иметь только отечественное происхождение.

Вот от таких важных вещей отвлекли кассиршу известия о том, что на ее вокзале какие-то пассажиры, которых там быть не должно до самой весны, «распоряжаются как хозяева и даже сломали замок». Подобных вольностей женщина стерпеть не могла. Деловито осмотрев снесенную ветром кровлю туалета и сбитый замок, она принялась искать крайних, как часто бывает в случаях, когда подозреваемых слишком много и найти виновного затруднительно. Первым, кто попался на ее, пути был «подозрительный» десятилетний мальчик. Он стоял у самой двери со сломанным замком и даже «с подозрительным видом» на замок смотрел, «даже как бы улыбался при этом».

Кассирша никогда не читала воспоминаний русского путешественника с псевдонимом «Н», который в середине девятнадцатого века побывал в Ливане. «Затруднения всяческие, кои ежечасно испытывает оттоманское правительство, – писал он, – не находя иного разрешения, извергаются обыкновенно гневом на головы беззащитных маронитов». Кассирше и не обязательно было знать подробности этой давней истории, чтобы поступать по примеру оттоманского правительства.

Ребенок не мог понять, почему запрещается смотреть на сломанные замки, а кассирша, не обращая внимания на его вопли, продолжала ушную трепку в стиле Груздева. Она не учла одного – мать мальчика, владевшая в Туле продуктовыми ларьками, выходила и не из таких ситуаций. На понятном кассирше языке «бизнес-леди» объяснила, как глубоко та заблуждается. Кассирша извинилась перед ребенком и «пошла…», как он ее и просил. Сочувствующий ее провалу мужчина подсказал, что нужно искать парня в форме с темными волнистыми волосами. На вокзале нашлось много подходящих кандидатур. Была б ее воля, она б оттаскала всех стоявших в оцеплении у поезда за уши и потребовала снять шапки для проверки волос. Желание покричать переполняло ее. Кассирша рыскала по вокзалу в поисках новой жертвы. Хоть Тарле формы не носил, но его одежда имела светло-зеленый оттенок.

– Ты сломал замок? – возникла перед ним грозная кассирша.

– Какой зáмок? Я его здесь не видел…

– Не прикидывайся дураком, – закричала кассирша. – По глазам вижу, что ты.

Если в глазах студента и можно было что-то прочесть, то это было замешательство.

– Да иностранец он, – спас Тарле торговец. – Ежиков любит…

– О, а ты уже здесь, – переключалась на него кассирша.

Пока она убеждала односельчанина, что тот «не в меру ушлый торгаш», студент успел спастись.

– И куда он делся? – выходила из себя кассирша. – А ты не скалься, спекулянт… Мало вас при Союзе пересажали…

Ей становилось теплее на душе, когда она представляла всех «наживающихся на людях спекулянтов, закупающих подешевле, а продающих дороже», за решеткой. Торговец тем временем представил, что его кобыла лягнула «эту пустомелю», как в прошлый раз, когда та намерилась отогнать лошадь от своей клумбы. И кассирша, и торговец одновременно улыбнулись, фантазируя о своем.

Но редкая история обходится без «доброго человека», имеющего свои представления о справедливости.

– Тот парень замок ломал, – указал один такой на Сашу.

Уже объявили посадку, и кассирша помчалась к поезду. Сорок лет как рукой сняло. Она снова ощутила себя той девочкой, всегда успевавшей убежать от деда Миши, в саду которого промышляла яблоками. Добытые таким способом яблоки казались намного вкуснее тех, что росли в ее палисаднике. Теперь с не меньшим азартом кассирша преследовала Сашу. Она настигла его у самого вагона, с такой молодецкой силой дернув за рукав, что для ежа это едва не обернулось фатальным падением.

– Плати за сломанный замок, – с ходу начала она.

– Какой еще замок?

Саша уже давно забыл про него, но теперь его заставили вспомнить.

– Не прикидывайся иностранцем… Ты все понимаешь, я по глазам твоим бесстыжим вижу… – говорила кассирша все громче.

– И чего так орать? – стоя в тамбуре, пробормотала проводница.

Этот визг даже ей казался чересчур громким.

– Я его не трогал, – произнес Саша с обезоруживающей улыбкой. – Виновного вы найдете вон у того столба… Всего доброго.

Оставив кассиршу стоять с открытым ртом, он зашел в свой вагон. У столба валялся ржавый лом, с помощью которого и открыли вокзал. Шутки кассирша не поняла, подумав, что виновный успел улизнуть.

Желание покричать никуда не делось, и она стала учить местного дворника, как нужно подметать перрон.

– Криворукий! – сказала она на полной громкости. – Мести надо к путям, а не к вокзалу.

– А пошла-ка ты… – со стоическим спокойствием ответил дворник.

Он бросил метлу, закурил и добавил:

– Мети сама, раз такая умная.

Чтобы не испытывать свои барабанные перепонки на прочность, дворник развернулся и быстро зашагал прочь. Дворник и сам не понимал, что его держит на этой работе. Он, подобно большинству коренных жителей Нового Мира, давно перешел на натуральное хозяйство. Как в старые добрые времена во владениях какого-нибудь графа, местные сами обеспечивали себя всем необходимым от молока до горячительных напитков. Сигареты, правда, приходилось покупать, точнее «заказывать с оказией», в райцентре. Три месяца как в Новом Мире закрылся единственный магазин. Об этом сняли репортаж и «показали по телевизору». Сельчане с интересом смотрели на себя и соседей, обсуждали, у кого рожа была опухшая, кто что сказал по делу и не по делу, а потом к ним снова приехали корреспонденты вместе с районным начальством, которое торжественно пообещало «работу магазина возобновить в штатном режиме». Никто не стал разбираться в тонкостях определения «штатный», но визит руководства сочли многообещающим. Но вот то ли очередные выборы прошли, то ли не могли найти нового желающего разориться на «бизнесе» в Новом Мире… Как бы то ни было, магазин по-прежнему стоял на замке, а журналисты обратили камеры к иным «сенсациям», благо их было всегда в избытке.

Дворник смотрел на довольные лица пассажиров в медленно проплывающих мимо вагонах. Понятное дело, перед ними открывалась заманчивая перспектива наконец-то добраться до места назначения. Дворник в сердцах сплюнул, ему казалось, что этот поезд нарочно тащится еле-еле, мешая ему перейти пути. Машинисту же некуда было спешить: на развилке перед следующей станцией ему надлежало пропустить другой поезд, шедший, как бы сказало руководство, «в штатном режиме», что в переводе на общедоступный язык означает «по расписанию».

На той станции Груздев посвятил себя невообразимой «ерунде». Если бы еще двумя часами раньше ему намекнули, что он будет вытворять такое, то «споткнулись» бы разом, и мать бы родная их после этого не узнала. «Помешательство» овладело полковником неожиданно, как оно часто бывает. Ему вдруг со страшной силой захотелось купить молока.

– Как это так? Холодильники ваши набиты мороженым, хотя уже зима наступила, а такого ценного питательнейшего продукта, как коровье молоко, не имеется.

«Творчество» совсем изменило Груздева, теперь он и в разговорах стал использовать «литературный язык» своих заметок. Полковник уже отвык от столь привычных ранее и предельно лаконичных: «Направо», «Упор лежа принять», «Вольно», «Пять нарядов вне очереди». Если бы ему теперь пришлось отчитывать «макаронину», он бы скорее сказал: «Повернуться направо тебе велено, потому что такая команда существует в армии издревле. Отжимания крайне ценны для поддержания тела и вместе с ним ума в надлежащем порядке. Теперь ты все это должен уяснить подобающим образом. Поразмысли над этим хорошенько в те пять бессонных ночей, которые предстоит тебе провести на ответственном посту дежурного».

Груздев прошелся своими кулаками по прилавкам всех привокзальных ларьков. Не найдя «ценного и питательнейшего», он решился на крайнюю меру. «Началась невообразимая гонка с безжалостным временем», как позже было написано в заметках. «Дело поворачивалось нешуточным образом. Вопрос стоял ребром: успею я в магазин, или же поезд успеет уйти, пока я хожу в магазин?»

– Пей, пей… Ишь как жадно лакает. И не кормили-то его плохие дяди совсем, – в эти слова полковник вложил всю свою нежность.

Даже говорун заметил, что полковник ведет себя странно, и решил на всякий случай помолчать.

Груздев успел даже достать блюдце, из которого еж теперь пил.

– Всегда знал, что они любят молоко, – говорил полковник, радуясь своей находчивости.

Нет, своего отношения к «ерунде» он не изменил. Его стратегической задачей оставалось спасение «талантливого, но не ценящего себя парня Сан Саныча» от штатского существования. В уме Груздева родился план «сложной многоходовой операции», и первым пунктом в ней стояло «укрепление доверия посредством проявления внимания к потребностям ежа и его организма». Главной же задачей было побудить Сашу продолжить общение после окончания поездки. Тогда бы Груздев получал достаточно, по его оценкам, времени, чтобы уговорить «талантливого парня» на поступление в военный вуз.

Полковник был великим тактиком и даже провернул спецоперацию, на всякий случай.

– Что-то у меня телефон барахлит, – пожаловался он Саше. – Набери-ка со своего…

Спустя несколько секунд вагон огласили звуки не то советского, не то российского гимна, служившего Груздеву сигналом для входящих звонков.

– О, теперь все вроде так, как нужно, – хитро улыбнулся он.

Внук еще не научил его сохранять новые контакты. Груздев решил, что об этом он попросит в первую очередь, когда приедет домой. А уж потом можно будет спровадить сына с женой на дачу под красивым предлогом о пользе свежего воздуха. Сына Груздев считал беспутным за то, что тот из-за плоскостопия не прошел комиссию в военкомате. Груздев решил дело уладить, подключил знакомства, но на службе у «беспутного» открылась язва желудка.

У полковника не было желания вникать в жизнь сына, он только знал, что тот «просиживает штаны в кабинете и чем-то торгует». Один выход виделся теперь Груздеву: наставить внука на истинный путь, оградив от чрезмерного внимания непутевых родителей. Саша при этом подходил на роль воспитателя узкого военно-патриотического кружка. Полковник представлял, как они втроем смотрят по телевизору военные фильмы и ведут обстоятельные беседы о настоящих мужчинах и воинском долге.

Ради этого он был готов сюсюкаться с ежом, героически снося все тяготы. Груздев взял его на руки, повторяя с приторной интонацией:

– Какой милый тут у нас ежик… Такой хороший, лапочка.

После подобных слов перед глазами полковника возникали розовые плюшевые пони, и его начинало нещадно тошнить. Впрочем, он умел не подавать вида. Груздев даже изобразил блаженную улыбку, когда «наиглупейшее животное еж» нагадило ему прямо на ладони. Затем ежам досталось на орехи в его заметках. Объемную главу с зоологическим уклоном полковник подытожил выводом о бесполезности ежей «в жизни военнослужащих и природе в целом». «Важнее собаки на службе зверя нет, – добавлял он. – Если бы мы могли научить тигров служить так же преданно, то получили бы, бесспорно, массу от того выгод. Но, несмотря на всю свою дикую мощь, тигр уступает собаке в сообразительности, и даже ручных цирковых тигров дрессировщики вынуждены стимулировать к выполнению команд кнутом».

Груздеву казалось, что от его рук воняет, хотя он намыливал их пять раз. Чтобы и драгоценные заметки не впитали ежовый запах, полковник решил остановиться, «покуда оно не выветрится», хотя в его голове было еще полно мыслей о том, как разные животные могут приносить пользу вооруженным силам.

– До свидания, – попрощался с проводницей говорун, сгибаясь под тяжестью дорожных сумок.

Та улыбнулась в ответ с мыслью «наконец-то мои мученья закончились». Провожать после всего вместе пережитого было очень приятно. На ее лице даже появился румянец, придававший ей сходство с дородной деревенской девкой из старинных сказок.

– Всего вам доброго, – говорила она каждому с превеликой радостью.

Она думала, что должна как-то наградить себя за тяготы пути. Ее посетили фантазии на тему: раз бывают ночные бабочки, то должны быть и мотыльки. От таких мыслей проводница даже взвизгнула. Ей казалось, что она много потеряла, не ознакомившись с этой стороной столичной жизни ранее.

– Желаю приятно провести время в Москве, – широко улыбаясь, сказала она на прощание Саше.