Текст книги "Взрослые дети"

На это Груздев хрюкнул и тогда получил разъяснение, что все это относится к компьютерам.

«Надо все это хорошенько изучить», – подумал полковник, хмуря брови.

Компьютерные технологии он считал единственным своим слабым местом.

Пуня обрадовал полковника тем, что слушается папу. Груздев снова задумался, почему у кого-то «нормальные» дети растут, а у него, кадрового офицера, вырос «тюфяк»? Умение слушать папу было для Груздева одним из главных проявлений мальчишеской нормальности. А вот его сын в пятилетнем возрасте часто засыпал, не дослушав лекций о дисциплине, что казалось «приличному отцу» проявлением глубочайшего к себе пренебрежения.

За «нормальность» Пуню полковник полюбил еще больше и разрешил порулить «Бураном».

– Берегись! Лыжню! – кричал Груздев, когда рулевой решил «сделать дяде Саше “бабах”, как делают машинки на автодроме».

Максимализм отступил, и лыжи Саша уже снял. Только это и позволило «с лыжни» быстро отскочить. Но Груздев такому повороту лишь удивился:

– А обратно ты как ехать собираешься?

– Пешочком, – улыбнулся Саша.

– Ну, так тебя до утра ждать придется. В лесу я тебя оставить не имею права. А Пуне уже спать пора. Посмотри, как он устал.

– Хочу с ветерком, – ответил груздевскими словами Пуня.

– Домой сейчас поедем, – сказал полковник Пуне. – Вижу ведь, что устал, хоть и храбришься. Отдохнуть надо, а потом мы с дядей Сашей и товарищами офицерами возьмем тебя на настоящую охоту. Ты же не боишься волков?

– Я уже не маленький, чтобы бояться! – стукнул кулачком Пуня.

– Так что, дядя Саша, надевай боевое снаряжение да держись покрепче, – ласково сказал полковник. – Нечего время терять попусту, выспаться надо перед ответственным делом. Вот представь, что спортсмен сонный выступает, он же и выстрелить может не туда, куда надо. Какой же это спорт, если по зрителям палить?

Намечавшуюся поучительную лекцию Саша пресек, попросив сильно не разгоняться.

– Хорошо, – кивнул Груздев. – Нормальным ходом пойдем.

Обратный путь пролегал по другой дороге. За время отставной жизни Груздев досконально изучил окрестные просеки, тропы и грунтовки.

Полковник не гнал, пока Пуня не сказал, что у него «животик болит». Детских болезней Груздев всегда опасался.

«Сам-то на простуду начихаешь и пойдешь на службу… А дети… Расплачутся… расклеятся и обязательно еще что-нибудь подцепят…» – вспоминал полковник опыт со своим «тюфяком».

Сначала фельдшер в деревне, где они отдыхали летом, поставил полковничьему сыну простуду, когда мальчику не полегчало – бронхит, а потом дошло до аппендицита. В итоге оказалось, что у ребенка просто резались зубы, и вскоре мальчик успокоился. Но Груздев, послушав находчивого фельдшера, решил:

– Крупно нам повезло, что аппендицит сам рассосался.

Вслух выругавшись, полковник добавил газу, не глядя на спидометр.

– Будь готов! Сейчас поверну! – крикнул он Саше.

Как часто в интернете появляются забавные и не очень сюжеты, когда биатлонисты вылетают с трассы то рыбкой, то на пятой точке, а то и на полном ходу. За кадром обычно остаются чертыханья и крепкие слова о людях, такую трассу построивших, или же о сопернике: «Урод, совсем ездить не умеет, а может, и спецом на лыжи наступил, скотина».

Поворот выдался самый что ни есть оберхофский – крутой да со спуска. Саша снова отпустил трос, но на этот раз его повело прочь с дороги. Обычно такие номера выполняют только каскадеры, давая убедительную рекомендацию: «Не пытайтесь повторить это самостоятельно».

Саша катился кубарем по склону. Он уже не понимал, где верх, а где низ. Наконец парень уткнулся в сугроб и даже облегченно выдохнул, осознав, что экстремальный спуск завершен. Лицо словно после нападения гопников да к тому же будто в морозилке побывало, рот набит снегом, ни один мускул двигаться не желает…

– Пуня? – простонал Саша.

Рядом кто-то был. Этот кто-то пыхтел и пускал слюни, много слюней, что на Пуню вообще-то было не похоже. Что он пускал их во сне на подушку, еще можно было представить, но чтоб Саше за шиворот… Глухой с хрипотцой лай заставил парня притаиться, хотя от мягкой снежной «перинки» все тело уже стыло. В воображении вырисовывалась большая непредсказуемая псина, готовая хоть сейчас вцепиться в шею.

– Проезжайте, проезжайте, он не кусается, – когда-то говорил Саше один поклонник питбулей при встрече у лыжной трассы в парке.

Мужчина выводил собаку то на поводке, то в наморднике, но никогда не надевал все это сразу. Пес рвался с хлипкого поводка, увлекая за собой хозяина, и клацал челюстями в предвкушении столь близкой и легкой добычи.

– Он детей любит, – продолжал объяснять хозяин, не уточняя, предпочитает пес их свежими или отварными.

Однажды Саша чудом спасся от «милой собачки», прямо в лыжах забравшись на детскую горку. Хозяин просил его слезть, «чтоб не дразнить собаку». На это Саша впервые в жизни ответил нецензурным словом, отправив собачника вместе с питомцем очень далеко. Впрочем, о своем поведении ему пришлось пожалеть, потому как собаковод распалился и долго с выражением вещал о том, какие дети пошли невоспитанные и злые, «совсем животных не любят, лишь бы подразнить собачек… А ведь они тоже живые, и у них бывает стресс». Вещал он громко, чем еще больше заводил своего пса. Собачник не без труда увел свою живность лишь после того, как Саша сказал, что у него в кармане баллончик. Никаких карманов в лыжной форме не было, но спортсменом собачник никогда не был, потому отступил без промедления.

В следующий раз питбуль появился в наморднике, но без поводка. Собачник отпустил его «побегать», а сам спокойно распивал пиво в компании друга, уже бывшего собачника, недавно вышедшего из больницы после «ссоры» со своим стаффордширским терьером. Теперь питбуль не лаял, а просто подбежал и прыгнул на Сашу. Собака умудрилась цапнуть его, несмотря на намордник, и забрызгала все лицо слюнями.

Хозяин обратил на происходящее внимание, когда пес заскулил. Теперь Саша был вооружен и носил баллончик вместо брелока на шее.

– Он же поиграть хотел, а ты его… – разошелся собачник. – Жестокие такие пошли детеныши… Настоящие выродки.

Друг собачника посмотрел на приятеля, как на чокнутого, будто и не было их долгого разговора о бойцовых породах, дрессуре, необходимой осторожности в обращении с ними, и даже перевязку на прокусанной руке тот словно бы не видел.

– Тьфу, – плюнул бывший хозяин стаффорда и на прощание похвалил Сашу «за правильное обращение с собакой», добавив: – И этому придурку дай нюхнуть, чтоб не орал.

– Только попробуй, милицию позову! – погрозил Саше собачник, всерьез ожидая таких действий.

«Ведь на его добрую игривую собачку рука у маленького изверга поднялась, а всем известно, что многие серийные убийцы в детстве издевались над животными». Собаковод уже нашел благодарную слушательницу в лице женщины, которая, к Сашиному счастью, вышла в парк без своих трех ротвейлеров. Одна прохожая старушка, глядя на парня, осуждающе покачала головой. Но всю нравоучительную тираду испортила белка, прикормленная местными «бельчатниками». Она спустилась со ствола рядом с Сашей и прыгнула ему на плечо. «Бельчатники» набежали, откуда не возьмись, и стали кормить зверька прямо на Сашином плече. Послышались умиленные сюсюканья. Какая-то девушка с детской коляской всучила Саше фундук, чтоб «покормить белочку». К досаде собачников белка уселась обедать у парня на ладони, и их обличительные речи о живодерах уже никто не слушал.

– Бывают же хорошие парни, – произнесла студентка, проходившая по парку со своим братом.

– Ну, и парни пошли… Она на другого смотрит, а он под ручку с ней идет… – сплюнул собачник.

– Я бы такое никогда не сказала на ее месте, – кокетливо произнесла одинокая собачница, и разговор о «малолетних извергах» на том был исчерпан, перейдя в нечто романтическое и в кои-то веки с собаками не связанное.

Намного позже от жителя уссурийской деревни, задержанного за сбором черники у границы и сразу же отпущенного, Саша услышал, как можно защититься от тигра.

– Это я вас удачно встретил, – порадовался несостоявшийся нарушитель и рассказал, как набрел на тигра в зимней тайге.

Что сам делал в тайге, мужчина не уточнил. Тигр будто бы повалил его на снег…

– Но я знал, как хищника обмануть, – похвастался селянин. – Притворился мертвым, не шевелюсь. А он давай меня закапывать снегом, ветками, чем попало, в общем. Чтоб другой котяра полосатый не нашел, и можно было меня позже одному сожрать. Кошак ушел, а я выбрался из-под веток и тоже ушел, тут и сказке конец.

Никто не поручился, была то сказка или галлюцинация, ведь селянам мужчина рассказывал, что и Деда Мороза видел, мчащимся на птице-тройке по лесу, причем в июне месяце.

– Мне повезло, что усач рыжий не голодный был, так бы трындец был Вовчику… – поведал в завершении истории тот мужчина.

Как бы то ни было, но в Сашином случае тактика опоссума не сработала. Когда его руку попробовали на зуб, Саша решил действовать, подбадривая себя, что собака, сколь велика бы ни была, но до тигриных размеров точно не дотянет.

Действительно, животное сразу же отскочило, только лай стал заливистым. Впрочем, и отступать собака не торопилась, видимо, у нее в роду были шпицы, в которых при виде двуногих и крупных четвероногих пробуждается смелость волкодавов. Своим видом обслюнявившая Сашу дворняжка напоминала скорее сосиску на коротких лапках. Местные садоводы души в этой собачке не чаяли: ест мало, а голос, что у настоящей сторожевой. Звали ее обыденно – Шариком, ведь все почему-то были уверены, что таким замечательным охранным голосом может обладать только кобель.

– Павел Николаевич! – сложив рупором ладони, позвал Саша.

На это ему истошным лаем ответила только «сосиска на лапках».

Перед Груздевым стоял сложный выбор, полковник даже припомнил Кутузова в Филях. И в итоге рассудил, что Сан Саныч взрослый, тем более отслуживший: «Не пропадет, – решил он. – А вот мальчика нужно срочно спасать: организм детский, неокрепший, армейской службой не закаленный…»

Груздев крикнул, что вернется «минут этак через двадцать-тридцать», потому как прежде он хотел собрать мини-консилиум и допытаться у Елизаветы, что с Пуней произошло.

«Женщины детей лучше знают», – был уверен Груздев.

Далее в его голове пронеслись знакомые мысли о том, что женщины проводят с детьми больше времени, чем занятые добыванием мамонтов/военной службой/работой отцы. За сим последовал уже попавший в заметки вывод, что такое положение дел приводит к появлению «тюфяков», но в той же главе заметок было сказано: «Женщины таким образом приобретают ценный опыт в обращении с потомством и поддержанию его в здоровом и активном состоянии».

– Он просто много всего скушал, – успокоила Груздева жена.

Но окончательно убедила полковника жалостливая просьба Пуни:

– А можно мне еще тортика?

Обещаний Груздева вернуться за ним Саша не слышал. К тому же полковник не сразу заметил его отсутствие и теперь прочесывал с фонариком придорожный лес в полукилометре от того злополучного поворота.

Возвращаться на дорогу по снегу Саша не стал. Совсем рядом была другая дорога, шедшая вдоль дачных участков. В одном доме горел свет. Судя по доносившимся оттуда звукам, обитатели дачи любили то, что принято в России называть шансоном. Некий «певец» с полным отсутствием слуха голосил из динамика что-то про «вертухаев-мусоров». Один этот голос мог запросто вызвать рвотные позывы у людей, к подобному «творчеству» не привыкших. Окрестные дома были пусты, их владельцы, видимо, встречали Новый год в более располагающей к празднованию обстановке. Саша хотел узнать дорогу к дому Груздевых или к даче Мальцевой, все-таки последняя должна была больше примелькаться местным. Но ценители «тюремного романтизма» были к тому времени настолько счастливы, что звонков не замечали. «Сосиска» пролезла в подворотню и уже оглашала громогласным лаем их двор, но и это никак не подействовало на развеселившихся дачников.

Мороз не позволял уже думать ни о чем, кроме теплой комнаты.

«Я же аккуратно, – оправдывался перед самим собой Саша, перелезая через калитку пустующей дачи. – Согреюсь только…»

Взламывать ничего не пришлось, ключ висел на видном месте на гвоздике. Но вот света в доме не оказалось. Обстановка внутри навевала воспоминания о детских ночных «кошмариках», как когда-то давно маленький Саша называл страшные сны о ведьмах и призраках. Часто в таких снах присутствовала темная комната с неисправным выключателем. Саша безуспешно пытался включить свет, и тут-то обыкновенно являлся герой «кошмарика».

Воображение и теперь намекало, что в темном доме может находиться некто недружелюбный и, в отличие от призрака из детских снов, этот некто был настоящий. Свет с соседней дачи попадал в большую комнату. В полумраке стол с двумя стульями выглядел мистически. Никакой иной мебели, кроме пустого шкафа с распахнутыми настежь дверцами, здесь не было. На столе стояла большая бутылка с мутной жидкостью, банка соленых огурцов и две жестянки с дешевой свиной тушенкой. Перед невидимыми едоками были расставлены пластиковые стаканы, а подле каждой одноразовой тарелки лежала вилка родом из советской столовой. Под бутылкой, которую визитеры, видимо, должны были заметить в первую очередь, имелась записка. Текст, написанный аккуратно выведенными печатными буквами, гласил:

«Уважаемые граждане воры, просьба вести себя на нашей даче культурно, как приличествует гостям. Кушайте консервы, пейте самогон, он хороший (Евдокия (Дуська) Стрехнина из деревни готовила, вы же ее знаете). Сразу говорю: в доме ничего нет, мы по осени все вывезли. В сарае, подполе и овощной яме тоже пусто. Не думайте, что мы жадные, просто урожай не уродился из-за серой гнили и медведок. В деревне тоже было много медведок, вы же знаете. А тут совсем недалеко, вот они и к нам пожаловали. А гниль появилась из-за проливных июльских дождей, вы же это тоже знаете. А остальное мы вывезли, чтоб не портилось зимой, вы же видите, что центрального отопления в доме нет. А держать для вас дрова мне пенсия, извините, не позволяет, вы же знаете, какая нынче пенсия и какие дорогущие дрова. Умоляю не чинить вреда вишневым деревьям, все равно у меня высажен такой сорт, у которого древесина плохо горит, только дымом надышитесь, а не согреетесь. Взываю к вашей совести: не поджигайте дом. Мы заезжаем сюда и по зиме. Если будете вести себя, как культурные люди, мы накроем для вас стол снова. На обороте можете написать свои пожелания. Разумные предложения будут учтены.

С уважением,

профессор Осипенко,

владелец данной дачи».

– Вот ты и снова Пэрсик, – произнес Саша, улыбнувшись.

Ответить гостеприимному профессору Саша счел долгом любого культурного человека. Тем более шариковую ручку радушный хозяин предусмотрительно оставил на том же столе. Положив листок на освещенную часть стола, Саша начал:

«Здравствуйте, уважаемый господин Осипенко. В новогоднюю ночь здесь был Александр Мягков, бывший ученик СДЮШОР № 5, неоднократный призер городских и областных юношеских соревнований по лыжным гонкам. У меня сломались лыжи, и я зашел в ваш дом погреться. Благодарю за гостеприимство. Жалоб и пожеланий не имею. С Новым годом!

P. S: Я проходил срочную службу в погранвойсках и имею неплохую стрелковую подготовку. Если вы любите биатлон и можете порекомендовать мне тренера, позвоните, пожалуйста, по телефону…»

– Всякие совпадения бывают, – рассудил Саша, указал номер своего мобильного и положил записку на полку в пустом шкафу, дабы уберечь ее от других, возможно, не столь культурных гостей.

Ни к чему из «гостевого меню» не притронувшись, Саша вышел. По сравнению с улицей непротопленный дом казался просто солнечным курортом.

– Стоять! Не с места!

Свет фонаря парня ослепил, и тот не сразу понял, что перед ним Груздев. Полковник застал его прямо перед выходом из профессорской калитки.

Конечно, Саша сразу вспомнил времена, когда его звали Пэрсиком. Но он счел, что полковнику о них знать необязательно.

– Здесь дача профессора Осипенко, – сказал Саша. – Но сейчас его нет.

– А чего ты, Сан Саныч, раньше про него не сказал? – принялся журить его Груздев. – Мы бы его тоже пригласили, нам для гостей ни еды, ни питья не жалко. Эх ты!..

– Да мы давно не виделись, – соврал Саша и поспешил перевести разговор на тему мороза, который его действительно продрал до костей.

– Уважаю, – протянул ему руку полковник. – Знаешь пословицу «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты»? Правильная пословица, народная мудрость… она надежнее всяких философий… Вот там, в вагоне, как ты сказал про Юрку Клячина, так я сразу понял – хорошего человека встретил. Таких друзей не надо стесняться, не пьяницы же, не ворье какое…

Еле Саша удержался от «чистосердечного признания» по части «ворья».

– Одна лыжа треснула, – произнес он вместо этого.

– Ну, и шут с ней, – отмахнулся Груздев. – Дурака не валяй… Переживает он из-за какой-то деревяшки… Да я завтра десять пар таких куплю… А ты переживаешь чего-то… Ей-богу, таким голосом говоришь, будто войну только что объявили…

На даче Груздевых Елизавета снова откармливала Пуню после того, как тот побывал в одной комнатке, где оставил все свои прежние проблемы с «животиком». В гостиной же продолжался просмотр новогоднего концерта под громкие комментарии.

– Вот не ходил бы никто на их концерты и по миру бы пошли, – вещал перед телевизором Огородник. – Они же ни черта больше не умеют делать… Только на сцене дрыгаться и козлами скакать. А вы их, дураки, кормите. А потом удивляетесь: по заграницам разъезжают, дома там покупают, землю на Луне… Вот поедет она, эта рыжая, на Луну? – ткнул он скрюченным пальцем в экран. – Так их деньгами завалили, что они уже не знают, куда эти деньги деть. А вы все концерты, концерты…

Телевизор смотрел только Андрей. Валеев доедал налимью печенку, потому как угроза рыбалки миновала, а «Пашке до утра хватит дел искать этого горе-лыжника в местных лесах». Трубачев, едва не доведший его до белого коленья своими вопросами о предстоящей охоте, теперь мирно листал «занятную книжицу», приговаривая:

– Мда, интересно получается, раньше нам такого не рассказывали. Выходит, третий Рим потому, что Ромул звался на Руси Кием, а позже его нарекли Юрием и дали прозвище Долгорукий…

Прочитав еще пару предложений, Трубачев сморщился. Там было написано, что прозвище князя Юрия было искажено нерадивыми историками, а в реальности же оно звучало «долгий рейх». Автор делал вывод, что князь был долгожителем, прожил он двести пятьдесят лет, потому что знал какой-то секретный рецепт. За свою жизнь он успел поправить в трех Римах. Из Рима первого его изгнала местная знать, прозванная им затем варварами. Знать второго Рима будто бы тоже оказалась неблагодарной. Некий преторианец Константин поднял мятеж и назвал город своим именем, которое потомки его до неузнаваемости исказили, превратив в Стамбул. Даже собственные дети знать того Константина не хотели и потому придумали, что происходят от Османа. «Хотел Юрий основать новый Рим на Днепре, да потом подумал, что много ошибался уже, а знать местная тоже строптивая. Тогда и основал он Москву в том месте, которое указала ему волчица». Местные жители волков не любили, поэтому знать из первого Рима украла эту легенду, ведь, как писал автор сего «сенсационного труда», законов против плагиата тогда еще не придумали.

От прочитанного у Трубачева голова пошла кругом, и книжку генерал, опасаясь полного помешательства, закрыл.

– А волков-то сколько можно будет добыть? – переключился он на соседа по столу.

– Опять двадцать пять, – проворчал Валеев.

– Не, здесь не будет столько, – отвлекшись от экрана, произнес Андрей. – Пятерых я засек, может, и прибылые еще есть…

– Андрюша, не отвлекайся, сейчас песня хорошая будет, – иронично сказал Валеев.

Андрей снова уставился в экран, и тогда к разговору подключился Огородник.

– Вот что тебе это дает? Они-то деньги делают… Билеты по десять тысяч… Один билет за месячную зарплату сторожа…

Только после этих слов Огородник заметил, что Шегали в комнате нет.

– Я на концерты не хожу, – отрезал охотовед. – А песни скачиваю за бесплатно. А за просмотр телевизора вообще отродясь денег не брали, не кинотеатр же!

Поняв, что правоту свою в этом вопросе не докажет, Огородник обратился к Валееву:

– Согласись, ведь мы правильно поступили, что запретили ввозить отравленный химикатами виноград. Почему ты утверждаешь, что их в молдавских ягодах нет? Сам, что ли, проверял?

Огородник от души порадовался и за это дело пригубил женьшеневой настойки, найденной во время «разведоперации» на кухне. Ему казалось, что этого-то оппонента он прижал к стенке, и теперь тот уж точно не вывернется.

– Правильно, правильно, – ответил Валеев снисходительно.

Он рассчитывал, что после признания от него, наконец, отстанут и дадут печенку доесть нормально, с возможностью насладиться каждым кусочком.

– Но ты же говорил, что химикатов там нет? – упорствовал спорщик. – А теперь, по-твоему, выходит, появились? От сырости, видать…

– Может, и раньше были, просто нашли, когда нужно стало, – выдвинул компромиссную версию генерал Валеев.

– Категорически требую! В баню и никак иначе! – донесся из прихожей голос Груздева. – Здоровье свое, Сан Саныч, надо беречь смолоду. Вот спроси у Сашки-сторожа про его дедушку. Сто два года, а он еще хоть куда… А все из-за здорового образа жизни…

Радостный Валеев выбежал им навстречу и стал взахлеб убеждать обоих, как это здорово в Новогоднюю ночь попариться.

– Как Новый год встретишь, так и проведешь, – напомнил он о «бородатой» примете.

Андрею идея тоже пришлась по душе, тем более праздничный концерт закончился. Он съездил домой и, словно ветер, примчался назад с тремя полными ведрами раков.

– Все для друзей, все бесплатно, – с гордостью сказал он насторожившейся Елизавете.

– И в чем мне их всех варить? – это был настоящий крик души.

От праздничной готовки у Груздевой уже в буквальном смысле руки опускались.

– Ведро на двадцать литров, – нашел решение ее муж, – в котором наш маленький герой ноги грел.

– Тетя Лиза, а еще тортик остался? – жалобно прозвучало из кухни.

– Ладно, идите уже, сама разберусь, – отмахнулась от мужчин Елизавета и побежала в свои кулинарные пенаты.

Никто не смог объяснить Груздеву, куда подевался Шегали. Полковник и сам уже не помнил, был ли тот еще на даче, когда он вернулся с Пуней из леса. Приставать же с вопросами к Елизавете полковник не стал: «Лизка хитрая, втянет еще в историю с варкой раков, как в прошлый раз, а потом еще и посмеется, что неправильно сварил… Ну, это все к лешему…» – подумал он и махнул рукой в сторону кухни.

– Ну, как, Санек? Хорошо тебе? – спрашивал Валеев Сашу, когда они улеглись на полку в парной и сам на свой вопрос ответил: – Хорошо, иначе и быть не может.

– Такой спортсмен, скажу я вам… – без малейшей иронии произнес Груздев. – Ты бы так не смог, – добавил он и шлепнул пихтовым веником хихикнувшего Огородника.

– Зато я шпиона опасного задержал, – похвастался тот давней историей с глухонемым пастухом.

– А он браконьера, который наших тигров истреблял, – отстаивал честь молодого друга Груздев.

– А что интересного тебе тот иностранец в поезде рассказал? – спросил Огородник Сашу напрямую.

Этот «молодчик» еще с той первой поездки казался ему как минимум нечестным, а тут лучший друг вдруг принялся его защищать. Такой поворот возмущал Огородника, но Груздеву он высказать претензии не мог, ведь тот по-прежнему считался лучшим другом, хоть и «подпал под влияние бойкого юнца». И вот на истинный характер «юнца» полковник Огородник и решил открыть ему глаза.

«Может, он и неглуп, но и не умнее меня, – размышлял Огородник. – Если Пашка ту историю не раскрутил до конца, я ему помогу».

– Он пишет дипломную работу по ментальности…

– По какой еще ментальности? – не дал закончить оппонент.

Он решил, что нельзя позволять «юнцу» расслабляться и собираться с мыслями, так его проще вывести на чистую воду: запутается в своих выдумках и выдаст себя сам.

– Российская, видимо, ментальность. Он говорил, что Россию изучает…

– Ну, я ж тебе уже рассказывал, – покачал головой Груздев.

– А мне, может, интересно его версию послушать…

Хозяин вздохнул в унисон с Валеевым. Тот уже лежал минут пять, а Груздев никак не мог с этими разговорами добраться до него с веником.

– А с чего это у него вдруг такой интерес? Что у его страны нет своей этой… ментальности? – продолжил Огородник.

– Его предок уехал отсюда во время Гражданской…

– Откуда ты это узнал?

– Он сказал, – ответил Саша невозмутимо. – И фотографию даже показал.

– Во как! – победоносно вскликнул Огородник. – А чем отличается гусар от кирасира? Или хорунжего?

Сам Огородник знал об этом ничуть не больше, чем многие россияне, забывшие о существовании истории сразу после школы. Но главное же заключалось не в том, чтобы знать, а чтобы убедить в своем всезнании.

Саша лениво пожал плечами. Попав после всех приключений в прогретую баню, он начинал засыпать.

– Ну, хватит уже, Вадик, – сказал Груздев и от души «попарил» Огородника веником по спине.

– Так ему в уши напели, а он и поверил, – не унимался «ловец шпионов». – С иностранцами ухо востро надо держать. Просто так они ничего не делают.

Студент Тарле и самому Груздеву до сих пор казался личностью подозрительной. «А как бойко по-русски лопочет… Явно набрался от какого-нибудь перебежчика. Такого хоть сейчас в Штирлицы записывай. Назовется Ваней Ивановым, а народ-то у нас доверчивый…» Груздеву стало тяжело на душе, что он не смог «эту сомнительную деятельность студентика пресечь»

– Вот так-то, – подытожил Огородник, прочитав то, что нужно по нахмуренным груздевским бровям. – Потом думаем, почему секретные сведения уплывают? Почему к нам героин тоннами везут и беспрепятственно пересекают притом границу?

После этих слов он снова обратился к полусонному Саше:

– Вот, гусары и кирасиры – это тебе не музейная пыль. А может, там, на его фотографии, вообще был военный из иностранной армии…

– У него кресты были на груди и фуражка с царским орлом… – протянул Саша.

Он опустил голову на полку и закрыл глаза, как поступал в том самом вагоне, утомленный уроком географии от Груздева.

– Орлы многими странами использовались, – почувствовал свою близкую победу Огородник. – А кресты еще и фашисты использовали… Может, там на фото власовец был, предатель, каратель… А ты поверил, что он патриот и России служил…

– Ты об орлах у старшого бы поспрошал, – посоветовал в свою очередь Валеев. – Я лично верю, в твою правоту, – подчеркнул он, обращаясь к Саше.

Парень даже вынужден был открыть глаза для приличия.

– Но вот видишь, какой у нас дядя Вадик, ему бы и в бане лишь бы поспорить, других мест ему мало… Будь тут старшой, он живо бы все разъяснил, что за орла с крестами ты видел на фотографии. Но он у нас теперь в бункере, особо прочном, не достучишься…

– Товарищ генерал… Ну, что вы говорите? – с осуждением произнес Груздев. – Да еще о друге, да еще и старшем по званию…

– Конечно, – с претензией заявил ответчик, – вы же кататься пошли, вести здоровый образ жизни… А я охрип… Он каждые пять минут меня спрашивал: когда на охоту? Кабан будет? Лось? А кто будет? Потом вычитал что-то в твоей книге, и понеслось снова – кесари, кайзеры, еще бог знает кто… фараоны какие-то, которые еще при царе Горохе были… Я ему на ухо показываю, чтоб твой этот… новый аппарат надел. Вот это ему повторять не пришлось, на полчаса завелся, как его «било электричеством да по самым мозгам…».

Валеев ойкнул. Его принялись, наконец, парить «от души». Генерал улегся удобнее, но после очередного «душевного» удара веником посетовал, что спина у него не казенная, и следует обходиться с ней подобающим образом.

Из-за своих размеров Андрей четвертым на полке не уместился и занял место на скамье, где в прошлый раз сидел Трубачев. Он облокотился о край полки и слушал все споры с непоколебимым спокойствием.

– Правильно, Андрюха, шведская позиция… Наша хата с краю, – посмеялся уже развеселенный «колючими пихтовыми лапками» Валеев.

– Этак ты, Сан Саныч, и до раков не дотянешь, – покачал головой Груздев. – Не замерзни ты, окатил бы для бодрости ключевой водой… И для тела, и для души… Но я знаю метод не хуже…

Груздев взял два свежих веника и принялся «бодрить» Сан Саныча.

– Давай, давай, – подгонял товарища Валеев. – Нам тут больше сонных мух не надо.

– А кто еще спит? – воззрился на него Огородник, прочитав намек на прошлую свою «опрометчивость». – Я как огурчик… Еще и станцевать могу… Что скажешь?

– Лезгинку, – захихикал генерал. – Ну, что? Слабо?

Так Огородник осознал, что вновь поступил опрометчиво.

– Ну, хорошо, – протянул он, слезая с удобной полки.

Затем он всех, уж точно от души, повеселил своими самобытными подпрыгиваниями. И еще больше, когда, заскакивая на полку, влепился головой в потолок.

Один Саша не смеялся. Он уснул, несмотря на «бодрящие» веники. В это время в доме спали уже все, даже Елизавета не дождалась мужа, чтобы вручить ему подарочную пижаму. В кои-то веки оставленные Огородником без внимания часы показывали, что наступило утро.

Перед самым сном Елизавета принесла в банную комнату отдыха всех сваренных раков и вывалила горой на стол. В парной как раз шли споры о подозрительных визитах иностранцев в Россию.

– Ментальность россиян, она бывает разная… – слышался голос Валеева. – У всех родов войск она самобытная… Есть ментальность десантников, наша – пограничная, даже у саперов она своя… Самая сложная она у штатских, сложная в том плане, что непредсказуема, как автобус без тормозов… Их даже армия не всегда в обычных людей превращает… Вот один сидит, демобилизовался, машину ждет до станции… Нормальным языком его прошу: «Иди, рядовой, и передай Катерине из санчасти, что зайду к ней за таблетками от желудка, чтоб не уходила никуда». А он нагло смотрит: «Не имеете права такое приказывать, я уже отслужил…» Сказал я после этой мерзости, что машины ему не видать, так он до станции пошел пешком через лес за двадцать километров и еще нажаловаться обещал… Принеси-ка, Санек, снежка, а то холодно уж на улице растираться…

«Замучают они его», – подумала Елизавета.

Когда Саша вышел, подготовленное ведро со снегом уже ждало у порога.

До раков очередь в этот раз не дошла. Валеев покачал головой и иронично произнес:

– Заснул Санек, как наш старый политолог.

Огородник не понял, что и к нему те слова относятся, и учтиво предложил «привести молодого в нужное состояние путем бросания в прорубь».

– Я тоже спать, – произнес Груздев, пропуская вперед Сашу, чтоб товарищи чего «не отмочили», ведь Огородник затянул было «Из-за острова на стрежень…».